Когда деревья стали белыми. 7

- Иван Зосимович! Иван Зосимович! – кричал я на бегу, сбрасывая с плеча ружьё и рюкзак.
Старик медленно поднял голову и показал мне кулак.

- Что ты орёшь? – спросил Зосимыч тихо, но довольно резко, когда я, подбежав, едва не налетел на него. – Ты мне всех лосей распугаешь. Бери ружьё, пошли. Если всё нормально, то за сегодня угнёмся, и всё завтра наше будет. Ну…
Теперь в его голосе появились те требовательные нотки, которые зачастую проскакивали у егеря в годы, когда он только ставил меня «на крыло». Я уже и позабыл, что он вполне может быть и требовательным, и даже нетерпимым, если вольно нарушать охотничьи заповеди. В одну из наших первых охот я набедокурил в лесу так, что мы едва не расстались. Но невольные прегрешения он прощал довольно легко, объясняя и наставляя почему так делать не следует.

- Рассказывай, - тихо сказал Зосимыч, и я поведал обо всем, что видел в лесу.
- Значит, здесь, – заключил он, – если ты их не разогнал своим ором.
- Так я же думал, что тебе плохо…
- Хорошо мне было… Хорошо. Прикимарил я тут, только и всего… А вот плохо мне, Славка, будет, если мы без лося вернёмся. Я за лицензию вывалил целую пенсию, и старуха всю зиму будет есть меня вместо мяса. У неё и раньше это хорошо получалось, а уж на старости лет… В общем так, - и Зосимыч стал объяснять наши действия.

И, правда, рассчитал он всё очень точно, когда отойдя от перехода метров пятьсот, стал дожидаться меня, так что возвращение назад, к следам, много времени не отняло.

Ух, ты… действительно, такого я никогда ещё не видел: весь снег был перепахан следами широкой бороздой. Лоси прошли здесь не друг за дружкой, а практически цепью, не спеша и жируя, выбирая наиболее привлекательные деревца. Один, судя по следу, самый большой, даже прогулялся к поваленной бурей осине, попробовав её кору. Но то ли та была не так вкусна, как хотелось бы, то ли все были сыты, больше никто не захотел лакомиться, и сохатые вошли в загон.

- Стой здесь, Слава, и будь готов, –  старик говорил тихо и спокойно, – да не нервничай ты. Пойдут они все или по одному, но по этому следу, так что увидишь ты их загодя. Стрелять не спеши, пока не будешь уверен. Бей в переднюю половину. Если не будешь возиться и шуметь, то они пойдут довольно тихо, так что не промахнёшься, – Зосимыч посмотрел на меня внимательно. – Да не робей ты, Слав, зайца на ходу бьёшь, а тут - лось. Промазать сложно… Всё, я пошёл. У тебя есть десять минут. Но стой тихо, иначе обернут они тебя стороной, – Зосимыч повесил ружьё на плечо и пошёл в ту сторону, куда ушли лоси.

Замысел старика был прост. Сейчас он станет тропить лосей, пытаясь подойти к ним на лёжках, и добыть зверя прямо на месте. Ветреная погода маскирует оплошности охотника скрипом деревьев и порывами ветра, а потому и подойти к зверю в такой штиль по белой тропе, скрывающей под мягким и тонким своим слоем мелкий, но хрусткий валежник, очень сложно. Поэтому Зосимыч расчёт свой строил на уме лося. Если старику не удастся скрасть его на лёжке, лось, стронутый человеком, попытается обойти опасность по кругу и, вернувшись на свой старый след за спиной охотника, точно как заяц, уйти восвояси туда, откуда он вместе с другими пришёл на это место. Ну а, возвращаясь по своему следу, хоть один из пяти должен был пройти мимо меня. Так что шансы на удачу были довольно высоки.

