Во всем виноват слоненок!

"Не будем говорить - кто, хотя это был слоненок." (мультфильм 38 попугаев)

Своими повадками Изик напоминал мышь, такую маленькую, серую, незаметную мышку, которая все время что-то "точит"*, боязливо принюхиваясь и поглядывая по сторонам выпученными глазками, словно проверяет не притаился ли за углом большой и страшный кот, желающий заполучить себе мышонка на завтрак, обед и ужин.
Он постоянно что-нибудь да грыз, то сухарик, то печеньку, то кусочек сахара. Встав в строй, и одернув по команде сурового старшины  гимнастерку, поправив на голове пилотку и потуже затянув ремень, тут же начинал шуршать в кармане голифе конфеткой, чем вызывал немалое раздражение стоявших рядом товарищей.
После команды "разойдись" тут же искал где бы можно было спрятаться и затаиться, чтобы никто не мешал поглощать запасы съестного и придаваться сиесте. Для этой цели идеально подходили любые кусты, кои в изобилии произрастали по всей территории части, где проходил лагерный сбор курсантов Военно-медицинской Академии. Когда же приходило время очередной поверки,  весь заспанный и растрепанный, он выползал из своего убежища и на вопрос типа: "А что ты там делал?" - таинственно отвечал: "Шарился."
Как и положено уважающему себя грызуну, были у Изика и свои запасы. Проверяя порядок  в расположении, старшина непременно находил в его тумбочке, припрятанные за аккуратными стопками учебников, нарезной батон белого, пачку рафинада, упаковку чая со слоном и пакетик с вкусняшками. При этом, во время обыска, из тумбочки спешно выскакивали и с радостным писком бросались в рассыпную его ближайшие родственники - серые домовые мыши. Общую картину проверяемой "кладовки" завершал православный молитвослов, евангелие с псалтырем, несколько иконок и массивное распятие, ибо был наш герой, не смотря на характерное происхождение, человеком крещеным и глубоко верующим.
По его собственным словам, православное христианство, позволило ему решить почти все свои, с позволения сказать, душевные конфликты. Все кроме одного...
Прожив большую часть своей сознательной жизни в Германии, и, насмотревшись там жесткого немецкого порно, со всеми возможными выкрутасами и выкриками типа: "Йа-йа-йа! Даст ист гут! Даст ист фантастиш! Шнель-шнель!   Steck Bratwurst in dein Sauerkraut!" - Изик был, что вполне себе закономерно, по причине слабости духа, снедаем одним из смертных грехов - вожделением. Ну, как говориться: "А шо делать? Таки кому сейчас леhко?"
Однако одно замечательное врожденное свойство, как то "идишкайт"**, помогло ему с полпинка решить и эту маленькую проблемку. Как-то в доверительной беседе, он мне поведал, что суть христианства заключается в искреннем и своевременном покаянии, а отсюда следует элементарный вывод: "Не согрешишь, не покаешься!"
Вот Изик и каялся. Сначала грешил, а потом каялся. Грешил и ходил на исповедь. Грешил и причащался. А потом снова грешил и снова каялся. В общем - все как положено, как и было завещано бодхисатвой Иссой.
Но дабы хоть как-то укреплять свой слабый дух и тренировать волю, тянулся Изик  к людям, с его точки зрения, сильным и дисциплинированным. Образцом для подражания был избран его же командир взвода Мишка Питерский, к слову сказать такое погоняло имел один известный вор в законе.
Мишка был полным кавалером ордена "Потерянного детства" - безотцовщина, суворовское училище, гиревик-перворазрядник,  ворошиловский стрелок, и золотая медаль в придачу. Устав внутренней службы он знал, как говориться, не отходя от кассы. Его даже ночью не надо было будить, чтобы проверить знание положений и параграфов. Он и во сне, не открывая глаз, продолжал стойко нести воинскую службу - цитировал статьи устава и громко, четко, на всю казарму, отдавал команды своим подчиненным: "Отставить разговоры! Все портфели и дипломаты внутрь строя! Правое плечо вперед, шагооом марш!"
