Алгоритм Свободы

      Алчность, корысть, хитрость, ложные обещания, предательство, коварство, пытки, рабство, непосильный труд, истязания и, наконец, десятки видов смертей. Нет, это не описание злодеяний Инквизиции или ЧК, работорговцев или ГУЛАГа, Гестапо или КГБ. Это не биография маньяка или сюжет фильма ужасов.
 
      Это история рода Человека Разумного и его взаимоотношений с животно-растительным миром.


      Для нормального, полноценного функционирования человеческому организму требуется потребление углеводов, протеинов, жиров, витаминов и сахаров, не говоря об аминокислотах, минералах и прочих целебных изысках. Учитывая постоянные физические нагрузки древнего человека, именно углеводы и протеины имели кардинальное значение для выживания. Но, если углеводы и растительные белки, так или иначе, находились в непосредственной близости и достижении, хоть их количество и качество и менялось сезонно, то с белками животного происхождения было сложнее. Для их получения требовалось мясо. Мясо бродило, паслось и резвилось вкруг них. Но, странным образом, само по себе не особо охотно давало себя съесть. Следовало ему в этом помочь. Это называлось «охотой». Охотился человек всегда и по-всякому. Собственно, вся эволюция вида Homo, задолго до того, как тот стал Sapiens, можно свести к эволюции изобретаемых им предметов убийства. Прошу меня простить, я хотел сказать, «охоты». Заодно, она же являлась и школой выживания, отсеивая наиболее для себя приспособленных. Приспособленных для убийства. И не только физически, но и, - быть может, прежде всего! – ментально. Непригодные меньше пригодных передавали свои гены следующим поколениям - просто потому, что за общим костром реже получали наиболее жирные и питательные куски, т. к. не они их добывали. Им же, добытчикам, доставались и лучшие самки.

       Эволюция Человека, стало быть, была не столько эволюцией предметов убийства, сколько эволюцией убийц, как вида.

      Итак, мясо требовалось убить, а оно не давалось. Даже в случае успешной охоты на очень крупного зверя, например, мамонта, когда всё племя, надрывало животики в попытках осилить тушу, сблевывало с натуги и надрывалось вновь, - даже тогда сытость бывала состоянием кратким, эпизодическим и мимолетным. И не потому, что мясо, как таковое, было явлением редким и тяжело достижимым. Главная причина крылась в невозможности сохранять и распределять во времени его излишки, когда те появлялись: мясо портилось. Да, его жарили, тушили, запекали, вялили и коптили, но кардинально это ситуацию не решало. Тем более, что самые ценные части: кровь, костный мозг и внутренний жир, таким образом сохранить было невозможно.

      Индейцы гуарани стараются не убить тапира или купибару, а поймать живьём. Знаете почему? Они поочередно, по мере надобности, отрубают ему одну конечность за другой, замазывая раны глиной, но оставляя как можно дольше в живых – так свежее мясо растягивается во времени.* Вот если бы можно было сделать так, чтобы оно всегда было рядом, чтобы не требовалось усилий для его нахождения и поимки, чтобы оно, живое, паслось вот тут, в самой пещере, росло бы в ней, как растут камни или травы, - сорвал и зажарил. Ах, если бы…

       С растительными белками и особенно, с витаминами и сахарами, дело обстояло и того хуже: зерна и семена, овощи, фрукты и ягоды катастрофически быстро портились, сушеные их запасы не только теряли в своей полезности, но – главное! - подвергались постоянным нашествиям грызунов и насекомых – основного врага человеческих поселений.

      Что-то со всем этим нужно было делать…


      Первые робкие эксперименты  направленного использования диких растений и животных уходят своими корнями глубоко в толщу Палеолита, хоть они и с трудом опознаваемы научными методами. Наверняка можно сказать, что к концу Мезолита, около 17-15 тыс. лет до н. э. на Ближнем Востоке стали появляться первые попытки манипуляций с миром природы. Речь не шла ещё о полноценной доместикации, подразумевающей целый ряд параметров и изменений её предмета. Пока что, эксперименты носили характер точечный, спорадический и, рано или поздно, оканчивались неудачей.** Но человек продолжал учиться. В 12-ом тыс. натуфийцы подошли вплотную к эпохальному открытию, они стояли от него на расстоянии вытянутой руки: пшеница, ячмень, козы и овцы, даже революционные и по нашим временам опыты с газелями, не говоря об  ещё ранее прирученном ими волке, - всё говорило о скором перевороте не только в экономике, но в сознании и образе жизни. Тем не менее, по таинственным причинам он не произошёл. Потребовались ещё целых две тысячи лет до настоящего успеха, ознаменовавшего собою Первичную Сельскохозяйственную Революцию и начало Неолита.