Однако, декабрьский день короток. И пусть он начался для нас задолго до рассвета, но и сделать сегодня мы успели немало, так что теперь, в четвёртом часу, небо уже вовсю наливалось свинцом, не пропускающим солнечный свет к нам на землю. Спасал только снег да редколесье, где я расположился в ожидании. С тех пор, как старик скрылся за молодняком, уже прошло больше десяти минут, но вокруг было тихо. Свою вязаную шапочку я давно уже приподнял так, чтобы она не закрывала мне уши, давая возможность лучше слышать. Но, не доверяясь  одному слуху, я стоял, опустив ружьё стволом вниз, и беспрестанно вертел головой, пытаясь увидеть лосей…
Однако, сначала я заметил только движение. Громче обычного стукнуло сердце. Где-то впереди и правее качнулась небольшая берёзка. На тонких её ветвях декабрьский снег ещё не задержался, а потому я не успел понять, качнулась ли она взаправду, или это мне только показалось… Но следующей секундой с соседней сосенки снег уже рухнул лавиной, и я повернулся в ту сторону.

«Ох, далеко-то как, как далеко», – простучало сердце в голове, и мне пришлось прикидывать, когда лучше броситься наперерез, пытаясь сократить расстояние для выстрела. Лось должен был выйти на зимник метрах в ста от меня. Это далековато и для «Зауэра» и для моего глаза. На таком расстоянии даже самый большой лось кажется не крупнее зайца. Но стрелять на этот раз придётся не дробью, разлетающейся довольно широко, а пулей… Сердце же стучало так, что ружьё, всё ещё опущенное стволом вниз, кажется, уже подёргивалось при каждом его ударе. Как же стрелять-то?

Лось уже подходил к дороге. Шёл он не быстро, а потому бежать наперерез не было смысла – он просто свернёт и, перейдя на маха, уйдёт редколесьем так, что погоняемый желанием его догнать, я даже не успею остановиться. Меня прошиб холодный пот, но я всё ещё стоял, не шевелясь, словно истукан, и смотрел, как здоровый лось спокойно переходит дорогу. Где-то внутри себя я уже вскидывал ружьё, целился и нажимал на спуск. Удар в плечо. Потом ещё раз. Потом, переламывая ружьё, пытаясь зарядить его снова, я вроде бы видел, что уже не успеваю, что лось уходит в спасительный лес… Но всё это было где-то внутри, никак не проявляясь снаружи.


 Слабонервным и вегетарианцам следующий абзац лучше не читать!


 
…Мгновенно повернувшись и вскинув ружьё, я выстрелил. Палец привычно лёг на второй курок, но тут же и ушёл с него. Дело было сделано. Огромный, здоровенный лось своими шикарными рогами, сравнимыми разве что с корнями вывернутой из земли столетней ели, уже лежал на боку. Аккуратная дырка прямо напротив сердца била алой кровью. Я поставил ружьё на предохранитель и по старой традиции гончатников крикнул во всё горло: «Готов!». В этот миг метрах в тридцати прямо передо мной через зимник перемахнули ещё двое сохатых. Место для этого они выбрали крайне неудачное – я успевал вскинуть ружьё и сделать второй выстрел по последнему. Но я только посмотрел им в след и повесил свой «Зауэр» на сучок ближайшего дерева. Теперь мешкать было нечего – темнота, копившаяся последние минуты исподволь, вдруг начала наливаться, густеть и редколесье, которое ещё пять минут назад просматривалось на добрых пятьдесят метров, вдруг стало тёмной стеной. И только сама полоска зимника ещё виднелась серой лентой. Я бросился собирать дрова на костёр.

- Нет, Зосимыч, - я от радости не мог остановиться, - смотрю на первого вдалеке, и краем глаза вижу, как эта махина чуть не на меня прёт. Я даже сообразить ничего не успел. Прежде выстрелил…

- Ну, что, Слава, с полем тебя! – улыбнувшись, сказал Зосимыч, садясь на рюкзак и снимая налобный фонарик, – лихо ты его. С одного выстрела. Молодец! – последнее слово он произнёс с растяжкой, слегка нараспев, – честно сказать, я боялся, что в этой, вольной части нашей программы ты подгадишь…
 - Почему? – удивился я.
- Ну как тебе сказать… - Зосимыч не мялся, он просто не мог облечь свою мысль в слова. Лицо его в блуждающем свете костра было задумчивым, – лось не заяц. Красив. Статен. Не косит. В такого и стрелять-то не хочется. А ты вон – с двух шагов ухлопал…

Я от такой «похвалы» даже пригнулся, а старик, словно не замечая, стал рыться в рюкзаке и вытащил из него новомодный диодный фонарь. Несмотря на обиду, я не смог скрыть удивления.