Изя с Мишей стали как два валенка, один левый, другой правый, один всепоглощающий и "точащий" инь, другой всепроникающий и аскетичный ян, один тихий, очкастый и интеллигентный еврейский мальчик, другой вечно орущий, остроглазый и быдловатый чухонец, ратующий за высокую воинскую дисциплину и успеваемость. "Мы ж элита, военные врачи, интеллигенция ёпти!"- кричал на построениях Питерский.
Со своей стороны, в лице Изи Питерский нашел не столько благодарного слушателя или последователя, сколько библейского козла отпущения. Когда у Михуила что-нибудь не ладилось, то во всем был виноват Изя. Об этом сразу же узнавал весь курс, ибо Питерский, страшно багровея и пуча глаза, набирал до отказа в свою тощую груд воздуха и гулко, словно гигантская муха, неистово бьющаяся о стекло, жужжал : "ИИИИИ-ЗЗЗЗЗ-ЯЯЯЯЯ!"   За этим следовала череда громких, неразборчивых и бессвязаннных звуков, превращавшихся в монотонный гул: "ВЗЗЗ-ВЗЗЗЗЗ-ВЗЗЗЗЗЗЗ!"
Поначалу, слыша столь отчаянные вопли в свой адрес, Изя страшно метался, суетился, пытался куда-то бежать и прятаться, чем еще больше возбуждал Питерского, но через пару лет такого лечения пообтесался, выработал устойчивую резистентность к болезнетворному возбудителю, и уже не обращал на Мишкины пароксизмы никакого внимания.
А в сущности вышло как раз наоборот, это что касается возбудителя. По факту возбудителем оказался Изя. Питерский таки заразился от него вирусом православной веры, но в гораздо более тяжелой форме. Если Изику вера была отдохновением для души и тела, то у Мишки это тело как раз наоборот страдало почем зря. Питерский и до того был высок, тощ и жилист, даром что регулярно на соревнованиях толкал гири, защищая ум, честь и совесть отечественной военной медицины, а тут он еще женился, как и подобает благочестивому христианину.
Таки женился и пошли у него дети, и каждый год по мальчику, откуда они только взялись, и каждый имел поганую привычку кушать, а денежное довольствие у курсанта не очень большое, поэтому на него всю семью не прокормишь. Чтобы поправить свое материальное благосостояние, Мишка не нашел ничего лучше, как сдавать свою кровь за деньги. А крови в его длинной и тощей тушке тела и без того было немного, а тут он уж совсем высох и стал прозрачнее крыл стрекозиных. Теперь, когда его ставили на соревнования по гиревому спорту, он эти самые гири не толкал, а извивался под ними аки червь земной. Но были и плюсы, если Питерский встречался в городе с гарнизонным военным патрулем, ему было достаточно повернуться к нему боком, чтобы стать невидимым, а патруль проходил мимо, даже не успев его заметить.
Вот так и мыкался Мишка. Дети из него почти буквально всю кровь выпили, но в запасе еще оставались костный мозг и целая почка, которыми если сильно припрет, тоже можно пожертвовать.
 "А что же делать дальше, когда все свободные органы закончатся? - размышлял Мишка.  - Как выбираться из этой глубокой задницы? И почему я в ней оказался? Как так вообще получилось? Кто виноват? "
И кто же вы думаете во всем оказался виноват? Ну конечно же Изя. Ведь в сущности кому же еще, как не ему искупать Мишкины грехи?
"Это  он посеял во мне семена веры, заморочил голову заповедями, типа возлюби ближнего, прилепись к жене, плодись и размножайся. Все так и вышло, как он говорил, - ужасался внезапному прозрению Питерский. - А теперь, когда детей полон дом, жена опять на сносях, а денег нет, крови тоже почти не осталось, так жиденькая плазма пополам с пивом "Балтика" в венах плещется. А жить то надо".
И придя к такому невеселому заключению, Питерский, стиснув и без того крошащиеся от недостатка кальция зубы, наверное в тысячный раз завопил: "ИИИИИ-ЗЗЗЗЗ-ЯЯЯЯЯ!"