В основе произведения лежат реальные события, произошедшие аномально жарким летом 1936 года в посёлке лесозаготовителей Курша-2, построенном в глухих Мещёрских лесах к северо-востоку от города Рязани.
Справочно: 3 августа 1936 года рабочий посёлок Курша-2 был полностью уничтожен крупным лесным пожаром. Погибло практически всё население посёлка – более 1000 человек.
АВТОРСКИЕ ПРАВА ЗАРЕГИСТРИРОВАНЫ.
Мой адрес для связи:
Romangusev62@yandex.ru
/НА ДАННОМ РЕСУРСЕ ПРЕДСТАВЛЕНА СОКРАЩЁННАЯ ВЕРСИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЯ/
Глава 1.
Страшнее равнодушия, может быть только забвение…
_______________________________________________
Примечание автора.
29 июля 1936 г.
Рельсы узкоколейки* Ожили, загудели едва уловимым характерным звуком, и из-за поворота лесного массива показался чёрный паровоз, лениво тащивший за собой пару пассажирских вагонов со сцепкой пустых платформ**. Полуденное солнце нещадно палило, и стройные сосны, образующие коричнево-зелёный коридор вдоль железной дороги, не могли скрыть под своей тенью вторгшегося в их мир чужака. Казалось, что это вовсе не поезд, а мираж – настолько его контуры были расплывчаты в потоке раскалённого воздуха, исходившего от нагретого металлического корпуса. И только столб серого дыма, вырывавшийся из трубы локомотива и оставлявший за собой реальный шлейф, делал кажущийся мираж явлением материальным.
Это лето выдалось на редкость жарким и засушливым. Зной стоял невообразимый! Третий месяц кряду земля не видела дождей. Обмелели водоемы и реки; усохли травы в лугах; опустилась, пожухла листва на деревьях; даже небо – и то выблекло! Днём не только люди, но также звери и птицы стремились укрыться в спасительной тени, всё живое как будто умирало, или впадало в летаргический сон. И лишь назойливые слепни в поисках добычи нарушали воцарившуюся тишину своим противным жужжанием, не сулившим ничего хорошего. Иной раз под вечер можно было услышать раскаты грома, но на этом всё и заканчивалось – небесная канцелярия не спешила радовать жителей Рязанщины спасительным дождём.
- Нет, нет больше моих сил! – С распаренным как после бани лицом, переключил на себя внимание машиниста молодой паренёк лет семнадцати-восемнадцати. Его посоловелые глаза уже не изучали с прежней увлечённостью многочисленные приборы и механизмы управления паровозом, – теперь они бесцельно смотрели куда-то в одну точку перед собой.
- Да… Жарковато… – Осипшим голосом отозвался пожилой машинист. – Не припомню на своём веку подобного…
- Бросить бы всё, да на речку! Такую, как наша, но только чтоб водица прозрачная-прозрачная, словно хрусталь. И ледяная! Как полагаете, дядь Вань?.. – Оживился паренёк подобно маленькому ребёнку, получившему одобрение взрослого.
- Полагаю я, что голова твоя не тем, чем требуется занята! Тебе, Колька, учиться надо. Ещё многому учиться... Вот и давай, перенимай опыт, так сказать! – На сей раз строгим, наставническим тоном произнёс Иван Фомич.
- Гори оно всё огнём! Вторую неделю подряд без продыху по такой жаре! Так и вся жизнь молодая пройдет, а я уже и не помню, когда последний раз Катьку видел.
- Вообразите себе – обработался, сударь! – Усмехнулся машинист. – Вот скоро в Куршу прибудем, мужики лес начнут грузить, тогда и посмотришь у кого работа не сахар. Так что считай, тебе повезло!
- Да я не о том, дядь Вань… – Что сказать дальше Колька не знал, ведь в душе он прекрасно понимал, что дядя Ваня был прав – из родного села не только все без исключения мальчишки, но и многие взрослые мужчины ему завидовали. Да и девчата с тех пор, как он стал работать на железной дороге, не давали прохода. Большинство его товарищей дни напролёт гнули спины на колхозном поле. А он – без пяти минут помощник машиниста! Некоторые сельчане даже стали называть его уважительно Николай, а соседка баба Настя – Николай Харитонович! Отчего Кольку распирало чувство гордости и собственной значимости.
- Решительно, в Куршу приедем…
- Прибудем. – Перебив ученика, поправил опытный машинист.
- Вот и я говорю, в Куршу прибудем – так первым делом на пруд, – освежиться! – Стараясь держать фасон***, продолжил Колька, следом поднял козырёк фуражки и вытер ладонью пот с лица.
- Освежишься… – Задумчиво произнёс Иван Фомич и тут же, спохватившись, уже как можно серьёзнее, добавил: «А вообще, начальству оно видней: нам приказано – мы исполняем! Тут хочешь, не хочешь, наше дело маленькое. Вот план выполним, тогда и будем отдыхать».
Колька сделал вид, что слушает скучную речь машиниста, а сам уже рисовал в воображении, как завтра он, наконец-то, увидит Катьку... Как преподнесет ей сюрприз в виде жестяной коробочки дефицитных леденцов «Монпансье»… Катька непременно состроит огромные от удивления глазки, потом по обыкновению хитро их прищурит и скромно поцелует его в щёку. Вдохнув полной грудью и расправив худощавые плечи, Николай Харитонович всё глубже и глубже погружался в мечту о предстоящей встрече…
…А за окном величественно проплывали корабельные сосны**** с зарослями дикой ежевики и деревцами крушины, именуемой в народе «волчья ягода».
* Узкоколейка – узкоколейная железная дорога (УЖД) с шириной колеи менее стандартной. УЖК строились и использовались в основном для перевозки леса и торфа.
** Платформа – грузовой вагон открытого типа, предназначенный для перевозки леса, а также других грузов, не требующих защиты от атмосферных воздействий.
*** Держать фасон (жаргон) – вести себя достойно, гордо.
**** Корабельная сосна – высокое дерево с прочным прямым стволом, ранее активно используемое для строительства парусных судов, в особенности корабельных мачт.
***
Приближаясь к станции, паровоз подал резкий протяжный гудок и застонал колёсами… Первым из него выскочил Колька. Оглядевшись по сторонам, он демонстративно за козырёк натянул пониже фуражку железнодорожника и важной походкой направился в сторону маленького пруда на краю посёлка, при этом поздоровался с кем-то на ходу, кивнув головой с широко посаженными глазами и курносым носом. Измученные дорогой немногочисленные пассажиры с разномастными корзинами, одинаковыми как под копирку чемоданами и перекинутыми за спину разбухшими от внутреннего содержимого мешками, спешили покинуть душные вагоны.
- Вот молодёжь пошла! – Ворча себе под нос, Иван Фомич спускался по крутой металлической лестнице, крепко удерживаясь за поручень. – Всё бы им отдыхать да ничего не делать. – Обращаясь неизвестно к кому, уже громче произнёс он.
Носок стоптанного кирзового сапога коснулся земли. Отойдя от паровоза на несколько шагов, машинист остановился и стал разминать затёкшую поясницу. Воздух был пронизан целым букетом разных запахов: тяжёлый запах железной дороги и раскалённого пыльного локомотива перемешивался с ароматом хвойного леса, вот подул ветерок – и повеяло скошенными травами, тут же чувствовалось присутствие расположенной неподалёку от станции конюшни. Само же здание станции представляло собой деревянное строение (по виду – небольшой домик) совсем рядом с железной дорогой, из треугольной крыши которого торчала печная труба, а над козырьком висела белая табличка с выведенной чёрной краской надписью «Курша-2»*.
Дверь домика со скрипом открылась, оттуда вышла женщина среднего возраста и стремительно направилась к только что прибывшему поезду. Несмотря на изнуряющую жару, поверх белой блузки на ней был надет строгого покроя приталенный синий пиджак и такого цвета юбка длины ниже колен.
- Уже заждались вас! – С ходу бросила женщина в синем пиджаке.
- Лидия Петровна, так мы это… – Попытался оправдаться пожилой машинист, но растерялся с ответом. Несмотря на то, что Лидия Петровна годилась ему в дочери, он старался держаться от неё подальше и при всяком удобном случае обходил стороной.
Лидия Петровна имела должность диспетчера станции, одновременно являясь официальным представителем власти в посёлке, и стояла на хорошем счету у партийного руководства. Она росла старшим ребёнком в многодетной бедной семье, с ранних лет ощутив всю безысходность и трудность крестьянской жизни. Рано выйдя замуж и так же рано овдовев в период гражданской войны, одна воспитывала дочь, а когда та, повзрослев, сочеталась браком, родила первенца и переехала молодой семьёй в большой город, – осталась в полном одиночестве. Всё это только закалило и без того волевой характер русской женщины, поэтому за глаза многие называли её «железной бабой», а в лицо уважительно обращались – Лидия Петровна.
- Ну чего ждешь, Фомич? Поехали! – Просверлив взглядом смущённого машиниста, она первой забралась в будку паровоза. – А ты почему один? Разгильдяй твой где?
- Освежиться от-отошёл… Скоро будет… – Сконфуженно ответил Иван Фомич и втянул голову в плечи. И если бы не крепкий загар на лице, да въевшаяся в кожу сажа, Лидия Петровна заметила бы, что машинист покраснел.
- Ну-ну. – Неодобрительно произнесла «железная баба». – Совсем распустились!
* Курша-2 – рабочий посёлок, построенный вскоре после Октябрьской революции 1917 года для освоения огромных запасов леса центральной Мещёры**. Своё название он получил от располагавшегося неподалеку села Курша, Рязанской губернии, вблизи которого протекала небольшая речушка с одноимённым названием. Посёлок рос, развивался и уже к 1930 году насчитывал около тысячи жителей. Туда съезжались спецпереселенцы (раскулаченные крестьяне), а также рабочие из соседних деревень: Култуки, Голованово, Малахово и др.. Практически всё трудоспособное население поселка было занято лесозаготовкой. С остальным миром населенный пункт связывала узкоколейная железная дорога, по которой от станции «Курша-2» следовали составы с заготовленным лесом, вывозя его для последующей обработки в ближайшее крупное село Тума.
** Мещёра (Мещёрская низменность) – часть Восточно-Европейской (Русской) равнины. Считается краем лесов, многочисленных озёр и болот.
***
Железнодорожный состав зашёл в тупик, предназначенный для погрузки леса. Лидия Петровна уверенно шагнула с подножки паровоза и направилась к группе рабочих в одинаковых тёмно-серых спецодеждах, которые расположились под тенью вековых сосен, что-то активно обсуждая.
- Где бригадир? – Командный голос диспетчера прервал их оживленный разговор.
Отряхиваясь, рабочие поспешили подняться на ноги.
- В курилке он… – Развязно произнёс за всех неприятного вида человек, – единственный, кто не отреагировал на появление начальства и так и остался сидеть на корточках. Косящий на один глаз, с надменным выражением лица и синими татуировками на руках, подчёркивающими криминальное прошлое их обладателя, он всем своим видом излучал враждебность.
Неприязненно поморщившись, диспетчер посмотрела в сторону курилки, откуда бежали, делая последние затяжки на ходу, двое мужчин с голыми, цвета тёмной бронзы, торсами.
- Здра-а-а-сьте… – Выдыхая остатки папиросного дыма через плечо, поздоровался один из подбежавших – высокий жилистый парень лет тридцати-тридцати пяти с тонкой полоской шрама, пересекавшего верхнюю губу. Ещё тлеющий окурок папиросы как бы случайно выпал из его руки на землю, и втирающим движением он затушил его пыльным сапогом.
- Петя, я уже говорила тебе и всем остальным, что курить можно только в специально отведённом для этого месте – то есть в курилке! Говорила? – Тон диспетчера не предвещал ничего хорошего.
- Да, говорили. – С показательным спокойствием и уверенностью ответил Пётр. Иначе он вести себя не мог – ведь за происходящим внимательно наблюдали его подчинённые.
Словно уловив это, диспетчер обвела взглядом присутствующих и снова задержалась на бригадире: низко надвинутая кепка; чёрные «цыганские» глаза с наглецой; чуть загнутый, с небольшой горбинкой нос, чем-то походивший на клюв хищной птицы; шрам по верхней губе. «А коли так, – после короткой заминки произнесла она, – если увижу ещё раз – будешь не грузить лес, а валить. Но не здесь, а в Сибири! Надеюсь, ты всё понял?!» – Обожгла взглядом диспетчер и, не дожидаясь подтверждения, продолжила: «Никаких больше перекуров пока состав не загрузите, времени у вас в обрез! Да, и вот ещё что, после работы зайдёшь ко мне, разговор есть», – бросила «железная баба», развернулась и зашагала в направлении станции.
Позади послышались сдержанно-недовольные голоса рабочих, но диспетчер уже не обращала внимания на возникшие за её спиной перемолвки.
- Ну что, мужики, за работу. – Без энтузиазма скомандовал Пётр и демонстративно сплюнул себе под ноги.
Нехотя, подчиненные направилась к ожидавшим погрузку брёвнам, уложенным в штабеля.
- Это всех касается! – Заметил Пётр, обращаясь к неприятному человеку с татуировками, который по-прежнему сидел на корточках.
- От работы лошади дохнут! Уже как коней до пены загоняли, совсем за людей не принимаете… – Все так же развязно произнес татуированный. – Правильно я говорю, мужики? – Громко обратился он за поддержкой к остальным.
Рабочие остановились и напряжённо переглянулись.
- Ах да, понимаю… – Издевательски произнёс Пётр. – Ну что ж, если ты так устал – отдыхай, пожалуйста! А работать за тебя будут другие. Мы же не устали!
- А ты за всех не говори! – Оскалился татуированный.
- Ну ведь ты же, Косой, за всех говоришь!
Лицо татуированного побагровело и скривилось от злости, но противопоставить в ответ он ничего не смог. Стоит добавить, что человек этот появился в посёлке совсем недавно – в начале весны. Был замкнут, нелюдим, ничего о себе не рассказывал, да и вообще первое время предпочитал молчать, больше присматриваясь к окружающим. Опыт неоднократного пребывания в «местах не столь отдаленных», что ни говори, накладывает свой отпечаток на любого человека, прошедшего столь суровую школу жизни.
- Значит так, – воспользовавшись замешательством, перехватил инициативу Пётр, – мы здесь не за пайку* вкалываем, и я хочу, что бы все это понимали. А если кому-нибудь что-то не нравится – то я не держу. Можете идти на все четыре стороны. Хоть в работники посольства… Если, конечно, возьмут с такой биографией.
Все присутствующие обидно расхохотались и посмотрели на татуированного. Тот побагровел ещё больше. На этом возражения закончились. С торжественным выражением лица Пётр наблюдал, как рабочие отправились на погрузку, – своё главенство он в очередной раз доказал! Замелькали мышиного цвета спецовки. Дело пошло… Он окинул взглядом состав, совершая привычные расчеты в голове, и боковым зрением заметил приближающуюся к нему одну из серых фигур.
- Зря ты так с Косым, – негромко произнёс подошедший, – чувствуется мне, он такого не простит.
- А я в его прощении и не нуждаюсь! – Огрызнулся Пётр, а про себя подумал: «Свалился этот Косой на мою голову. Чем дальше – тем всё наглее и наглее. Вот уже и на меня хвост поднимать стал. Нехорошо это. Не-хо-ро-шо…»
Пока рабочие грузили платформы, Иван Фомич решил передохнуть в курилке, сделанной в виде беседки с двумя деревянными скамейками, расположенными по бокам сбитого из нескольких широких досок столика. Крыша беседки спасала от палящего солнца, а повсюду чувствовался запах свежеспиленного хвойного леса. Усевшись на одну из скамеек, он расстегнул верхнюю пуговицу выцветшей гимнастерки, достал из кармана галифе сложенную до размера кармана старую газету, вместе с ней – маленький мешочек, сшитый из плотной однотонной ткани, а также измятый коробок спичек, на котором красовалась этикетка с изображением затёртого льдами судна «Челюскин» и самолёта, летящего над ним. Оторвав от газеты небольшой кусочек, умело скрутил его в лодочку, затем раскрыл мешочек и тремя пальцами, стараясь не рассыпать, извлёк из него щепотку махорки, которую также аккуратно выложил в лодочку. Края бумаги свернул, поднёс к губам и склеил слюной. Затем поджёг самокрутку, затянулся и глухо откашлялся в кулак… Через минуту мыслями он уже был далеко от этого места…
* Пайка (жаргон) – казённые продукты питания, выдаваемые заключённым.
***
Путь от тупика, где кипела погрузка, до деревянного домика станции с табличкой «Курша-2» составлял немногим более километра и занимал до двадцати минут неспешной ходьбы. Лидия Петровна толкнула дверь от себя и вошла внутрь. Из глубины слабоосвещённого помещения повеяло живительной прохладой. Усевшись за письменный стол, накрытый зелёным сукном, она осторожно откинулась на спинку расшатанного стула... В левом верхнем углу стола находилась ровная, листок к листку, тонкая стопка бумаг. Чуть ниже – начищенная до блеска керосинка* и обычные конторские счёты. В другом углу лежала потрёпанная, местами с затёртой и размазанной от пальцев рук типографской краской, газета «Коммунист» выпуска 20 октября 1935 года с главной статьёй «Множить ряды Стахановцев**» на первой полосе. В некоторых местах текст статьи был ровно подчёркнут, а на полях нарисованы жирные восклицательные знаки. В центре стола стояла простая стеклянная чернильница, рядом с которой лежали чернографитный карандаш фабрики имени «Красина» и перьевая ручка, представляющая из себя круглую крашеную палочку с металлическим зажимом на конце, в который было вставлено стальное перо. В дальнем углу помещения располагалась давно не используемая печка буржуйка, а напротив письменного стола вдоль стены – вместительная деревянная скамья, над которой с висящего в рамке портрета на диспетчера пристально смотрел всесильный вождь советского народа. Отогнав неприятные мысли о недавно совершённой краже (когда за ночь вскрыли местный магазин и унесли всю скопившуюся там двухнедельную выручку, за исключением незначительной суммы разменных монет), она взяла в руки стопку бумаг, отделила от неё нужные документы, а остальное вернула на прежнее место. Внимательно сверив между собой несколько листов и сделав отметку карандашом на одном из них, – облегчённо выдохнула, отложила в сторону карандаш и с отрешённым взглядом уставилась в окно.
Выполнение планов по заготовке и вывозке леса было главной задачей всего посёлка. Невыполнение же – строго каралось и могло повлечь самые непредсказуемые последствия. Это понимали все, и в первую очередь она – диспетчер и официальный представитель власти. «Железная баба» продолжала безучастно смотреть в окно. Волевая морщинка, расположенная вертикально между бровями разгладилась, и незнакомому человеку могло показаться, что диспетчер имеет растерянный вид, но хорошо знавшие Лидию Петровну без труда распознали бы в этом верный признак редкой удовлетворённости и спокойствия. Несмотря на то, что месяц ещё не закончился, планы на июль уже были выполнены, а позади оставался очередной напряжённый календарный период. Жизнь продолжалась…
* Керосинка – керосиновая лампа.
** Стаханов Алексей Григорьевич – советский шахтёр и один из новаторов угледобывающей промышленности, основоположник «Стахановского движения», Герой Социалистического Труда. В ночь с 30 на 31 августа 1935 года, при участии помощников, за рабочую смену в 14 раз превысил норму по добыче угля, установив тем самым рекорд. Стоит отметить, что рекордная смена была инициирована и подготовлена заранее: перепроверено состояние компрессоров и отбойных молотков, организован вывоз угля, проведено освещение забоя. Заведующий шахтой, изначально не поддержавший данную инициативу, вскоре был снят с должности, осуждён и приговорён к расстрелу как враг народа (в последующем расстрел заменили на 15 лет отбывания в ИТЛ).
***
- Ты помни его немножко, станет твёрдым, как картошка! – Подкравшись сзади и заразно хохоча, Колька ткнул пальцем в спину задремавшего машиниста. Настроение паренька после освежающих водных процедур явно улучшилось.
Иван Фомич тяжело открыл глаза, не сразу сообразив, где находится.
- Ты помни его немножко, станет твердым, как картошка! – Не унимаясь, повторил Колька, и с ловкостью мангуста оказался уже спереди.
- Чего?
- Загадка такая, дядь Вань! Что это будет? – Не отставал он.
- Я почём знаю! – Отмахнувшись словно от назойливого насекомого, Иван Фомич нехотя поднялся со скамейки и стал растирать руками заспанные глаза.
- Снежок… – Теперь без энтузиазма дал ответ на свою же загадку Колька.
Когда гружёный массивными брёвнами железнодорожный состав уходил со станции «Курша-2», солнце уже скрылось за верхушками деревьев, и лес стал погружаться в полумрак. Безмятежно смотря на устремлённые в бесконечность рельсы, Колька вспомнил слова дяди Вани, подумав про себя – действительно повезло. Вот если бы он не устроился на железную дорогу, чем бы он тогда сейчас занимался?.. Гнул спину на колхозном поле с утра до вечера? Махал в лесу топором целый день? Или грузил вагоны? А здесь тебе и почёт, и деньги хорошие платят, да и романтика, что ни говори! Удовлетворённо шмыгнув носом, Колька принялся напевать тихим гнусливым голосом популярную песенку:
«Где б ни скитался я цветущею весной,
Там мне приснился сон, что ты была со мной…»
Впереди ожидало несколько десятков километров пути, за которым уже маячил такой вожделенный выходной день шестидневки*.
* Постановлением №984 Совета Народных Комиссаров СССР от 21 ноября 1931 года «О непрерывной производственной неделе в учреждениях», с 1 декабря 1931 года был согласован переход на шестидневную неделю (так называемую «шестидневку») с фиксированными днями отдыха, приходящимися на 6, 12, 18, 24 и 30 число каждого месяца. Каждое 31 число рассматривалось как дополнительный рабочий день. Так, к примеру, в титрах фильма «Волга-Волга» можно увидеть: «первый день шестидневки», «второй день шестидневки» и так далее. Перевод предприятий и учреждений на семидневную неделю произойдёт 26 июня 1940 года в соответствии с указом Президиума Верховного Совета СССР «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений».
***
Пустой вечерний перрон. Одинокое здание станции. Дверь приоткрылась: «Можно?» – Послышалось снаружи.
- Заходи. И давай без любезностей. – Ответил строгий женский голос.
Пётр зашёл внутрь и прикрыл за собой дверь. Вспомнив правила приличия, он снял головной убор и, зажав кепку в руке, остался стоять у двери.
- Особое приглашение нужно? Садись! – Лидия Петровна повелительно указала место напротив.
Заметно ссутулившись, то ли из-за невысокого потолка, а может по какой другой причине, Пётр прошёл и сел на край скамьи. Сейчас он чувствовал себя нервно и неуверенно, хотя всем видом старался этого не показывать. Казённая обстановка помещения давила на психику ещё больше.
- Ты себя хорошо чувствуешь? – Зашла издалека Лидия Петровна.
- Вполне. А что? – Поёжился Пётр.
- Да так, ничего. Просто вид имеешь… не совсем здоровый. Впрочем ладно, не для того я тебя сюда вызвала, чтоб справляться о здоровье. Догадываешься, зачем пришёл?
- Нет. – Осторожно ответил тот.
Лидия Петровна, молча, откинулась на спинку стула. Тяжёлым, неморгающим взглядом она пристально уставилась на бригадира. Какая-то напряжённая, вязкая тишина заполнила всё вокруг. Время замерло… На миг ему даже представилось, что из глубины полутёмного помещения её глаза вот-вот вспыхнут красными злыми огоньками и женщина превратиться в страшного монстра. От этой мысли он непроизвольно дёрнул ногой.
- Скажи-ка мне вот что, Петя, – диспетчер прищурилась, – не твои ли это орлы кассу взяли?
- Какую кассу? – Сразу напрягся бригадир грузчиков.
- Ну как какую? – Недобро усмехнулась «железная баба». – Кассу магазина, конечно! Или может, я не всё знаю? Может быть, ещё какая-то касса была?
- А с чего… – Голос бригадира сорвался и он откашлял. – А с чего вы взяли, что это мои люди?
- Я конкретный вопрос задала! – Жестко напомнила диспетчер.
- Нет, не мои. – Быстро ответил бригадир и забегал глазами.
- А ты уверен? – «Железная баба» подалась вперёд и поставила локти на письменный стол. Своим взглядом она словно хотела просверлить дыру в сидящем напротив.
- Я не думаю что…
- Ты никогда не думаешь что! – Не дав договорить, перебила Лидия Петровна. – А вот лично я, кроме как на твоих, больше ни на кого подумать не могу!
- Это почему? – Удивлённо спросил Пётр.
- Это потому, что рожи у них уголовные! Особенно этот твой… Как его?.. Косой! – Вспомнила она.
- А причём здесь рожи?! – Попытался перейти в наступление бригадир. – С какими уродились, с такими и ходят. Или теперь что, всех у кого уголовная рожа – пересажать?
- Не передёргивай! – Повысила голос диспетчер. – В этом компетентные органы разберутся, кого сажать, а кого ещё нет! Ну а сам-то ты в ту ночь, где был?..
- В ночь, когда магазин обчистили? – Уточнил Пётр.
- Да. В ту самую, когда магазин ОБОКРАЛИ. – Поправила она.
Бригадир изобразил задумчивость.
- Спал, кажется… – Выдержав паузу, ответил он. – Ну да, точно спал! Спал как обычно… А что же ещё ночью делать?!
- А вот мне сказали, видели тебя в ту ночь… – Прищурилась диспетчер, внимательно наблюдая за реакцией собеседника.
- Как видели?! Кто?.. – Побледнел бригадир.
- А вот так! Калган с младшим Екимовым, – они в ту ночь по посёлку дежурили*.
- Не может быть… – Тихо произнёс Пётр, и мысли беспорядочно забегали в его голове.
- Да ладно, не напрягайся, пошутила я. – С каменным выражением лица «железная баба» снова откинулась на спинку стула. – А чего это ты сразу так испугался, а? В нашей стране честным людям бояться нечего!
Пётр облегчённо пожал плечами и вытер о штаны вспотевшие ладони:
– Испугаешься тут… Время сами знаете какое – завистников много. Донесут, а потом не отмоешься.
- Это точно, не отмоешься. Да и не успеешь – за три дня к стенке поставят и всего делов-то! – Недобро улыбнулась диспетчер.
- Между прочим, – доверительно заговорил бригадир, – лично я считаю, что кассу так вообще не наши брали.
- То есть?
- То есть залётные**. Ну сами посудите – магазин в самом центре посёлка, к нему надо незаметно подойти, без шума вскрыть, а потом так же незаметно уйти. А если кто увидит? Своих ведь сразу срисуют! Извините – распознают. Нет, слишком рискованно…
- Складно говоришь. – Призадумалась диспетчер. – Но почему тогда они не сделали этого раньше? Откуда вообще они узнали, эти твои залётные, что в кассе выручка за две недели собралась?.. Обычно за деньгами приезжают когда? Правильно, после каждого выходного на следующий день, – выстраивалась логическая цепочка, – а в один из таких прекрасных дней за деньгами никто не приехал, по непонятным мне причинам. И на следующий день никто не приехал, и потом тоже…
- Случайность. – Предположил Пётр. – Просто повезло!
- Я не знаю такого слова – случайность! – Грозно процедила «железная баба». – Любая случайность – это последствия чьей-то непредусмотрительности или откровенной халатности! А в данном случае – кто-то определённо владел информацией и воспользовался ситуацией. Вот ты, например, я знаю, с Глашкой любуешься.
- С Глашкой?
- С Глашкой. Той, что продавщица из магазина...
- И что из этого? Ничего серьёзного у нас нет.
- А я и не спрашиваю о ваших чувствах. Я говорю, что ты мог владеть информацией.
- А почему только я?! – Вскипел Пётр. – Вот Нинка – тоже продавщица. И у неё тоже хахаль есть!
Диспетчер выставила вперед открытую ладонь, означающую «замолчи», и заговорила сама:
- Это не твоего ума дело, у кого кто есть! Сейчас речь идёт именно о тебе. Так что в твоих же интересах, чтобы снять с себя определённые подозрения, рассказать всё, что знаешь. Ты не спеши, подумай, может необычное что-то заприметил, или, может быть, сорока на хвосте чего принесла?.. Вспомни…
Бригадир ничего не ответил и только развёл руками.
- Понятно… Кстати, про каких это ты там завистников говорил, Петя? И откуда им у тебя взяться? – Припомнила диспетчер.