      Как и в любой революции, изменения были тотальны и повальны, а их творцы смутно представляли себе и дальнейшие шаги, и собственное будущее. Тем не менее, вели они себя, как то и подобает истинным вожакам-реформаторам, так словно всё это знали прекрасно, будто усвоили весь негативный опыт неисчислимых предшественников и на сей раз точно ведают, как и что необходимо для успеха. Возможно, так оно и было.

      Наименование революции «первичной» было вполне оправдано: растения ещё не прошли череду направленных селекций с целью выведения новых видов, а животные, - пока всё те же козы и овцы, - использовались исключительно, как источник мяса.

      Но и этого оказалось достаточно для коренных изменений в благоприятную для человека сторону, позволивших перейти к оседлому образу жизни, а охота и собирательство из основных отраслей экономики и стратегии выживания превратились в важное, но не единственное подспорье.

      Настоящая же революция, Вторичная, произошла ещё четырьмя тысячами лет позднее, с началом Халколита, он же Меднокаменный век. К ранее одомашненным ячменю и пшенице присоединился ряд иных злаков, а также овощи, бобовые, плодовые и фруктовые деревья, олива, инжир, гранат и виноград.

      Однако поистине, эпохальное изменение, полностью перевернувшее само восприятие человеком самого себя и мира, касалось использования животных. Козы и овцы, из поставщиков мяса, превратились ещё и в источник молока и шерсти. К ним прибавились свиньи и домашняя птица. Но и это было не главное. Революцию произвело одомашнивание крупного рогатого скота. Помимо возможности создавать крупные мясные и молочные запасы, впервые появилась возможность использовать животных в качестве тягловой силы и транспорта. Первое позволило в десятки раз увеличить площадь пахотных земель и, как следствие, объемы урожаев. Второе породило возможность перевозки людей и грузов на большие расстояния. Чуть позже одомашнили осла и, верблюда,  а затем и лошадь. Впервые в истории появились дороги, колесные повозки, торговые пути, сеть межплеменных контактов и коммуникаций, обмен товарами, идеями и генами.

      Но главное – появились огромные по тем временам излишки производства. Они-то и  являлись ключом ко всему последующему. Излишки следовало научиться хранить, оберегать от порчи и, главное, - найти механизмы их распределения. В первобытнообщинном, до сельскохозяйственном обществе ничего подобного не требовалось просто потому, что не было самих излишков. Понятие частной собственности ограничивалось базисными предметами обихода, как правило, изготовляемыми самим владельцем.

      Сейчас же всё изменилось. Излишки породили борьбу за их обладание, ибо богатство стало ассоциироваться с приобретением добавочных благ. Появилось социальное неравенство. Самые хитрые, сильные, изворотливые и дальновидные обрели право на владение и распределение излишков, прежде всего – право владения землей и скотом, а с ними – и чужим трудом. Так владельцы превратились в арендаторов.

      Отдельных вождей сменило сословие знати, отдельных шаманов – сословие жрецов, отдельных духов природы и предков – пантеон Богов. Все три сословия достигли меж собой соглашения о том, как, наиболее эффективным образом, обманывать всех прочих с целью дальнейшего обогащения себя. Было решено, что Боги потребуют постройки храмов и всё новых подношений и жертв, жрецы будут разъяснять их повеления людям, а знать охранять всех троих. Для чего, опять же, впервые в истории, потребовалась армия, сперва – как личная охрана власть имущих, затем – как орудие борьбы с иными власть имущими, благо тенденция носила повсеместный характер, а пряников, как известно, никогда не хватает на всех. И пошло-поехало. Остальное, как говорят, история.

