Раз Ильич. Два Ильич

 
Макушка у лежащего на спине  была  беззащитно  голой. Направленный в небо  взгляд — отстраненно жутковатым. С   пальцев нелепо поднятой    руки   свисали  рваные клочья  зеленовато - серой тины.

...Всего полчаса назад Парамонов,  инженер газовой службы и большой любитель пейзажной фотографии,    спокойно возвращался в город.      За окнами   хозяйничал  ясный  июльский вечер. Внезапно  за поворотом  во всю ширину лобового стекла разлился        желто — багряный     закат, стекающий в зеленую  чашу неподвижного озера, и     машина медленно поплыла   сквозь   разноцветные сполохи прохладного пламени.
- Вот это кадр!   А, Санёк? - восторженно выдохнул фотограф, -  Тормозни-ка ненадолго.
 
Сняв туфли и повыше закатав брюки,  он упорно продирался   через прибрежные камыши,    не обращая внимания на  зудящую  вокруг мошкару. Наконец   остановился, удовлетворенно хмыкнул.  Навел объектив.  Примерился. Снова опустил:
- Пожалуй, левее нужно взять.
Раздвинул высокие  трубчатые  столбики с коричнево-пушистыми наконечниками и  обмер  — среди  зарослей, на мокром  песке  лежал  Ленин. 
- Это как же? Выбросили что ли? -  Парамонов  наклонился. Дотронулся до     металлического лба.  Отогнал от ледяной щеки  шустрого лягушонка. Постоял ещё. Вздохнул. И, забыв о закате,  решительно зашагал  к дороге:
- Пойдем со мной, - позвал водителя, -  Только ведро возьми и тряпок побольше.

Вскоре огромное чугунное  тело влажно  блестело  густой  чернотой.    На   правой руке  памятника  не хватало двух  пальцев, и сломы на их месте  инженер   тер особенно осторожно, приговаривая:
- Погоди, дорогой. Сейчас мы тебя маленько приведем в порядок.
Не допущенный к таинству  омовения,   молодой и тщедушный Санек послушно, но без  желания  носил  из озера ведра.  Ему не то что было совсем наплевать,  просто он  опаздывал на свидание с невестой. Потому при всем  уважении к   начальнику,  водитель  то и дело    смотрел  на сгущающиеся сумерки,  нудно  повторяя:   
   - А че делать-то с ним будем?  В машину  нипочем не уберется — вон длинный какой.   И с места мы его не сдвинем — тяжеленный.     Поехали домой, темнеет уже.   
Но уйти  из камышовых зарослей  и забыть о теперь чистой   находке    Владимир  Ильич  Парамонов  не мог и помыслить.
               
Дело в том, что  почти  пятьдесят лет назад       верный ленинец  Илья Парамонов  назвал  первенца Владимиром  в честь вождя  мирового пролетариата:   
- Ты помни , сынок,  наш Ильич   -  он для простых людей  весь мир перевернул. Чтобы без буржуев жить.  Чтобы все равны и каждому - по труду. Жаль,  рано умер. Много не  успел. Ты гордись  своим именем и тоже старайся для   народа.
Парамонов младший слушал, очень гордился и  очень верил. Человеком вырос серьезным и ответственным. В партию вступил ещё в армии,  по искреннему убеждению.   Жил и работал честно. Великий  тезка всегда был для него примером борца за справедливость.   
Когда  в стране все пошло кувырком,   пришедших  к власти   разрушителей   советских порядков  они с батей с ненавистью  называли "ельциноидами."   "Новых русских" откровенно презирали. Да, и в чистоте и праведности действующей нынче   городской власти также сомневались.
В таких обстоятельствах   их уважение к борцу за счастье и свободу угнетенных масс  с годами становилось все горячей. Свято  веря в ленинские идеалы,   отец и сын  бережно хранили партийные билеты с дорогим профилем  на  бордовой обложке.