- Сейчас у каждого завистники найдутся, а у меня сами знаете – должность! Кому что не так сказал, на кого не так посмотрел.
- А-а-а-а… – С наигранным пониманием протянула «железная баба». – Должность это серьёзно, должность обязывает…
В знак согласия бригадир кивнул головой и перевёл взгляд на окно, по которому ползала чёрная жирная муха. Периодически долбясь в стекло, и противно жужжа крыльями, муха настойчиво стремилась вырваться на волю, из раза в раз натыкаясь на невидимое препятствие. Здесь же, на подоконнике, в слое пыли, валялись несколько засушенных её собратьев-насекомых, которым так и не удалось этого сделать. «Да уж… У каждого своя стена» – уныло отметил про себя Пётр, и желание всё бросить и уехать отсюда охватило его с новой силой. «Брось всё, уезжай навсегда!» – Подсказывал внутренний голос – «Уезжай… Уезжай!.. Уезжай!!!». Несомненно, он так бы и поступил, если бы не одна единственная, но очень веская причина, которая мёртвой хваткой держала его здесь.
- Значит, ничего не видел, не слышал, не знаешь? – Перехватила взгляд диспетчер.
- Именно так. – Не задумываясь, ответил бригадир.
- …Ну, тогда свободен… Пока свободен. – Уточнив, поставила точку в разговоре «железная баба», и демонстративно положила перед собой стопку исписанных бумаг, которые взяла с угла стола. На данный момент дальнейшее продолжение собственного расследования она посчитала исключительно пустой тратой времени.
* В деревнях и сёлах вплоть до середины XX века была распространена практика ночных караулов – когда из числа местных жителей поочерёдно назначались ночные сторожа, в обязанности которых входило поднимать тревогу при обнаружении возгораний, а также смотреть за порядком на вверенной им территории (охранять покой жителей от воров и «лихих» людей). Потребность в таких караулах возрастала с наступлением пожароопасных периодов (летних засух).
** Залётный (жаргон) – не проживающий в данной местности.
***
От погрузочной площадки тупика станции вглубь леса уходила довольно широкая (в сажень) грунтовая дорога. По ней лошадьми с помощью трелёвочных приспособлений осуществлялся вывоз брёвен с лесосеки*. Ничем особо примечательным дорога эта не обладала, разве что в одном месте (примерно на полпути) спускалась она в низину и огибала болотце с непроглядно-чёрной водой, а после непродолжительного подъёма – проныривала под тяжело нависавшими, раскидистыми ветвями старого-престарого дуба, – совершенно нехарактерного дерева для данной местности. Ствол дуба был настолько толстым, а ветви настолько мощными, что его вполне можно было представить заставшим времена ратных подвигов русских былинных богатырей. В конце дорога выводила на огромную поляну, усеянную множеством торчащих из земли пней.
С дальней окраины поляны слышался шум пил и отдающие эхом глухие удары топоров. В наступающих сумерках различались силуэты людей, занятых каждый своим делом: одни – валили деревья, другие – обрубали сучья поверженных исполинов, третьи – собирали порубочные остатки в большие кучи (предназначенные для последующего сжигания) и готовили очищенные стволы к трелёвке**. При этом, все до единого, несмотря на не отступающую жару, были одеты в спецодежду из плотной ткани – только таким образом можно было спастись от огромных полчищ назойливых комаров, обитающих в несметном количестве в Мещёрских лесах.
Неожиданно звонкий затяжной свист разнесся по поляне и «оркестр», составленный из рабочих инструментов, стих. Лишь где-то вдалеке не утихали одинокие удары топора. Свист повторился вновь. Топор замолчал, и сумеречный лес погрузился в непривычную тишину…
- Все? – Пересчитав собравшихся, коротко спросил бригадир.
- Да. Все. – Ответили ему сразу несколько голосов.
Бригадир лесорубов вытер рукавом пот со лба и сосредоточенно посмотрел на темнеющее небо, в котором уже виднелось дымчатое очертание луны. Луна… Сколько неизведанного и, одновременно с тем, притягательного таит она в себе… Скольких восхищает, будоражит, пугает. Свидетелем скольких клятв в верности и любви вечной, из числа людей ныне здравствующих и в тысячелетия канувших, была она: нет этому числа. Всегда холодная, всегда одинокая, и всегда такая непостоянная… Луна… Неизменная спутница ночной бездны… В какой-то миг почудилось, будто бездна ожила и стала манить к себе. Она зазывала первыми мерцающими звёздами, она нашептывала «будь со мной», она завладела каждой клеточкой тела… Но чем же притягательна эта бездна?! Что так манит туда?.. Страсть к познанию? Вряд ли… Скорее всего, это чувство навсегда осталось в детстве. Ощущение свободы? Тоже нет… Но тогда что? Что может так увлечь молодого мужчину, не для своих лет настолько уставшего от жизни?.. Только покой! Абсолютный покой… Зрачки его расширились и взгляд стал безмятежным…
Завязавшиеся вполголоса разговоры заставили оторваться от наливающегося темнотой неба. Вдохнув полной грудью кисловатый воздух хвойного леса, бригадир закинул на плечо массивный топор лесоруба с длинной рукоятью и, скомандовав «уходим», направился в сторону посёлка. За ним последовали остальные. Огромная поляна опустела…
* Лесосека – участок леса, отведенный для рубки.
** Трелёвка – транспортировка срубленных и очищенных от сучьев деревьев с места заготовки (лесосеки) к лесопогрузочным пунктам.
***
Топор он оставил в сенях. Здесь же снял куртку и повесил на вбитый в стену гвоздь. Присев на лавку, с трудом стянул с отёкших ног сапоги. В ушах до сих пор не умолкал шум вгрызающихся в древесину пил и удары топоров. Он растёр пальцами пульсирующие виски. Встал… Сделав несколько шагов по скрипучим половицам – открыл дверь в избу. Прямо на пороге его встретил соблазнительный запах еды, отчего зажгло область солнечного сплетения, – так давал знать о себе голод. Дома было тихо и относительно прохладно. В левой части помещения находилась русская печь с обеденным столом у окна, по правую руку от входной двери стоял большой шкаф, за ним – самодельная детская кроватка, напротив неё у стены – две пружинные кровати, сдвинутые вместе, возле изголовья которых располагался ещё один шкаф (платяной), по своим габаритам уступавший первому. Таким образом, шкафы условно разделяли помещение на две части: кухню и спальню. Тихо, стараясь никого не разбудить, Степан прошёл на кухню и достал из печи чугунок с томлёной кашей. Зачерпнув из ведра колодезной воды, он жадно осушил ковш. Только после этого напряжение, накопившее за день, стало отступать: расслаблялись мышцы лица, шей, спины… Безжизненный, серебристый свет луны вливался в окно. Сидя за столом, бригадир посмотрел на свои руки: сухие растрескавшиеся ладони с наростами ороговевшей кожи мало походили на руки обычного тридцатилетнего мужчины – скорее, такие присущи бывалому каторжнику, оставившему здоровье в далёких сибирских рудниках, – именно подобное сравнение показалось ему сейчас наиболее верным…
Закончив поздний ужин, Степан подошёл к детской кроватке. В ней, свернувшись калачиком и прижав к себе самодельную тряпочную куклу, спала маленькая девочка. Он склонился над кроваткой и заботливо осторожно, чтобы не разбудить, поцеловал дочку. Затем улёгся на свободное место рядом со спящей женой, после чего практически сразу же погрузился в глубокий сон.
Глава 2.
30 июля 1936 г.
Шестой день шестидневной недели. Выходной.
"В центральных, северо-западных и восточных районах
европейской части Союза - небывало жаркая погода.
Термометры показывают рекордные температуры".
Газета "Правда" от 30 июля 1936 года.
Температура воздуха в Москве +36,5 градусов в тени.
В Рязани +37,3 °С.
- Доброе утро... – Сквозь сон послышался ласковый женский голос и мягкая, словно бархат, ладонь слегка потеребила его за плечо.
Солнечные лучи разливались по подушке. Степан неохотно открыл глаза, щурясь от яркого света.
- Полюбуйтесь, каков соня! – С игривой улыбкой Лиза склонилась к мужу и нежно поцеловала его в небритую щеку.
- Который час? – Хриплым после сна голосом произнес он.
- Уже девять доходит… Ах, совсем забыла: схожу воды принесу. – Молодая симпатичная женщина направилась на кухню и стала сливать остатки воды в ковш, освобождая ведро.
Степан поднялся и сел на край кровати. Голова казалась невероятно тяжёлой; настолько тяжёлой, как если бы была отлита из свинца. В распахнутое настежь окно с улицы доносились радостные крики и смех детворы.
- А где Дашка? – Обхватив голову руками, спросил он.
- С соседскими детишками играет. К Савёловым родственники из Костромы приехали, восемь человек! Родной брат Настасьи с женой да шестеро детей. Самому младшенькому ещё четырех не исполнилось, а ростом и весом больше нашей будет! – Как-то безрадостно ответила Лиза. – Завтрак твой на столе. Вставай, а то всё остынет! – Добавила она и, уходя, оставила открытой входную дверь. Потянуло лёгким сквозняком.
Аппетита не было… Сделав из ковша несколько глотков воды, Степан подошёл к окну и посмотрел вслед супруги, направлявшейся с пустым ведром к ближайшему колодцу. Лиза приветливо поздоровалась с почтенного возраста соседкой и, перейдя на другую улицу, скрылась из вида.
***
Утреннее солнце ещё не успело раскалить воздух и не обжигало лучами редких прохожих, неспешно следующих каждым по своим делам. В единственный выходной многие отсыпались после тяжёлой рабочей недели. День начинался размеренно и неторопливо. Даже коты, совершенно не обращая внимания на воробьёв и голубей, вальяжно прогуливались мимо оных, либо, щурясь, лениво сидели на заборах и крылечках домов до поры, пока крепчающий к полудню зной не загонял их в тень.
Быстрой походкой с авоськой* в руках Колька шёл по пустым улочкам родного села Тума**. Пройдя мимо Троицкой церкви, славящейся своим беломраморным иконостасом работы итальянских мастеров, он повернул за угол и вскоре зашёл в единственный подъезд двухэтажного восьмиквартирного дома. Шустро перепрыгивая через ступеньки, по широкой деревянной лестнице заскочил на второй этаж и остановился у выкрашенной в коричневый цвет двери.
Немного отдышавшись, поправил кепку и посмотрел вниз. Пыльная обувь явно не придавала ему солидности. Достав из кармана штанов носовой платок, он до блеска протёр начищенные гуталином перед самым свиданием ботинки, а затем снова спрятал платок в карман. Подождав ещё немного, будто собираясь с мыслями, трижды постучал костяшками пальцев по двери и стал внимательно прислушиваться. Из глубины квартиры послышались приближающиеся шаги… Открылась дверь и за порогом показалась стройная ухоженная женщина, возрастом на вид не более лет тридцати пяти:
- Коленька, здравствуй! – С радушием встретила она гостя.
- Здрасьте, тёть Валь! – Расплылся в ответ в улыбке Колька. – А Катя ещё спит?
- Катя уже проснулась… Ну что ты в дверях стоишь? Проходи скорее, а Катю я сейчас позову. – И, впустив гостя, тётя Валя поспешила в одну из комнат.
- Катя, к тебе Коля пришёл! – Послышалось оттуда.
- Мам, скажи я скоро! – Раздался в ответ такой родной и долгожданный голос.
Колька снял отполированные ботинки, аккуратно поставил их в сторонке, и стал терпеливо дожидаться у двери.
- Коленька, Катя сейчас выйдет, а ты проходи пока на кухню, чай пить будем. – Выглянув из комнаты, сказала тётя Валя и снова скрылась.
Из комнаты доносился непонятный шорох и суетливые перебежки.
«Наверное, прихорашиваются… А если так, значит действительно рады видеть» – мелькнула мысль, и воодушевлённый Колька прошёл на кухню и уселся за стол.
Лучи утреннего солнца тёплым ярким светом заливали белые стены, отчего тесноватое помещение казалось больше и уютнее. На серванте стояли самовар и дорогой чайный сервиз из фарфора, который хозяйка доставала, как правило, по праздникам или для гостей. Рядом с заварным чайником, на блюдце, лежал пучок сушёной травы. Чабрец, – с присущей ему разборчивостью в травах, определил Колька. Тут же стояла баночка с земляничным вареньем. Он немного подвинул табурет и облокотился о прохладную стену. «Вот оно, счастье» – подумал Колька, и на его лице появилась блаженная улыбка.
Вдруг, послышался приближающийся топот детских ног – на кухню влетела маленькая девочка. Остановившись возле стола, она сердито посмотрела на гостя и высунула язык.
- Я тебе! – Играючи, пригрозил ей Колька, и младшая Катькина сестра с развесёлым визгом бросилась наутёк.
- Иришка, оставь дядю в покое! – Донёсся из глубины квартиры строгий голос тёти Вали.
Колька посмотрел на старые настенные часы, призадумался, и, сам того не замечая, погрузился в воспоминания…
Колька знал Катю с раннего детства. Она была родной сестрой его лучшего друга – Мишки. Когда-то раньше, когда он приходил к ним в гости, Катя первой встречала его у двери, неотступно следуя тенью всё то время, что он находился в гостях. Потом они с Мишкой уходили гулять, и Катька, с заплетёнными в косички волосами, как хвостик увязывалась за ними. Конечно же, мальчишкам не хотелось таскать за собой девчонку-малявку, которая была младше их на целых два года. Тогда они выходили из подъезда, и прочь бежали со всех ног. Катька кидалась вдогонку, но довольно быстро останавливалась, надувала губки и начинала плакать от собственного бессилия. Время шло… И, как-то раз, неожиданно для себя, Колька заметил, что Мишкина сестра больше не увязывается за ними. Что она уже не заплетает косички. Не встречает его в дверях, когда он приходит к другу. Всё чаще во дворе её дома ошиваются пацаны с соседней улицы. Она уже не играет в куклы, а всё больше помогает родителям и присматривает за младшей сестрёнкой. Из маленькой девочки Катька вдруг превратилась в красивую стройную девушку с большими чёрными глазами и тёмными вьющимися волосами, спадающими на плечи… Потом репрессировали их отца, и уже более года от него не было никаких известий. А прошедшей зимой тяжело заболел и умер от пневмонии Мишка. К этому времени Колька устроился на работу, и как только мог, старался помогать семье друга – то продукты принесёт, то по дому выполнит мужскую работу. С каждым разом его визиты становились всё чаще да чаще…
Весной, в один из майских вечеров, Колька снова постучал в знакомую дверь, и, как когда-то давно, на пороге первой его встретила Катя. В этот день Мишка должен был отмечать свой день рождения… Вчетвером в тишине они пили чай на маленькой кухне. Потом тётя Валя засобиралась в гости к подруге, забрав с собой Иришку. За окном было уже темно, и мягкий свет керосиновой лампы выхватывал из полумрака грустные Катины глаза. Старые настенные часы методично отсчитывали навсегда убегающие секунды. В такт маятнику Колька тихо постукивал чайной ложечкой по краям опустевшей фарфоровой чашки. Они молча сидели друг напротив друга. Непонятное, щемящее чувство не давало ему покоя и так стремилось наружу. Несколько раз Колька пытался нарушить неловкое молчание, но не мог подобрать нужных слов... А во дворе дома цвела черёмуха. Её терпкий, дурманящий аромат врывался через открытую форточку и наполнял собой всё помещение, пьянил и кружил голову. Откуда-то издалека доносился несмолкаемый хор лягушек, наперебой исполнявших любовные серенады после долгой зимней спячки. Неожиданно по Катиной щеке скатилась слеза и упала на кружевную скатерть. Ни сказав ни слова, Колька вскочил из-за стола и выбежал на улицу. Стоя у подъезда, он задрал голову вверх, растеряно вглядываясь в тёмное ночное небо. Потом закрыл глаза и сделал глубокий вдох... Бодрящий свежий воздух ошпарил лёгкие. Уже в следующую минуту, не отдавая себе отчёта, он ломал черёмуху, ветка за веткой. Её белые лепестки как снег осыпались на голову и путались в русых волосах. Вернувшись на кухню, он протянул охапку обломанных веток. Печально улыбаясь, девушка взяла букет и утопила лицо в белые гроздья цветков. Колька робко обнял её за плечи, притянул к себе, и Катька тут же разрыдалась…
- Привет! – Голос Кати вернул его из воспоминаний.
- Привет! – Резко подскочив с табуретки от неожиданности, поздоровался он и застыл на месте. Лёгкое белое платьице, облегающее стройную фигурку девушки, и сияющая улыбка – на миг ввели его в оцепенение… – Это… Это вам, – Колька заворожённо протянул авоську со связкой свежих баранок, и, тут же спохватившись, быстро достал из неё красивую жестяную баночку, – А это лично тебе!
- Ой, а что это?! – Глаза девушки вспыхнули от любопытства.
Она взяла подарок и заинтригованно приоткрыла крышку. Под солнечными лучами внутри переливались яркие разноцветные леденцы, а по кухне сразу разнёсся душистый фруктовый аромат.
- Коленька, спасибо! – С нескрываемым восторгом выговорила Катя, хитро прищурила глазки, и чмокнула парня в щёку.
* Авоська – сплетённая сеткой из прочных нитей хозяйственная сумка (аналог, получивших более позднее распространение, полиэтиленовых пакетов). Была изобретена в конце XIX века. Вадим Шефнер в своих мемуарах писал, что в СССР это название возникло в 1930-е годы: «В те годы вползло в быт словечко «блат», появились «блатмейстеры», то есть ловкачи, которые по знакомству добывали себе всё, чего хотели. А продуктовая сумка была переименована в «авоську» – авось удастся принести в ней домой что-нибудь такое, чего по карточкам не выдают».
** Тума – посёлок городского типа на севере Рязанской области. До 1938 года – село. Также упоминается в писцовых книгах середины XVII века как погост с церквями во имя Николая Чудотворца и Ильи Пророка.
***
- Папа, папа! – Едва переступив через порог, Дашка радостно бросилась к отцу.
Степан протянул вперёд грубые ладони, как ту же две тонкие детские ручонки обхватили его за шею.
- Ну вот, хоть дочь увидишь. – Лиза закрыла за собой дверь и поставила на пол ведро с водой. – А то приходишь домой только переночевать. – С некоторой долей упрёка добавила она.
- Пап, посмотри какое я для куколки платье сшила! – Чуть отстранившись от отца, Дашка с гордостью выставила напоказ самодельную тряпочную куклу, одетую в ярко-красное платье.
- Прямо-таки сама сшила? – Деловито спросил он и посадил дочку к себе на колени.
- Ну-у-у… Мама помогала… – Растягивая слова, смутилась девочка. – Совсем немного, самую малость!
- Ах ты моё сокровище! – Степан снова прижал к себе дочку и подмигнул жене.
В ответ Лиза расплылась в улыбке, а её глаза вмиг стали влажными, тем самым лишний раз подчёркивая сентиментальную натуру. Дашка же сияла от радости и внимательно рассматривала куклу, которую держала в руке за широкой спиной отца.
- А ты поиграешь со мной? – Обратилась девочка к отцу.
- Обязательно поиграю, только немного позже.
- А когда?
- …Позже…
- Обещаешь? – Полные надежд детские глаза теперь внимательно смотрели на отца.
- Обещаю! – Не сумел сдержать улыбку он, и, выкрикнув «Ура!», девочка весело выскочила на улицу.
Дашка росла единственным ребёнком в семье, поэтому вся родительская любовь и забота доставались только ей, впрочем, как и повышенная притязательность со стороны отца, учитывая его суровый нрав и принципиальный характер. В свои шесть лет она уже старалась во всём помогать матери по хозяйству. Собственно говоря, и хозяйство было совсем небольшим – несколько соток огорода, одна коза да полдюжины кур. В свободное время Дашка часто играла с соседскими ребятишками и по-детски завидовала их большой и дружной семье, в которой воспитывалось четверо детей. Несколько раз она спрашивала у родителей, почему у неё нет братика или сестрички, но заметив резкие перемены в настроении матери, усмирила своё любопытство и в дальнейшем прекратила эти расспросы.
Первая беременность с последующим появлением на свет очаровательного крошечного создания, которому уже заранее было придумано имя – Даша, прошла без каких-либо осложнений. Однако, завести ещё детей у молодых родителей больше не получалось. Непонятный, и тем пугающий диагноз «вторичное бесплодие», поставленный в одной из Рязанских больниц пожилым доктором с бегающими глазами и седой козлиной бородкой, для Степана прозвучал как приговор. В отличие от смирившегося с данностью супруга, Лиза по-прежнему остро переживала из-за происходящего. Нескончаемый поток тягостных мыслей и безрезультатные, самоистязающие попытки понять «Почему?» и «За что?» не оставляли её. Но, как бы там ни было, в душе она надеялась, что у них всё ещё впереди, и непременно, когда-нибудь непременно (!) будет большая семья. Время шло, вот только ничего не менялось…
- Дорогой, а какие у нас планы на сегодняшний вечер? – Лиза подошла сзади и приобняла мужа, положив подбородок ему на плечо.
- У тебя есть пожелания? – Вопросом на вопрос ответил Степан. – Или уже готовое предложение?
- Есть одно маленькое пожелание. Или предложение. Это как будет угодно…
- И какое?
- Я не знаю, как ты к этому отнесёшься… – Заискивающе произнесла Лиза.
- Ну давай уже, говори, не томи!
- Я тут подумала, а может на танцы сходим?.. – Ласковым, упрашивающим голосом сказала она, и Степан почувствовал горячее дыхание на шее.
Несмотря на непростой характер мужа, за всё время их совместной жизни Лиза отлично усвоила, как найти к нему подход. Знала, как можно о чём-либо попросить, в какой ситуации покритиковать, когда следует и поспорить, а в какие моменты – лучше вообще не трогать.
- Ну пожа-а-а-алуйста… – Протянула она, видя сомнения супруга, и дотронулась губами до его небритой щеки. Тот заёрзал на стуле.
- ...Хорошо... Пускай будет по-твоему.
- Спасибо!!! – Лиза радостно сжала кулачки, и как маленькая девочка бросилась к платяному шкафу, из которого тут же полетели на кровать летние платья и цветастые сарафаны.
***
На улице, у входа в единственный в посёлке магазин, стояла парочка.
Она (эмоционально размахивая руками):
- Вот так… Прям до слёз меня и довёл! Вцепился, как клещ. Наглый такой! А глаза! Глаза то какие! Взглянет – мороз по коже. Не удивлюсь, если из самой из Москвы по наши души его прислали! Всё личными связями интересовался. А какое ему дело до моей личной жизни, спрашивается?! Ещё про каких-то подозрительных посетителей выпытывал…
Он:
- А ты?
Она:
- А что я? Слежу я, что ли за всеми? Мне за это не платят.
Он:
- А если бы платили?
Она:
- Ну уж нет! Сто лет мне таких денег не надо!
Он (улыбаясь):
- Вот и зря – выдали бы тебе и форму, и револьвер. А самое главное – бирку* красную.
Увлечённые разговором они не заметили, как к ним подобрался неопрятно одетый, неухоженный мужичонка, про которого с иронией можно было бы сказать – местная «достопримечательность».
- П-п-привет, п-Петяй. – Заикаясь, поздоровался мужичонка.
- Ну?.. – Вместо ответного приветствия, нахмурился Пётр.
- Выручи?!
- Денег нет.
- Во-о-още?
- Вообще.
- Глафира батьковна, ваше б-благородие… – Утратив интерес к несостоявшемуся собеседнику, с вселенской грустью в глазах, мужичонка переключился на его спутницу.
- Свинья на огороде ваше благородие! – Желая поскорее избавиться от назойливого визитёра, повысив голос, пресёк его Пётр. – Она тоже не выручит!
- А если в долг? П-поллитру… – Сделал очередную попытку мужичонка, но поймал на себе гневный взгляд и решил не искушать судьбу. – П-понял, улетаю. А п-п-покурить не найдётся?..
- Слышь, завязывай! – Начал терять терпение Пётр.
- С чем? – Осторожно осведомился мужичонка.
- Да совсем!
- Курить я буду, но п-пить не брошу! – Твердо ответил тот, и пошатывающейся походкой направился куда-то дальше.
В это время в магазин заходил новый посетитель: «Здравствуй, Глафира. Привет, Петяй». – Поздоровался он.
- Привет, Тантал! – Учтивым голосом поприветствовал в ответ Пётр.
Посетитель зашёл в магазин и оттуда, неизвестно по какому поводу, послышался звонкий девичий смех продавщицы смежного отдела.
- Странно, – задумалась Глашка, – а почему именно Тантал?
- Не знаю… Такую вот гонялку приклеили**… Значит, до слёз, говоришь, довёл? – Неожиданно вернулся к прерванному разговору Пётр. – А кого-нибудь конкретно он уже подозревает?
- Да что ты к нему привязался? Или, может быть, ты меня к нему ревнуешь?
- А хотя бы и ревную.
- Ой как! Смотрит лисой, а пахнет колбасой. Ревнует он… Ну, в таком случае, пригласил бы вечером девушку на танцы… – Намекая на себя, кокетливо предложила Глашка.
- …Пардон, но сегодня вечером не получится. Дела, понимаешь ли…
- Не любишь ты меня. Уйду я от тебя. – Толи в шутку, а толи всерьез, сказала Глашка.
- Куда это ты собралась, любовь моя? – Подступил ближе Пётр.
Глашка демонстративно отвела глаза: «Да хотя бы к Иванову!»
- К Иванову? – Изумился Пётр. – Так он же женатый!
- И что?! Женатый мужчина – это такой же мужчина, только с ограниченными возможностями!
Из магазина послышался проказливый девичий голос: «Глашка, у тебя посетитель!»
- В общем, пошла я… – Несколько расстроено произнесла Глашка и, призывно виляя бёдрами, направилась к своему рабочему месту.
* Бирка (жаргон) – удостоверение личности.
** Приклеить гонялку (жаргон) – дать прозвище.
***
Тонкие пальцы коснулись клавиш, и из-под открытой крышки фортепиано зазвучала приятная мелодия. Пальцы перебирали клавиши быстрее – и мелодия нарастала, пальцы замедлялись… – и тогда звук утихал, вновь скрываясь под крышку фортепиано. С ощущением нереальности происходящего Колька не мог оторвать взгляд от изящных девичьих рук, повелевавших большим музыкальным инструментом. Он даже боялся лишний раз вздохнуть, дабы не нарушить это великолепие! А тонкие пальцы всё скользили и скользили по черно-белой дорожке, они жили своей жизнью, они будоражили и гипнотизировали единовременно, они порождали нечто удивительное, неземное. Но вот прозвучала последняя нота, - воздух в гостиной взорвался, задрожал, после чего звук стал угасать, и наступила полная тишина…
- Как красиво!.. Что это было? – Наконец придя в себя, с тихим восторгом спросил Колька.
- Фредерик Шопен. Прелюдия номер четыре, ми минор.– Улыбнулась Катя.
- Словно капли дождя стучат по крыше... Никогда в своей жизни ничего подобного я не слышал! А можешь повторить?
Девушка всплеснула руками и потрясающей красоты мелодия снова заполнила просторную гостиную…
- Ну, как-то вот так… – Завершив повторное исполнение, смущенно произнесла Катя и отстранилась от фортепиано.
- Мне кажется, это можно слушать вечно…
- Согласна! – Обворожительная улыбка засияла на лице девушки. – У Шопена много хороших произведений, но четвертая прелюдия – это… Это нечто особенное! Раньше моя мама часто исполняла Шопена для папы. Ему тоже нравилось. – На этот раз с грустью произнесла она.
- А я хорошо помню, как твоя мама учила играть тебя… Ты ещё маленькая, с косичками, за таким большим ящиком…
- Фортепиано. – Поправила Катя.
- Прости, конечно же фортепиано! – Поправился Колька и продолжил, – Так вот, мама тебе что-то говорит, показывает, а у тебя не получается, ты начинаешь расстраиваться и плачешь… Но плачешь совсем тихо, не слышно, словно в себя, и лишь изредка вздрагиваешь… А мы с Мишкой на всё это смотрим и смешно нам… Совсем глупые были… – Тут он замолчал, оберегая возлюбленную от ранящих воспоминаний о брате, после чего вопросом увёл разговор в другую сторону: «А кто научил музыке твою маму?».