       В данном контексте нас интересует сам механизм сдвига, и ключи к нему кроются в доместикации крупного рогатого скота. Следует оговорится, всё описываемое  верно для Старого Света: вдоль всего «плодородного полумесяца» от Нила до Тигра и Евфрата, в Индии и Китае – везде наблюдалась та же картина и в той же очередности. В Новом Свете человеческие сообщества двигались тем же путем, и пришли к схожим результатам: излишки - расслоение на классы и сословия – жречество - знать - пантеоны – храмы – кровавые жертвоприношения – порабощение толп. С одним кардинальным отличием: там не было доместикации крупного рогатого скота – просто потому, что некого было одомашнивать, - ни для пахоты, ни для верховой езды. Не было и ни одного из злаков Старого Света, составлявших там основной источник растительного протеина – ни пшеницы, ни ржи, ни ячменя, ни риса. А то, что было, обладало относительно низким содержанием протеина, а значит, и низким коэффициентом энергии.*** Следствие – отсутствие обширных пахотных земель, изобретения колеса и повозок. Результат – ограниченное наличие излишков, высокая степень их зависимости от климатических изменений внешней среды, низкий уровень протеина, запаздывание в технологическом развитии по сравнению с цивилизациями Старого Света. Отсутствие лошадей, железа, стального оружия, пороха. Остальное хорошо известно из хроник конкистадоров.

      Важно подчеркнуть следующее: колонизировав обе Америки, Австралию, Новую Зеландию и Африку, - белый человек не прибавил к списку одомашненных там животных и растений ни одного нового: всё, что было в принципе  возможно одомашнить, уже было одомашнено до них.


      Но вернёмся к истоку всего – крупному рогатому скоту. Существует множество теорий доместикации, разнящихся по мотивам и механизмам, в зависимости от региона, потребностей и вида того или иного животного. Но одна общая черта, пожалуй, объединяет их всех: в основе любой лежит первичное доверие животного человеку. Дикий зверь поверил посулам и обещаниям, ласкам и уговорам, хитростям и приманкам. Поверил, что рядом с человеком ему будет сытнее, безопаснее и лучше, нежели на свободе. И убедил в этом своих сородичей. В противном случае, даже при массовой поимке животных, - они бы просто отказались размножаться в неволе.

       На Ближнем Востоке подавляющее большинство диеты охотников составляли газели (Gazelle gazelle) и в меньшей степени – лани, олени и кабаны. Дикие козы почти не присутствовали в рационе, а дикие овцы и крупный рогатый скот (Boss Primigenius) - отсутствовали, практически полностью (за исключением особенных, точечных поселений, специализировавшихся именно на этом).  Иными словами, человек эпохи Неолита одомашнил вовсе не тех животных, на которых он привык охотиться в течение тысяч лет, повадки которых изучил досконально и с которыми у него завязались наиболее тесные отношения. Этот факт уже сам по себе выглядит странным. Но ему есть простое объяснение: ни газели, ни лани, ни олени одомашниванию не подлежат в принципе. У человека ушла не одна тысяча лет пока, методом проб и ошибок, он в этом не убедился окончательно, лишь тогда обратив своё внимание на других представителей местной фауны.

      Оказывается, существует целый ряд  характеристик, необходимых животным для того, чтобы те согласились обречь себя на добровольное рабство и убой. И характеристики эти – самым удивительным образом! – проливают свет на устройство человеческого социума, психологию толпы и тех, кто ею манипулирует, используя себе во благо.

      
      В мире существует до 146 видов травоядных парнокопытных, т.е. того самого пресловутого крупного (и не очень) рогатого скота. Доместикацию же из них прошли – 14! Всего 14 по всему миру, за все культуры и времена! А всего человеком одомашнено 25 видов животных – и это из многих тысяч существующих на планете! Возникает вопрос – почему? Ведь, будь на то его воля  – он обратил бы в рабство и услужение себе всех поголовно – от крокодила  до орла, от тигра до зайца, от бабочки до гризли. Но не сумел.  Почему?

      Чтобы найти ответ, сделаем небольшой экскурс в этот класс млекопитающих. Большинство травоядных парнокопытных составляют антилопы, относящиеся к семейству полорогих. В Африке их обитает больше видов, чем где бы то ни было в мире – целых 72, делящиеся на 9 подсемейств.  Антилопы являют собой картину удивительного многообразия не только форм и размеров, но поведения и социального устройства.

      Самая большая антилопа – канна. Крупный самец канны может достигать до 500 кг  в весе и около 180 см в холке. Самая маленькая – дикдик – в сто раз легче!

       Лишь малая часть всех видов антилоп – моногамна. Когда рога молодого самца превышают по своей длине его уши, он должен покинуть материнское стадо и присоединиться к самцам. Переход из одного стада в другое опасен, т.к. сопряжен с одиночным путешествием по открытой местности, без защиты стада. Если угодно, можно усматривать в этом испытании инициацию. Прошедший её самец доказывает свою жизнеспособность.