- Не всё нам щи лаптем хлебать – москали на память оставили, лучше бы их не вспоминать… – заметил на это Зосимыч, включая фонарь, и продолжил: сейчас дух переведу и помогу свежевать.

С фонарём и без Зосимыча дело пошло быстрее.

- Вот ведь, Слава, какое дело в жизни получается… - начал старик о чём-то издалека, но замолчал на минуту, снова подбирая слова, а затем продолжил: – Для человека жизнь сложная штука. Вот я смотрю на себя: вроде бы и о душе пора задуматься. Вроде бы и думаю уже давно… Готов, так сказать, мир земной оставить для встречи со Всевышним. Все манатки уложены. Но и пить-есть до сих пор хочется… Ну не ангелы мы, Слава, не ангелы… Может быть, в монахах и смогли бы мы Святым Духом  питаться, да жизнь мирскую выбрали. А здесь есть надо. Раз уж ты от Ленки да науки своей отойти не хочешь, а мне Марья с девками нашими, коли Лёшку Бог к себе призвал, свет загородили. Внуки вот ещё…

Стало понятно, куда старик клонит. Да он этого и не скрывал:

- Тут грань, вроде, и тонкая, но чёткая. Живёшь в миру, ешь мясо, так разница не велика, сам ты его убил или за тебя это сделали… Вот ты вдогонку последней пулей стрелять не стал. Не погнался, значит, за лишком, уже молодец! – Зосимыч встал, и хотел было помочь в работе, но снова сел. – А что по мне, так те, кто фыркает про охоту, а сами мясо едят и есть самые настоящие фарисеи. Знаешь же ты прекрасно, откуда это мясо взялось. Не в колосе, чай, выросло. Так уж будь добр, либо не ешь совсем, либо не вздыхай о бедных животных…

- Так ты, Зосимыч, и библию читал? – улыбнулся я.
- А чего ты лыбишься? – старик почти обиделся. – Евангелия сам читал. Евангелия эти, между прочим, из нашего храма. Мне их сам батюшка Иоанн в назидание оставил. Лет тридцать на чердаке пылились, но всё равно впрок пошли… А по остальному Марья ликбез проводила. Сначала мне позлить её было интересно: задам вопрос позаковыристее, так чтобы у неё мозги набекрень съехали, и сижу, любуюсь. Ну как любуюсь… - Зосимыч вздохнул, словно его заставляли признаваться в чём-то нехорошем. – Мне по-хорошему интересно. Веры-то ещё не было, только интерес. Вот я и пытался его осмыслить. А уж потом, когда…, тогда отстал я над старухой своей глумиться. На отца Владимира переключился. Тут уж вопросы посложнее были. Уже не из праздного интереса, а как жить надо. Вроде как сейчас про охоту… - Зосимыч обошёл тушу и перенёс фонарь, чтобы мне было светлее работать.

Свежевать лосей мне ранее не доводилось, но вот с зайцами дел иметь пришлось достаточно, так что, беря поправку на размеры, я неплохо справлялся с работой даже в свете фонаря.

- А что отец Владимир? – продолжал старик. – Он, Слава, помоложе тебя будет. Так что его знания Истин против моего опыта… Но ведь и я не со зла… Просто у меня вопросы возникали быстрее, чем он успевал давать ответы. Так ведь и разувериться недолго…

От неожиданной созвучности слов старика собственным мыслям, я дёрнулся и сильно порезал палец.

- Ох ты ж, Господи, криворукий, – вздохнул Зосимыч и полез в карман. Достав оттуда пакет со своей «медициной», без которой он в лес никогда не ходил, старик принялся обрабатывать мне рану. Потом вручив в перевязанную руку фонарь, взялся за работу сам.

- Ну что стоишь, здоровой-то придержи, – скомандовал он.

Тут уж старику стало не до разговоров, и дело пошло не в пример быстрее…

- Вот так вот, Слава, работать надо, – сказал он, закончив, и воткнул нож в снег, – дело надо делать, а не вопросы задавать. – Зосимыч посмотрел мне в лицо. – Собирайся, пойдём домой.

Продолжение:
http://proza.ru/2015/10/04/1602