Катя словно ненадолго задумалась, потом подошла к резному буфету цвета «красное дерево», выдвинула один из его ящиков и, достав чёрно-белую фотографию в рамке, протянула её Кольке: «Когда-то давно, как говорила мама, фотография эта висела на стене, но не здесь, а в Московской квартире. Теперь же подобные вещи лучше хранить в укромном месте».
- В Моско-о-о-овской?! – Удивился Колька.
Уверенным, полным достоинства взглядом с фотографии на него смотрел красивый офицер Русской императорской армии.
- Моя мама родилась и выросла в Москве… – Присаживаясь на небольшой диванчик в гостиной, тихим голосом заговорила Катя. – Её папа, мой дедушка, был офицером царской армии. Мама говорит, я очень на него похожа.
- Действительно похожа! – Сверяя изображение на фотографии с лицом возлюбленной, вставил Колька.
- Мама рассказывала, что он воевал с Германией и даже был ранен. – Продолжала откровенничать Катя. – Я бы очень многое отдала, лишь бы увидеть его, поговорить, обнять… – Слёзы навернулись на глаза девушки и ей пришлось сделать над собой усилие, дабы не разрыдаться. – А вот воспитанием мамы в основном занималась моя бабушка. Кроме мамы, у бабушки с дедушкой были ещё двое детей – девочки близняшки, но они умерли в младенчестве. Какая несправедливость!!! Чем они провинились? Чем они заслужили? – Рассчитывая толи на ответ, дать который не в силе никто из живущих, толи за сочувствием, обратилась она к Кольке, но почему-то с виноватым выражением лица тот лишь пожал плечами.
Катя поднялась с диванчика, забрала у растерянного парня фотографию и поставила ее на буфет, на самое видное место: «Ему не место в темноте. Он должен видеть свет!». Затем она вернулась на диванчик и стала рассказывать дальше:
- После полученного ранения дедушка с бабушкой, ну и с моей мамой, конечно, временно решили пожить подальше от большого города. Как раз в тот момент дедушку пригласил погостить к себе его сослуживец. Так моя мама впервые оказалась в Туме… Им здесь очень понравилось, и что бы в дальнейшем ни от кого не зависеть и иметь возможность почаще приезжать сюда – стали присматривать свой собственный, что называется, уголок. Выбор пал на эту квартиру. – Вздохнув, Катя обвела глазами просторную гостиную…
- А дальше? Что было дальше? – Заинтригованно спросил Колька.
- А дальше власть в стране сменилась… Сразу после этого дедушка привёз маму с бабушкой сюда, а сам вернулся в Москву и… И пропал… Больше о нём ничего слышно не было… Как мне сейчас кажется, он наперёд догадывался, что будет и сделал все возможное, чтобы спасти свою семью…
Потрясённый рассказом, Колька тоже присел на край удобного диванчика:
- Но тогда зачем он вернулся? Почему не остался здесь?
- Я тоже задавала маме этот вопрос… – Тихо произнесла Катя.
- И что она тебе ответила?
- Она сказала всего два слова – «честь офицера».
- Честь офицера?.. – Растягивая слова, повторил Колька.
- Я и сама раньше не могла понять, что это значит... Впрочем, и теперь до конца не понимаю. Но, как мне кажется, это то, что сильнее смерти… А потом моя мама познакомилась с папой! – Отгоняя прочь грустные мысли, уже бодрее заговорила Катя. – Родился Мишка, родилась я… Бабушки не стало, когда мне было всего полгодика. А потом на свет появилась Иришка… Так что своего дедушку я никогда не знала, а бабушку не помню… Говорю-говорю, а на твой вопрос так и не ответила! – грустно улыбнулась она.
- На какой вопрос? – Не понял Колька.
- Уже забыл?.. Ты спрашивал кто давал уроки музыки моей маме.
- Ах да, совсем забыл, прости!
- Дедушка. Мама рассказывала – он очень хорошо играл на фортепиано и обладал чистым, красивым голосом. А ещё она рассказывала, как они сразу вдвоем любили играть на одном инструменте, и дедушка при этом пел. Наверное, это выглядело очень мило…
Колька встал с диванчика, подошёл к буфету и ещё раз внимательно посмотрел на черно-белую фотографию:
- Странно, его ты никогда не знала, но каждый день можешь видеть и помнишь.
- И правда! Раньше об этом я как-то не задумывалась! – С веселыми нотками в голосе подхватила Катя.
- Интересно, а нас будут помнить?.. – На этот раз с грустью произнёс Колька.
- Нас тоже будут помнить… Обязательно будут!
- Мне бы этого очень хотелось… А может сходим погуляем?
- Пошли! – Легко согласилась Катя. – А куда пойдём?
- Айда* на речку?!
- С удовольствием!
* Айда (жаргон) - пошли, давай.
***
В доме пахло раскалённым на углях утюгом.
- А как тебе вот это?! – С блеском в глазах Лиза примеряла синее ситцевое платье в мелкий белый горошек. Повернувшись на носочках вокруг себя, она, широко улыбаясь, смотрела на мужа.
Степан отстранился от зеркала, закрепленного над рукомойником с подъемным стержнем, и вытер полотенцем только что выбритое лицо.
- Хорошо, его надень.
- Тебе правда нравится?
- Очень нравится! Бесподобно! – С раздражением ответил он и закинул полотенце на плечо.
Ему в принципе был непонятен смысл вопроса про платье, поскольку данный предмет ранее неоднократно надевался супругой и никоим образом не относился к категории новых вещей, покупка которых в большинстве своём и сопровождалась подобными расспросами. Она же, в свою очередь, пусть и в такой форме, но всё же получила столь необходимую ей порцию внимания.
- Ты у меня самый лучший! – Лиза подскочила к мужу и прижалась всем телом.
Степан ощутил приятный запах чистых, до конца не высохших после мытья, волос. От раздражения не осталось и следа.
- Я вот что ещё подумала… А давай поездку в Рязань запланируем? Всей семьёй! – Предложила Лиза, распушая руками влажные волосы.
- Не хочу.
- Зимин, – перешла она на фамилию, – ну не будь таким скучным!
- Хорошо, скажи зачем?
- Тётю навестим, – но, увидев, как Степан поморщил лоб, добавила, – в театр сходим…
- Мне нельзя в театр – у меня наследственность плохая.
- Первый раз слышу! – Теперь уже нахмурилась Лиза.
- Так я первый раз и говорю. Ещё мой пра-пра-прадед верой и правдой у разбойника Стеньки Разина атаманом служил. Слыхала про такого? Так вот, с тех пор в нашем роду первенца в честь Разина и называют.
- Ну а причём здесь театр и наследственность? – Удивилась Лиза. – Лучше так и скажи, что не хочешь!
- Так я и говорю – не хочу.
- Ну и зря! Окультуриваться надо.
- Вот когда будет надо – вот тогда и буду!
- Когда будет надо – тогда может быть слишком поздно.
- Ты как твоя тётя! – Небрежно бросил Степан, вспомнив, как во время своего медового месяца они гостили в Рязани у Лизиной тёти…
- А как, молодой человек, вы относитесь к театру? – Допытывалась тётя в процессе припозднившегося разговора.
- По театрам и музеям не хожу. – С деревенской простотой не скрывал Степан.
- А книги?
- Книг тоже не читаю.
- То есть, такие фамилии, как, к примеру, Толстой, или Достоевский, вам вряд ли что-то скажут.
- Увы. – Огрызнулся Степан.
- Напрасно, молодой человек. Совершенно напрасно!.. Русская литература – ценнейшее лекарство для души.
- Кстати, а во сколько начало?
- Начало чего? – С недоумением спросила Лиза.
- Ну как чего? Танцев конечно. – Уточнил Степан.
- Ах! В семь часов! – Не больно ущипнув мужа двумя пальчиками за нос, Лиза рассмеялась и кокетливой походкой вновь направилась к платяному шкафу, из глубины которого достала тонкий белый платочек и накинула себе на плечи...
Обувь выбирать не пришлось, – она взяла с нижней полки единственные новые туфельки из прюнели и приложила их к платью. Склонив голову на бок, некоторое время оценивающе смотрела то на платье, то на туфли, после чего удовлетворенно хмыкнув, аккуратно уложила вещи на кровать.
***
Тихая речушка с названием Нарма, таинственно петляя, протекала через лесистую местность и заливные луга, несла свои воды вблизи топких, непроходимых болот и невесть откуда взявшихся посреди глухомани убогоньких деревень, огибала село Тума и снова терялась в глубине Мещёрских лесов. В заводях она утрачивала течение и перед самым восходом солнца являла зелёные бутоны, всплывавшие из тёмной прохладной глубины, а едва первые солнечные лучи касались поверхности воды – бутоны эти раскрывались в прекрасные белоснежные цветы кувшинок, манившие своим тонким, чувственным ароматом. С заходом солнца белоснежные цветы закрывались и бутоны снова опускались под воду до следующего дня, но при условии, что день будет солнечным… На открытой местности речка пряталась в зарослях тростника, осоки и рогоза, а в дебрях лесов под пологом деревьев местами была завалена буреломом и запружена бобровыми плотинами. Из-за установившейся аномальной жары с засухой она измельчала, её илистые берега испещряли следы птиц и диких животных… Вот хорошо видны отпечатки копыт могучего лося, перешедшего речку вброд и скрывшегося в заслоне кустарника. А вот, вдоль самой кромки воды, тянутся следы целого семейства кабанов, появившихся из чащобы, чтобы утолить жажду. Стоя на одной ноге в тёмной торфяной воде цвета крепкого чая, замерла в ожидании зазевавшейся рыбёшки серая цапля. То тут, то там, на поверхности расходятся круги и слышны негромкие всплески – серебристый язь подбирает упавших в воду насекомых: стрекоз, кузнечиков, слепней. С начала июля уже не слышно пения птиц – их брачный период закончен, и самцы больше не привлекают самочек своими трелями, а заняты кормлением и воспитанием потомства. И лишь жужжание слепней, да монотонное стрекотание сверчков под вечер, – заполняют собой воцарившуюся тишину в середине лета…
Выходной день близился к концу… Вечернее солнце, прощаясь, отражалось от тёмной речной глади и ослепляло бликами. Щурясь, Колька сидел на прогретом за день песке маленького пляжа на окраине села и что-то бросал в неспешные воды Нармы.
- Кать…
- Да? – С венком на голове из полевых васильков цвета неба, девушка вопросительно посмотрела на парня.
- Я тут подумал… В общем, я подумал…
- Что подумал?.. Ну говори! – Сгорала она от нетерпения.
- Не знаю, как и сказать… – От волнения его голос был тихим и дрожал. – В общем, Кать, выходи за меня… Замуж.
- Ты это сейчас серьёзно? – На её губах промелькнула едва заметная улыбка, а щёки тут же залил румянец.
- Я долго думал. Сначала не хотел тебе этого говорить. То есть не потому, что был не уверен; просто боялся. – Мысли в голове путались, и Кольке казалось, что всё, что он сейчас говорит, было несвязно и невпопад. Не отрывая взгляда от тёмной воды, его лицо горело от смущения. – В общем, я долго думал, и я серьёзно!
Девушка молча уставилась в одну точку… От наступившей неловкой паузы ему захотелось вскочить и стыдливо убежать прочь! Бежать… Бежать, не оглядываясь, думая, что всё, что сейчас произошло – это всего-навсего дурной сон. А утром он проснётся, и новый день начнётся, как обычно. А в следующий выходной он снова придёт к ним в гости, и как раньше, будет пить чай на маленькой и уютной кухне.
- Я… Я согласна. – Тихо произнесла Катя и положила свою ладошку поверх его руки.
Кольку как будто ударило током, и он резко выдернул руку.
- Ты это серьезно?! – Выкрикнул он, вскочив на ноги.
- Ну если ты серьёзно, то я тоже серьезно… – Несмело улыбнулась девушка.
Ноги сделались ватными и не хотели слушаться. Его всего буквально распирало изнутри и вместе с тем, в теле образовалась невероятная лёгкость.
- Я так и знал! – Облегчённо выдыхая, сказал он, но тут же поправился: «То есть я надеялся, что ты согласишься!»
Колька стоял как вкопанный и не понимал, что ему делать далее.
- Ну, тогда может обнимешь невесту? – Катя хитро прищурилась и подвинулась немного в сторонку, давая понять, что он может присесть рядом. Улыбка не сходила с её губ.
- Да, конечно же! – Как по команде Колька тут же оказался рядом, и ещё не веря своему счастью, робко приобнял девушку за плечи.
- Значит, вместе навсегда?..
- Навсегда!!! Обещаю тебе!!! – Выпалил Колька.
Они молча сидели в обнимку и наблюдали за тем, как усталое солнце скрывается за полоской тёмного леса. Как в его гаснущих лучах искрится уходящая куда-то вдаль река, и блекнут купола Троицкой церкви. Как оркестр полевых сверчков исполняет только для них двоих свои, никогда больше неповторимые, произведения.
***
- Белянка, стой спокойно! – Одной рукой Даша держала веревку, за которую вела белую козу, а другой рукой выщипывала сухие репейники, запутавшиеся в густой бороде животного.
Коза то послушно стояла и хлопала длинными ресницами, то начинала вертеть головой, бренча ржавым пастушьим колокольчиком, подвязанным на шее. Увлеченная этим занятием, девочка не заметила, как кто-то подкрался сзади и больно дернул её за русую косичку.
- А-а-ай! – Голова девочки запрокинулась назад, и Даша резко обернулась.
Заливаясь от смеха, босоногий мальчишка в замызганных штанишках бросился наутёк. Отбежав недалеко, он остановился и высунул язык. Тут же из высокой травы показались ещё две грязные мордашки: «Дашка-дурашка! Дашка-дурашка!» – Хором закричали они.
- Я всё папе расскажу! – Сдерживая себя, чтобы ни разреветься, Даша потянула за верёвку и, не оборачиваясь, быстро зашагала дальше в сторону дома. Коза смиренно поспевала за девочкой.
- Дашка-дурашка, Дашка-дурашка! – Обгоняя друг друга, бежали следом мальчишки, не переставая дразниться.
- Уши оборву, шантрапа! – Неожиданно у околицы* раздался грозный мужской голос, и дети с визгом бросились врассыпную.
Дашка вздрогнула и застыла на месте. Боясь даже пошевелиться, она слушала, как стремительно удалялись крики перепуганных сорванцов.
- Здравствуй, Даша. – Тот самый голос теперь был ласковым и совсем не страшным.
Девочка робко повернулась. Обнажив в улыбке зубы, на неё смотрел один из трёх мужчин, сидевших у стены заросшего бурьяном сарая на окраине посёлка.
- Здравствуйте, дядя Петя. – Облегченно выдохнув, поздоровалась она.
- Напугал?
- Немного…
- Ну, извини, если так. А куда это вы направляетесь?
- Мама велела Белянку домой привезти. – Окончательно придя в себя, ответила девочка.
- Вот как?! А почему мама тебя отправила, а не сама пошла? – Заинтересованно спросил дядя Петя, прищурив один глаз.
- Потому что она на танцы ушла, а меня по хозяйству оставила за старшую! – Переполненная чувством гордости, Даша сделала акцент на последнем слове.
- Совсем большая стала… – Растягивая слова, мужчина поднёс дымящуюся папиросу ко рту, глубоко затянулся и выпустил дым колечком.
Сделав круглые от восторга глаза, девочка заразно рассмеялась…
- А давно она ушла? – Уже как бы невзначай, спросил дядя Петя.
- Нет, совсем недавно… Сегодня мама нарядная-нарядная и очень красивая! – В голосе девочки слышался неподдельный восторг.
- Мама у тебя всегда красивая… – Снова прищурил один глаз мужчина и достал из кармана серебристую монетку. – Смотри!
Показав зажатую двумя пальцами правой руки монету, он спрятал её в кулак. Затем быстрым движением провёл левой рукой над сжатым кулаком и… В открытых ладонях уже ничего не было! Дашка радостно вскрикнула.
- А теперь подойди ко мне. – Позвал дядя Петя.
Заинтригованная сим действом, девочка приблизилась. Предварительно демонстративно показав открытую пустую ладонь, мужчина протянул руку и извлёк из ее волос ту самую монету: «Держи, это тебе!»
- Мне?! – Удивилась Даша.
При этом было не понятно, что больше её удивило: подарок в виде монеты, или как та оказалась в её волосах. «Взять или нет?» – Терзаемая противоречиями и переминаясь с ноги на ногу, Даша никак не решалась принять подарок.
- Ну, ты чего? – Изображая неподдельную обиду, поинтересовался дядя Петя. – Держи скорее! Ведь это же не простая, это волшебная монетка!
- Волшебная?.. – Оживилась Даша. – А в чем её волшебство?
- …А волшебство её в том… В том… – Замешкался Пётр. – В том, что она дарит хорошее настроение!
- Мне папа не разрешает брать вещи у чужих и незнакомых людей… – Расстроено надув губки, сказала она.
При упоминании об отце, глаза мужчины яростно сверкнули, и на какой-то миг, лицо исказила пренебрежительная гримаса, но он сразу взял себя в руки: «Ну какой же я чужой, а тем более незнакомый? Ведь ты меня знаешь...»
- Знаю… – Рассеянно произнесла девочка. Со стороны было явно заметно, что она боялась нарушить запрет отца.
- Ну а раз так, значит можно! – Добродушно подытожил дядя Петя, и верхняя губа со шрамом перекосилась в улыбке. – Держи, говорю! А если милой леди будет угодно, то папе твоему мы ничего не расскажем – пусть это останется нашей маленькой тайной.
Ещё немного помедлив, Даша неуверенно протянула руку.
- Ну вот, уже лучше. – Мужчина поднялся на ноги и вложил в детскую ладошку серебристую монету. – Теперь ступай домой, а то скоро темнеть начнёт! Ведь маленьким девочкам нельзя без присмотра взрослых ходить по улицам так поздно.
- Спасибо. – Поблагодарила Даша, крепко зажав подарок в ладошке. – Белянка, пошли! – Она дернула за верёвку, и, сопровождаемая глухим звуком пастушьего колокольчика, коза послушно побрела следом…
- Значит так, – изменившимся голосом произнёс Пётр, – сегодня у нас культурная программа – все идем на танцы!
Его товарищи удивленно переглянулись.
- Петь, а тебе это надо? – Спросил один из них.
- Мне это надо!!! – Тоном, не терпящим возражения, ответил Пётр, провожая взглядом удаляющуюся девочку. – Пошли!
Вся компания направилась в центр посёлка.
* Околица – край села, деревни.
***
Курша-2 представляла из себя большой и уютный посёлок лесозаготовителей, окружённый хвойным лесом, застроенный бревенчатыми бараками и избами, с общественной баней, магазином и школой на окраине. Однако, главной достопримечательностью посёлка, его культурным центром, был сельский клуб – вместительное деревянное одноэтажное здание с двускатной крышей, внутри которого, в торце помещения, возвышалась просторная сцена. На ней, прямо по центру, стоял длинный стол, покрытый красной материей, за коим свободно могли уместиться человек пять, его так и называли – «красный стол»; а на стене, обращённой непосредственно к лицам зрителей, на самом видном месте висела алая перетяжка с громким пролетарским лозунгом, аккуратно выведенным от руки белой краской. В дальнем левом углу сцены стоял ещё один стол, вернее сказать – столик, так как по размеру он был значительно меньше первого и в отличие от того – не покрыт материей. Столик служил своеобразной подставкой для обитого серо-голубым дерматином чемоданчика. Крышка чемоданчика была демонстративно открыта, а внутри его красовался новенький патефон производства «Ленинградского граммофонного завода». Перед сценой располагался большой зрительный зал с рядами длинных скамеек. Здесь проводились партийные собрания и совещания, проходили торжества и отмечались праздники. Но самым долгожданным событием, разумеется, были танцы, устраиваемые по выходным. Летними тёплыми вечерами на улицу у крылечка выносили столик, ставили на него патефон, который соблазнительно блестел новыми хромированными деталями, привлекая к себе всеобщее внимание, и площадка перед клубом тут же наполнялась людьми.
В этот раз на танцплощадке чувствовалось особое оживление. Вот, под козырёк над крыльцом, кто-то натянул праздничную гирлянду, представляющую из себя тонкую верёвку с нанизанными на неё красными, синими и зелёными флажками треугольной формы. Повсюду слышались шутки и кокетливый женский смех. В элегантных туфельках на невысоком каблучке дамы пестрили красивыми лёгкими платьями с чуть завышенными талиями, рукавами-фонариками и отложными воротничками. В моду недавно вошли крепдешиновые и ситцевые ткани с цветочным рисунком, либо в горошек. Нельзя не сказать о тоненьких, практически невесомых платочках – они имелись почти у всех. Одни девушки повязывали их прямо под воротничками, другие – просто накидывали на плечи. Ещё одним неотъемлемым дамским атрибутом были короткие белые носочки, которые носили с теми же туфельками в качестве альтернативы недоступным, и оттого вдвойне вожделенным чулкам... А вот в «обычной жизни» весь этот праздничный гардероб таился далеко в шкафах и извлекался наружу, как правило, лишь по особым случаям.
Тёплый, глубокий, обволакивающий аромат безумно популярных духов «Красная Москва» витал в воздухе и перемешивался с запахом хвойного леса. С каждым дуновением ветерка этот шлейф разносился по округе, волнами накатывая на растревоженных кавалеров. Никто из них не знал и не догадывался, что сей «новый» аромат был создан ещё в 1913 году французским парфюмером Августом Мишелем специально для Дома Романовых и именовался не иначе как «Любимый букет императрицы», а двенадцать лет спустя сменил название и стал настоящим хитом парфюмерной фабрики «Новая заря».
Кожаная обувь оставалась товаром дефицитным, и заполучить её могли далеко не все, поэтому мужчины, по большей части, щеголяли в белых парусиновых туфлях, начищенных зубным порошком, либо в изрядно поношенных, но приведённых в достойное состояние по случаю долгожданного мероприятия, ботинках. Некоторые кавалеры были одеты в отглаженные со стрелками брюки и цвета чистого снега рубашки, другие пришли в широких полотняных штанах с косоворотками навыпуск, и лишь отдельные экземпляры явились, почему-то, в рабочей одежде, угрожая элегантной обуви собравшихся своими кирзовыми сапогами.
Вообще, одежда белого цвета становилась всё популярнее и популярнее. Этот цвет подчеркивал всю атмосферу радости, в которой теперь жили советские граждане после почти двух десятилетий дефицита и нищеты. Измученная гражданской войной и разрухой страна уверенно поднималась с колен. Чувство небывалого оптимизма пронизывало и заражало всё общество. Наступало новое время….
Это был первый выходной день за последние две недели. План лесозаготовки на месяц с успехом был перевыполнен, и по такому случаю заведующий клубом позаимствовал в городе у своего очень хорошего давнего знакомого новенькую грампластинку – ведь в свободной продаже приобрести подобные вещи практически не представлялось возможным, да и стоили они довольно дорого. Вдруг, из толпы послышался недовольный ожиданием мужской голос «Танцы давай!», который дружно поддержали свистом. Почти сразу в дверном проёме показался заведующий клубом. В руках он держал чёрную шеллаковую пластинку с золотисто-красной этикеткой, на которой был изображён силуэт Спасской башни Московского кремля. Как по команде свист мгновенно прекратился, и в воздухе повисла тишина. Все, затаив дыхание, смотрели в сторону одного, без преувеличения сказать, самого важного человека в этот вечер…
– …У окошка… Леонид Утёсов! – размеренно, с чувством гордости объявил завклубом название произведения и исполнителя, и в высшей степени бережно (дабы не уронить) поставил пластинку в патефон. Из раструба с характерным шипением и потрескиваниями медленно полился фокстрот. Поначалу, собравшиеся никак не реагировали, а просто прислушивались к незнакомой мелодии, но, когда зазвучал голос популярного на всю страну певца – пары весело закружились в танце.
«Солнце догорает, наступает вечер,
А кругом зелёная весна.
Вечер обещает радостную встречу,
Радостную встречу у окна…» – Не умолкал патефон.
После того, как пластинку прокрутили несколько раз подряд, в центре площадки появился гармонист. Резво растянув меха гармошки и притопывая ногой в такт, он заиграл сербияночку*. Кто-то принялся задорно отплясывать, кто-то, подбадривая гармониста, хлопал в ладоши, а несколько увлечённых пар, не обращая внимания на окружающих, продолжали чувственный танец фокстрот…
- ЗдорОва, Зима! – С наигранной весёлостью в голосе поздоровался высокий жилистый парень.
- Привет, Петяй. – Степан протянул в ответ грубую ладонь и до боли пожал руку одному из трёх подошедших мужчин.
- Как сам, как дела? – От нежданного гостя разило дешёвым табаком.
- Твоими молитвами. А ты как? – Изобразил саркастическую улыбку Степан и поздоровался с остальными, вставшими с ним на расстоянии вытянутой руки в полукруг.
- О, Лизок, привет! – Не отреагировал на вопрос гость, рассматривая колким взглядом девушку.
- Здравствуй, Пётр! – Нехотя поздоровалась Лиза и тут же спряталась за широкой спиной мужа.
- Все цветёшь и пахнешь! А чего не танцуете?
- Да как-то не хочется… – Давая понять, что не собирается дальше продолжать разговор, Лиза обняла мужа за талию, сомкнув ладони на его животе, и отвела взгляд в сторону.
- Ну-ну… – Недобро улыбнулся гость, обнажая острые зубы.
- Петяй, а ты куда шёл то? – Чуть опустив подбородок и, крепко сжав кулаки, вмешался в разговор Степан.
- Да мы так… Мы вот прогуляться решили. А тут видим, вы стоите, думаем, подойдем, поздороваемся…
- Ну и как, поздоровались?
- Поздоровались… – Смутился гость.
- Ну а раз так, то и идите дальше. Гулять…
Лиза испуганно выглядывала из-за спины мужа. В накаляющейся обстановке она уже не замечала задорную мелодию гармошки, зато явственно ощущала исходившие от супруга волны угрозы и уверенности в собственных силах (несмотря на численное превосходство другой стороны). Каким-то звериным чутьём это уловили и окружающие. Двое из ранее подошедших мужчин отступили назад – полукруг распался. Только Пётр со Степаном неподвижно стояли на своих местах, продолжая сверлить тяжёлым взглядом друг друга.
- Счастливо оставаться, молодые! – Отведя глаза, первым не выдержал гость. – Ну что, парни, пошли? – Таким же наигранным голосом, как в начале, обратился он к друзьям, и вся компания направилась прочь.
- И тебе не пропасть. – Процедил в спину уходящим Степан, разжимая побелевшие кулаки.
- Я думала, они никогда не уйдут! – Облегчённо выдохнула Лиза и только сейчас показалась из-за спины мужа. В руках она нервно теребила уголок платочка, который укрывал её плечи.
Тут к ним подбежал видный парень с румяным лицом и кудрявым чубом, лихо торчащим из-под кепки:
- Эй, вы чего такие грустные? Пошли танцевать! – Радостно произнёс он и, отплясывая на ходу, также неожиданно, как и появился, направился прочь, растворяясь в веселящейся толпе.
- А может быть правда, пойдём потанцуем?.. – Немного успокоившись, предложила Лиза.
Не обращая внимания на жену, со стальным блеском в глазах, Степан пристально смотрел вслед удаляющейся троице. Лиза хорошо знала этот взгляд, также как и знала то, что мужа сейчас лучше вообще не трогать. В такие минуты он становился крайне резким и раздражительным. Даже без особого повода мог вспылить и наговорить лишнего. Правда, довольно быстро успокаивался, ощущая потом чувство вины. Именно в такие моменты и проявлялась его чувствительная натура, так тщательно скрываемая под маской холодного, бесчувственного человека. Тогда он извинялся… Совсем коряво и неумело. Но разве это было важно? Главное, пусть и ненадолго, Лиза чувствовала всю безграничную нежность и заботу, которую только можно получить от любимого человека.
Ей бы сейчас взять, да подождать… Без всяких слов, – просто постоять рядом каких-нибудь пять-десять минут, пока не схлынут эмоции. Но такой долгожданный выходной день заканчивался, и не хотелось терять ни минуты драгоценного времени.
- Ну брось ты, идём танцевать! – Лиза схватила мужа за руку и попыталась увлечь за собой.
- Натанцевался уже! – Резко выдернул руку он. – Пошли домой!
- Как домой? Так рано? Ну давай ещё немножко здесь побудем? А?..
Сколько ни старалась Лиза, но все с тем же стальным блеском в глазах Степан молча смотрел в одну точку.