      Антилопы открыли нам ещё одну поразительную вещь: там, где нет борьбы за территорию – нет и борьбы за самок! У некоторых видов антилоп нет своей четко выраженной территории, они кочуют с места на места, не стараясь обозначать его принадлежность себе, как например, гну. У таких видов полностью отсутствует и борьба за самок: все самки – общие.
 
      Ещё одна важная особенность: у антилоп в принципе отсутствуют поединки между самцами за установление места в стадной иерархии. Длина рогов самца сама по себе определяет его в ней место. Результат – почти полное отсутствие агрессивности и межличностных конфликтов. Антилопы вообще стараются избегать внутренних поединков, т.к. те грозят сцеплением рогами без возможности их разъять.


      Их многообразие стратегий адаптации - поразительно, каждая – к своей эко нише. Даже когда два или несколько видов обитают  на той же территории, - каждый потребляет в пищу другие растения, так что конкуренция между различными видами отсутствует.

      Антилопы бушбок и куду относятся к винторогим антилопам. У бушбок единичные самки с детенышами ведут обособленный образ жизни. Антилопы ньяла не имеют своей постоянной территории и не защищают её, а состав группы постоянно меняется: отдельные особи то присоединяются к ней, то покидают. Самцы ньяла роют своими длинными рогами землю, но не для метки территории, а как самовыражение силы – это и есть их эквивалент несостоявшегося поединка.

      Коровья антилопа делает то же, но уже для обозначения своей территории, т.к. самцы этого вида живут каждый на своей земле, в некотором отдалении от самок с детенышами.

      Цецебе тоже относится к семейству коровьих антилоп. Они удивительны тем, что рога, практически идентичные, есть и у самцов и у самок. Однако, самцы, всё же, нашли способ отличать себя: они старательно вымазывают рога в чёрной, жирной грязи и глине, тем самым утяжеляя их и увеличивая в размерах во устрашение противника. Как правило, если  рога есть и у  самцов и у самок, то у последних они чуть тоньше, легче и грациознее, сохраняя форму и цвет, соответствующего вида.

      Восточноафриканская голубая антилопа гну, в отличие от своего южноафриканского родственника – чёрной или белохвостой гну, от которой осталось всего несколько сот особей, - кочует стадом, достигающим 1 миллиона! – это самое крупное стадо животных в мире. Стандартизация поведения в этом обществе очень высока, как прямой результат стратегии выживания. Каждый год огромное стадо переправляется вплавь через реку Мара. И каждый год их поджидают там сотни крокодилов. Считается, что гну проявляют при этом чудеса непроходимой тупости, т.к. ежегодно теряют только при переправе до 10% от общей численности, даже не пытаясь изыскать иные пути перехода на другой берег. Но выживание вида в целом говорит само за себя: количество позволяет и насытиться крокодилам, и произвести естественный отбор в среде антилоп.

      Газели – одно из семейств антилоп. В Африке насчитывается 7 видов газелей. В отличие от других видов, газели могут жить, практически, без воды до тех пор, пока есть минимум 10% от неё в их теле, которые они потребляют с растительностью. Поэтому, они способны обитать там, где кроме них не обитает ни одно парнокопытное. Кроме того, они одни из единственных животных вообще, которые не потеют и не испытывают трудностей с дыханием в результате перегрева.

      Антилопа спрингбок или прыгун (газель, имя которой с африкаанс переводится как «прыгающий козёл») уникальна даже на фоне своих собратьев по семейству. Прежде всего, как и следует из её имени, она великолепный прыгун. Но какой! Без видимых усилий эта небольшая антилопа способна на месте подпрыгивать в высоту на 3.5 метра! А при беге её прыжки в длину достигают 15! Ко всему прочему, она может пить воду с очень высоким содержанием солей и минералов. Самцы прыгунов сами выбирают – присоединяться ли им к общему стаду или становиться одиночками. Преимущество одиночки в том, что он ни с кем не должен делиться находимой едой, недостаток – в отсутствии групповой защиты от хищников. Одиночки, вообще, во всём должны полагаться на самих себя – и это правило, верное по отношению не только к четвероногим. Уникальны спрингбоки ещё и тем, что совершают яростные схватки между самцами в период спаривания – поведение для антилоп вообще крайне не типичное. В период заигрываний, самец нежно гладит своей  передней ногой заднюю  ногу самки. Такой же тип ухаживания наблюдается и у некоторых других видов, например, у антилопы коп и лошадиной антилопы.

