Кадры. Будни планктона

     Девять утра. Офисный народ потихоньку открывает глаза. Позади килограммы здоровых завтраков, литры вредного кофе, тонны перемолотых косточек отсутствующих коллег. Пора приниматься за работу.

     Баррет и я работаем в одном офисе. Славный тандем, запертый в маленькой захламленной каморке. Работаем спина к спине. Это хорошо. Это мне нравится. Это не нравится Баррету.
     Баррет — ветеран киббуцного движения, пионер и первооткрыватель, пышущий здоровьем жизнерадостный пенсионер, отказавшийся выходить на пенсию. Роль Баррета в становлении молодой еврейской страны неоценима — он своими руками осушил все болота и построил все киббуцы. Сама Голда прислушивалась к мнению бравого шотландца. Все это со слов Баррета, конечно. Да, на его счету много заслуг, но главная заслуга — завидное изобилие детей и внуков. Я до сих пор не запомнила их имена, возраст и какой десерт они предпочитают, но скоро запомню — Баррет об этом позаботится.

     Баррет — фанатичный адепт фотошопа. Он самостоятельно освоил адскую программу, и не без оснований горд этим достижением. Баррету не хватает только признания и восхищения. Ему нужны почитатели. Но потенциальный почитатель с каменной спиной сидит, уткнувшись в компьютер, и не реагирует на провокации. Шмыганье, кряхтенье и громкое покашливание сигнализируют о готовности Баррета поделиться достижениями. Я стоически молчу. Спиной выражаю полное погружение в рабочий процесс, и уши мои шевелятся от усердия.

     Баррету становится обидно. Он начинает насвистывать. Он знает, что свист для меня — как звуки волшебной дудки для крыс. Но я терплю. Я сочиняю занудную статью про очередной еврейский праздник, а это вводит в состояние транса, сходного с летаргическим сном. Баррет хрустит печеньем, скрипит стулом, ловит мух, говорит по телефону с женой. Бедная Циля. Баррет делится с ней успехами в фотошопе. Спиной чувствую его укоризненные взгляды — вот до чего я довела бедолагу. Из-за меня он вынужден мучить Цилю.
Заканчивает разговор — у Цили убежало молоко, сгорели котлеты и истощилось терпение.

     Баррет включает радио в компьютере, находит волну “Еврейские напевы для антисемитов” и свистит уже под радио. Эта пытка продолжается минут десять. Я достаю наушники, яростно втыкаю их в уши и включаю плеер на полную мощность. Но Баррету жизненно важно показать каких вершин он достиг в изменении оттенков синего цвета и в округлении квадрата. Легкий стук по плечу. Деваться некуда. Поворачиваюсь, смотрю вопросительно.


     — Смотри как я умею, — говорит Баррет. Он горд и доволен собой.
     — Да, очень круто, — сдержанно восхищаюсь я и разворачиваюсь к экрану своего компьютера.
     — Нет, ты посмотри получше! Экий я чертяка! Да? — не отстает Баррет. “Круто” для него — жалкая подачка. Ему нужны искренний восторг и почитание.
     — Ты чертяка, без сомнений, — сквозь зубы цежу я, — ну, покажи, что ты там еще наваял?
     Баррет заливается румянцем. С удовольствием показывает высокий пилотаж фотошопа, но не вдается в детали — это не для дилетантов вроде меня. Я смотрю, интересуюсь, задаю вопросы, смирившись с тем, что полчаса безвозвратно потеряно. В голосе Баррета звучат литавры, фанфары и тамтамы. Наконец, он иссякает. Вежливо покивав и восторженно поокругляв глаза, я делаю очередную попытку вернуться к работе. Но Баррет сегодня явно настроен меня добить. Он открывает свою страничку фейсбука и снова стучит мне по плечу. Начинается пытка фотографиями его семьи. Нужно, кстати, продать патент китайцам. Семья у него большая, как уже было замечено, все живут на разных континентах, и обладают общей семейной слабостью — они фанаты селфи. Любите ли вы чужие селфи, как ненавижу их я? Еще полчаса уходит на фотообзор и восхищение семьей Баррета.


     Фух, все, можно и поработать.
Но тут в смежном офисе кто-то начинает звучно заниматься сексом с принтером. Процесс плавно перетекает в групповуху. Вот уже весь планктон роится вокруг дьявольской машины и все по очереди пытаются ее удовлетворить. Главный изгоняющий бесов из офисного оборудования, Баррет, тут как тут. Властной рукой отстраняет всех недоумков. Заглядывает в недра принтера. Озабоченно цокает языком. Жмет на все кнопки подряд. Затем решительно разбирает принтер на атомы. Пытается собрать назад. Через два часа попыток выносит вердикт: надо звать техника. Планктон разочарованно расползается по офисам.


     Ну, наконец, можно поработать спокойно. Я собираю остатки воли и перевожу ненавистный текст. Осталось всего ничего. Когда закончу — награжу себя законной сигаретой и чашкой кофе. Мое настроение улучшается и я весело стучу по клавиатуре. Но что это?! Жуткий смрад заполняет наш офис. Он заползает быстро, как брошенная под дверь слезоточивая граната, и действует примерно так же. Что случилось?! Война?! Иранцы атаковали нас отравляющим газом?! Где противогазы?! Всем в укрытие!!! Я выбегаю в узкий коридор между отделами, в глазах моих ужас и слезы. Заглядываю в смежный офис. Начальница отдела рекламы невозмутимо жует и говорит по телефону. Остальные рыдают.


     — Что? А-а-а. Да нет, все в порядке. Я тут банку сардин открыла. Хочешь?
     — Спасибо, я больше не ем рыбу, — прикрыв нос, вежливо отвечаю я и бегу на улицу.
     Возвращаюсь через полчаса. Воздух немного проветрился. Можно дышать и попытаться поработать.


     Мучительно пытаюсь подобрать нужное слово. Оно где-то близко, уже вот-вот я его отловлю. Закрываю глаза, сосредотачиваюсь. Стук по плечу. Баррет. Он смог придать неожиданный темный отлив черному цвету. Он заглядывает мне в глаза, ждет восхищения. “Экий я чертяка!” звучит уже десятый раз за этот день. Я открываю рот, чтобы сказать ему всю правду. И какой он чертяка, и какой он… Но взгляд мой падает на часы. Уже шесть?! “Баррет, чертяка! Уже шесть, пора домой!!!”
Хватаю сумку и выбегаю из офиса.

     Слава богу, закончился еще один рабочий день, а впереди выходные и, если постараться, я смогу забыть голос Баррета и запах сардин. На целых два дня.