- Как дела, молодые? – Улыбаясь во весь рот, поинтересовался проходивший мимо долговязый парень.
- Слышь, Ландыш, проходи не задерживайся, не до тебя сейчас! – Отмахнулся Степан.
- Понял-понял, исчезаю… – Без обиды произнёс долговязый и бесцеремонно прибился к компании по соседству. Высокий и нескладный телосложением, он действительно напоминал тонкий согнувшийся стебель ландыша, от чего и получил данное прозвище.
- Прошу тебя, пойдём потанцуем?! Видишь, все отдыхают и веселятся… – Не отступала Лиза. – У меня сегодня такое хорошее настроение!
- Зато у меня его нет! Уже нет. Хочешь, оставайся, веселись, а я домой.
Порицая себя за несдержанность, Лиза направилась вслед за мужем… А тем временем – массовое гулянье продолжалось. Теперь на танцплощадке образовался импровизированный круг из собравшихся, в центре которого, подбадриваемый публикой гармонист исполнял незамысловатую мелодию. Вот возле гармониста сошлись две бойкие барышни:
Меня милый не целует,
Говорит: «Потом, потом».
Я иду, а он на крыше -
Тренируется с котом! – Распевала одна из них.
У меня милёнок есть -
Стыд по улице провесть!
Лошади пугаются,
Извозчики ругаются! – Не отставала другая.
Все смеялись и аплодировали выступающим…
* Сербияночка – русская этническая инструментальная музыка.
***
Трое мужчин подошли к бараку и остановились напротив входной двери. В сумерках их силуэты, если говорить про манеру одеваться, выглядели очень схоже: идентичного покроя широкие штаны, рубахи с подвернутыми по локти рукавами, кепки на головах. Но один, в сравнении с остальными, выделялся высоким ростом и поджарым телосложением, привлекающим к себе внимание. Двое других, наоборот, были коренасты и неприметны.
- Бригадир, да не принимай ты близко к сердцу. Пойдём лучше в картишки перекинемся?! – Утешительно произнёс один из коренастых мужчин и по-дружески положил руку на плечо тому, кто выше.
- Без советчиков разберусь! – Зло прошипел высокий и резко одёрнул плечо, сбросив широкую, с короткими пальцами, ладонь.
- Пошли-пошли, – потащил за рукав товарища другой коренастый мужчина, – видишь, человеку требуется в уединении побыть.
- Ну я же как лучше хотел… – Расстроившись, попытался оправдаться любитель поиграть в карты, но потом безнадёжно махнул рукой и зашёл в барак.
Другой тотчас последовал за ним. Высокий остался стоять на месте, уставившись в чёрный дверной проём, куда только что зашли его товарищи. В руке он нервно подкидывал полупустой спичечный коробок, который глухо брякал каждый раз, падая вниз… Послышалось шипение, и вспыхнувший свет от зажжённой спички осветил напряжённое лицо, – это был Пётр. Он жадно сделал глубокую затяжку и медленно выпустил папиросный дым. Дыхание выровнялось, стало немного лучше.
- Ну да ладно, дружище… Это мы ещё посмотрим на чьей улице будет праздник! Жизнь то – она штука длинная… – Задумчиво произнёс Пётр, и память перенесла его в прошлое на много лет назад.
С раннего детства они были закадычными друзьями. Жили в одной деревне. Воспитывались улицей. Как и вся детвора, зимой из снега строили крепости, лепили снеговиков и катались с ледяной горы. А долгими морозными вечерами, когда метель билась в окно и завывала в трубе, залезали на печку, накрывались тёплым одеялом из разноцветных лоскутков и пугали друг друга страшными историями. Весной пускали кораблики в журчащих ручейках и бежали вслед за ними, представляя себя отважными капитанами взаправдашних судов, рассекающих буйные волны. С приходом лета – запускали в небо воздушного змея. Заворожённые, они смотрели, как он парил в вышине, развевая красивый длинный хвост по ветру. В тот момент каждый из них мечтал, что когда-нибудь, как и этот воздушный змей, они взмоют ввысь и смогут облететь всю землю. Обычные детские мечты…
Но больше всего маленький Петя любил осень. Не золотую, когда деревья укрывались красивыми яркими нарядами из жёлтых и багряных листьев, а совсем другую осень… Мокрую, серую, с пронизывающими порывистыми ветрами и затяжными монотонными дождями. Тогда он садился у окна и провожал взглядом улетающие клином стаи перелётных птиц. Их печальный крик, доносившийся с небес, щемил сердце, закрадывая какую-то неописуемую тоску. Потом он залезал на тёплую печь и долго слушал стук дождя по крыше, думая, каково сейчас птицам там – в сыром и холодном небе…
А ещё он любил захаживать в гости к своему другу. Мама Степана – тётя Люба, с девичьей фамилией – Зимина, всегда была ему очень рада и угощала совершенно бесподобными, ароматными пирожками с капустой. Повзрослев, он часто вспоминал этот запах из детства, и казалось, что ничего вкуснее тех пирожков в своей жизни не ел.
Затем свершилась революция… Об этом узнали, когда ясным морозным днём к ним в деревню прискакали четыре всадника на измождённых лошадях и в качестве флага на одном из домов закрепили простое красное полотнище. Вместе со Стёпкой они просились, чтобы незнакомцы взяли их с собой. Но разве нужны революции «желторотые» малолетки?!
Нагрянувшая следом гражданская война, погрузившая в руины всю страну и продолжавшаяся долгих пять лет, их затерянную в глухих лесах деревеньку, можно сказать, обошла стороной – повезло.
Шли годы… Друзья выросли.
1928 год.
Город Рязань. Конец сентября, бабье лето. Ясная, солнечная погода. Последние тёплые деньки. Выходной. Уже перевалило за полдень. Городской парк. Под ногами шуршит опавшая осенняя листва. Вдоль аллеи – по бокам скамейки, на них – влюблённые парочки и мамы с маленькими детьми.
Прошёл ровно год с тех пор, как они покинули родную деревню и перебрались жить в новый, до конца ещё не отстроенный посёлок Курша-2. Другая жизнь, другие возможности. Крыша над головой (пусть и в бараке), интересные знакомства, хоть и тяжёлая, но хорошо оплачиваемая работа и непривычный, насыщенный новью, ритм. Время летело неумолимо: дни сменяли друг друга со скоростью бешено мчащегося паровоза. Осень, зима, весна, лето, снова осень – всё слилось воедино. Наконец наступил первый долгожданный отпуск! Как его провести вопрос не стоял: заранее было принято решение осуществить свою давнюю детскую мечту – вырваться и посмотреть мир… И вот они впервые в таком большом городе, совершенно одни. На накопленные деньги остановились в съёмной комнатушке. Город пугал и восхищал одновременно: огромное скопление незнакомых людей, брань извозчиков, грохот повозок и клацанье подков по булыжной мостовой, электрическое освещение, большие красивые дома, разнообразные магазины, белокаменный Рязанский кремль. И этот уютный, тихий парк…
- Вы не возражаете? – Набравшись смелости и указав на свободное место на парковой скамейке, спросил он у симпатичной юной девушки, сидевшей рядом с женщиной в элегантной шляпке.
Женщина оценивающе осмотрела подошедших молодых людей, после чего демонстративно отвернула голову в другую сторону.
- Пожалуйста… – Кротким голоском произнесла девушка и на её лице появилась едва заметная смущённая улыбка.
- Спасибо! А меня Петя зовут. А вас?
- Лиза… – Ещё больше засмущалась она.
- Очень приятно! – Пётр уселся на краешек скамейки.
Степану места не хватило, и он остался стоять… Ласковое солнце. Бесконечное бирюзово-голубое небо. Тихо опадают жёлтые листья. Безмятежность…
- Красиво у вас… А мы первый раз в Рязани. – С целью поддержать разговор, продолжил Пётр. – В посёлке Курша-2 живём, слыхали про такой?
- Нет, никогда не слышала…
- Вот приехали с другом немного развеяться, мир посмотреть, так сказать. Кстати, друга Степаном зовут. Но можно и Стёпа.
Степан приветливо кивнул головой. Как под гипнозом он стоял и не мог отвести взгляд от прекрасной незнакомки: распущенные густые волосы с золотистым отливом, слегка приоткрытые чувственные губы, аккуратный носик, тонкие брови и длинные чёрные ресницы, скрывающие глаза. Их цвет он никак не мог определить, поскольку её смущённый взгляд был направлен, как правило, вниз. К удивлению для себя Степан отметил определенное внешнее сходство с незнакомкой и даже в какой-то момент подумал, что поставь их рядом – они смотрелись бы как родные брат и сестра.
- А вы чем в свободное время занимаетесь? – Пётр придвинулся поближе.
Женщина в шляпке быстро поднялась со скамейки:
– Лиза, нам пора идти! Попрощайся с молодыми людьми.
Вот как?! Друзья удивлённо переглянулись. События приняли неожиданный оборот.
- Это моя тётя. – Мило улыбнулась Лиза.
- А-а-а… – Растеряно произнёс Пётр. Он хотел что-то сказать ещё, но никак не мог сообразить, что именно, поэтому, кроме дурацкого для данной ситуации выражения «крайне очарован» – ничего более не добавил.
- Приятно было с вами познакомиться, до свидания. – Вежливо попрощалась Лиза и вместе с тётей направилась к выходу из парка.
Лёгкая изящная походка, хорошие манеры, милое личико с добрыми застенчивыми глазами – всем своим видом она излучала необычайное очарование и непорочность. Исключительная редкость! Друзья молча смотрели вслед удаляющейся девушки, понимая, что больше никогда её не увидят.
- Что делать будем?! – Первым не выдержал Степан.
- Догонять! – Ответил Пётр. – Побежали!!!
Лиза услышала быстрые приближающиеся шаги и обернулась. – Ах, это вы?!
- Простите, если мы вас напугали. Мы, право, не хотели… Позвольте вас проводить? – Попросился Пётр.
Ещё никогда в жизни Степан не видел друга таким воспитанным и любезным. Обременив лицо интеллектом и выправив осанку, тот сейчас производил глубокое впечатление интеллигента. И если бы не «жёваные» штаны из дешёвой мешковатой ткани да старые рваные ботинки, – вполне бы мог сойти за студента престижного учебного заведения.
Лиза взглянула на тётю. Та в свою очередь ещё раз пристально (с ног до головы) осмотрела молодых людей:
- Так и быть, можете проводить. Лизочка, не отставай! – Основываясь на каких-то только ей одной известных выводах, сказала женщина в шляпке и пошла прежним направлением.
Они остановились во дворе двухэтажного дома с жёлтым оштукатуренным фасадом. Вокруг чистота и порядок: подметённые от опавшей листвы дорожки, низенький декоративный заборчик возле подъезда, ухоженные клумбы, в которых пока ещё пестрят красками поздние осенние цветы, обустроенная детская площадка, а также небольшой яблоневый сад.
- Вот здесь я и живу… – Указала девушка на дом.
- Впечатляет! – Не скрывал своего восхищения Пётр.
- Образцово-культурный дом! – Восторженно прошептал другу на ухо Степан.
- Но вы так и не ответили на мой вопрос. – Улыбнулся Пётр.
- На какой вопрос?
- Как вы проводите свободное время.
Лиза неопределённо пожала плечами:
- По-разному… А что?
- А как насчёт встретиться завтра?.. На завтра у вас уже есть планы? – Пётр сделал очередную попытку приблизиться к девушке, но она тут же отшагнула назад, желая сохранить дистанцию.
Мало того – никакого ответа не последовало! Очевидно, что столь прямолинейный вопрос вкупе с поспешными намерениями – поставили сие очаровательное создание в неловкое положение.
- Что за дурная привычка есть колбасу без хлеба?! – Послышался через открытое окно на первом этаже повизгивающий, неприятный женский голос, отчего Лиза смущённо улыбнулась, и прежняя неловкость сгладилась.
- Так можно вас завтра увидеть? Ну пожалуйста… – Сделав вид, что не заметил смущения, упрашивающим тоном произнёс Пётр. Со своим высоким ростом он буквально нависал над девушкой, как коршун зависает над добычей перед атакой. – Лиза, если вы мне сейчас откажете, уверяю вас, что каждый день я буду приходить к этому дому. Снова и снова. Стоять под окнами и днём и ночью, лишь бы только на миг… хотя бы на миг… опять увидеть вас. И быть может, прямо вот здесь, я умру от страданий и одиночества, обречённый на вечное ожидание… Ну пожалуйста, не откажите в такой пустячковой просьбе!
- …Ну… Хорошо… Приходите завтра. – Немного подумав, ответила она.
- А когда? В какое время? – Радостно выпалил Пётр. От счастья он готов был подпрыгнуть на месте.
- Да в это же самое время и приходите. – Сказала Лиза, оглянулась в сторону дома и шёпотом добавила: «А сейчас я пойду, а то моя тётя волнуется и наблюдает за нами в окошко. До свидания».
Попрощавшись, всё той же лёгкой и изящной походкой она направилась к подъезду. Степан посмотрел на окна в доме. Вот, на втором этаже, шторка одного из них колыхнулась, будто кто-то отпустил её и вернул на место.
- До свидания! – Выкрикнул Пётр. Вдохновлённый своей маленькой победой, он уже потирал руки.
- До завтра, Лиза! – Скромно попрощался Степан. Это были его первые слова, которые услышала девушка за всё время, что они втроем провели вместе.
- А я думала ваш друг немой. – Уже стоя в дверях подъезда, обратилась Лиза к Петру, и, одарив Степана обворожительной улыбкой, скрылась.
Как в вакууме, ещё некоторое время друзья молча стояли во дворе дома. Каждый был погружён в собственные мысли, переживания… Вскоре вокруг снова всё стало оживать – вернулись звуки, вернулись запахи. Из-за угла дома выскочила стайка бродячих собак и с лаем пробежала мимо.
- Намываем и намываем… Повадился руки намывать. Так никакого мыла на тебя не напасёшься! – Доносилось всё из того же окна на первом этаже неприятное повизгивание.
- Маменька, а иначе ногти не могу грызть – руки колбасой воняют… – Судя по голосу, оправдывался мальчик лет десяти, причём, Степану почему-то показалось, что мальчик этот, весьма полный, если не сказать – толстый.
- Образцово-культурный дом! – Подмигнув другу, съязвил Пётр.
Вот из подъезда с большим медным тазом в руках вышла тучная женщина неопределённого возраста в бигудях и на натянутую верёвку принялась вывешивать постиранное бельё. Со стороны деревянных сараев, что располагались поблизости, доносились удары молотка. Подул ветерок и сорвал с ветки жёлтый лист, бросив его под ноги. Пахло осенью…
- Тьфу! – Сплюнул Пётр и ладонью сделал движение, словно вытирает что-то с лица. – Паутина в глаза попала. – Пояснил он.
Степан посмотрел по сторонам и задумчиво произнёс: «Да… В этом году её особенно много… Если на бабье лето много паутины летает – значит, зима будет холодной».
- Всё в сказки и приметы веришь? – Уголком рта усмехнулся Пётр. Перспектива втроём провести предстоящее завтра свидание ему совсем не нравилась, но и бросить друга одного в чужом городе – было крайне некрасиво.
- Кого-то ждёте, товарищи? – Спросила женщина без возраста, сливая на землю остатки воды из медного таза.
- Точно не вас! – Огрызнулся Петр. – Ну что, дружище, пошли? – Обратился он к Степану, и они покинули двор.
Женщина с тазом дождалась, пока незнакомцы уйдут, и со словами «шляются тут всякие» плотно закрыла за собой дверь в подъезд.
Отпуск пролетел незаметно. Впереди оставался всего один день пребывания в полюбившемся друзьям городе, а затем – возвращение в лесной посёлок и снова работа… Опять эта чёртова работа!
Поздний осенний вечер. Съёмная комнатушка с обшарпанными стенами: две кровати, общая тумбочка между ними, небольшой кухонный стол и пара стульев рядом. Больше никакой мебели.
- Грустно… – Пётр выпустил папиросный дым. Он лежал на своей кровати и отсутствующим взглядом смотрел в белый, с бледно-коричневыми разводами, потолок.
За стеной уже который час кто-то мучил скрипку, нагоняя ещё бОльшую тоску. На улице шумел дождь, стучался в окно и крупными каплями стекал по стеклу. Сырость. Только сейчас любимая осенняя пора почему-то совсем не так ощущалась – теперь она не приносила былой радости и умиротворения.
- Да сколько можно!!! – Выругался Пётр и несколько раз сильно ударил кулаком в стену.
Скрипка замолчала. Он встал, открыл форточку и выбросил окурок. Снаружи непроглядная темнота. Закрыл форточку, прошёл и уселся за стол. Графин с водой, пустой стакан, два яблока, на тарелке бутерброды из нарезанной колбасы и хлеба, – типичный холостяцкий ужин. Но аппетита не было. На другой кровати с закрытыми глазами лежал Степан.
- И как же нам дальше быть, дружище?
Степан открыл глаза:
- Ты сейчас о чем?
- Ты сам всё понимаешь. Я сейчас про себя, про тебя и про Лизу!
Степан молча подошёл к столу, налил в стакан воды, выпил, вернулся и сел на свою кровать:
- Я люблю Лизу…
- Ха! – От неожиданности Пётр вскочил со стула. – Ты в своём уме и что такое вообще говоришь?! Ведь ты даже толком не знаешь её! Мы знакомы с ней всего неделю! Слышишь, не-де-лю!!!
- И что?..
- Как что?! – Пётр удивлённо вскинул брови.
- И что такого? – Спокойно продолжил Степан. – Пойми, время здесь не самое главное! Далеко не главное… Можно встречаться месяцами и годами, прожить вместе под одной крышей даже всю жизнь, а в один прекрасный момент узнать, что всё это время рядом с тобой находился совершенно другой, незнакомый и чужой человек, так долго скрывавший своё истинное лицо за маской. Понимаешь, вот это страшно, очень страшно…
- А тебе-то это откуда знать?
- Я вырос в такой семье. И никогда не прощу отца за то, что он бросил нас с матерью! – Стиснул зубы Степан. – А с Лизой всё по-другому – она такая, какая есть, она настоящая! Я как только увидел её, то сразу понял, что это моё. Моё на всю жизнь, до самого последнего вздоха… Навечно, на земле и на небесах… Такое нельзя объяснить, это можно лишь сердцем почувствовать.
С улицы по стеклу противно царапала ветка дерева. Ветер с дождём усилились.
- Слышал бы ты себя со стороны. – Усмехнулся Пётр и тоже налил воды из графина. – Ладно, пускай завтра из нас двоих она сама выберет… А что касательно небес – так нет там никого, кроме птиц! Одна пустота...
Насчёт зимы Степан окажется прав – зима будет суровой и очень морозной. Особенно февраль. А по весне Степан с Лизой поженятся. Прямо на свадьбе лучшие друзья рассорятся и при помощи кулаков постараются выяснять отношения друг с другом, в память о чём у Петра останется уродливый шрам над верхней губой. После этого дороги теперь уже бывших лучших друзей разойдутся, как им тогда казалось, навсегда...
Уже столько времени прошло! А как будто, это было только вчера. Да-а-а… Он прогнал нахлынувшие воспоминания и потёр шрам над губой. Плюнув, затушил окурок папиросы, бросил его в грязное металлическое ведро, стоявшее на улице у входа в барак и служившее пепельницей и урной в одном лице, шагнул вперёд и скрылся в чёрном, как смоль, дверном проёме.
***
- Мама! Папа! – Завидев родителей, Дашка радостно бежала им навстречу.
- Так, а почему ты ещё не спишь? – Остановил вопросом Степан не добежавшую до него дочь.
Девочка растеряно посмотрела на отца и улыбка тут же исчезла с её личика.
- Ты почему не в своей кровати? – Сурово повторил он.
- Я вас ждала… – Опустив голову, тихо сказала Даша. В надежде смягчить отца, она протянула руку и разжала ладошку, в которой лежала та самая волшебная монетка, способная дарить хорошее настроение (по крайней мере, именно так говорил дядя Петя). – Пап, это тебе, подарок. Только не ругайся, пожалуйста.
- А это у тебя откуда?! – Ещё более строго спросил он.
Хлопая ресницами и сдерживая себя, что бы ни заплакать, Даша молча стояла с вытянутой вперед рукой.
- Я спрашиваю ещё раз – откуда это у тебя?! – Степан пристально смотрел в увлажняющиеся глаза дочери.
- Дядя дал…
- Какой дядя? – Продолжал давить он.
- Дядя Петя… – Хлюпая носом, едва слышно произнесла девочка.
В данной ситуации можно было бы и сказать, что монету она просто нашла на улице – такое иногда случается. Вот только чистая детская душа не умела лгать.
- Т-а-а-к… Потом с тобой поговорим. А сейчас – марш домой и в кровать!
Печально выдохнув, Даша опустила руку и послушно пошла в сторону дома.
- Зачем ты с ней так? – Лиза вопросительно смотрела на мужа.
- Ты же сама говорила, что мне некогда заниматься воспитанием дочери, и я вижу её только по выходным. Вот сегодня как раз выходной, и я это делаю!
- Делаешь что?!
- Воспитываю, вот что! – Раздражённо ответил Степан.
- Она же ещё ребёнок! Не надо за свое испорченное настроение отыгрываться на ней – это не воспитание! – Вспылила Лиза и направилась вслед за дочерью.
Он остался один… Сказать, что на душе было скверно – не сказать ничего! Было невыносимо скверно!!! Осознание собственной неправоты, наряду с эмоциональным напряжением, порождало сильные внутренние переживания. Следовало успокоиться…
Побродив на отшибе, за околицей, он пришёл домой… В своей кроватке, отвернувшись лицом к стене, лежала Даша. Побуждаемый чувством вины, Степан подошёл к дочери. Возникло дикое желание извиниться. Постояв немного в полной тишине, но, так и не произнеся ни единого слова, он нежно накрыл её тонким одеялом, скомканным до этого в ногах детской кроватки, а затем молча улёгся в свою постель. Рядом спала (или делала вид, что спит) Лиза. «В следующий выходной проведу с дочерью целый день» – засыпая, подумал Степан.
***
Катя прокралась в прихожую и тихонечко закрыла за собой входную дверь. Буйство красок и эмоций переполняло ее. После всего плохого, что происходило с семьей в последние несколько лет, наконец-то в жизни появилась отдушина. Не разуваясь, она прислонилась спиной к входной двери. Тело сделалось почти невесомым и казалось, вот-вот взмоет ввысь.
- Ты чего в дверях стоишь? – Выглянув из комнаты, шепотом спросила заждавшаяся возвращения дочери мама.
- Да я так… Иду уже. – Плохо соображая, ответила Катя и в обуви направилась на кухню.
- А разуваться кто будет?
- Ой, мам, прости, забыла! – Хихикнула девушка и ловко скинула обувь, которая со стуком упала на пол.
- Да тише ты, Иришку разбудишь! – Все так же шепотом сказала мама.
С трудом сдерживая улыбку, Катя бесшумно прошмыгнула на кухню. Ах, как же поступить - рассказать все без промедления, либо до поры оставить в тайне? Размышляя у окна, она бесцельно вглядывалась в темноту ночного двора.
- Что случилось? – Прикрыв дверь на кухне, чтобы не разбудить спящую младшую дочку, спросила мама. - Катя, что случилось? – С тревогой в голосе и на этот раз уже строго повторила она, подойдя почти вплотную к дочери.
Глаза девушки беспорядочно забегали. Катя не удержалась, и предательская улыбка засияла на ее лице. «Неужели дочь стала совсем взрослой?» – первое, что сразу пришло в голову матери.
- Мам, нет ни малейшего повода для беспокойства, все хорошо! – Словно прочитав родительские мысли, попыталась успокоить Катя.
- Доченька, я же вижу, нечто важное произошло в твоей жизни, я это чувствую. Мне, наверное, надлежало раньше завести данный разговор. Но признаюсь, я все не решалась. Откладывала… Ты знаешь, в отношениях юноши и девушки рано или поздно наступает такой момент, когда девушка должна проявить нравственную строгость, - тщательно подбирала слова мама, - иначе выражаясь, сохранить целомудрие до...
- Мне Коля предложение сделал! – Оборвав маму, не сдержалась Катя.
Выжидающая тишина повисла в воздухе.
- Мам, ты расстроилась?
- Что?
- Ты расстроилась?
- Вовсе нет… Просто все настолько неожиданно, а вы так юны… – Женщина сумбурно пожала плечами.
- Ну ведь тебе же нравится Коля? Правда? – Катя заискивающе посмотрела в растерянные мамины глаза.
- Да. Нравится… - Только и произнесла мама.
- Он замечательный! Он самый лучший! А когда мы поженимся - я буду навещать тебя каждый день! Мам, я обещаю!
Женщина притянула дочь и крепко прижала к себе. – Навещать? Но отчего вы не хотите жить у нас? Места для всех хватит… Да и мне было бы спокойнее… – Лихорадочно пыталась сообразить она. – Хотя бы первое время, пока на ноги не встанете. Непременно обсудите это с Колей!
- Обязательно обсудим. – Отозвалась девушка и на лице ее снова засияла улыбка.
***
Ах, эти чёрные глаза меня погубят,
Их позабыть нигде нельзя – они горят передо мной.
Ах, эти чёрные глаза, кто вас полюбит,
Тот потеряет навсегда и сердце, и покой.
____________________________________________
Фрагмент песни (танго) «Чёрные глаза»
Слова Александра Перфильева
Музыка Оскара Строка
Проводив Катю до квартиры, Колька ловко футболил по темным пустым улочкам недоспелое зеленое яблоко, сорванное в чьем-то саду. Пасуя яблоко вперед, он быстро догонял его, делал обманный финт и снова пасовал вперед, оставляя позади себя облако дорожной пыли и лай дворовых собак. Вскоре показался родной дом (типичная пятистенная изба) с невысоким деревянным забором и колодцем на лужайке. Осторожно открыв дверь, что бы никого не разбудить, он на цыпочках вошел внутрь, снял одежду и сразу лег в кровать. Уставясь в потолок, Колька лежал с запрокинутыми за голову руками и до конца не мог поверить в произошедшее. В воспаленном сознании проносились воспоминания минувшего дня. Сердце бешено колотилось и в полной тишине ему представлялось, что удары эти как звон церковных колоколов вырываются из груди, эхом отражаются от бревенчатых стен избы и через открытое окно разносятся по улице. Уже не существовало прежней жизни, с ее казавшимися еще совсем недавно глобальными проблемами, уже не существовало этого дома с его давящим потолком и стенами, уже ни существовало ничего, а весь мир сузился до одного дня, до одного человека, до одного имени – Катя.
Он лежал и никак не мог заснуть... Поворочавшись в кровати несколько часов, Колька встал и подошел к распахнутому настежь окну, высунул голову наружу и открытым ртом сделал глубокий вдох в надежде получить глоток свежести, но вместо этого ощутил лишь горечь цветущей под окном полыни. Где-то вдалеке на горизонте играли сполохи зарницы*, разрывавшие своими вспышками темное ночное небо. Если зарницы появляются в засуху, то это к пущей засухе – вспомнил он слова матери, закрыл окно, и снова вернулся в кровать.
* Зарница – вспышки света на горизонте при отдаленной грозе в темное время суток. При зарницах раскатов грома не слышно из-за дальности, но можно увидеть вспышки молний. Наиболее часто явление наблюдается с середины июля по конец августа, поэтому зарницу в народе приурочивали к окончанию лета и началу сбора урожая.
Глава 3.
2 августа 1936 г.
Температура воздуха в Москве +37,2 °С.
В Рязани до +38,3 градусов в тени.
Наступление августа так и не принесло ожидаемой прохлады или дождей… Солнце продолжало нещадно палить, окончательно выжигая травы на лугах, осушая водоёмы и реки, загоняя в тень всё живое. Из-за аномально высокой температуры и засухи в центральной части страны, как грибы после дождя, возникали очаги возгораний. В деревнях и сёлах то тут, то там дымили поросшие бурьяном пустыри; полыхали стога заготовленного сена; горели избы с придворными хозяйственными постройками, в которых зачастую погибал весь крупный скот и прочие домашние животные, если их не успевали вовремя вывести. Бывало, что огонь уничтожал целые улицы. Зарево ночных пожаров, освещающих звёздное небо, а так же столбы чёрно-серого дыма и танцующие по деревянным стенам и крышам языки пламени – стали привычным явлением этого лета. Мрачным напоминанием о случившемся, потом служили обугленные головешки и запах гари, не покидавший подолгу места пожарищ… Но наибольшая опасность исходила из леса. Именно там, в дикой глуши, притаился самый страшный и беспощадный зверь. Скрытый от людских глаз, а зачастую по беспечности (или даже злому умыслу!) самих людей, этот зверь зарождался, рос и набирал силу. Сначала понемногу, метр за метром, он поедал сухую траву и лесную подстилку*, потом перебирался на стволы и нижние ветви деревьев, а уже окрепнув, с безграничной прожорливостью накидывался и уничтожал тысячи гектаров леса, породившего его. С диким рёвом проносился по борам, сметая всё на своём пути. Имя его – огненный шторм!