      Ещё один уникальный представитель этого семейства, да и всех млекопитающих вообще – карликовая антилопа стенбок, родственник наименьшей из всех – дикдика. Эта крохотная антилопа, достигающая в холке не более 52 см и 11 кг веса, обитает двумя раздельными популяциями в Южной и Восточной Африке. Уникален стенбок тем, что у его самок отсутствует период течки: они могу беременеть круглый год. Это удивительное свойство в мире животных встречается крайне редко и именно оно дало огромное преимущество в развитии и размножении самкам рода Homo. Беременность у стенбока длится целых 7 месяцев, что тоже не типично для столь малого животного. Как и дикдики, стенбоки живут исключительно парами на чётко обозначенной территории. В прошлом они совершали долгие сезонные миграции, но после того, как их численность резко сократилась из-за истребления, миграции прекратились.

      У импал самец имеет гарем из нескольких десятков самок. Поднимая вверх белую опушку хвостика, самка сигнализирует свое сексуальное возбуждение. Самец подходит к каждой из самок, нюхает ферменты под хвостиком и сравнивает их силу и концентрацию – залог успешного зачатия, - после чего, всякий  раз выбирает «созревшую». Импалы вообще, настолько особенные и отличные от всех прочих антилоп, что их невозможно отнести ни к одному подсемейству, так что было решено выделить их в свой собственный отряд. Хоть импалы и стадные животные, стадо их тоже особенное. Отношения в нём представляют собой смесь сплоченности и, в то же время, безразличия к собрату. Т.е. каждому предоставляется максимальная свобода действий в обычной, спокойной обстановке – тогда никому ни до кого нет дела. Но стоит появиться опасности – и перед нами слаженное, хорошо организованное сообщество, с гибкой и изменчивой социальной структурой. Самки импал имеют обыкновение вылизывать друг другу заднюю часть шеи, куда не могут дотянуться сами, и вообще, предпочитают держаться всё время вместе, хоть между ними и нет никаких родственных связей. В период спаривания самцы иногда,  (но, опять же, не всегда, как то и подобает царящему у импал плюрализму и демократии), - вступают в жестокие поединки, в которых самцу грозит сломать свой рог. Такой самец уже никогда не сможет участвовать в турнирах за определение его места в иерархии и права обладания самкой. Но это наказание не за его агрессивность, саму по себе, а за неумелое её применение.

      Все попытки одомашнить антилоп или хотя бы, в какой-то мере приручить их, не привели к успеху. Это не удалось и древним египтянам, хотя то, что попытки этого они предпринимали, хорошо известно из их фресок.


      Как видно из всего вышесказанного, коренной сдвиг в человеческих сообществах, превративший культуры отдельных племен в цивилизации народов и государств, произошел на фоне доместикации крупного рогатого скота. Мне известно лишь два примера в антропологии, когда связь человека и одомашненного им крупного рогатого животного не привела к базисному изменению в его племенном строении, а изменения в экономике – не изменили социальную структуру.

      Первый и основной такой случай – масаи. Эти гордые и воинственные кочевники-скотоводы, как ни странно, прежде всего – охотники, каковыми они  и были задолго до того, как приручили свою любимую корову, позаимствовав эту идею, очевидно, у своих оседлых соседей. Я сказал «приручили», т.к. отношение масаи к своим коровам напоминает связь человека с диким животным, которое, правда, одарило его своим согласием на присутствие и кое-какое использование, но по-настоящему его не является. Масаи не только не используют коров, как тягловую скотину, но и не на мясо - исключительно для получения молока и коровьей крови, которая берется малыми порциями, без угрозы для жизни и с разрешения последних. Кровь либо смешивается с молоком, либо потребляется в чистом виде в церемониальных и оздоровительных целях. Мясо же, как и тысячи лет назад, добывается на охоте. Нет у масаи ни попыток искусственной гибридизации, ни интенсивного доения с целью  увеличения удоев: они берут лишь самое малое и необходимое. В отличие от Индии, масаи не боготворят своих коров и не превратили их в предмет культа. Вместе  с тем, отношение к ним самое трепетное – именно, как к полудикому зверю, одарившего их своей милостью. Они не держат коров в загонах или на сколько-нибудь значительной привязи, собственно, коровы масаи свободны. И добровольно остаются при них.