               
Начальник  газовой службы  открыл дверь сам:
- Случилось что,  Владимир Ильич? Заходи.
Выслушал. Покивал.  Сочувственно  почмокал толстыми губами:
- Ну, да.  Понимаю тебя.  Говоришь, чугунный памятник?  Метра четыре?   У нас в районе, пожалуй, такого не было.  Это залетные   подбросили, как пить дать.
Поймав просительный взгляд инженера, отвел глаза и нахмурился:
- Возле нашей  конторы  мы его,  конечно,  не поставим. И в музей я звонить не буду.  Это ты глупости говоришь. Не поймут нас...  Ты же знаешь, что  возле администрации  ленинский бюст  собираются   демонтировать. 
И добавил примирительно:
Не обижайся, брат. Время такое.  Технику и людей завтра тебе дам  Вывезем  Ильича. Схороним  до лучшей поры. Только вот где?  Может, закопать его пока?

Парамонов  шел по ночному городку, невесело вздыхая:
- В квартиру  нельзя.  Высокий. Да, и Валентина   не разрешит.  На лоджию тоже не уберется.
Вдруг   пришла спасительная мысль:
- Как же  это я про батю-то  забыл? - удивился обрадованно  и  поспешно кинулся  к городской окраине, несмотря на возраст и солидную комплекцию.               

Утром  в палисаднике   небольшого  дома    Парамоновых  старших  хозяйка со слезами выкапывала из клумбы  разноцветные кустики.  Илья Андреевич, виновато суетясь, старался помочь:
- Да, не обижайся ты,  мать.  Ничего с твоими лютиками не случится.  Пересади чуть подальше.
Она промокнула глаза,  сочувственно  посмотрела на мужа:
-Ну, что ты мелькаешь перед глазами?  Смотрите-ка, люди добрые,  и про радикулит  забыл. Да, будет  место твоему постояльцу.  Только неужели тебя жизнь-то не научила?  Ведь нам, простым людям от любой власти никакой сласти...  Что те, что эти.
- Нишкни,  дуреха! Сравнила! - вскинулся хозяин.
-Да, ладно.  Не петушись. А то давление поднимется —  супруга   склонилась   над отчаянно цветущей алой петуньей.

На следующий день    на месте клумбы   стоял Ленин.  Прочно стоял. Будто был здесь всегда. Вид, правда, у него был не совсем парадный,  но  хозяин дома, стоя на стремянке,   бодро тер   его   щеткой   и  напевал знакомое с боевой  юности:
-Чтобы сбросить с народа оковы
И бесправье сломить до конца,
Правды ленинской светлое слово
Созывает на битву сердца...

Городок уже был в курсе.  По обычно безлюдной, по-советски    скромной улочке прогуливались    прохожие.  Одни удивленно останавливались возле памятника и задавали разные вопросы.   Другие, посмотрев,   молча проходили  мимо.  Пробегали и юные  шалопаи.  Глазея на памятник,  спрашивали:
- Дед,  а кто это? -  со смешком, но спрашивали же.

К полудню пожаловал  участковый.  Но дальше калитки   Илья Андреевич  его не пустил, сразу огорошив:
- Ты, милой, ко мне  без ордера не проникай. Это моя частная территория. И я тебя не пущаю.  А  Ильича  я нашел на дальнем озере, когда рыбачил. Нанял машину  да   привез.
Чувствуя поддержку зрителей, разгорячился:
-  И пусть он тут стоит.  Понял?  Не отдам! Я  свое отбоялся.  С работы не выгоните -  пенсионер.   Привлекать не за что,  Ленин  - бесхозный. Какие-то сволочи   нашу  большевистскую память в грязь выбросили.    А я не позволю.   Так что   шагай-ка ты  отседова.
Представитель законности молча удалился.

  В палисаднике  потомственного пролетария  памятнику   гораздо лучше,  чем  на   площади     военного городка,  где  он торжественно открылся   в сотую годовщину  со дня рождения  своего оригинала.     Хотя солдатики за ним  тоже принудительно старательно ухаживали — красили, чистили, траву косили. В торжественные даты     на площади   выстраивались  военные   в парадных формах.    С  трибуны  его славили  на все лады,   заканчивая речи  почему-то всегда одинаковое: - Ленин жил.  Ленин жив. Ленин будет жить.
Только  сами в эти слова не верили.  Но все равно  так приторно и много о нем лгали,  что   ему часто    хотелось  заорать:
- Да, что же вы врете-то, мерзавцы!
Жаль, что  памятникам положено недвижно молчать.  Он и молчал,  долгие годы окруженный пристойным  безразличием.