Вот так над жителями посёлка Курша-2, воплощая наихудшие опасения, нависла смертельная угроза, а именно: днём ранее на соседнем участке лесокомбината возник быстро распространяющийся пожар. Несмотря на это, заезженный, видавший виды паровичок**, обидно обзываемый местным населением «старый мерен», продолжал курсировать от станции «Тумская» до станции «Курша-2» и обратно, вывозя из глубины мещёрских лесов заготовленные кругляки***. В обычном режиме, со сцепкой пустых платформ выходил он из Тумы рано утром и ближе к полудню возвращался гружёный под завязку, а после переприцеплялся**** и отправлялся вновь, прибывая назад уже вечером. «Пожар пожаром, вот только план вывозки никто не отменял» – несуразно подбадривал юного напарника пожилой машинист.
С рассветом в Курше-2 почувствовался запах гари. На общем экстренном собрании, проходившем в переполненном клубе, предлагалось прекратить добычу и вывоз леса, а все без исключения силы бросить на защиту посёлка от приближающейся огненной стихии. Однако, по настойчивому требованию диспетчера Лидии Петровны Плесаковой, грузчиков станции отрывать от своей основной работы и привлекать к защитным мероприятиям не стали – ну действительно, случись чего, «не пропадать же народному добру». Кроме того, ситуация осложнялась ещё и тем, что с той стороны, откуда ожидали появления огня, к домам вплотную подступал густой лесной массив. Подумали, посовещались, и, как говорится, решили убить сразу двух зайцев – и посёлок спасти, и прилегавший к нему участок лесокомбината отстоять. План был таков: пройдя сквозь густой массив, добраться до расположенной неподалёку цепочки лесных болот и прорубить просеку***** по краю заболоченной местности, где лес не такой густой и рослый. С целью остановить низовой пожар – просеку следовало расчистить от всего, что поддерживает горение, а вдоль неё проделать неглубокий заградительный ров: к этим работам привлекались женщины, пожилые люди и дети школьного возраста. Также было решено увеличить численность ночного караула, задачей которого являлось ночное патрулирование населённого пункта и его окрестностей. Вот только вместо привычных сторожей теперь сформировали отдельные пожарные дружины. В случае обнаружения возгорания в зоне своей ответственности каждая дружина, прежде всего, должна была оценить риски и незамедлительно приступить к устранению угрозы. Если же устранить угрозу силами дружины не представлялось возможным, либо был замечен лесной пожар – поднималась всеобщая тревога. Для этого в центре посёлка, возле клуба, на Г-образном столбе висел метровый кусок стальной рельсы, удары металлическим прутом по которому сигнализировали об опасности и призывали к экстренному сбору всего населения. Ну а в качестве самой крайней меры во дворе каждого дома постоянно должные были находиться различные хозяйственные ёмкости, наполненные водой: бочки, корыта, вёдра, всё что угодно…
- Если вопросов и предложений больше ни у кого нет – объявляю о завершении внеочередного общего собрания! – Соблюдая все формальности, на правах председателя собрания громко объявила Лидия Петровна Плесакова и первой встала из-за «красного стола».
На улицу из клуба выходили люди… Некоторые, молча, сразу направлялись к своим домам; другие же – собирались в небольшие группы и оживлённо продолжали обсуждать сложившуюся ситуацию, либо наоборот – избегая «лишних ушей», отходили в сторонку и таинственно перешёптывались между собой; а кто-то просто стоял на месте и пристально всматривался в окружавший посёлок лес, словно пытался увидеть то, чего не могли заметить все остальные. Но нечто общее объединяло их всех: в глазах каждого читалась тревога с предчувствием чего-то ужасного и неминуемого…
Не прошло и часа после окончания утреннего собрания, как вооружённая лопатами, граблями, топорами и пилами огромная масса людей собралась на окраине посёлка. Немного выждав, организованная толпа двинулась в лес, растворяясь среди деревьев. Улицы посёлка опустели…
* Лесная подстилка - напочвенный покров, состоящий из разлагающегося опада листьев, мелких веток, отмерших корней и растений напочвенного яруса в лесах.
** Паровичок – паровоз узкоколейной железной дороги.
*** Кругляк – бревно.
**** Переприцепка – замена вагонов (в данном случае гружёных платформ на порожние, и наоборот).
***** Просека – полоса, прорубаемая в лесу для различных целей: прокладки линий электропередач и трубопроводов, строительства дорог, защиты от лесных пожаров (особенно верховых) и пр. В зависимости от назначения, ширина просеки может колебаться от нескольких метров, до нескольких десятков метров.
***
Вторая половина дня. Вырубка просеки.
Замах – удар… Замах – удар… Острое лезвие топора вгрызалось в смолянистую плоть дерева, вырывая и выбрасывая наружу бледно-жёлтые щепки. С каждым новым ударом раздавался глухой звук. Этот звук уходил по стволу высоко вверх, теряясь в вечнозелёной колючей кроне. Вскоре очередная красавица-сосна заскрипела, накренилась, и с жалобным стоном, всем своим стройным «телом», рухнула на землю.
Солёный пот заливал лицо и попадал в глаза, отчего те начинало щипать, и глаза непроизвольно закрывались – так реагировал организм, защищаясь от агрессивной среды. В пояснице вновь возникли неприятные болезненные ощущения. Тупая, сдерживающая боль преследовала его уже не первый год, она то исчезала, то появлялась снова, но в последнее время её приступы заметно участились и усилились. И это беспокоило. Гоня мрачные мысли прочь, Степан сделал несколько глотков воды из фляги, смочил руку и мокрой ладонью протёр лицо.
- Дома дела как обстоят? – Раздался хрипловатый голос из-за спины. Степан обернулся и посмотрел на седого мужчину лет пятидесяти пяти: тот был среднего роста, крепок для своего возраста, коротко стрижен, худощав лицом с прямым узким носом и светлыми, словно выцветшими на солнце, глазами.
– Вполне себе. – Невозмутимым тоном ответил Степан.
Седой мужчина: по документам – Исполатов Анатолий Анатольевич, а по прозвищу – Тантал, был первым наставником Степана, когда девять лет назад тот впервые оказался в новом, застраивающемся посёлке Курша-2, и, не имея соответствующего опыта, был принят в бригаду лесорубов. Именно Тантал, в самый короткий срок, обучил его всем секретам и тонкостям работы на лесосеке, дойти своей головой до чего потребовались бы месяцы, а вполне возможно – годы. Со временем, отношения ученика и наставника переросли в дружеские, и Тантал стал частым и желанным гостем в доме Степана.
- Мы с тобой не первый год знакомы, – попытался завести откровенный разговор Тантал, – а Лиза с Дашкой – мне так вообще, почитай, родные стали...
- К чему всё это? ¬– Не сдержался Степан.
- Беспокойно мне… Беспокойно, что лица на тебе уже который день нет.
- Вот только не надо лезть ко мне в душу! – Резко отозвался Степан.
- …Дело твоё… – Помедлив, с обидой в голосе произнёс Тантал.
- Извини, сорвался. – Поспешил извиниться Степан.
Неподалёку раздался крик «Бойся!», на языке лесорубов означавший «Поберегись, падает дерево», и на землю рухнул ещё один поверженный лесной исполин.
- Видишь его? – Кивком головы указал Тантал на только что поваленное дерево. – Вот так же и с нами будет. Всё это не навсегда…
- Что не навсегда? – Не понял Степан.
- Жизнь… Жизнь – это не навсегда... И рано или поздно каждый из нас окажется в положении этого дерева, но до того момента – надо многое успеть.
- Вот как раз с утра до ночи только тем я и занимаюсь, что стараюсь всё успеть!
- Я сейчас о другом…. – Нахмурил брови Тантал, подбирая нужные слова. – Ты одно очень важное пойми… Ведь что такое жизнь? Жизнь, первым делом, дана человеку для того, чтобы любить. Понимаешь? Всё очень просто! Мы же, большей частью, тратим её на нескончаемые и бессмысленные ссоры, войны, зарабатывание денег; да на всё что угодно, кроме того, для чего она действительно предназначена. Вчера вечером я проходил мимо вашего дома, решил зайти. Поздоровался с Лизой, а она – сама не своя. Вижу, из-за чего-то сильно переживает, но всё в себе держит, ничего не рассказывает, молчит. Спросил про тебя. Сказала, что дома тебя нет, и где ты – не знает. Видимо крепко поссорились…
- Мы сами разберёмся в наших отношениях! – Грубо ответил Степан и отвернулся в сторону, давая понять, что не собирается ни с кем обсуждать свою личную жизнь.
- Время… Всё дело во времени, а вы его преступным образом не цените. Более того, на правах старшего товарища говорю тебе в лицо, и имею на это полное право – свои разногласия вы предпочитаете накапливать, вместо того, чтобы спокойно выслушать друг друга и постараться договориться. И виноват в этом, прежде всего, ты сам. Что с тобою сталось? Ты слишком закрыт, до тебя не достучаться. Горько мне это видеть, оттого и призываю – просто сядьте вдвоем и поговорите по душам. Сделай шаг первым навстречу, не откладывай. И тогда многое само решится, вот увидишь. А в целом, знаешь, – грустно вздохнул Тантал, – смотрю на тебя и вижу себя в молодости: такой же гордый, такой же бескомпромиссный и такой же глупый!
- Какой есть, такой есть, другим не буду. – Стальным голосом заявил Степан.
«Бойся!» – послышалось снова. Лесорубы машинально посмотрели в сторону, откуда донеслось предупреждение. Шум падающего дерева на миг прервал их не к месту начатый разговор.
- Может настать такое время, – продолжил Тантал, – когда ты будешь жалеть о каждой минуте, проведённой вдали от семьи, о каждой улыбке, не подаренной тобой, о каждом не состоявшемся прикосновении к любимому человеку. Но пока ты этого не понимаешь. Ты думаешь, что так, как сейчас – так будет всегда.
- Да ничего я не думаю… – Сквозь зубы процедил Степан. Боль в спине не отступала. Наоборот, медленно, но верно она овладевала всем его телом, всем его разумом. И сейчас больше всего ему хотелось одного – скорее бы закончился этот день…
***
Вечер.
К вечеру из леса появился седой дым. Словно разлившееся молоко, он окутал и поглотил лесной посёлок. В молоке утонули дома, железная дорога, деревья; где-то здесь затерялся и маленький поселковый прудик. Проезжая мимо станции, дал прощальный гудок и ушёл в Туму последний поезд, оставляя позади себя безмолвие пустых улиц…
Закончилась рабочая смена грузчиков. Растянувшись длинной серой цепочкой, потянулись они в безжизненный посёлок… Вот, сквозь дым показались первые дома, и цепочка стала распадаться.
Несмотря на скопившуюся после работы усталость, возвращаться в до одури опостылевший за столько лет барак совсем не хотелось, поэтому не спеша, вразвалочку, как бы бесцельно, Пётр брёл по хорошо знакомой ему улице. По ней он ходил, казалось, тысячи и тысячи раз, наизусть знал каждый дом, каждый куст, каждый камень на пути. И вроде бы улица эта ничем не отличалась от остальных других, но какая-то сверхъестественная, непреодолимая сила влекла его сюда, снова и снова – прямиком к дому бывшего друга.
- Ах ты мешок с блохами! – выругался Пётр на переходившего перед ним дорогу чёрного, как сажа, кота. – И откуда ж ты взялся? Не было раньше тебя на этой улице!
Кот странным образом замер, сверкнул своими жёлто-дьявольскими глазами, вильнул хвостом, а затем, словно почуяв неладное, быстро засеменил лапами и, также неожиданно, как и возник, скрылся в высокой придорожной траве. Пётр остановился, огляделся по сторонам – никого… Он никогда не верил в приметы, но сейчас, сам не понимая почему, снял с головы кепку и бросил её вперёд. Кепка пересекла воображаемую невидимую линию, по которой перебежал дорогу чёрный кот, и упала наземь. Подняв головной убор и отряхнув его, бригадир двинулся дальше… Дым… Кругом дым… Заволокло так, что видимость была метров сто, не больше. С каждым шагом из дыма навстречу медленно выплывали незамысловатые деревянные дома с маленькими окнами, покатыми крышами и торчащими из них печными трубами. Точно также, как появлялись, дома снова исчезали позади, растворяясь в белом… Унылые, безжизненные окна… Пустая улица… Тишина… А жители?.. Где же жители? Никого… Наваждение какое-то… Сумеречный и утопающий в дыму посёлок сейчас казался совершенно другим, словно представшим из иного, неизведанного измерения. И даже улица, эта наизусть знакомая улица, вроде, как и она, но в то же самое время – нет! Пригляделся… Точно нет!!! Это какая-то другая, колдовская улица! Острым кинжалом в грудь вонзился страх, и Пётр ускорил шаг. Дома… Дома… Дома… Слева и справа – дома… Они то появляются, то вновь растворяются в белом. Им нет начала и нет конца. Казалось, эта дорога ведёт в никуда, уходя в бесконечность… «Кот… Это всё проклятый чёрный кот!!!» – стучало в голове. «А может… Может кот здесь вовсе и ни при чём? Может, это расплата за мою беспутную жизнь?». По спине пробежал холодок и страх сменился паникой. Сам того не заметив, бригадир с шага перешёл на бег. Теперь дома проносились быстрее. Он бежал. Останавливался и оглядывался. Снова бежал. Не осознавая зачем, всё время оглядывался, будто ждал, что кто-то, или что-то, преследует его. Открытым ртом жадно вдыхал воздух, но его не хватало. Дышать становилось труднее и труднее… Вот, впереди, словно в сотканном из дыма белом сарафане, материализовалась женская фигурка. Он резко остановился. Женщина в белом стояла спиной к нему на перекрёстке двух дорог. «Кто ты?!» – отчаянный крик разрезал тишину. Она оглянулась…
- Лиза?.. – не веря своим глазам, удивлённо произнёс Пётр.
Женщина в белом поспешила уйти.
- Лиза, Лиза!!! – бросился вдогонку Пётр, истошно крича ей вслед.
Он подбежал, сильно схватил её за запястье и резко развернул к себе.
- Что ты делаешь?! – испугалась она. – Отпусти сейчас же, мне больно!
- Прости, прости, прости… – в безумии шептал он. – Прости, прости меня…
Потеряв дар речи, Лиза наблюдала за происходящим.
- Как хорошо, что это ты! – не в силах совладать с переполнявшими его эмоциями не унимался Пётр. – А то я уже подумал… впрочем, какая разница, сейчас не об этом. Ты знаешь, я давно хотел тебе сказать… очень давно, но никак не решался. Да и случая, подходящего не было. Но надо, надо было это сделать раньше! Намного раньше! – его речь была сумбурной. Он говорил быстро, по-прежнему зачем-то оглядываясь назад. – Если бы я только мог всё вернуть! Тогда по-другому… Всё было бы по-другому! – рука привычно полезла в карман, где лежали спички и пачка папирос.
- Ты чем-то встревожен? – настороженно спросила Лиза.
Так и не прикурив, он нервно смял и выкинул уже приготовленную папиросу, а спичечный коробок снова сунул в карман:
- Не знаю… Сам не знаю, что со мной происходит… Наверное, просто нервы сдают… А в остальном всё хорошо. Хотя нет, не хорошо! Лиза, я должен сказать тебе что-то очень важное!
Испуганно, и одновременно с этим почему-то виновато, она посмотрела на теряющуюся в дымовой бездне дорогу: «Сейчас Степан вернётся, уходи!»
- Я уйду только после того, как всё скажу!
Лиза развернулась и уже хотела направиться прочь, но он снова схватил её за руку.
- Отпусти, а то я закричу!
Пётр разжал кисть: «Прошу, я прошу тебя, дай мне всего несколько минут, а потом я уйду, обещаю».
- …Хорошо… – немного подумав, ответила она и ещё раз посмотрела на дорогу. Никого…
- Правду люди говорят – только когда потеряешь человека, понимаешь, насколько он тебе дорог. – начал Пётр.
- Ты стал прислушиваться к тому, что говорят другие? – прищурив глаза, усмехнулась Лиза.
- Временами. – он пожал плечами и за натянутой в ответ улыбкой попытался спрятать сиюминутную растерянность.
- Очень странно…
- Я понял это ещё на вашей со Степаном свадьбе. – не обращая внимания на сарказм, продолжил Пётр. – Сначала, когда мы познакомились, я тебя всерьёз не воспринял, просто хотел позабавиться. А потом… Потом было слишком поздно... Ты знаешь, я давно хотел уехать отсюда. Оставить всё, порвать с прошлым и уехать навсегда! Но не могу этого сделать. Ты – вот кто держит меня. Ты – единственная причина моего пребывания здесь! Лиза… Лиза, брось его. Брось и будь со мной! Я заберу вас с Дашкой и втроём мы уедем отсюда! Уедем далеко, к морю. Вместе мы начнём новую, совершенно другую жизнь, я стану о вас заботиться, и вы не будете ни в чём нуждаться, у меня есть деньги. Много денег!!! – глаза бригадира безумно вспыхнули.
- Ну откуда у тебя деньги? – снова усмехнулась Лиза.
Услышав это, он дёрнулся, словно его укололи иголкой, и замолчал.
- Накопил… – наконец, после небольшой паузы произнёс Пётр. – Думаешь, я не вижу, как ты страдаешь? А как он обращается с тобой? И его всё время нет рядом. Он же причиняет тебе боль! Зачем?.. Зачем тебе всё это?
Ничего не ответив, она опустила грустные глаза.
- Пойми, ведь ты достойна лучшего! Я сделаю…
- Не сделаешь. – перебила Лиза и подняла глаза. – Больше всего страданий мы причиняем самым близким нам людям. Так было всегда, так устроен человек.
- Но… Так… Э-э… – хотел было возразить Пётр.
- Не пытайся меня остановить! – отступив, категорично заявила Лиза и быстрыми шагами устремилась в сторону своего дома, где её ждала дочка.
***
- Собирайся, пошли… – бабушка тяжело встала со скамейки и направилась к выходу из избы. В дверях она остановилась и, обернувшись, махнула рукой, призывая следовать за собой.
- Ну я не хочу!
- Уже пора! А впрочем, подожди… – бабушка подошла ближе и в её руке показались чёрные старые ножницы.
Лиза стояла напротив большого (в полный рост) зеркала и послушно наблюдала, как к босым ногам падают густые локоны её обрезанных волос.
- Вот теперь можно. – закончив, сказала старушка и снова направилась к выходу.
Лиза безвольно шла следом и крепко держала дочку за руку.
- Мам, куда мы? – испуганно спросила Даша, но её вопрос остался без ответа.
Лиза ступила на порог и, сомневаясь, обернулась. Взглядом, которым расстаются навсегда, она пронеслась по предметам в доме. Необъяснимая смертная тоска охватила её, а дыхание сделалось затруднённым, как если бы грудь стянули стальным обручем. Она захотела вернуться, но внезапно наткнулась на невидимую стену, преграждавшую путь назад.
- Я жду вас! – уже с улицы раздался настойчивый бабушкин голос.
Повинуясь, Лиза взяла дочку на руки и вышла из дома. Тут же налетел сильный ураганный ветер, подхватил, закружил и унёс их с собой.
- А-а-а-а!!! – закричала она и села на кровати.
- Ты чего?! – заспанными глазами Степан смотрел на жену не понимая, что происходит. – Ты чего кричишь?
Лиза потрогала рукой волосы и, убедившись, что они на месте, сделала облегчённый вдох. Всё тело её было покрыто испариной.
- Ничего… Просто дурной сон приснился. – она с тревогой бросила взгляд на детскую кроватку, где безмятежно спала дочка и, убедившись ещё раз, что это был просто сон, снова положила голову на подушку.
- Тогда спи давай, и больше не шуми. А то так всех соседей поднимешь. – прошептал Степан и перевернулся на другой бок.
Лиза же долго ворочалась, всё думая о давно усопшей бабушке, неожиданно явившейся ей во сне. До рассвета она так и не смогла заснуть…
Глава 4.
3 августа 1936 г.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто – слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне – прямая неизбежность –
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
- Послушайте! – Еще меня любите
За то, что я умру.
______________________________________
Марина Цветаева
Они стояли на пустынном диком пляже с белым песком. Было хорошо и спокойно. Совсем не ощущалось изнуряющей жары, досаждавшей последнее время. Дул освежающий ветерок и нагонял небольшие волны, накатывающие на берег с тихими всплесками. Дышалось легко и свободно, как может дышаться только после первой майской грозы… Отчетливо чувствовался запах дождя - такой чистый и свежий… Колька заворожённо смотрел, как ветерок раздувает легкое платьице босоногой девушки и как ласковые солнечные лучи путаются и искрятся в ее роскошных вьющихся волосах. Он достал из кармана маленькую подарочную коробочку, и протянул ее… Таинственно улыбаясь и не отводя взгляд, Катя смотрела на него в упор большими чёрными глазами. Колька смущенно помялся с ноги на ногу, а затем решил самостоятельно открыть коробочку. Откуда-то с небес доносилась божественная мелодия «Капли дождя», сочиненная неподражаемым Фредериком Шопеном. Звуки были настолько объёмны и совершенны по своей чистоте, словно за небесным роялем находился сам Великий композитор. Онемевшими пальцами Колька открыл крышку коробочки и…
Ту-у-ук… Ту-у-ук… – Разразились небеса, и Катя стала превращаться в дымку, пока не исчезла совсем. Не понимая, что происходит, с застывшей улыбкой на лице, Колька стоял на берегу реки и держал в руке открытую подарочную коробочку с играющим в лучах солнца обручальным колечком внутри. Вдруг, какая-то неведомая сила подхватила его, с невероятной скоростью протащила сквозь черный тоннель, напоминающий трубу, и бросила на кровать. Он приоткрыл заспанные глаза. Рассвет еще не наступил, и в доме было темно. «Ну надо же, такой сон не досмотрел!» – Пронеслось в голове. Находясь на грани между сном и бодрствованием, он отвернулся к стене, в надежде снова вернуться в мир грёз.
Тук-тук-тук. Колька, Колюха… – Раздался осторожный стук по стеклу, и кто-то позвал его тихим голосом.
Колька тут же приподнялся на кровати и тревожно уставился на окно.
Тук-тук-тук… - На этот раз звук был сильнее и настойчивее.
Ну кого там еще принесло в такое время?! – Подумал он и резко вскочил на ноги. Стоя по очереди то на одной, то на другой ноге и еле удерживая равновесие, надел штаны, после чего на цыпочках подкрался к закрытому окну.
- Колька, вставай! – Не унимался голос снаружи.
Заскрежетали шпингалеты. Едва Колька распахнул окно, как с улицы хлынул поток теплого воздуха с запахом гари. – О, дядь Вань, Вы чего? – Стараясь никого не разбудить, прошептал он.
- Чего-чего, собирайся давай!
- Куда собираться? – Не понимая, что происходит, паренек высунул голову в окошко и осмотрелся по сторонам, словно ожидая увидеть кого-нибудь еще, кроме пожилого машиниста.
- В Куршу отправляться надобно. – Тоже перешел на шепот Иван Фомич. – Давай поторапливайся, времени у нас в обрез.
Колька замер, явно что-то соображая. – А почему сейчас? Почему в такую рань? - Сильнее вдохнув курносым носом воздух, он отметил, что за ночь гари меньше не стало.
- Да потому! Сказано отправляться, значит отправляться! – Начал терять терпение машинист.
Паренек еще раз огляделся по сторонам и убрал голову назад. – Сейчас я. – Прошептал он, закрывая окно.
Снаружи тотчас вспыхнул огонёк, погас, а затем замелькала ярко-красная точка. «И так дышать нечем, а он еще курит» – подумал Колька, быстро надел форму и, схватив фуражку железнодорожника (предмет особой гордости), выскочил на улицу.
***
Увидев в окно прибывший к станции поезд, Лидия Петровна хлопнула дверью и ловко для своих лет и слегка плотного телосложения взобралась по крутой металлической лестнице в будку машиниста. Как всегда, на ней был одет строгий женский костюм из синего пиджака с такого цвета юбкой длины ниже колен, а также выглаженная без единой складочки белоснежная блузка. Тёмно-пепельные с проседью волосы традиционно были собраны в пучок и заколоты острой деревянной палочкой, внешне схожей с простым карандашом.
- Как, вы уже здесь? – удивлённо спросил машинист. Он не рассчитывал застать диспетчера в столь ранний час на рабочем месте.
- Я всегда здесь. А вот тебе чего не спится? – привычно не поздоровавшись и проигнорировав Кольку, спросила она.
- Нас за вами прислали.
Странный ответ внёс короткую паузу в диалог.
- И чем же обязана такому вниманию к моей скромной персоне? – насторожилась диспетчер.
- Я в смысле… Я это… – растерялся машинист.
- Фомич, ты хочешь разрушить моё сознание? Говори чётко и внятно!
- Извините, что не уточнил, но речь идёт обо всех жителях посёлка.
- Продолжай… – во взгляде диспетчера просквозило неподдельное любопытство.
- Велели посадить всех на поезд и доставить в Туму. Сказали срочно. Сказали вещей никаких с собой не брать, только докУменты. – машинист говорил медленно, тщательно подбирая слова. Сейчас он находился, что называется, между двух огней, поэтому боялся что-либо упустить, или наоборот – сболтнуть лишнего.
Вот теперь ей стало понятным, почему состав прибыл раньше положенного времени, да ещё и с двукратно увеличенным количеством пассажирских вагонов в сцепке, вопреки ожиданиям. Однако!
- Да что ты говоришь?! И кто же тебе всё это сказал?
- Товарищ Обершмухлер! – быстро ответил тот.
- Кто-кто? – услышав фамилию, диспетчер поморщилась, как будто только что надкусила кислый лимон.
- Цезарий Иоси-сифич. – машинист запнулся, запутавшись в отчестве, но тут же поправился, чётко чеканя по буквам и слогам: «И-о-си-фо-вич… Обершмухлер!»
- Так-так… А почему ваш товарищ Обершмухлер, – диспетчер сделала акцент на фамилию, – считает, что мы должны его послушать, всё здесь бросить и непременнейшим образом срочно уехать?
- Так ведь леса горят… Не приведи чего случится – вон как дымом пахнет!
- А у вас в Туме, стало быть, не пахнет. У вас в Туме дыма нет?!
- Есть… – тихо ответил машинист, чувствуя на себя прожигающий взгляд диспетчера.
- Ну а раз так, почему же тогда ваш товарищ Обершмухлер не перевезёт всё население Тумы наоборот к нам? Переждать, так сказать. А?.. – с показательным превосходством спросила она. – Или он считает, что в отличие от нас, вам, ровным счётом, ничего не угрожает?
На этот вопрос у пожилого машиниста ответа не было… Рядом с ним, вытянувшись в струнку как выпь в камышах, притаился Колька.
Между Лидией Петровной и товарищем Обершмухлером имели место далеко не дружественные взаимоотношения, если можно так выразиться. «Железная баба» была прямолинейна, последовательна и обладала твёрдым, непреклонным характером, а вот Цезарий Иосифович напротив – отличался особой хитростью и изворотливостью, однако тщательно пытался скрывать всё это под маской этакого простачка. Совершенно… ну совершенно разные люди! Правда, было нечто общее, что объединяло их. А именно – жажда власти. И ради этого, ради этой самой жажды, каждый из них всячески старался доказать свою полезность и преданность коммунистической партии. Но только по-своему… Оба, рассчитывая на скорое повышение в должности и продвижение по партийной лестнице, они остро чувствовали конкуренцию со стороны друг друга, и терпеливо ждали любого просчёта конкурента. «Вот для Обершмухлера и подходящий случай представился, – подумала Лидия Петровна. – Надеется, что я запаникую, брошу народное добро и поставлю под угрозу выполнение плана лесозаготовки. Вот ведь, старый плут! А впрочем, что ещё можно ожидать от человека с такой фамилией?!» Рассуждая сама с собою, она вдруг вспомнила и представила постоянно засаленные волосы и вечно улыбающиеся глазки (не глаза, а именно маленькие, хитрые глазки) своего соперника, отчего в очередной раз, но только теперь брезгливо, поморщилась… «Ну да ладно, это мы ещё посмотрим, кто кого!» – приняв твёрдое решение как поступить дальше, «Железная баба» хищно улыбнулась.