      Общество масаи, как было, так и осталось на стадии племенно-клановой иерархии, сохранив традиционный образ жизни, мышления и культуры, а изменения в экономике, произошедшие с появлением коровы, органически вплелись в уже существовавшую структуру, ничуть её  при этом не повредив. Случай, сам по себе заслуживающий пристальнейшего внимания.

      Единственный добавочный пример схожей связи человек-животное – это тодды.**** Но о них – не здесь.


      В основе любой доместикации лежит человеческая хитрость, коварство и обман, цель которых - искоренить в диком животном инстинктивный страх перед человеком и убедить его сменить свободу на плен. Следовало обратить свободолюбивых, своенравных зверей в доверчивых и кротких, а потому – беззащитных в доверчивости своей. Это всё равно, что обмануть ребёнка – одарить мелким подарком, пообещать дружбу, заручиться доверием, заключить в плен, содержать в рабстве и, наконец, убить.

      Десятками веков совершенствовался человек в подобном искусстве. И, тем не менее, преуспел всего лишь с 25-ю видами из тысяч и тысяч. А из главных и основных – копытных млекопитающих – всего с 14-ю! Почему? Потому, что все прочие оказались менее доверчивыми и, как показало время, более разумными и дальновидными. 

      Так что же отличало тех от других? Благодаря каким особенностям первых удалось отучить их от любви к свободе?

      1. Первое и наиглавнейшее условие – стадность. Все без исключения одомашненные животные – стадные (или «семейные»). Человеку не удалось приручить ни одно солитарное животное! И вовсе не потому, что с чисто экономической точки зрения, стадные были более выгодны, отнюдь. Доместикация тигра или медведя, жирафа, бегемота или крокодила, имела бы для человека целый ряд полезных и важных применений. И он пытался. Но солитарное животное невозможно одомашнить. В принципе. Никак. Будь оно хищник или травоядное, земноводное или млекопитающее, птица или рептилия. Потому, что у стада есть вожак. А прирученный вожак поведет за собой и всё стадо. И стадо послушно за ним последует. Ибо стадо.

      2. Любое стадо имеет ту или иную степень внутренней структуры и иерархии, с одним или несколькими доминантными самцами (реже - самками). А значит – ту или иную степень изначальной внутренней Несвободы. Они уже, задолго до попыток человека, жили в условиях добровольного подчинения сильным. И добровольно на то соглашались взамен на обеспечение правопорядка и относительной безопасности. Всё, что в данном случае требовалось человеку – это убедить их лидеров в том, что с ним, с человеком, им будет ещё лучше и безопаснее. И чем строже была степень внутренней, изначальной несвободы – тем проще было это сделать: лидер животный заменялся человеческим. И напротив, если внутристадная иерархия была слабой, с высокой степенью вариабельности, социальной гибкости, с предоставлением индивидуальной свободы отдельным членам – доместикация не срабатывала: посулам не верили. Что нам и показали на своём примере семейства антилоп.

      С солитарными же животными такое и вовсе невозможно. Исходя из социобиологических параллелей, каждый из солитаров – бунтарь-одиночка, маргинал, смутьян, анархист, мятежник и нонконформист, самим фактом своего существования угрожающий вековечным устоям любого рабства, социального неравенства и несвободы, собственно, любой Системе, как таковой. А с такими в человеческом стаде, разговор короткий.

      3. Все одомашненные млекопитающие изначально были животными территориальными. Они могли совершать сезонные или годичные миграции-кочевья, но на новых землях вновь ревниво определяли свои территории. А, как мы видели на примере всё тех же антилоп, там, где есть борьба за территорию – есть и борьба меж самцами за место в стаде, и за самок, - имущество, принадлежащее сильнейшему и подчёркивающее его место в иерархии. А там, где нет первой – нет и второй. Свобода от территориальной зависимости сопровождается и свободой в отношениях между полами. Ибо чувство собственности – универсально. И универсально же, закабаляюще. Как универсально и его отсутствие. Разница между одомашненным кроликом и не поддающимся одомашниванию зайцем, состоит, в частности, в том, что кролик – животное строго территориальное, из года в год обустраивающее персональную норку для себя и своей крольчихи. А заяц – существо вольное, не привязанное ни к норе, ни к территории, ни к конкретной зайчихе. Результат знаком нам по мясным рядам.