     Военные   исчезли неожиданно.      Имущество  спешно вывезли, а его оставили стоять  истуканом   напротив пустого штаба и ряда длинных казарм.
В    толстяке  с бегающими глазами, пришедшем на площадь через неделю после бегства военных, он сразу почуял классового врага. И не ошибся.       Буржуй  с гадкой  ухмылкой победителя поведал о политических переменах:
- Ну, что, вождь гегемонов?  Накрылась твоя революция. Снова мы наверху.
Пренебрежительно похлопал по чугунному ботинку:
-  Придурок   ты, коммуняка,  хоть и Ленин!  Взял власть, так и жил бы, как все нормальные чуваки, в свое удовольствие.    А теперь кому ты нужен?
Фыркнул:
-  Велю - ка я тебя     выбросить. А здесь будет   фонтан. Как его, блин?  Мне тут посоветовал один спец, - Порылся в карманах, вытащил листок , -  Ну, да.   Писающего пацана.  Прикинь, вождь,  там у них  он бронзовый.  Мой  будет позолоченый.  У них  по праздникам он вместо воды писает вином. У меня будет писать только шампанским.  Никакой воды.

     ...Прислужники  хозяина городка   поехали сперва  в пункт приема металлолома, и   он  приготовился к переплавке во что-нибудь для хозяйства полезное, да, побоялись буржуя  ослушаться  -  бросили   в приозерных камышах. Но    бесславное  грязное прозябание  длилось недолго -  теперь он живет в  окружении  и почитании благодарных масс.
Работяги с судоверфи покрасили  его сверхстойкой  бронзовой краской. Умельцы с металлургического  сладили новые пальцы.  Парамонов  с соседом выложили постамент из кирпича и удобную лавочку смастерили. Вождь  приободрился, плечи расправил. Словно вырос. Правая рука взметнулась вверх ещё увереннее.  В глазах  появился   прежний лукавый  прищур и    живой  интерес.
А как иначе?  Жизнь-то  вокруг кипит.
Старики на лавочке целыми днями  вспоминают прежнее счастливое время, со слезой повторяют его призывы и заветы: - Мир - народам, хлеб — голодным! Землю - крестьянам, фабрики, заводы — рабочим! Власть — Советам!  Свобода, равенство, братство!
Если   молодежь  забежит,   деды  и бабки  всегда готовы  о великом Ленине рассказать.
Тезка памятника   с друзьями тоже   захаживают. Иногда - с бутылочкой.   Примут по чуть-чуть и давай рассуждать  о  роли Ленина в истории. Часто спорят нешуточно.   Одни кричат:
- Он - вождь,  великий мыслитель, основатель первого в мире социалистического государства.   
Другие возражают:
- Он   -  политик -  авантюрист,  жестокий диктатор.

Слушаешь  их, и  то  гордость берет, то обида, а то  смеяться хочется. Эх, рассказать бы им всё без утайки.  Жаль, что нельзя.

После того, как в  центральной газете появилась заметка о двух Владимирах  Ильичах и их фотография за низеньким  палисадником, нанесли визит   представители Геннадия Зюганова.  Хотят разные мероприятия у памятника проводить.
А люди  несут Илье Андреевичу   ленинские реликвии — вымпелы, медали, грамоты, портреты и бюсты. Даже знамя с вышитым Ильичом подарили.  Старик недавно с памятником советовался:
- Вот, Ильич, мыслю на веранде ленинскую комнату открывать. Что ты думаешь? Одобряешь? Ну, и порешили. Тем более, что и супруга  не возражает.

     Последнее время  буржуи   стали появляться.  Только любят, чтобы без посторонних. Охрана заранее зачищает территорию, и  они на мерсах  подъезжают.  Да, так душевно, так тактично  себя ведут.   
Илье Андреевичу на ремонт веранды значительную сумму пожертвовали. Политических дискуссий не затевают.  Обычно вспоминают свою комсомольскую юность. И каждый раз поют,  начиная  с песни про него.  Хорошая песня.   Особенно дружно и душевно припев получается:
- И вновь продолжается бой.
И сердцу тревожно в груди.
И Ленин такой молодой.
И юный Октябрь впереди.

Так что  нежится он в лучах общенародной славы, но и о деле не забывает.  Массы-то зреют. Если так и дальше пойдет, нужно  начинать агитацию и пропаганду своих идей. А там недалеко и до  возобновления подготовки к новой пролетарской революции. Мировой, конечно. Только с учетом современных реалий. Это обязательно.