- На всякий случай, разрешите вывезти хотя бы женщин и детей? – наконец-то подал голос машинист.
Диспетчер тяжело вздохнула:
- Я смотрю, ты так ничего и не понял… Неудивительно… Видеть перспективу – это отличительная черта руководителя. Ну что ж, объясню тебе на конкретном примере. Чего ждём? Полный вперёд! – грубо бросила она машинисту.
***
Сойдя с паровоза, твердой уверенной походкой Лидия Петровна направилась к уложенным в огромные штабеля бревнам. За ней, ссутулив плечи, плелся машинист поезда.
- Вот скажи мне, Фомич, что это такое? – Положив руку на комель* и при этом, явно издеваясь, обратилась она к пожилому человеку.
Машинист растеряно молчал, пытаясь найти подвох в вопросе.
- Ну и?.. – Переспросила она, не услышав ответа.
- Это бревно… - Неуверенно произнес тот.
- Фомич, бревно – это ты!!! А это, - диспетчер сделала рукой размашистое движение по воздуху, обозначая штабеля на погрузочной площадке, - это все - народное добро!!! Тогда ответь мне еще на один вопрос, - не успокаивалась «железная баба», - у него ноги есть? – Она похлопала ладонью по свежему срезу ствола с узором годичных колец.
- Нет. – Сразу проявил сообразительность Иван Фомич.
- Правильно, нет! А это значит, что случись чего, то все это добро никуда отсюда не уйдет и не убежит! А вот у тебя есть ноги?
Машинист рефлекторно посмотрел вниз, как будто сейчас не был уверен, есть у него ноги или нет. – У меня есть. – Смущенно ответил он.
- И снова правильно! – Ехидно улыбалась диспетчер. – Тогда выходит что ты, впрочем, как и все остальные, сможешь в случае чего на своих двоих покинуть зону опасности. А вот это все, - и она снова указала рукой на штабеля, – это все, повторюсь, никуда отсюда само не уйдет, если только мы сами его не погрузим и не вывезем. Так что, если ты и твой товарищ Обершмухлер, - на сей раз данную фамилию она произнесла с особым пренебрежением, - будете сеять панику – пойдете под суд, оба!!! Я думаю, ты меня понял…
Пожилой мужчина стоял и часто моргал глазами: так чувствует себя нашкодивший мальчишка, которого отчитывает строгая учительница.
*Комель – толстый нижний конец бревна.
***
Чайная чашка выпала из рук и упала на пол, со звоном разлетевшись на осколки. На кухню выбежали мама и заспанная Иришка. Катя нервно собирала белые фарфоровые кусочки в ладонь.
- Ты чего посуду бьёшь в такую рань?
- Мам, прости меня, я случайно… Просто хотело сервиз протереть, а она выпала.
- Любимый мамин сервиз! – По-детски нахмурив брови, маленькая Иришка смотрела на старшую сестру.
- Дай посмотрю, не поранилась? – Мама подошла ближе к дочери.
Катя отрицательно помотала головой.
- Что-то случилось? – Взволнованно спросила мама, заметив, что дочь находится в подавленном состоянии.
- Просто сон дурной приснился, и больше ничего… – Не поднимая головы, расстроено ответила Катя, продолжая собирать осколки.
- Иришка, ступай в кровать.
- Я не хочу в кровать, я уже выспалась! – Насупившись, произнесла девочка.
- Иди в комнату! – Строгим голосом повторила мама и Иришка, шлёпая босыми ногами по полу, выбежала из кухни.
- Мам, ну правда, всего лишь сон. – Катя сразу попыталась пресечь все дальнейшие расспросы матери, которая и раньше проявляла чрезмерную родительскую опеку, а после потери мужа и сына, всё больше напоминала наседку, старавшуюся контролировать каждый шаг дочерей. – А ещё жаль сервиз, теперь он неполный… – С сожалением добавила она.
Мама ласково улыбнулась: «Ты сама сказала, что это всего лишь сон – оттого не стоит беспокоиться. А сервиз… Из-за сервиза не расстраивайся, – пусть эта разбитая чашка будет самой большой потерей в твоей жизни».
Катя высыпала осколки в мусорное ведро и прижалась к матери, крепко обняв её.
- Ты вся дрожишь… Ну перестань уже, все будет хорошо! Все будет хорошо... – Повторяла мама.
***
Просека.
Время близилось к обеду. Раскалённым огненным шаром солнце снова висело в небе, посылая на землю обжигающие лучи. Восточный порывистый ветер, явившийся поутру, практически полностью рассеял и унёс с собой дым, окутавший лесной посёлок с прошлого вечера, но, несмотря на это, в воздухе по-прежнему чувствовался запах гари. Казалось, этим запахом успело пропитаться всё: волосы, кожа, одежда.
Степан встряхнул фляжку, проверяя, осталась ли в ней вода, и лишь смочил пересохшие губы:
– Держи, последняя. – Протянул он флягу стоявшему поблизости молодому пареньку из своей бригады по имени Кирилл.
- Спасибо! – Поблагодарил тот и двумя глотками жадно допил всё. – Я сбегаю за водой?
- Давай. – Согласился Степан.
Прихватив с собой ещё несколько пустых фляг, Кирилл направился в посёлок до ближайшего колодца. Едва он скрылся из вида, как очередной порыв ветра с силой взъерошил и раскачал верхушки деревьев: зашумела беспокойная хвоя, заскрипели мачтовые стволы.
Степан покосился на Тантала. Задравши голову кверху, тот бегал глазами по растревоженным кронам: «Нехорошо всё это. Очень нехорошо» – верно почуяв на себе взгляд, поделился опасениями он.
Где-то прокричала испуганная птица.
- Согласен, – понимая, о чём идёт речь, поддержал старшего товарища Степан, – а что поделаешь...
Правилами техники безопасности категорически запрещалось осуществлять вырубку деревьев при сильном ветре. Данный запрет, что называется, написан кровью и всегда подлежал обязательному исполнению, но только не в этот раз. Сейчас на кон были поставлены жизни, здоровье и благополучие жителей целого посёлка. Это понимали все. Понимали, и шли на обоснованный риск.
Пятиминутный перекур… Степан сидел на земле и отрешённо смотрел в небо. От тяжёлой физической работы и изнуряющей жары в организме поселилось чувство хронической усталости с постоянно одолевающим желанием пить. Куда-то летели птицы. То стайками, то в одиночку, но всегда в одном направлении. «Странно, – подумал Степан, – куда они все? Впрочем, если летят – значит им так надо, значит им там лучше…». Веки налились тяжестью. Он прислонился спиной к дереву, закрыл глаза и сразу же почувствовал, как сон стал одолевать им…
Со стороны посёлка послышался стремительно приближающийся топот ног и хруст сучьев. Кто-то явно спешил сюда.
- Т-т-там… Там! – Заикался взволнованный голос.
Степан тяжело открыл глаза. С бледным, испуганным лицом, задыхаясь от бега, напротив стоял Кирилл, при виде которого сонливость сняло как рукой.
- Что случилось?! – Тревожно спросил Степан. Сердце в груди замерло и вихрь дурных мыслей пронёсся в его голове.
- Там туча! Большая тёмная туча!
- Где там?
- Там, вдалеке! Над лесом висит! Вдалеке! – Взбудоражено повторял Кирилл, тыча указательным пальцем в направлении, откуда только что вернулся.
- Вот и хорошо, значит к дождю. – Успокоился Степан.
- Ну она другая. Не такая… Она не с неба! – Сбивчиво пытался объяснить паренёк.
- Подожди-подожди, – вмешался в разговор Тантал, который примостился поблизости в тенёчке и всё слышал, – какая ты говоришь туча?
- Большая, тёмная, от земли идёт! – Округлил глаза Кирилл.
Тантал вскочил с места, и, вытянув шею, устремил взгляд поверх деревьев.
- Да нет, отсюда её не видно! – Размахивал руками паренёк. – Говорю же, там она, за лесом! – И указательным пальцем снова ткнул в направлении посёлка. – Побежали, я покажу!
И действительно, с противоположной стороны посёлка, где-то далеко над лесом, растянулась большая туча неестественной формы и цвета.
- Ну вот, смотрите! Я же вам говорил. Смотрите!
- Пожар?.. – Вполголоса выдавил из себя Степан единственное слово.
- Он самый… Причём, очень большой. Подобное я уже однажды видел… – Вдумчиво произнёс Тантал и заметил, как у стоявшего между ними Кирилла от изумления приоткрылся рот.
- Сколько у нас есть времени? – Живо спросил Степан. Теперь голос его был предельно решительным.
- Не знаю, но думаю, счёт идёт на часы. А при попутном ветре – значительно меньше.
- Тогда что нам остаётся?
- Ты всё правильно подметил – остаётся. Нам остаётся убираться отсюда как можно дальше, и при этом очень быстро!
- А если…
- Не успеем. – Прочитав мысли, перебил товарища Тантал.
- А поезд? Что с поездом?! Он ещё здесь, или уже ушёл? – Спохватился Степан.
- Должен быть здесь… – Неуверенно ответил Тантал.
- Значит, не будем терять времени! – Быстро принял решение Степан и обратился к Кириллу: «Вот что, Кирюха, беги на погрузку и скажи, чтобы как можно быстрее..., впрочем, нет, чтобы прямо сейчас подавали состав к перрону! Всё понял?! Поспеши!».
- Поезд – это конечно хорошо, вот только для всех его не хватит… – Провожая взглядом быстро удаляющуюся Кирюхину спину, рассуждал Тантал.
- Лично я остаюсь!
- А как же?..
- Если ты про Лизу с Дашей, то их отправлю поездом. – Не дожидаясь продолжения вопроса, ответил Степан. – Но свой дом я не брошу!
- Думаю, у тебя будет большая компания. – Прищурил глаза Тантал.
- Возможно. А теперь нам нужно разделиться и предупредить всех остальных!
***
- Идиот! – Негромко выругалась диспетчер. – Какой ещё пожар?!
- Ну так за деревьями ничего и не видно… – Потупив глаза в землю, неуклюже пытался оправдаться Кирилл.
- Предлагаешь мне залезть на дерево и оттуда посмотреть? Нашёл белочку. Идиот. Полный идиот! – Повысив голос, и уже не стесняясь в выражениях, ругалась «железная баба».
- Но ведь…
- Уйди. – Перебила диспетчер. – По-хорошему тебя прошу, уйди; не делай мне нервы! Ну чего встали? – Быстро переключилась она на грузчиков, подслушивающих разговор, и по той самой причине прекративших работать.
Не дожидаясь дальнейших «деликатных» разъяснений, рабочие вновь приступили к своим обязанностям. Каким-то шестым чувством Пётр ощутил неладное и вполголоса обратился к находившемся поблизости подчиненным:
- Меня слушайте: сейчас быстро всё грузим и рвём в посёлок!
***
На кровати лежал большой открытый чемодан коричневого цвета. Как в бездонную дыру беспорядочным образом в него были накиданы: платья, юбки, платки, детские сарафанчики и сандалики, пара женских летних туфелек, а в самом низу – интимные атрибуты дамского гардероба и даже флакон модных духов. В распахнутое окно с улицы доносились чьи-то голоса, сливающиеся в единый неразборчивый гомон. Выхватив из шкафа мужские брюки и белую рубашку, Лиза бросилась к чемодану.
- Подожди, – перехватил жену на полпути Степан, подвёл и спокойно усадил на кровать, – присядь…
Лиза послушно села. Не выпуская из рук одежду мужа, удивлённым, ничего не понимающим взглядом, она смотрела на него в упор.
- Оставь это… – Степан медленно взял из рук жены брюки с рубашкой и отложил в сторону, а сам сел рядом. – Я не смогу поехать с вами.
- Что?! – Округлила глаза Лиза.
- Вы поедете без меня. – Твёрдо произнёс Степан. – Я остаюсь здесь.
Со своей детской кроватки за всем происходящим молча наблюдала Даша. Сейчас на её глазах творилось нечто совершенно невообразимое – такой привычный и ещё совсем недавно такой радужный, безоблачный мир вдруг резко изменился. Изменился настолько, что, казалось бы, даже самое изощрённое детское воображение не могло явить ничего подобного!
- Как?.. Как это? Я не понимаю! – Затрясла головой Лиза. – Объясни мне что происходит, я не понимаю!
Не склонная по природе своей к истерии, в данную минуту она была готова сорваться и расплакаться навзрыд, словно сумасшедшая. Очевидно, сказались накопившиеся за долгое время переживания. Почувствовав это, Степан притянул Лизу к себе и крепко обнял, прижав её лицо к своей щеке. Тут же он ощутил, как тёплый ручеек пробежал по его шее.
- Так надо… – Шептал он, прижимая жену к себе. – Так надо, я решил.
- Ты решил? – Лиза резко вырвалась и вскочила на ноги. – Ты решил?! – Закричала она, растирая руками влажные от слёз глаза.
Даша схватила одеяло и накрылась им с головой. Никогда до этого она не видела мать в подобном состоянии.
- Почему ты?! – Кричала Лиза. – Почему ты думаешь, что всё решать можешь только ты один, единолично? А я? А твоя дочь?.. Или для тебя нас нет? Мы для тебя пустое место?
Степан прикрыл лицо ладонями и тяжело выдохнул.
- Я права, да? Я права?
- Золотце моё, пойми… – Попытался успокоить жену Степан.
- Что я должна понять? – Наступала Лиза. Даже прозвучавшее сейчас ласковое обращение «золотце», которое она уже давно не слышала в свой адрес от мужа, не оказало никакого успокаивающего эффекта. – Что есть ты, а есть все остальные? Это я уже поняла, давно поняла! Ах, как же ты изменился!.. – Последняя фраза была брошена ею с нескрываемым пренебрежением и разочарованием.
- Замолчи! – Леденящим, загробным голосом произнёс Степан. – Сядь на место!
От столь резко поменявшегося обращения Лиза впала в ступор и вновь послушно села на кровать, на то же самое место.
- Ты знаешь, нам с тобой о многом надо поговорить. – Теперь его голос снова был обычным и спокойным. – И сделать это следовало давно… В одном ты права – я действительно изменился. Я уже не тот романтичный юнец, что восемь лет назад. Время меняет многое, меняет оно и людей. Может быть в чём-то я и стал хуже, признаюсь… Но ничто на свете, на всём этом грешном свете не заменит мне вас. Никто и ничто не дорого мне так, как вы с дочкой! Слышишь? Вы всё, что есть у меня в этом мире… Вы для меня и есть весь этот мир!!!
Увлечённая речью отца, Даша скинула одеяло.
- Много чего ещё я хотел бы сказать, думаю ты тоже… Но потом… Всё это будет потом… Впереди нас ждёт целая жизнь! – Продолжал говорить Степан. – А сейчас надо спешить, скоро подойдёт поезд и времени остаётся совсем мало. Собирайтесь…
Притаив дыхание, с выражением лица, на котором отображалась целая гамма чувств, начиная от полного потрясения от услышанного до желания плакать и одновременно с тем смеяться от счастья, Лиза смотрела на мужа.
- Золотце моё, надо спешить! Надо спешить… – Повторяя, торопил Степан.
- Я, я… Мы без тебя никуда не поедем. – Прошептала Лиза.
Степан резко поднялся с кровати и с трудом закрыл распухший от вещей чемодан. – Поезд доставит вас в Туму, а оттуда вы доберётесь до Рязани. В Рязани остановитесь у твоей тёти, она будет только рада. Этих вещей на первое время должно хватить, – и, оценив всю полноту чемодана, добавил, – определённо хватит.
- А ты? Как же ты?.. – Сдавленным голосом спросила Лиза.
- Я приеду за вами, но только чуть позже. – В мгновение ока он достал из глубины шкафа берестяную шкатулку, вытащил оттуда все накопленные незначительные семейные сбережения и вложил сложенные пополам банкноты в руку жены. – Спрячь!
- Почему мы не можем поехать все вместе? – Недоумевала Лиза. Она до сих пор находилась в некоем трансе.
Степан обратил внимание, что шум на улице значительно утих, вернее он переместился в сторону железнодорожной станции. А это означало только одно – медлить больше нельзя!!!
- Поверь, ничего страшного не случится, просто кто-то должен остаться здесь и присмотреть за посёлком, присмотреть за нашим домом. – С этими словами он взял чемодан, протянул руку дочери и, грустно улыбнувшись, добавил: «Вы даже не успеете соскучиться, как я приеду за вами».
Даша схватила свою куклу и взяла за руку отца. Уже стоя в дверях и держась за руки, они обернулись. – Мы ждём тебя… – Позвал жену Степан.
Как в страшном сне Лиза встала с кровати и, повинуясь чужой воле, направилась за мужем и дочкой.
***
Когда гружёный лесом состав подходил к станции «Курша-2», небольшой перрон был наполнен людьми. С чемоданами, корзинами, объёмными мешками за спиной, набитыми нажитым добром, многие с маленькими детьми на руках, а кое-кто и с домашними животными в придачу – жители посёлка ожидали прибытия поезда. Каждую секунду на станцию стекались всё новые и новые люди, задержавшиеся в своих домах, чтобы собрать и унести всё, что только можно было взять с собой. Заметив приближение поезда, в страхе, что места на нём хватит не всем, задние ряды стали сильнее давить на впередистоящих, те в свою очередь напирали на тех, кто находился перед ними, и вот уже передние ряды были вытеснены вплотную к рельсам. Мужская брань, женские крики и плач детей заглушали надрывно-протяжные гудки паровоза. Власть над толпой взял самый сильный, первобытный инстинкт – инстинкт самосохранения.
- Куда?.. Куда прёте?! – потеряв обычно присущее ему спокойствие, перешёл на крик машинист, глупо полагая, что его услышат. – Давай назад! Подавит всех, вашу мать!
Паровоз подал очередной длинный гудок, предупреждающий о том, что необходимо освободить путь, но сделать это уже не представлялось возможным – под натиском толпы людей выбрасывало на рельсы. Казалось, вот-вот и перед поездом образуется большая куча из копошащихся человеческих тел.
- Дядь Вань, тормози, они не уйдут!!! – выпучив глаза, заорал Колька, стараясь перекричать гудок паровоза. От ужаса ему померещилось, будто волосы на голове встали дыбом и приподняли надвинутую на глаза фуражку.
Раскалённая рука машиниста «плавила» стальную ручку крана, установленного в положение «экстренное торможение». «Старый мерен» взбрыкнул, дёрнулся, после чего нагруженный состав с противным металлическим скрежетом потащило по рельсам. Колька потерял равновесие и повалился на пол, больно ударившись обо что-то головой.
- Стой… Стой родной… – одержимо шептал себе под нос Иван Фомич, глядя, как многотонную массу металла тащит прямиком на людей. Складывалось ощущение, что он пытается загипнотизировать неуправляемого монстра.
Колька шустро вскочил на ноги, в состоянии шока не замечая, что получил рассечение, и кровь тонкой струйкой стекает по виску и щеке: «Тормози… Тормози!» – повторял он пересохшими губами.
Наконец, прекратив злобный скрежет, состав замер в нескольких десятках метров от беспомощно распластанных на рельсах людях. Колька облегчённо выдохнул и плавно опустился на корточки. Только сейчас он заметил, что у него течёт кровь.
Лидия Петровна посмотрела на машиниста, лицо которого было покрыто крупными каплями пота.
- Кажись, получилось… – не веря до конца, произнёс тот.
- Что происходит, Фомич? – в недоумении обратилась она к машинисту, сама понимая, что вряд ли он ответит на её вопрос.
Машинист растеряно пожал плечами. Диспетчер перевела взгляд на толпу впереди, ожидая беспорядочного штурма поезда. Но этого не происходило. Более того, крики совершенно неожиданно прекратились. И только старый паровоз тяжело пыхтел, напоминая остановленного на скаку загнанного коня. Что-то непонятное и пугающее было в этой тишине, а на лицах людей застыла маска леденящего душу страха. Их испуганные взоры были направлены в сторону, откуда только что прибыл поезд. Лидия Петровна протиснулась за спиной машиниста и, высунувшись наружу из будки паровоза, с опаской посмотрела назад…
Поглощающая верхушки деревьев огненная шапка, напоминающая собой огромную жёлтую корону из-за вырывавшихся высоко вверх языков пламени, отплясывающих на фоне клубов чёрного дыма, подбиралась к тупику станции, где её ждали тысячи кубов заготовленного, но так и не вывезенного леса. Из груди диспетчера вырвался стон. Всё было кончено… Мысли одна за другой со скоростью света проносились в её голове. Вот-вот, и народное добро сгинет в огне, превратившись в пепел и дым. А потом пожар быстро придёт сюда… Беспощадный, ненасытный, уничтожающий всё на своём пути… А люди? Как же люди? Оставаться здесь – сродни самоубийству. Значит, людей надо срочно увозить! Надо, но всех не увезти – на поезд физически столько не поместится. Разгрузить платформы, бросив и это добро погибать в огне, лишь бы попытаться спасти как можно больше жизней? Это выход! Вот только на разгрузку совсем нет времени! Не успеть… Не успеть!!! Теперь уже предельно ясно – без жертв не обойтись. Но ведь никто не ожидал появления фронта пожара так внезапно, и к тому же совсем с другого направления! Да, безусловно, невозможно отрицать тот факт, что уже к моменту окончания погрузочных работ стали поступать очевидные тревожные сигналы в виде обострившегося запаха гари и, где-то вдалеке, подкрашенного дымом неба. И что из того?! Ведь днём ранее всё это также имело место быть!.. И тут ей вспомнились услышанные утром, ставшие пророческими, слова пожилого машиниста: «На всякий случай, разрешите вывезти хотя бы женщин и детей!». «Позвольте, но...» – бесконечный поток мыслей в голове хаотично искал любого, пусть даже самого ничтожного, оправдания. А впрочем, какой в этом смысл?.. Суть одна – теперь во всём обвинят её. Как официальный представитель власти в посёлке не смогла должным образом сориентироваться в ситуации и предпринять меры по своевременному вывозу заготовленного леса – а надо было вывозить и днём, и ночью; кроме того, проигнорировала поступившее указание и не организовала заблаговременную эвакуацию населения. Таким образом, своей преступной халатностью… Да-да, именно ПРЕСТУПНОЙ, допустила гибель государственного имущества и людей! «Всё так и есть… А посему не может быть никакого оправдания!» – поток мыслей в голове прекратился, как неожиданно останавливаются механические часы. Оставалось только сделать выбор: бегство сейчас, а дальше неминуемый скоротечный суд с получением клейма «враг народа» и очевидной перспективой назначения самой суровой меры наказания, либо остаться здесь и принять заслуженную смерть.
Глядя на бледное лицо диспетчера, машинист инстинктивно высунул голову в окно и посмотрел назад. Как ошпаренный кипятком, от увиденного он тут же снова втянулся в будку паровоза.
- Иван Фомич, срочно увози людей, на тебя вся надежда. – тихим, несвойственным для неё голосом сказала Лидия Петровна, впервые назвав машиниста по имени-отчеству. – А я… Моё место здесь. Прощай… – для себя она приняла решение.
Машинист вопросительно поднял брови, уставившись на диспетчера. От прежней «железной бабы» не осталось и следа. Уверенность, твёрдость, решимость, напор – все эти качества в одно мгновение куда-то испарились, и сейчас она больше напоминала студентку, провалившую важный экзамен.
- Отчего же так? – с трудом выдавил из себя Иван Фомич. Возникшие от волнения спазмы в голосовом аппарате не дали ему больше произнести ни слова.
Колька сидел на корточках и вытирал рукавом кровь с лица. Не понимая, что происходит, он переводил взгляд с испуганного машиниста на диспетчера, и обратно.
- Мне этого не простят. Сейчас даже детей не прощают*… – растерянно произнесла Лидия Петровна и с отсутствующим взглядом покинула будку паровоза.
* Документ №1. ПОСТАНОВЛЕНИЕ ЦИК и СНК СССР от 7 апреля 1935 года «О МЕРАХ БОРЬБЫ С ПРЕСТУПНОСТЬЮ СРЕДИ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ».
Постановление опубликовано в газете «Известия ЦИК СССР и ВЦИК» от 8 апреля 1935 года. Ниже приводится фрагмент текста Постановления:
«В целях быстрейшей ликвидации преступности среди несовершеннолетних Центральный Исполнительный Комитет и Совет Народных Комиссаров Союза ССР постановляют:
1. Несовершеннолетних, начиная с 12-летнего возраста, уличённых в совершении краж, в причинении насилия, телесных повреждений, увечий, в убийстве или в попытках к убийству, привлекать к уголовному суду с применением всех мер уголовного наказания».
Документ №2. Циркуляр Прокуратуры СССР и Верховного Суда СССР прокурорам и председателям судов о порядке применения высшей меры наказания к несовершеннолетним.
20 апреля 1935 г.
Совершенно секретно
Всем прокурорам союзных республик, краевым, областным, военным, транспортным, железнодорожным прокурорам, прокурорам водных бассейнов; прокурорам спецколлегий; прокурору г. Москвы. Всем председателям верховных судов, краевых, областных судов, военных трибуналов, линейных судов; судов водных бассейнов; председателям спецколлегий краевых, областных и верховных судов, председателю Московского городского суда.
Ввиду поступающих запросов, в связи с Постановлением ЦИК и СНК СССР от 7 апреля с.г. "О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних", разъясняем:
1. К числу мер уголовного наказания, предусмотренных ст. 1 указанного Постановления, относится также и высшая мера уголовного наказания (расстрел).
Прокурор Союза ССР Вышинский
Председатель Верховного суда СССР Винокуров
***
- Все на поезд!!! – закричал Степан.
Толпа вышла из оцепенения и лавиной хлынула к поезду. Справедливо опасаясь, что в этом безумном потоке он может потерять дочь, или её попросту затопчут сотни ног, Степан передал чемодан жене, а сам схватил Дашу на руки и бросился к ещё свободным пассажирским вагонам. С испуганными глазами девочка прижалась к отцу и крепко обхватила его за шею. В правой ручонке она сжимала свою любимую игрушку – самодельную тряпочную куклу.
Лиза бежала следом за Степаном. Укрывшись за его широкой спиной, одной рукой она мёртвой хваткой вцепилась в одежду мужа, дабы не отстать и не быть оттеснённой плотным потоком, а в другой руке тащила наспех собранный чемодан, который то и дело больно ударял её по ногам своими жёсткими рёбрами. Со всех сторон тоже бежали люди. Огромная живая масса! Разглядеть лиц в этом, как бурная горная река потоке, было невозможно – лица постоянно сменялись. Одних затирали, лишая возможности свободно передвигаться, и они отставали. Другие выбрасывали на ходу излишнюю кладь и вырывались вперёд, в надежде быстрее всех добежать до спасительного поезда. Кто-то спотыкался и падал… Тогда шансов остаться невредимым у бедняги сохранялось мало: переломают, затопчут ногами… Позади себя толпа оставляла разбросанные на земле теперь уже ничейные вещи: корзины, раздутые от внутреннего содержимого мешки, выпотрошенную из чемоданов одежду, потерянную в суматохе обувь, разбитую столовую посуду, и даже самовар!
«Лишь бы не упасть, лишь бы не упасть…» – повторяла про себя Лиза. Она беспомощно смотрела в испуганные глаза дочери, не в силах ничего поделать с происходящим. До паровоза им оставалось совсем немного, но у вагонов уже образовалась давка. Люди толкали и теснили друг друга, кричали и ругались, – только бы занять свободные места. Где-то завязалась драка. Жителей лесного посёлка как будто подменили. Повсюду царили паника и хаос.