      Человек, изучив эту особенность, и высылая эмиссаров на переговоры со зверем, всякий раз говорил территориальному лидеру, буквально, следующее:
 
      - Брат! У тебя и твоего племени есть территория, которая для вас важна и которую вы ревниво оберегаете? Чудесно! Я уважаю твоё чувство территориальности и заботу о своем племени. И предоставлю вам другую территорию. Она, может, и будет поменьше, зато ОЧЕНЬ хорошо охраняемой. На вас больше никто и никогда не нападёт. И вы всегда будете сыты. Уж я-то о вас позабочусь! И ему верили.

      То же самое, буквально, Белый Человек говорил  индейским вождям. Разумеется, лишь тем из них, кто сумел уцелеть... после охоты.

      - Брат! У твоего  народа есть  свои земли?  Вы дорожите ими и почитаете? Чудесно! Я уважаю твоё чувство заботы о землях и народе. И дам вам другие. Они, может, и будут поменьше, зато ОЧЕНЬ хорошо охраняемые. На вас больше никто и никогда не нападёт. И вы никогда больше не будете голодать. Уж я-то о вас позабочусь!

      И он позаботился.


      Будь животное человеком, переход из состояния свободы в неволю, равнялся бы для него принятию его племенем новой религии, где объектом поклонения является человек. Достаточно проследить механизм принятия новых религий племенами людскими, чтобы в этом убедиться.

      Хазары приняли иудаизм после того, как это сделал их вождь, став каганом. Принял вождь – приняли все. Никаких социальных эксцессов это за собой не повлекло. Просто потому, что хазарское царство, ещё до принятия им иудаизма, отличалось высокой степенью жесткой внутренней иерархии и несвободы.

      Как принимала византийское христианство Русь, думаю, напоминать не стоит. Это, с позволения сказать, «добровольное» крещение, - опять же, после крещения самого Великого князя, - сопровождалось мечом Добрыни и огнём Путяты, как то следует из хроник, даже после всех историографических подчисток и попыток благовидного заглаживания этого факта Церковью и государством, кои, суть, одно.***** Что говорит о высокой степени изначальной внутренней свободы рядовых членов древнерусского социума и отсутствию у них автоматического соглашательства на то или иное действо князя, пусть и сколь угодно, «великого».
 
      Излишне упоминать, что, как в случае с хазарами, так и с Русью, никакого отношения к, собственно, вере, не говоря уже о духовности, переход в чужую не имел: то было чисто политическое решение правящей верхушки, преследовавшее, опять же, чисто геополитические, стратегические цели и исходившее из тогдашнего локального распределения очагов силы.

      Третий пример – Литва. Литва оставалась последним языческим государством Европы, и это несмотря на столетние противостояния с католическими орденами. В Литве было аж два крестителя – Миндовг и Ягайло, между которыми пролегло целых четыре поколения. Миндовг принял титул короля в 1253, и католичество было даровано ему в соответствии с буллой самого Папы Римского. Что, практически, никак не повлияло на вероисповедание его подданных, включая  ближайшее окружение, а с его смертью Литва вновь вернулась к вере предков. И просуществовала в таковой не менее 132 лет! Точь-в-точь, как недовполне одомашненное, «неблагодарное» стадо, со смертью своего предателя-вожака, возвращается в состояние изначальной свободной дикости. И лишь в 1385, когда Ягайло должен был жениться на польской королеве Ядвиге, став, тем самым, во главе объединенного польско-литовского королевства, главным условием брака стало принятие им католичества. Что он и сделал. И была заключена знаменитая Кревская уния. Но и тогда крещение, собственно, народа, растянулось на долгие годы, так что, например, область Жямайтия официально приняла христианство лишь в 1413-1417 гг. И то – лишь формально.


      Главное, кардинальное условие смены свободы на рабство – стадность и наличие лидера. А стадность у человека наличествовала с дочеловеческих времен. Стадность, борьба за власть, жажда собственности и всё новых и новых территорий – идеальное сочетание качеств кандидата в рабство. Чем вожаки стад человеческих и пользовались. От века и поныне.

      Когда одинокий мятежник-солитар попадает в жернова Системы, между ним и Следователем, -    защитником Режима, - происходит следующий диалог. Всегда тот же, во всех местах и временах.

      - Ну как, голубок, заворкуем? – спрашивает его Следователь буднично деловым тоном.

      - О чём это? – цедит сквозь зубы гордый и непокорный мятежник-аутсайдер-смутьян-анархист.

      - Как это о чём? – удивляется Следователь. – Да обо всём: имена главарей, идеологов, вожаков. А заодно и  адреса явочных квартир, цели и пароли, пути финансирования.

