Возвращение. Часть 7. Глава 2

-  Уже третьи сутки горит и не знает... - женщина всхлипнула, - горе-то какое! Неужели и он умрёт? Но почему, Господи, почему они выбрали именно наш дом?!
Я попытался открыть глаза и приподняться, но ощутил полное бессилие. Сознание то возвращалось, то уплывало куда-то, меня качало, будто на волнах, и крики чаек тревожно отзывались в сердце эхом чего-то неизбежного, что постигло нас.
-  Говорила я тебе, Магдален, доктор наш не Бог весть какой, его микстурки и растирания как мёртвому припарка!
-  Крестись, Денеза, накаркаешь мне ещё. Старика вон только вчера похоронили. Как я жить-то дальше буду?!
   "Старика, какого старика? О чём говорят эти женщины по-бретонски? Может показалось, или я не так понял в лихорадке?"
   Горячка продолжалась, с трудом пробиваясь через толщу копошащихся в голове мыслей, обрывков фраз и видений, сознание то возвращалось, то угасало во мне. Словно взлетаешь ввысь и камнем падаешь вниз, но не разбиваешься, а проходишь сквозь землю и снова поднимаешься. Но бывали и моменты, когда я смотрел на всё происходящее как сторонний наблюдатель: без эмоций, равнодушно оценивая обстановку.
-  Говорю тебе, к Гвендолин надо идти!
-  Сроду к ведьме не ходила.
-  Так уж и не ходила! Говорили у нас, что когда твой Падрик болел, так на коленях приползла. Всё святошу из себя корчишь! Смотри, помрёт молодой священник, так вообще ваш дом проклятым назовут.
-  Что за беда-то такая! - вновь запричитала хозяйка. - Может, ты за ней сходишь, Денеза?
-  Ага! Нашла дуру, мне что, больше всех надо? Да и нести мне ей нечего.
-  Так я дам тебе хочешь куру, хочешь барашка. Падрик сейчас пойдёт и зарежет.
-  Нет! Мертвечиной она не берёт, живых вести надо, она там потом над ними свои обряды проводит. Поговаривают, что бестия даже животное в человека превратить может и наоборот... Господи, спаси и сохрани, спаси и сохрани!..
   Я вновь куда-то провалился. Безжизненная безводная равнина. Только сухая выжженная трава шелестит пожелтевшими стеблями. Ветер, ничем не обременённый вечный холостяк, гуляет свободный, и ему не за что зацепиться... Я иду в белой до пят рубахе, босыми ногами, но мне не больно, трава та, как ковёр мягкая, ни камушка ни ветки... меня поднимает вверх и уносит куда-то, болтает как осенний лист, и я кричу, и снова, срываясь, падаю в бурлящую струю водопада и разбиваюсь на мелкие пузыри, но при этом моё сознание остаётся целостным - непередаваемые ощущения!.. Каким-то образом эти множественные части меня собираются вновь в одно единое, и я лечу, перемещаюсь куда-то в неведомое.
   Хриплый голос выдёргивает меня из потока, к которому я уже привык и почувствовал себя комфортно. Я сопротивляюсь всеми силами, но этот скрипящий, как железом по стеклу, голос вырывает меня из объятий смерти.
   Набор непонятных слов, столь чуждых мне, что сотрясаются внутри все органы, приводит в чувство. Хочется вцепиться в горло произносящему эти мерзкие звуки и заставить его замолчать навечно.
-  Экий ты прыткий, Эдуарз*!
-  Я не Эдуарз, а - Эдуард!
-  Хранитель счастья, Страж богатства, ждать тебе Госпожу Погибель ещё с десяток лет! Это я тебе говорю, Гвендолин! Гореть будешь живьём, но не сгорать! Долги свои при жизни искупишь, смерть за смерть, рать за рать, что взять, того не видать!..
   Брызги в лицо, и я с криком поднялся, провёл ладонью по глазам, это кровь...
   Ведьма трясёт надо мной исходящего в последних судорогах ягнёнка с перерезанным горлом.
-  Мерзость!
-  Вишь, как поднялся буйный орёл, а не падаль! - она засмеялась, отбросив умершее животное. В доме, кроме нас с ней, никого нет. И не скажешь сразу, старик передо мной или старуха, лохмотья грязные, волосы спутанные торчат во все стороны, немытые сто лет. Лицо без щетины, в бородавках, из которых торчат  волосины. Наверное, всё же это женщина, но, Господи прости, отвратная до ужаса.
-  Что, не нравлюсь? Да и ты мне, милок, как рыбья кость в горле... - и снова этот противный раздражающий смех, похожий на скрип несмазанного колеса в телеге.
-  Зачем вернула? Кто тебя просил?!
-  Не время тебе по райским кущам гулять, пострадай своё вдоволь, долг отдавать надо!
   В её улыбке, больше похожей на оскал старого шакала, нет ни грамма доброты: лишь коварство и зло, как будто предвидя грядущие мои страдания, старая карга испытывает удовольствие.
   Только сейчас я заметил, что лежу не на полу, а на лавке, сколоченной наподобие стола, только низкого, с приделанными по бокам бортами, как для ребёнка, чтобы нельзя было скатиться и упасть. Видно, болел я уже ни первый день. На мне чужая рубаха, вся мокрая, прилипла к телу, да ещё и в крови, ею же залит пол, и уродливая старуха.
-  Иди, соколик, умойся, а то людей напугаешь!
-  Ты себя в зеркало видела?!
-  Я - Гвендолин, пусть боятся! Из любого кровь высосу и не поморщусь, пусть знают черви с кем дело имеют! На полусогнутых ко мне ползут...
   Она подняла кривой нож, рукоятка которого вырезана, по-видимому, из крупной кости и покрыта неизвестными мне символами, в свой рваный подол, плюнула в мою сторону и ушла. Я только успел добежать до умывальника, как меня вырвало сгустками тёмной слизи. В голове шумело. Отвратительное тошнотворное чувство наполняло душу. Умылся водой, стало чуточку легче. Ноги дрожат, как не мои. Дошёл кое-как до своего ложа и рухнул на него. Холодный пот стекает по лицу крупными каплями. Как же очиститься теперь от этой дряни, от чувства безысходности, поселившегося внутри, от горечи свалившегося на меня понимания, что Эрвэ больше нет. Иначе бы он не допустил случившегося. Осквернённый дом, осквернён я сам. Как отмыть теперь следы этого позора?
   Зачем, зачем вы вмешались, женщины?! Зачем, сердобольные, не отдали всё в руки Творца и Спасителя? Почему не прибегли к молитве, а обратились ко злу?! Мне хотелось выть и кричать в этом оставленном хозяевами доме. Только сейчас заметил, что все образа сняты и лежат перевёрнутыми на полу.
   Я подошёл к иконам и с молитвами вернул их на прежнее место, зажёг свечу. Она затрещала так, словно в неё наплевали. 
-  Господи, прости меня, грешного! Господи, прости и помилуй меня, грешного! Прости их, ибо не ведают, что творят! Domine miserere nobis! Kyrie eleison! Christe eleison! Kyrie eleison...**

*Edouarzh (бретонский) - Эдуарз (русская транскрипция, тоже - Эдуард) От др.-англ. имени Eadweard: ead (богатство, процветание, удача, счастье) + weard (страж, хранитель)
** (лат.)Господи, помилуй нас! Христос, помилуй!..

Продолжение: http://www.proza.ru/2015/10/03/969