***
В одно мгновение вся жизнь перевернулась как песочные часы. Налаженный быт, положение в обществе, амбициозные планы на будущее – всё это ещё каких-нибудь десять минут назад воспринималось как нечто обыденное, постоянное… Нет, то что происходило сейчас – этого просто не могло быть! Этого не существует!!! Это могло случиться с кем угодно и где угодно, но только не с ней и только не здесь!!! Сколько раз она читала в свежих выпусках газет сухие статьи про громкие уголовные дела, суды, расстрелы, чьи-то изломанные судьбы, но всё это воспринималось как нечто далёкое, то, что касается других, кого угодно, но только не её! В висках пульсировало и больно отдавало в затылок. Словно в страшном сне, диспетчер пробиралась сквозь нахлынувшую толпу. В ушах стоял непонятный странный звон, а всё происходящее вокруг напоминало немое кино с замедленной съёмкой. Она смотрела на бледные, перекошенные страхом лица людей, которые широко открывали рты и сейчас были похожи на выброшенных на сушу рыб. Но ни криков из толпы, ни каких-либо других звуков, кроме этого странного звона в ушах, диспетчер не слышала. Не обращая внимания на давку, подобно ледоколу она медленно продвигалась против течения, дальше и дальше. Ещё несколько шагов, – и толпа оказалась позади… С наспех собранными вещами навстречу всё ещё бежали зазевавшиеся жители посёлка. Вот, с патефоном в руках, спешит заведующий клубом. Как в смешном чёрно-белом кино с Чарли Чаплином, завклубом спотыкается и падает на патефон. На землю тут же сыплются конверты с грампластинками. Стоя на коленях, он пытается их спасти и широко разводит руки в стороны, огораживая место перед собой. Чей-то грязный рабочий сапог выныривает у него из-за спины и с хрустом наступает на одну из пластинок. Ругаясь, завклубом хватает картонный конверт с отпечатком подошвы сапога, а из него наружу высыпаются чёрные осколки. Трясущимися руками он начинает собирать их и нервно укладывает снова в конверт... Безучастно диспетчер проходит мимо… Вот валяется бесхозный чемодан… Вот ещё один, только открытый. А вот – совершенно новенький самовар. Рядом с ним ботинок, странно, но почему-то один… В глаза бросилась лежащая на земле, перепачканная в пыли детская тряпочная кукла в красном платье: знакомая вещица – равнодушно промелькнуло в голове.
Подойдя к зданию станции, диспетчер оглянулась назад: «Ну вот и всё…» – прошептали губы. На мгновение задержавшись у входа, она зашла внутрь и закрыла за собой дверь. Навсегда…
***
А тем временем, с южной стороны по верхушкам деревьев всё ближе и ближе подбиралась огненная корона. Сменивший направление ветер гнал её прямиком на посёлок. Огромное чёрное облако дыма от лесного пожара поднималось высоко вверх и застилало собой небо. Солнечные лучи уже не пробивались сквозь эту густую непроницаемую пелену. Несмотря на светлое время суток, вокруг неожиданно темнеет… Слышен нарастающий гул. Ветер усиливается. Его порывы поднимают пыль с песком и разносят над землёй. Вся эта взвесь бьёт по глазам. Сбивается дыхание. От танцующих над лесом языков пламени, огромное чудовищное облако озаряется красным цветом. Гул становится ближе. И хотя огонь ещё не добрался до посёлка, но уже явственно ощущается его жар, похожий на дыхание голодного дикого зверя. От него не убежать… С каждой минутой дым всё интенсивнее. И этот удушливый запах – предвестник беды, окончательно превращает людей в безумцев, где каждый сам за себя, а вопрос жизни и смерти уже не кажется чем-то отдалённым и расплывчатым. Нет, сейчас он приобрёл конкретный смысл: остаться здесь и погибнуть в огне, либо спастись, заняв место на поезде. Поезд – вот он единственный шанс выжить!
У вагонов страшная давка. Каждый хочет урвать свой счастливый билет – пропуск в жизнь. Урвать, несмотря ни на что, любой ценой!
- А-а-а-а-а!!! Что вы делаете, люди?! Опомнитесь! – неистово закричала молодая женщина с плачущим грудным ребёнком на руках. – А-а-а-а-а!!! – снова прорезал шум толпы её страшный крик. Крик отчаяния и бессилия.
Неожиданно стало тише… Даже в самой критической ситуации человек может сохранить лицо и остаться человеком… Но как же порой хочется махнуть рукой на всё и превратиться в «существо». Переступить через себя, переступить через других. Сломаться. Пойти по головам, лишь бы уцелеть, лишь бы спасти свою шкуру. Ухватить… ухватить у жизни ещё несколько десятков лет. Или просто несколько лет. А может и того меньше – месяцев, дней… И ведь понимаешь, что человек смертен и всё равно ЭТО случится. Но только ЭТО случится потом, а не сейчас. А сейчас – главное выжить! Выжить, и дальше непременно обо всём забыть, снова превратившись в человека. Вроде, как ничего и не было. Просто взять и начать всё заново. Если надо – уехать. Уехать туда, где тебя никто не знает. Завести новых друзей, может даже – семью. По утрам встречать рассвет и согреваться первыми солнечными лучами. За обедом наслаждаться вкусными блюдами и баловать себя на десерт прекрасным вином. А вечером надеть строгий дорогой костюм и пройтись… В ресторан ли, театр, или просто по улице – да неважно куда, главное пройтись! Ведь можно? Наверное, можно… Жизнь то продолжается! Но вот только где-то под этим дорогим костюмом, облекающим бренную плоть, будет скрываться то самое мерзкое «существо», ставшее уже неотъемлемым, потаённым спутником. Порой может даже казаться, что его и нет. Ушло насовсем. Пропало... А может, его вовсе и не было на самом деле?.. Ну конечно же не было! Всё это лишь плод больного воображения и расшатавшейся психики… Одна беда – временами, особенно в моменты одиночества или бессонные ночи, это «существо» возвращается из ниоткуда. Выбирается наружу. Начинает терзать. И тогда понимаешь, что никуда оно не ушло и не уйдёт, а будет сопровождать вас всю оставшуюся жизнь. Пока не настанет ЭТО… А до того – у каждого есть выбор: остаться человеком до конца, или подселить к себе «существо».
- Внимание!!! В вагоны проходят только женщины с маленькими детьми и пожилые люди! Повторяю, только женщины с маленькими детьми и пожилые люди! – сложив руки рупором, командным голосом, чётко выговаривая и растягивая слова, громко вещал представительный мужчина средних лет. Ещё не изношенный грязно-зелёного цвета френч и военная выправка выдавали в нём недавнего отставника.
Что повлияло на людей не понятно: тот ли неистовый женский крик, или же этот, отдающий команды, уверенный голос, а может и то и другое вместе, но ситуация изменилась. Около дюжины мужчин своими телами выстроили своеобразный проход к дверям одного из вагонов. Крепко сцепив руки в локтях, они сдерживали напирающих сзади. Женщины с детьми стали протискиваться в образовавшийся живой коридор и занимать свободные места. Схожий пример самоорганизованности можно было наблюдать и у других вагонов.
- Багаж с собой не бер… – начал объявлять всё тот же командный голос, но не закончил фразу. Сгущающийся дым раздражал бронхи и вызывал приступы кашля; не только говорить, но и дышать становилось всё труднее. – Багаж с собой не берём, оставляем здесь! – откашлявшись, продолжил отставник.
Теперь основная масса переместилась от пассажирских вагонов к гружёным кругляком платформам. Люди карабкались по брёвнам и протягивали оттуда руки, помогая друг другу забраться наверх. Кто-то не удерживался, срывался и падал, поднимался и снова карабкался вверх. Платформы быстро заполнялись…
…Вагон уже так близко, ещё несколько шагов… Вдруг, резкий толчок отбросил её в сторону и чемодан выпал из рук. Это был толстый мужчина в добротном полосатом костюме. Сейчас он занял место Лизы и продолжал распихивать локтями окружающих. Его лица она не увидела, всем вниманием завладел почему-то именно костюм. «Ну конечно, так он пытается спасти как можно больше вещей, поэтому и надел его на себя!» – нашла логическое объяснение Лиза. Следом, сильный толчок в спину ощутил Степан. Он едва удержался на ногах и ещё крепче прижал к себе дочь. От неожиданности Даша вскрикнула. Тут же чей-то короткий прямой удар точно в челюсть свалил толстяка лицом вниз. Степан оглянулся. Ничком на земле лежал отправленный в глубокий нокаут обладатель полосатого костюма. Рядом с ним, растирая ушибленный кулак, стоял Пётр. На миг их взгляды встретились. В знак благодарности Степан лишь кивнул головой.
- Сочтёмся… – произнёс в ответ Пётр.
Спотыкаясь и переступая через толстяка, в вагон пробирались люди.
- Я не хочу!!! – кричала Даша, когда Степан буквально отрывал дочь от себя и передавал в руки жены. Девочка плакала и изо всех своих сил цеплялась за отца, не желая отпускать его.
Ужасное предчувствие того, что они видятся в последний раз, внезапно овладело Лизой, и теперь она сама отчаянно вцепилась в мужа: «Только вместе, все вместе!!!» – обезумевши, вторила Лиза, но сильный порывистый ветер уносил её слова. Спорить времени не было – Степан силой затолкал жену с дочкой в вагон, а сам остался снаружи. Ничего лучшего для них, как ему казалось тогда, он сделать не мог…
***
«Деньги!» – щёлкнуло в голове и, ни секунды не раздумывая, Пётр бросился к бараку. Чем дальше он удалялся от поезда, тем тише становились крики людей, а гул приближающегося пожара наоборот усиливался. Как и прошлым вечером, посёлок снова утопал в дыму. Унылые безлюдные улицы, покинутые дома – знакомая картина… Из-за дыма плохая видимость, но зашкаливающий в крови адреналин резко обострил все чувства, и сейчас Пётр совершенно точно знал, что огонь где-то рядом. Его присутствие он ощущал каждой клеточкой своего тела. В одном дворе рвалась на привязи и жалобно скулила беспородная собачонка – знать тоже почуяла беду. Он пробежал мимо: времени нет, надо успеть вернуться на поезд. Неожиданно для самого себя – остановился… На миг задумавшись, вернулся и, достав из кармана раскладной нож, обрезал верёвку. Собачонка бросилась прочь. Он побежал дальше…
Уличная дверь барака открыта. Вокруг ни единой живой души. Пётр забежал внутрь, пересёк тамбур с общей кухней и, миновав часть длинного пустого коридора, оказался возле своей кровати. Заглянув под кровать, отшвырнул в сторону стоявшие там старые ботинки, служившие своего рода маскировкой для известного лишь ему тайника, после чего тем же раскладным ножом поддел чуть выступающую половицу, с которой только что убрал обувь...
***
Из-за шума вокруг он не слышал своей дочери, но по дрожащим детским губам мог понять, что она звала его, и всё время повторяла лишь одно слово:
- Папа, папа! – как заговорённая, Даша упёрлась ладошками в стекло.
Наклоняясь то вправо, то влево, то вдруг резко поднимая голову вверх, она цеплялась взглядом за отца, боясь даже на миг потерять его из виду. Чтобы хоть как-то успокоить дочь и ещё больше не травмировать детскую психику, Лиза с силой оторвала её от стекла и, повернув спиной к окну, крепко прижала к себе. Голова девочки с заплетёнными в жидкие косички волосами, беспомощно легла на плечо матери.
- Пап… Папа… – уже не кричала Даша, а только тихо шептала и вздрагивала всем тельцем. Слёзы катились по её щекам, а во рту чувствовался противный горько-солёный вкус.
И вот уже вагоны набились до отказа. Несколько человек, стоя на подножке, делали последние попытки попасть внутрь, наваливаясь на впередистоящих. Бесполезно… Дым, теснота, невыносимая жара внутри вагонов, повсюду детский плач. Неожиданно локомотив дёрнулся и от него по цепочке к концу состава прокатился металлический стук. Сидевшие на брёвнах пошатнулись, поезд медленно стал отходить от станции…
Чух… Чух-чух, чух-чух… – набирал обороты паровоз. Сначала неторопливо, потом быстрее, Степан шёл рядом с уходящим поездом. Не отрываясь, он смотрел в большие, влажные от слёз глаза жены. Именно в этот критический момент ему вдруг представилось, что между ним и его семьёй существует некая таинственная, невидимая, соединяющая их всех нить, почему-то не замечаемая ранее, но оказывается так жизненно необходимая ему, и чем дальше уходил железнодорожный состав, тем сильнее она натягивалась. Чух-чух-чух, чух-чух-чух… – ускоряясь, пыхтел паровоз. Нить натянулась до предела… Чтобы сохранить её и не дать разорвать – ему пришлось бежать. Бежать, спотыкаясь о разбросанные на земле бесхозные вещи. Ещё быстрее! Затуманенный разум гнал его вслед за поездом, как бежит преданный пёс за уезжающим от него хозяином.
Не в силах более смотреть на это, Лиза закрыла глаза и мысленно обратилась к небесам с просьбой облегчить её страдания. Тотчас в её сознании, словно разряды молний, стали появляться и также быстро исчезать, сменяя друг друга, картинки-воспоминания совместной счастливой жизни, начиная со дня их знакомства: свадьба; долгожданный «медовый месяц» в гостях у тёти; рождение дочки и её первые, ещё не уверенные самостоятельные шаги; уютные домашние вечера; а также, как все вместе позапрошлым летом на бескрайнем цветочном поле, держась за руки, втроём они кружили и смеялись под тёплым проливным дождём… Едва заметная улыбка подёрнула губы Лизы. Погружённая в приятные воспоминания, она всё больше отдалялась от того безумия, что творилось вокруг…
Ступня подвернулась, и резкая боль пронзила голеностоп – дальше он бежать не мог. Хромая, с трудом наступая на травмированную ногу, Степан продолжал настойчиво следовать за уходящим поездом, который уносил с собой двух самых дорогих ему на свете людей. Мимо пробегали длинные ржавые платформы с нагромоздившимися прямо на брёвнах жителями посёлка. Сотни их сочувствующих глаз прощались с теми, кто остался на задымлённом перроне станции. Тук-тук, тук-тук, – монотонно стучали колёса, – тук-тук, тук-тук. Вот пронёсся последний грузовой вагон, и весь состав исчез в дыму. Нить оборвалась…
***
Барак.
Половица отделилась, Пётр просунул руку в образовавшуюся в полу прямоугольной формы чёрную дыру и извлёк наружу пухлый свёрток из серой мешковины*. Как только свёрток покинул тайник, он воровато посмотрел на предусмотрительно оставленную открытой дверь, разделявшую общую кухню от жилого блока; прислушался… Убедившись в отсутствии посторонних, Пётр спешно раскрыл грубую ткань. Взору предстало множество цветных купюр с изображением государственной символики на лицевой стороне. Это были те самые, украденные в магазине деньги! Дыхание перехватило, и мелкая дрожь пробежала по рукам… «Вот они, билеты в беспечную счастливую жизнь!» – запульсировало в голове, а воспалённое воображение уже рисовало радужное будущее: море, о котором он так мечтал, но видел его лишь на почтовых открытках; пальмы; большие города, в которых он ни разу не был; новые знакомства; новые вещи; новые эмоции… Всё по-новому!
Наконец, вернувшись в реальность, он снова завернул бумажные деньги в серую ткань, собираясь запрятать свёрток себе за пазуху, как со стороны неожиданно раздался надменный голос: «Ну надо же, как интересно! Не зря я столько бежал за тобой…» Пётр испуганно дёрнулся и посмотрел на оставленную открытой дверь: «Косой, ты?!»
- Нет, посол англицкий! – нагло усмехнулся тот, заметив в голосе державшего свёрток нотки страха и волнения. – А ведь я догадывался, что это твоих рук дело. И когда только всё успеваешь?! – хитрый прищур Косого ещё больше обезобразил его и без того неприятное лицо.
- Не понимаю о чём разговор. – быстро спрятав свёрток за пазуху, попытался уклониться от темы Пётр.
Стоявший в дверном проёме Косой перешагнул порог и, сделав несколько шагов вперёд, замер на месте. Устрашающий звук, доносившийся с улицы, сигнализировал о том, что время работает в равной степени против каждого из них, а посему действовать следовало предельно быстро!
- Зато я понимаю. – недоброжелательно произнёс Косой. Рука скользнула в голенище сапога и в татуированной кисти блеснула финка**.
Наступило короткое напряжённое молчание.
- А может, как-нибудь договоримся?.. – дрогнувшим голосом спросил Пётр, первым нарушив молчание.
- Я с трупами не договариваюсь! – окончательно поверив в собственное превосходство, отозвался Косой и в одно мгновение сократил разделяющую их дистанцию.
Заточенная сталь разрезала воздух. Пётр инстинктивно отклонился назад и, как ему показалось, даже почувствовал холодок от пронёсшегося у самого горла, острого словно бритва, клинка. Тут же последовал колющий удар в область живота. Разум отключился, а полный контроль над телом взял инстинкт самосохранения. Сам того не понимая, что и как произошло, Пётр оказался за спиной нападавшего. К счастью, он вспомнил про раскладной нож в кармане. Конечно же, конструкция и габариты раскладного ножа по своим боевым качествам не шли ни в какое сравнение с кустарного изготовления урковской*** финкой, – ну хотя бы так, чем совсем ничего. Впрочем, небольшие габариты раскладухи**** компенсировались длинными руками обороняющегося. Теперь весы качнулись в другую сторону и почти выровнялись.
- Отдаю половину и расходимся! – выставив вперёд вооружённую ножом руку, предложил Пётр.
Где-то в глубине сознания закралась неприятная мысль, что даже если он отдаст все деньги – этого будет мало. Сейчас у него хотят отнять абсолютно ВСЁ, включая жизнь! Сейчас с ним сводят счеты!
- Половину?.. Я заберу всё!!! – губы Косого презрительно скривились, и финка снова описала дугу в воздухе.
Разрывая дистанцию, Пётр едва успел отпрыгнуть назад. Ещё замах, и финка описала дугу уже в обратном направлении. Выпад, выпад, снова выпад – на этот раз татуированная кисть стремительно наносила прямые колющие удары. Не имея серьёзного опыта ножевого боя, Пётр пятился назад по пустому, кажущемуся бесконечным, коридору. Вдруг, острый клинок прошёл совсем близко и нечто обожгло левый бок. Он отпрянул и замер… Финка тоже застыла, победно направленная остриём вниз… Пётр приложил ладонь к месту ожога и почувствовал что-то тёплое и липкое.
- Скоро кончишься весь. – злорадно оскалился Косой, увидев свежую кровь.
Петру показалось, что земля уходит из-под ног, а жизнь медленно покидает обмякшее тело. Как зачастую бывает в подобных обстоятельствах – решение неожиданно пришло само: он достал из кармана несколько монет и бросил их в лицо противнику. Всего лишь на миг тот потерял контроль над ситуацией и непроизвольно закрыл глаза, но этого времени вполне хватило, что бы раскладной нож молниеносно пробил грудную клетку и вошёл в плоть по самую рукоять. Косой вздрогнул... Татуированная кисть разжалась, финка упала на пол. Косой раскрыл рот, словно намереваясь что-то сказать, но, так и не произнеся ни слова, рухнул замертво…
Покачиваясь, с побледневшим лицом, Пётр отбросил окровавленный нож в сторону. Руки и ноги дрожали. Он лихорадочно обнажил левый бок, простонав от боли, осмотрел его, и, к своему счастью, обнаружил, что рана носила поверхностный характер. Жизнь продолжалась!
* Мешковина – грубая прочная ткань, используемая в основном для изготовления мешков и дешёвой рабочей одежды.
** Финка (финский нож) - особый тип ножа с узким прямым клинком. Наибольшим успехом финки пользовались в криминальной среде первой половины ХХ века.
*** Урка (жаргон) – уголовник.
**** Раскладуха (жаргон) – раскладной нож.
***
- Очнись, слышишь… очнись! – Кто-то теребил его за плечо.
Степан сидел на шпалах и ни на что не реагировал. Зомбированным взглядом он продолжал смотреть в направлении, куда ушёл поезд. Вокруг всё было серым и мрачным.
- Да очнись же ты!!! Нельзя здесь оставаться, никак нельзя, надо уходить! – Торопил друга Тантал, тревожно прислушиваясь и оглядываясь по сторонам.
Он прекрасно понимал, что в сложившейся ситуации находиться здесь, в непосредственной близости от леса, верная погибель и спешил поскорее покинуть опасное место. К тому же, будто бы набирая силы для решающей атаки, непонятным образом утих ветер – это вызывало ещё большее беспокойство опытного лесоруба.
- Ты веришь в судьбу? – Наконец сдавленным голосом отозвался Степан.
- В судьбу? – Удивлённо переспросил Тантал. – Пожалуй, что нет… Я верю в характер человека… В характер и его возможность самостоятельно определять своё будущее! – С огоньком в глазах твердо произнёс он. – А во что веришь ты?
- …Не знаю… Уже не знаю… – Безразлично махнул рукой Степан, поднимаясь на ноги. – А, впрочем, ты прав… тысячу раз прав! – Внезапно он почувствовал острую ненависть к самому себе за овладевшее им отчаяние. – Ещё ничего не определено, нужно действовать!!! – Многозначительно воскликнул Степан, стиснул зубы и, западая на одну ногу, решительно направился к своему дому, преследуемый целью, во что бы то ни стало уберечь его: ведь совсем скоро Лиза с дочкой непременно вернутся, и они опять будут вместе.
- Давай помогу. – Догнав друга, предложил Тантал и в качестве опоры подставил плечо.
Только они отошли от железной дороги, как лес снова ожил, зашумел, беспокойно закачал зелёными кронами. Налетевший невесть откуда ветер очень быстро усиливался, переходя в ураганный. С безумной скоростью он погнал над землёй облако колючей взвеси и растительного мусора, клонил деревья, обламывал ветви. Дыхание сбилось. Степан отвернулся от ветра, жадно сделал вдох и почувствовал, как на зубах заскрипел песок.
Первой загорелась деревянная школа, расположенная на окраине посёлка возле леса.
***
Пронзительный взгляд с портрета со стены напротив уже не вызывал прежнего трепета и покорности, скорее чувство тоски, которое присуще при расставании с очень близким человеком. И хотя, разумеется, никакого знакомства между ними не было и быть не могло, но, тем не менее, для Лидии Петровны обладатель взгляда был единственным близким человеком в последние годы, заменившим ей семью и друзей. У него она училась, подражала и даже нередко мысленно обращалась за советом. Странно? Пожалуй, что странно. Но всё это уже в прошлом... А впереди ждало самое главное испытание в жизни и дорога в нечто неизведанное… Зачем-то поправив конторские счеты, лежавшие чуть криво, диспетчер откинулась на спинку стула, после чего одним движением руки распустила собранные в пучок волосы, вытащив из него острую заколку. В полумраке помещения взгляд скользнул по письменному столу и зацепился за лист бумаги с планом заготовки и вывозки леса на август. Она взяла лист со стола – карандашом от руки там уже были проставлены какие-то только ей понятные знаки с сокращёнными надписями.
- План… – язвительно вслух произнесла диспетчер, и её лицо скривила саркастическая ухмылка. Словно взвесив лист в руке, она подержала его, затем скомкала и пренебрежительно бросила на пол. – Там тебе самое место!!!
С шуршанием белый ком прокатился по полу и замер. Не ко времени наступившая темнота за окном сменилась заревом оранжевого цвета. Зарево усиливалось, становилось всё ярче и ярче, переливаясь, плавно играло на стенах помещения мягким, ненавязчивым светом.
«Ну надо же так… – с разочарованием подумала Лидия Петровна. – Какая ничтожная смерть! Впрочем, как и вся прожитая жизнь… А ведь могло б сложиться и иначе. Нет, не на то… не на то потрачены годы!» Оттянув воротничок блузки, она закрыла глаза и память вернула её на много лет назад – когда только всё ещё казалось впереди, а рядом были по-настоящему близкие, любимые люди.
Огонь мгновенно охватил здание станции. Жёлтой занавеской пламя затянуло окно, и помещение наполнилось ярким светом. Свет победно неистовствует: стены, пол, потолок – всё перекрасилось в жёлтое! На крыше раздавались странные пугающие звуки, словно сотни огромных хищных птиц пытались разодрать её своими острыми когтями. За дверью слышалось шипение и треск горящего дерева, а из щелей с улицы просачивался удушливый серый дым. И если бы кто-нибудь в тот момент находился рядом с охваченным огнём зданием станции – он бы услышал, как изнутри доносился презрительный женский смех…
***
Тьма опустилась на лесной посёлок и посреди дня наступила ночь... Многие из тех, кто не уехал на поезде, бросились в лес, в надежде убежать от верхового пожара. Тогда они ещё не понимали, что совершают роковую ошибку и в живых из них останутся лишь единицы.
В южной части посёлка уже вовсю пылали дома… Сильный ветер разносит в темноте ворох искр и горящих веток, которые разлетаются далеко по сторонам, поджигая всё то, что ещё не было охвачено пламенем. Ощущается сильный, нестерпимый жар. Кругом только два цвета: оранжевый с чёрным. И звук… Этот ужасный звук!!! Происходящее напоминает апокалипсис…
Огонь отрезал все пути к железнодорожной станции. Прорываясь сквозь пылающие дома, Пётр добежал до центра посёлка и остановился на пустой площадке перед клубом, – сюда огонь ещё не добрался. Что делать дальше он не знал. Вокруг никого… Лишь ветер трепал оторванный конец гирлянды с цветными флажками, которую так и не сняли после танцев. Из-за кислородного голодания кружилась голова, возникла заторможенность мышления. Словно раскалённая лава от извергающегося вулкана – сверху летели горелки. Всё тело жгло. Пожар быстро приближался. Безумно хотелось лечь на землю и свернуться калачиком, подтянув колени к животу и закрыв голову руками, спасаясь от нестерпимого жара. Но остаток затуманенного рассудка отказывался подчиняться желанию бренного тела. Остаться здесь, проявить слабину – значит погибнуть! А этого допустить никак нельзя, особенно теперь, когда ему едва удалось вырваться из цепких объятий смерти, прихватив в довесок целую кучу денег! Неожиданно, жуткий звук бушующего пожара заменил шум прибоя, и перед глазами возникла картинка взволнованного моря. Одна за другой, пенные волны накатывали на пустынный берег и разбивались о гранитные глыбы, разбрызгивая по сторонам холодные солёные капли. Да-да, теперь это были именно холодные капли, а не обжигающие искры с заливающим лицо солёным потом. Вдруг, свинцовое небо над морем расступилось, и в образовавшееся сверху окно ударил луч света. «Пруд!.. Маленький поселковый пруд!!!» – озарила мысль. – «Ну конечно же… Туда! Непременно туда! Только в нём одном можно найти спасение!»
Нащупав рукой пухлый свёрток за пазухой, и убедившись, что тот на месте, Пётр бросился к спасительному водоёму. Путь в темноте освещала горящая вокруг сухая трава и зарево от преследующего по пятам большого пожара. Вновь возникло странное ощущение, будто он находится в иной реальности. Но вот только сейчас ему хотелось, чтобы именно так всё и было: что вот-вот совершенно чудесным образом закончится весь этот кошмар и он снова перенесётся в привычный, обыденный мир, в котором лесной посёлок уже не казался, как прежде, столь опостылевшим. Добежав до перекрёстка с колодцем, Пётр отклонился (сам не понимая зачем) от кратчайшего маршрута и свернул на другую, расположенную перпендикулярно улицу. Вскоре показался хорошо знакомый ему и практически ничем не отличавшийся от всех остальных бревенчатый дом, возле которого двое мужчин, размахивая какими-то тряпками, усердно сбивали подступавшее по траве пламя. В одном из них он сразу узнал Степана. В другом, приглядевшись, – Тантала.
- Держи! – бросил подбежавшему бесформенный кусок материи Тантал, а сам схватил пустые вёдра и скрылся с ними в дыму.
Стряхнув охватившую его на миг растерянность, Пётр принялся тушить горящую траву. Едкий дым вызывал удушье и сильную резь в глазах. Чтобы облегчить дыхание, он уткнулся носом в локоть согнутой руки, надеясь, что одежда выступит в роли своеобразного фильтра и частично задержит продукты горения. Пусть ненамного, но дышать действительно стало легче. Вот загорелся соседний дом… Рядом ещё один… А затем, словно по воздуху, огонь перекинулся на одну из стен дома Степана и Лизы. Подоспевший Тантал выплеснул принесённые им два ведра воды на бревенчатую стену, но будто бы в насмешку над этим пламя яростно взвилось вверх, после чего охватило строение целиком. Всё произошло настолько быстро, что трое взрослых мужчин с раскрытыми от удивления ртами, подобно детям, увидевшим наяву страшное чудовище из сказок, некоторое время просто беспомощно стояли и наблюдали за происходящим со стороны. Иссушенная жаром древесина горела как порох.
Внезапно, не отдавая себе отчета, Степан ринулся к горящему дому. В тот же самый момент четыре крепких руки хватили его и повалили на землю.