      - Нет у нас никаких главарей, вожаков и идеологов. Мы – Союз Свободных Одиночек! – гордо заявляет диссидент-самоучка.

      -  Ты мне сказочки-то не пой, а? – всё ещё ласково ответствует Следователь. – Вожаки есть всегда.

      И он прав. Ибо там, где есть стадо, есть и вожак. А стадо остается всё тем же, в какие бы высокие смыслы чистых цветов не окрашивали бы его очередные мятежники - спасители человеков.

      И начинаются иные методы дознания, включающие угрозы, запугивания, шантаж и допросы с пристрастием. И вот, наш гордый диссидент, кто раньше, кто позже, ломается. И называет вожаков, чья ликвидация справедливо сулит Режиму продолжение неправедного своего благоденствия ещё на чуть. И хорошо, если кончается лишь этим, ведь «гордый» может и вовсе перейти на сторону палачей своих. Так используют подсадную утку, одомашненную. Для привлечения диких.


***

      Лишь когда Человек, перехитрив самого себя и собственную кровожадную, деспотичную, рабскую  природу, сподобится и вправду сотворить Союз Свободных Одиночек – без вожаков, территорий, борьбы за самок, место в иерархии, и без самой иерархии, - лишь тогда сможет сказать он о себе, что, воистину, не подвержен боле опасности быть одомашненным чьими ни будь посулами – политиков и вождей, СМИ и олигархов, мегакорпораций и религиозных лидеров, сулящих ему Рай, а несущих одно только рабство. 
   
 
*Справедливости ради следует заметить, что люди поступали подобным «рачительным» образом не только с животными, но и с себе подобными. Когда португальские мореплаватели впервые обогнули острова Зеленого Мыса и достигли побережья Западной Африки, они были потрясены тем, что местные племена пытались потчевать их вялеными человеческими конечностями  –  в знак особого к ним дружественного расположения. Высадившись же на берег, они, к ужасу своему, узрели и самих обладателей оных, всё ещё живых, продававшихся в мясных рядах местных базаров, содержащихся в специальных клетках и хорошо кормимых. 

**Существует чёткое различие между приручением животного и доместикацией вида. С древнейших времён человек вполне успешно приручал единичные экземпляры диких животных, включая самых экзотических – от крокодила и ленивца, до страуса, рыси и пантеры. Но не приблизился и на шаг к их доместикации. Более того, фермы по разведению крокодилов, страусов и пушного зверя существуют и сейчас. Животные в них успешно размножаются в неволе, обрекая себя на плановый убой и принося владельцам прибыль в виде собственного мяса, меха и кожи. Но одомашненными они из-за этого не стали. Помимо, собственно, стабильного размножения, для этого требуется ещё целый ряд параметров, в частности, натализация внешних признаков, изменения в гормональном фоне и, - главное! - искоренение воли к свободе у последующих поколений.

***Именно ввиду нехватки протеина растительного и животного происхождения, человек искал наиболее эффективные ему замены. Вот почему, подавляющее большинство того, что в современном мире именуется «суперфудом», - от маки и меки-берри до гуараны, женьшеня и мате, - имеет своё происхождение в традиционных культурах Латинской Америки,  и горных и лесистых районах  Азии, т.е. там, где изначально отсутствовали крупные стада животных, и\или обширные пахотные земли с богатыми протеином злаками.

****В данном случае речь идёт не о коровах, а о буйволах. Но тодды – настолько таинственны и уникальны сами по себе, что до сих пор являют одну из величайших загадок антропологии и рассказ о них увёл бы нас далеко за пределы  ограниченной темы данного опуса. 

*****Не будем здесь вдаваться в дискуссию о численных потерях славянских племен в процессе их крещения (сии крайне разнятся меж собою, от нескольких десятков тысяч до 9 миллионов  - якобы, 70% всего тогдашнего населения Руси, с сопровождаемым уничтожением 70% всех городов русских, - на мой взгляд – крайнее преувеличение во всём). Любые утверждения о цифрах исходят из источников, мягко говоря, заинтересованных и не объективных. Так или иначе, ясно, что:

1. крещение Руси не было актом добровольным и радостно воспринятым её населением

2. крещение сопровождалось массовым насилием и уничтожением несогласных, их богов, капищ, святынь, поселений и языческой культуры, как таковой.

3. на протяжении столетий после крещения продолжались усилия Церкви и Государства по подавлению любых проявлений старой веры



                23. IX. 15