Шестой октябрь по счету

Одна девочка в детском саду часто спрашивала меня:

- Наташа, а где твой папа?

- Он больше с нами не живёт, - отвечала я ей, - потому что у них с мамой кончилась любовь.

- Значит, у тебя нет папы, да?

- Нет, -  объясняла ей я, - это значит, что он живёт отдельно.

- А почему он никогда за тобой не приходит? - не унималась она.

- Потому что живет в другом городе, пишет мне письма и присылает подарки на день рождения.

Диалоги эти повторялись регулярно: в семидесятых годах прошлого века в нашем маленьком городе неполная семья была неслыханным вольнодумством.

Когда я подросла, к выяснению истинных причин развода родителей подключились соседки по подъезду.

- А чего развелись-то, отец, что ли, пил? Бил? А чего ж тогда?.. - я не знала тогда выражения "когнитивный диссонанс", но их терзал, конечно, он.

Так мы и жили: целый мир недоумевал, как же так, мама переживала, что это травмирует ребенка, а ребенок просто рос и был счастлив.

Зачем нужен кто-то ещё, если у тебя есть такая потрясающая мама?

Мама, которая может всё, что угодно. Которая работает в газете, на радио и телевидении, которая сегодня заработает, чтобы завтра потратить - на фрукты и одежду, на Бухару, Питер, Самарканд и Каунас, на ежегодный Крым, и всегда покупки и обновки, и чудо, и сумасбродство: помню, как в Ялте в магазине игрушек я увидела огромного плюшевого медведя, он доходил мне до пояса - это был единственный на свете медведь, самый лучший... Не помню даже, чтобы я его просила - было ясно, что не может быть и речи, ведь завтра уезжать, а у нас чемодан и фрукты, и пересадки, и неизвестно, как допрём - в памяти туман ровно до того места, где я выхожу из магазина в обнимку с медведем и ощущением того, что мир устроен очень просто: он мой.

И что бы я ни натворила: подожгла на полу звёздочки из спичек, натолкала в розетку шпилек, потратила монетки из копилки, разбила стекло в книжном шкафу или плюнула соседу с балкона на макушку - была неругаема и ненаказываема, практически неуязвима. Только брови взлетали вверх, только недоумение в любимых ореховых глазах - и сразу навстречу горячая волна раскаяния: никогда, больше никогда!

 С тех пор я не очень-то верю в силу наказания. Всё важное случается в первые секунды, чаще всего даже без слов.

Хотя когда я ничего не разбивала, не поджигала и не плевалась, слов было много.

Мы разговаривали обо всем на свете: о людях, книжках и стихах из маминых тетрадей. Я посмотрела на слух столько фильмов - не счесть, и "Ностальгия" в мамином пересказе ранила меня навылет. Товстоногов, Любимов, Райкин, Басилашвили - я тоже говорила и встречалась с ними. Как мама, только лучше: все было пропущено через волшебную линзу ее души.

Мой храбрый худенький борец с несправедливостью, щедрый, нежный и беспомощный, победивший тех, кто хотел привезти в наш маленький город мусоросжигающий завод, и побежденный болью и болезнью, моя фея и ангел, стрекоза и муравей, мать и дитя - разом,

я уже шесть лет живу без тебя, и почти половину из них - в мире, который ты пообещала мне за несколько дней до той ночи, когда тебе наконец-то стало не больно, и ты впервые за долгое время легла на спинку, чтобы умереть.

- Милая, - сказала ты мне, - слёзы тяготят умерших и портят твою красоту. Поверь мне, у тебя впереди ещё целая жизнь.

И ты снова оказалась права. А я - нет: напрасно я сказала той девочке, что любовь может кончиться. Любовь превращается в детей, стихи, улыбки, может быть, даже книжки и немножко слёзы, но я обещаю тебе много не плакать.

 Столько всего произошло за эти шесть лет, что я, боясь забыть подробности - и на случай, если мы снова встретимся (многие считают, что такое возможно), теперь тоже пишу. Твоя внучка подросла и каждый вечер облачает для меня свой день в слова, как ты когда-то, только она - на двух языках. И, кажется, считает меня непрактичной, как когда-то тебя - я.

Нам всем тебя очень не хватает.

Как жаль, что ты ушла. Какое счастье, что ты была с нами, мамочка.