- Что ты творишь?! – с выступившими от напряжения венами на шее закричал Пётр, но в ответ ощутил на себе бешеный, лишённый всякого рассудка, взгляд.
- Тише, тише… – прижимая вырывающегося друга к земле, успокаивал Тантал. – Уже ничего не изменить, лишь себя погубишь. Тише…
Степан предпринял очередную безуспешную попытку вырваться, но всё, что ему оставалось, так это наблюдать, как пламя нещадно уничтожает столь важную составляющую его жизни.
***
В окружённом огнём водоёме горстка людей отчаянно боролась за свои жизни. Это были те немногие, кто остался в посёлке. По берегам языки пламени облизывали поверхность воды, загоняя несчастных в центр пруда, а жар стоял такой силы, что при каждом вдохе раскалённый воздух обжигал нутро до самых лёгких. Спасаясь от жара и летящих сверху горелок, люди с головой погружались в воду, выныривали, делали мучительный вдох и снова скрывались под водой. Поднятый со дна ил изменил цвет водоема на ржавый. В очередной раз, погружаясь в это ржавое безмолвие, Пётр с ужасом представил, что вода в пруду может закипеть и все они сварятся, как окуни в походном котелке.
***
Вот и сбывается всё, что пророчится,
Уходит поезд в небеса – счастливый путь!
Ах, как нам хочется, как всем нам хочется
Не умереть, а именно уснуть.
-----------------------------------------------------
В.С. Высоцкий
Чудовищная стена огня высотой под пятьдесят метров со страшным рёвом неслась по хвойному лесу. Гонимый сильным ветром пожар быстро настигал нерасторопный состав. Старый паровоз пыхтел и надрывался из всех своих сил, но как ни старался, не мог убежать от преследующей его огненной стены. Измученные длительной засухой деревья вспыхивали, словно огромные спички, и вспышки эти становились всё ближе и ближе.
В одном из пассажирских вагонов Лиза прижимала к себе находящуюся без чувств дочь. Из-за невыносимой жары и недостатка кислорода женские силы таяли с каждой секундой, а объятия слабели. В какой-то момент мельтешащие за окном деревья слились в единую расплывчатую массу, ноги онемели, голова закружилась, и вслед за дочерью Лиза провалилась в небытие…
Стальные цилиндры паровой машины работали на предельной мощности, приводя в движение кривошипно-шатунный механизм с колёсами. Впереди полотно железной дороги дугой уходило влево, состав слегка накренился на один бок, и… Сразу за поворотом предстал горящий лес. Было не понятно, как огонь смог обогнать поезд. Обошёл стороной и перерезал дорогу? Или же это была кромка совсем другого пожара? Впрочем, уже неважно… Поезд оказался зажатым в тиски, и теперь ему оставалось лишь одно – прорываться вперёд сквозь огненный коридор полыхавших по сторонам от железной дороги деревьев.
- Дядь Вань, сможем? Ведь сможем же?! – С нескрываемой надеждой на грани отчаяния, даже не спросил, а прокричал Колька.
Машинист бросил взгляд на манометр, показывающий давление пара в котле, таинственно помолчал, потом тихо ответил: «Ну а чего не смочь? Сможем… Как-нибудь сможем…».
К своему разочарованию Колька совершенно отчётливо уловил фальшь сказанных слов и более вопросов задавать не стал…
…Ближе к «голове» состава загорелись брёвна на платформах. Затем пламя охватило его «хвостовую» часть и вот уже весь поезд напоминал бегущий по рельсам костёр. В ужасе люди на ходу спрыгивали с горящих платформ в огненную бездну.
Когда состав подходил к деревянному мосту через небольшой пересохший канал, тот уже догорал. От страха Колька крепко зажмурил глаза и сжался в ожидании. «Кажется, все…» – Обречённо произнёс машинист. Это были его последние слова. Изъеденный огнём мост не выдержал тяжести и, рухнув вниз, паровоз носом зарылся в землю...
***
Кругом давящая, серая мгла… Словно снег, крупными хлопьями валит пепел и ложится на выжженную землю… Едкий запах гари… Мёртвая тишина… Обугленные скелеты деревьев и дымящие пепелища вместо изб, от которых остались лишь уродливо торчащие печные трубы – вот печальное зрелище того, что ещё час назад было большим лесным посёлком.
На берегу маленького пруда горстка людей. Но радости на лицах у уцелевших нет – впереди ждала неопределённость и боль потерь…
Чуть в стороне от остальных – трое мужчин. Один из них, крепкого телосложения, упав на колени и вскинув руки к небу, бормотал что-то невнятное. При этом, глаза его то вспыхивали огоньками надежды, то угасали и становились безжизненно-стеклянными, а в сумбуре произносимых слов можно было различить всего два имени: Лиза и Даша. Двое других мужчин, являясь непосредственными свидетелями этого монолога, обращённого к кому-то незримому, молча стояли рядом… Над ними низким серым куполом нависало небо, в котором пусть и не чётко, но уже обозначился диск солнца. Вот только теперь солнце было не привычно жёлтым, как раньше, нет, теперь оно казалось совсем другим – чёрным…
Глава 5.
Идёт ветер к югу, и переходит к северу,
Кружится, кружится на ходу своём,
И возвращается ветер на круги свои.
---------------------------------------------------
Книга Екклесиаста
8 августа 1936 г.
Город Москва. Главное здание на площади Дзержинского.
Пустой широкий коридор. По залитому светом лакированному паркету, с образцовой выправкой, в начищенных до зеркального блеска чёрных хромовых сапогах, чеканящей, уверенной походкой, шёл молодой перспективный офицер НКВД*. Эхо его шагов отражалось от стен и приближалось к массивной деревянной двери в конце коридора.
- У себя? – Войдя внутрь просторного кабинета с ровным рядом стульев вдоль стены, и, кивнув головой на вторую, точно такую же дверь, как две капли воды похожую на ту, в которую он только что вошёл, спросил офицер у белокурой женщины, возрастом постарше его самого, сидевшей за секретарским столом.
Женщина тут же перестала набирать текст на печатной машинке, склонив голову слегка набок, задержала прищуренный взгляд на посетителе, после чего с таинственной улыбкой Моны Лизы поправила светлые кудрявые волосы.
- Да, у себя… Я доложу, что вы пришли. – Томно произнесла она, демонстративно встала из-за стола, подчеркивая прелести своей фигуры, и скрылась за второй дверью.
Оставшись один, офицер осмотрел кабинет, обстановку которого он и так знал наизусть: стол с печатной машинкой, два чёрных телефонных аппарата, металлический сейф в углу, гардероб для верхней одежды, большой шкаф, набитый архивными папками, стулья… Ничего лишнего. Но почему-то, сейчас его взгляд остановился именно на пустых стульях. Наверное, потому, что не так уж и часто им приходилось пустовать в ожидании многочисленных посетителей. А если очереди из посетителей нет – значит причина, по которой его вызвали к «самому высокому» руководству, весьма серьёзная. Эта неприятная мысль тут же запустила в голове череду самых разных вариантов возможного развития событий, заранее подготавливая единственно правильную линию поведения на каждое из них…
- Герман Григорьевич ждёт вас. – Вернувшись, уже официальным тоном объявила белокурая женщина.
Офицер шагнул в специально для него оставленную открытой вторую дверь и оказался в огромном кабинете, попасть в который можно было только миновав первый со стульями.
- Разрешите? – Спросил вошедший.
Вместо ответа хозяин кабинета рукой указал на место за таким же огромным, подстать кабинету, столом.
Уже не так уверенно, как прежде, офицер прошёл и сел на указанное место. Плотные, тёмно-синие портьеры длиной до самого пола полностью закрывали окна и создавали полумрак, а на столе под зелёным абажуром светила электрическая лампа.
- Что у вас с делом о сгоревшем посёлке? – Сухо спросил хозяин кабинета. На вид ему было лет около сорока пяти. Совершенно заурядной и ничем не примечательной внешности, если не считать аккуратных модельных усиков.
- О каких-либо конкретных результатах говорить пока рано, но на данный момент основной версией следствия является умышленный поджог. В ходе опроса местных жителей из числа уцелевших при пожаре близлежащих деревень установлено, что накануне происшествия в лесах были замечены двое неизвестных. Их приметы получены и…
- А с чего вы решили, что имеет место быть именно злой умысел? – Перебил хозяин кабинета. – Версия случайного возгорания не рассматривается?
- …На мой взгляд, – несколько смутился докладчик, – версия умышленного поджога является наиболее предпочтительной.
- Поясните.
- Учитывая масштабы утраты государственного имущества, разумнее, чтобы непременно были назначены виновные, и чтобы эти виновные понесли суровую ответственность, продемонстрировав тем самым неотвратимость наказания Советского правосудия за подобные деяния. А для этого нам нужны конкретные фамилии, имена и отчества. Если же брать за основу версию случайного возгорания, то насколько мне известно, подобные возгорания могут происходить и без непосредственного участия человека, что значительно затрудняет назначение тех самых виновных.
- А если по полученным вами приметам виновные не найдутся?
- …Уверен, что среди местного населения отыскать лиц со схожими приметами из числа враждебно настроенных к Советской власти особого труда не составит.
…Пауза…
- Учитывая, как вы выразились, масштабы утраты госсобственности, – нарушил кратковременное молчание хозяин кабинета, – по итогам подобных происшествий виновные всегда должны быть найдены и наказаны, в этом вы несомненно правы. Но в данном случае, подчеркну – конкретно в данном случае, дело закрыто… О ходе расследований по другим делам доложите мне завтра в то же самое время.
Офицер в зеркальных сапогах сделал удивлённое выражение лица.
- Вам всё понятно?
- Так точно!
На мгновение свет от лампы под абажуром вздрогнул, померк, и вновь лёг на стол жёлтым ровным кругом.
- Нет этого посёлка… Нет и никогда не было… – Почему-то уставшим голосом объявил мужчина с усиками.
- Есть! – Чётко ответил офицер и облегчённо выдохнул. Удачный день – подумал он: и одним делом меньше, и причина, по которой его сюда вызвали, оказалась, в его понимании, совершенно пустячковой.
С улицы послышался резкий звук автомобильного клаксона. Внизу у парадного входа, словно хищники, выстроились в ряд чёрные служебные автомобили ГАЗ, одним своим видом наводившие неподдельный ужас на обычных прохожих. Светило солнце, и всё так же куда-то спешили люди. Большой город продолжал жить своей жизнью.
- Сегодня особенный день… – Откинувшись на спинку мягкого кресла, загадочно произнёс хозяин кабинета.
Офицер лишь заинтересованно блеснул глазами, но ничего не спросил. Тем он и был перспективен (прежде всего), что не задавал лишних вопросов и умел вовремя промолчать.
- Рождение, любовь, смерть, снова рождение, – всё это было в веках, будет и дальше повторяться из века в век… Восьмёрка… В математике и философии перевёрнутая на бок восьмёрка означает бесконечность, символ вечности… В сегодняшней дате их сразу три, а это значит, что жизнь продолжается… – Задумчиво сказал хозяин кабинета, после чего неожиданно покинул мягкое кресло и подошёл к окну. Он слегка отодвинул портьеру и на пол тут же вылился луч солнечного света: «Скажи, тебе их хоть немного жаль?»
- Не совсем понял, простите? – С недоумением спросил офицер. Он даже не заострил внимания на переход обращения с «Вы» на «Ты»; казалось бы, простейший для любого нормального человека вопрос – его поставил в тупик.
- Я так и думал, именно так я и думал… Можешь идти!
- Разрешите идти? – Переспросил офицер.
- Ступайте… – Глядя в окно, сухо ответил хозяин кабинета.
- Есть! – Выстрелил любимое слово офицер и прежней чеканящей походкой направился к выходу.
Эхо его шагов отражалось от стен и удалялось от массивной деревянной двери в конце коридора…
* Народный комиссариат внутренних дел СССР (НКВД) – центральный орган государственного управления СССР по борьбе с преступностью и поддержанию общественного порядка в 1934—1946 годах, впоследствии преобразован в МВД СССР.
Глава 6.
Ты слышишь? Идёт дождь…
Это плачут небеса.
И голоса… Чьи-то голоса свыше!
Прислушайся…
Там говорят об одном: там все слова о любви.
16 августа 1936 г.
Тихий летний вечер… Стемнело… Несколько часов назад в Германии, на Берлинском Олимпийском стадионе «Олимпиаштадион», завершилась пышная церемония закрытия XI Летних Олимпийских игр. В этих играх приняли участие более четырёх тысяч спортсменов из 49 стран мира, из которых Афганистан, Бермудские острова, Боливия, Коста-Рика, Лихтенштейн и Перу – были представлены впервые. С 1 по 16 августа, в течение шестнадцати дней внимание жителей многих стран было приковано к этому грандиозному событию. В первый раз Олимпийские игры транслировались в прямом эфире по телевидению. Здесь работали радиорепортеры из 41 страны. Лучшим спортсменом был признан знаменитый темнокожий атлет Джесси Оуэнс. Из Берлина он увезёт с собой сразу четыре золотых медали и столько же саженцев дуба, вручаемых победителям. Пройдут года, и эти саженцы вырастут до могучих деревьев и станут достопримечательностями на родине атлета – в Кливленде. Но всё это будет потом. А сейчас… Сейчас улицы Берлина переполнены ликующими жителями и гостями столицы. Ощущением глобального праздника пропитана каждая улица, каждый дом, каждая семья, каждый отдельный человек.
Советские же спортсмены в этих Олимпийских играх участия не принимали. Подавляющее большинство граждан СССР о состоявшихся играх ровным счётом и не знали. Как и не знали о трагедии, случившейся в обычном рабочем посёлке Курша-2, сгинувшем в мещёрских лесах. Тем же немногим, кто знал, – приказано было забыть навсегда! Об этом не писали в газетах и не говорили по радио, словно трагедии никакой вовсе и не было. Граждане великой державы дружно продолжали строить коммунизм и ударными темпами выполнять планы второй пятилетки*.
А тем временем, в старинном селе Тума, расположенном в сотне километров от Рязани, на втором этаже двухэтажного восьмиквартирного дома, сквозь зашторенное окно горел тусклый свет. В небольшой комнате с розовыми обоями на одной из кроваток мирно посапывала маленькая девочка, а на другой, свернувшись калачиком, лежала молоденькая девушка. Её тёмные вьющиеся волосы спадали на подушку и закрывали лицо. Иногда она едва слышно всхлипывала, да вздрагивала от слёз. Рядом сидела её мама, нежно гладила дочь по голове и тихо шептала:
- Засыпай… Сон укрепит тебя и придаст сил. И пусть приснится, что ты идешь по длинной и ухоженной аллее в тени цветущих лип. И их густые кроны смыкаются высоко над головой, а воздух вокруг пронизан нежным, сладковатым ароматом. И яркие лучи, пробиваясь сквозь листву, играют на тропинке солнечными пятнышками. Тропинка эта приведет тебя к маленькой хижине. В её окне горит свеча, и ты никогда не заблудишься и не пройдёшь мимо. Здесь ты всегда укроешься в ненастную погоду, обретёшь уют и покой, а стены хижины защитят тебя от всего плохого, что есть в этом мире. Эти стены крепки и никогда не пропустят в дом зло. Засыпай…
Она шла по липовой аллее и смотрела себе под ноги. В душе была пустота. Чувство безграничной тоски не отпускало её... Вдруг, она подняла глаза и увидела в конце аллеи Колю. Он стоял в белых чистых одеждах, и блаженная улыбка не сходила с его лица.
- Как?! Как ты мог оставить меня одну?! Ведь ты же обещал, что мы всегда будем вместе!!! – Закричала Катя. Она надеялась услышать ответ, но ответа не было. – Ну не молчи же, говори!!!
- …Обещал… Обещал, и я буду ждать тебя…
Он выглядел несколько отрешённым и вместе с тем совершенно умиротворённым. Катя хотела броситься навстречу, но какая-то непреодолимая сила крепко держала её, не давая сделать ни шагу более.
- Я не хочу, не могу ждать! Ты мне нужен прямо сейчас! Я хочу быть с тобой! Понимаешь, только с тобой! Когда?.. Когда это произойдёт? Прошу тебя, скажи!
- Этого мне знать не дано. – Он был недоступно далеко, но девушка хорошо слышала каждое его слово, как будто между ними и не было никакого расстояния. – Об одном прошу тебя: чтобы ни случилось, как бы тяжело тебе не было в жизни – всегда оставайся человеком. И тогда мы непременно встретимся и будем вместе. Навсегда… Здесь нас ждут васильковые поля, а над ними радуга. И реки. Реки как наша, только воды хрустальные. А сейчас… Слышишь, льётся голос флейты? Это пришло время расставаться: тебя ждут дома, да и мне уже пора…
- Куда тебе пора?.. Я не отпускаю тебя! Слышишь, не отпускаю!!! – Кричала Катя, но её слова вновь остались без ответа.
Она стояла, вцепившись взглядом в такие желанные и близкие сердцу черты лица, стараясь навсегда запомнить их. Появившиеся слёзы на глазах мешали рассмотреть его. Катя растирала слёзы ладонями, но те выступали снова и снова, пробегая каплями по щекам.
- Не надо, не плачь, всё будет хорошо, не плачь… Я любил тебя, и буду любить вечно! – Произнёс он, исчезая.
Катя хотела сказать что-то ещё, лишь бы только задержать его, но мысли путались в голове, а губы предательски онемели.
- До встречи… – Послышался родной голос уже откуда-то свыше.
Вдруг на месте, где только что стоял Коля, она увидела маленькую хижину. В её окне горела свеча, а тропинка вела прямиком к крылечку. Немного помедлив, девушка робко сделала шаг вперед и медленно направилась к хижине. И с каждым шагом тоска отступала, а на душе становилось легко и спокойно.
- Засыпай… И пусть тебе приснятся раскаты грома и шум летнего дождя. И прозрачные тёплые капли, шуршащие по листьям и тихо падающие на землю. Засыпай… – Мама осторожно поднялась с кровати дочери, неслышно подошла к журнальному столику и погасила лампу.
* Вторая пятилетка – второй пятилетний план развития народного хозяйства СССР на период с 1933 по 1937 год.
Глава 7.
Память... что это – дар или наказание?
_________________________________
Примечание автора.
3 августа 1940 г.
Город Ялта.
Безбрежное море… Зависая над водой, кричат чайки… С шумом на берег накатывают волны и разбиваются о гальку, оставляя пенный след. Дует лёгкий бриз, вобравший в себя запах морской соли и выброшенных на сушу водорослей. В удалении от суеты городского пляжа – усадебной архитектуры ресторан с белыми колоннами, мраморным парапетом и обращённой к морю открытой террасой. В ресторане посетителей практически нет, – лишь за одним из столиков на просторной террасе расположилась одинокая скучающая дама средних лет в широкополой пляжной шляпе с привлекающими внимание крупными алыми бусами на шее, напоминающими нанизанные на верёвочку недозрелые вишни; за другим – пожилая супружеская чита в компании загорелого мужчины со своей молодой спутницей. На свободных столах тоскливо дожидались отдыхающих белоснежные скатерти с нарочито выставленными предметами повседневной сервировки.
- Восхитительно!.. Это просто восхитительно!!! Как оно играет в бокале!.. А вкус?! Держу пари, первой скрипкой здесь выступает миндаль! И ещё я слышу нотки ванили… Софья Андреевна, душенька, а вы что скажете? – потягивая из бокала янтарное вино, восхищался мягкотелый мужчина лет шестидесяти в кремового цвета классическом костюме, лысиной на голове и маленькими поросячьими глазками, скрытыми за очками в толстой оправе.
Он постоянно потел и вытирал лоб носовым платком, то убирая его в карман пиджака, то доставая вновь.
- Филипп Филиппович, вы как всегда правы! – подыграла ему такого же возраста женщина в красивом выходном платье.
- А вы любитель вин? – с неподдельным любопытством поинтересовалась молодая девушка, сидевшая напротив вместе с загорелым мужчиной.
- О да, этого я не скрою! Вино, оно, знаете ли, не просто дурманящий и приятный на вкус продукт. Для меня это нечто большее… Вино, оно, как и люди – имеет свою жизнь. Вначале, оно молодое и непредсказуемое, потом насыщается и обретает свою индивидуальность, а затем, увы, стареет, превращаясь в уксус. И, также, как и люди, – причмокнув, продолжал рассуждать Филипп Филиппович, – вино бывает хорошим, не очень, и, откровенно говоря, дурным. Но чтобы это понять – его надо попробовать.
- Или оценить по бутылке… – равнодушно вступил в разговор загорелый мужчина с чёрными, приглаженными назад как у итальянца, волосами.
- Вы делаете успехи! – с отталкивающей улыбкой, воскликнул Филипп Филиппович. – Но, есть одно НО! Конечно же, бутылка может многое рассказать о её содержимом, но, к сожалению, не всегда. Важное значение здесь имеет ещё и правильное хранение. А бывает и того хуже – можно встретить откровенный брак или подделку! Иными словами, по-настоящему оценить вино, можно только его попробовав. А если и дальше проводить аналогию с людьми, то понять, насколько человек хороший или плохой, возможно из общения. Вы согласны со мной?
- Не всегда. – также равнодушно ответил загорелый мужчина, по-видимому, пожалевший о том, что вступил в эту скучную дискуссию.
- Ну, по крайней мере, в отношении вас у меня нет никаких сомнений!
- То есть?.. – проявила живой интерес к теме, не касающейся напрямую лично её, молодая девушка.
- То есть, я вижу перед собой достойного гражданина и порядочного человека. – обращаясь к молодой девушке, заговорил Филипп Филиппович о её спутнике. – А впрочем, кто как не он сам, лучше скажет о себе. – и, обращаясь уже непосредственно к загорелому мужчине, продолжил: «Пётр Владимирович, хотелось бы услышать ваше личное мнение…»
- Какое мнение? – пребывая в собственных мыслях и из-за того не понимая, что от него хотят, спросил тот.
- Я хотел поинтересоваться, как вы сами себя оцениваете. Считаете ли вы себя хорошим человеком или, как бы это сказать, его противоположностью? – почему-то слегка извиняющимся голосом, произнёс мягкотелый ценитель вин.
Пётр отпил из своего бокала и с каменным выражением лица ответил:
- Я не хороший и не плохой. Я просто человек, со своими слабостями и недостатками.
- Ну что же, скромность – это похвально! – кивая головой, похвалил собеседника Филипп Филиппович, после чего достал носовой платок и в очередной раз вытер вспотевший лоб.
Мимо столика прошёл официант с грампластинкой в руках.
- Пётр Владимирович, а позвольте полюбопытствовать, как давно вы здесь? – брал назойливостью Филипп Филиппович. Казалось, что даже непродолжительное молчание, почему-то, угнетает его, и он постоянно старался заполнить словами кратковременно возникавшую тишину.
- Третий год… – с неизменным выражением лица ответил Пётр.
- Восхитительно!!! Завидую белой завистью! А ведь нам завтра возвращаться в Москву, представьте себе… Была бы моя воля – я бы тоже всё бросил и переехал сюда – радоваться морю, солнцу, этим пальмам… Благолепие, не иначе как!.. Но разве ж меня в совнаркоме отпустят?! Дела государственные, знаете ли. Вот, живём и терпим с душенькой все тяготы большого города.
В знак согласия, Софья Андреевна слегка кивнула головой. Ни к чему не обязывающий разговор прервало неожиданно зазвучавшее танго: «Утомлённое солнце нежно с морем прощалось…» – пел вкрадчивый голос с пластинки.
- Пётр Владимирович, – поправляя очки после короткой паузы в разговоре, не отставал Филипп Филиппович, – вечером мы в обязательном порядке ждём вас в ресторане нашего санатория. Прощальный ужин за мой счёт и никакие возражения не принимаются! Наташенька, само собой разумеется, что на вас мы тоже рассчитываем. – добавил он, достал из пухлого кожаного портмоне пачку банкнот и, внимательно отсчитав несколько купюр, положил их на стол, предусмотрительно придавив пустым бокалом, что бы не унесло ветром.
Попрощавшись, пожилая супружеская чита вышла из ресторана и неспешным прогулочным шагом направилась вдоль побережья.
- Ты сегодня совершенно не такой – ты грустный. Впрочем, как и вчера... Что-то случилось? – Наташа внимательно посмотрела на своего избранника.
- Всё нормально. – сухо ответил тот.
- Ну я же вижу, с тобой что-то происходит. – продолжала выпытывать она.
- Всё хорошо, правда. Просто день сегодня такой… Годовщина… Уже четыре года прошло. А еще…
- Прости, я совсем забыла. – Наташа вложила свои тонкие пальцы в его ладонь. – Но ты мне так толком и не рассказал, что тогда произошло, лишь в общих чертах. А обещал!
- Я помню. – ответил он. – Обязательно расскажу, но только не сейчас. Как-нибудь потом…
- А что ещё?
- В каком смысле?
- Ну ты сам перед этим сказал «а ещё» и многозначительно промолчал.
- Ничего. Не обращай внимания.
Девушка слегка улыбнулась:
- А твой друг Степан… ты говорил, что он собирается нас навестить и хотел меня с ним познакомить! Когда же он приедет?
- Он не приедет…
- Но почему? – Наташа удивлённо округлила глаза. – Вы опять поссорились?
- Нет… Он сейчас вместе со своей семьёй, и им многое надо друг другу сказать. – тихо произнёс Пётр.
- Как это?! Ведь ты же рассказывал, что его семья… – не договорив, она осеклась и замолчала.
- Пошли домой. – Пётр встал из-за стола и, вынув из кармана брюк измятые купюры, не считая, бросил их на белую скатерть. В другом кармане его брюк лежала «свежая» телеграмма с кратким скорбным текстом, отправленная из провинциального Сибирского городка неким гражданином Исполатовым А.А.
Перед уходом он на миг устремил взгляд на горизонт, словно надеясь увидеть на небосводе знакомые черты некогда близких людей. В его уставших глазах отражался бархатный закат уходящего в море багрового солнца. Здесь оно не бывает чёрным. Танго закончилось. Вращаясь, тихо шипела пластинка…
ЭПИЛОГ
Рельсы… Они уходят в бесконечность... Цветут сады или в промозглую осеннюю погоду, летний зной или скрипучий зимний мороз – всегда так рядом и всегда так далеки друг от друга… А ещё они поют. Особенно безмолвными лунными ночами. Совсем тихо, еле слышно. Этот волшебный, завораживающий звук навсегда остаётся в памяти тех, кому довелось его услышать. И невольно задаёшься вопросом – о чём эта грустная песня? Быть может, о вечной любви? Или вечной разлуке?.. А может, это вовсе и не рельсы?! Быть может, это поёт сама земля?.. Но ничего вечного нет на этой земле. Ничего… И тогда, в конце своего жизненного пути, они встречаются. Встречаются в огромных плавильных печах, чтобы слиться, наконец, в единое целое и быть вместе. А пока…
…Рельсы… Они уходят в бесконечность... Как и люди – всегда так рядом и всегда так далеки друг от друга…
27 января 2013 – 28 сентября 2015 года.
Город Рязань.
P.S. Имена участников событий вымышлены.
Курша-2. Чёрное солнце
© Copyright: Роман Гусев 62, 2015
Свидетельство о публикации №215100501032
Свидетельство о публикации №215100501032
Рецензии
Дружба и предательство.
Любовь и ненависть. Порядочность и беспорядочность.
Любовь к родным и к самой жизни.
Герои и их образы настолько яркие, а повествование настолько сочное что все это четко видишь перед собой
Очень много мелких деталей, описание жизни людей того времени, предметов населяющих их быт.
И, конечно такой ужасающий финал...
Всем погибшим в этом страшном пожаре Царствия Небесного...
Спасибо ,Роман, вам за эту потрясающую историю.
Спасибо за то, что рассказывали ее жёстко, но правдиво.
И Дай Бог, чтобы в будущем больше не было
таких Курш.
Потрясающая история!
С, уважением.
Максим Калининн 17.05.2017 19:08 • Заявить о нарушении
Спасибо за Ваш отзыв!!! Отдельное спасибо за то, что нашли время и проявили терпение дочитать роман до конца. Как и Вам, Максим, мне хочется надеяться, что в будущем больше не будет поводов повествовать о подобных столь страшных событиях…
С уважением,
Роман Гусев 62 18.05.2017 12:02 Заявить о нарушении
С уважением,
Роман Гусев 62 18.05.2017 12:02 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.