Москва - Петушки - Ерофеев

О поэме  В.Ерофеева «Москва - Петушки» приходилось слышать и читать такие отзывы:
«Редкая гадость… Бред алкоголика…  Гимн пошлости… Плевок в литературу…»…
А мне кажется, что  по масштабу юмора она не уступает Жванецкому, Арканову, и Горину вместе взятым. Хотя, и названа трагической.
Писатель дал главному герою своё имя. И этим даёт право принимать рассуждения героя за авторские. Вот как Веня, герой поэмы, говорит о себе в минуту его «мировой скорби»:
«Отчего я и дурак, и демон, и пустомеля разом?»
А вот уже после того, как скорбь  отступила: «Кому же, как не нам самим, знать, до какой степени мы хороши?»
Тем критикам книги, которые плюются после прочтения нескольких её страниц, он произносит такое нравоучение:
«Надо чтить… потемки чужой души, надо смотреть в них, пусть даже там и нет ничего, пусть там дрянь одна - все равно: смотри и чти, смотри и не плюй...»
В принципе, совет христианский: не называй никого пустым человеком…
Но это не означает, что автор в принципе не рекомендует  плеваться:
«Я остаюсь внизу, и снизу плюю на всю вашу общественную лестницу. Да… На каждую ступеньку лестницы – по плевку».
Среди множества откровений героя книги есть слова, которые возможно, раскрывают мотив её написания Ерофеевым:
«один смеется в глаза этому миру, а другой плачет на груди этого мира»
Мне показалось, В.Ерофеев иногда  смеётся, чтобы никто не догадался, что он плачет.
 Над чем же?
Несколько биографических сведений об авторе в качестве противоядия от  надменности: В.Ерофеев  был шестым ребёнком в семье. Детство  провёл  в детском доме, о котором не осталось, по словам самого Ерофеева, «Ни одного светлого воспоминания. Сплошное мордобитие и культ физической силы. Ничего больше».
Окончил школу с золотой медалью. Учился на филфаке МГУ и ещё в 3 институтах, но отовсюду был отчислен. Об одной из  причин отчисления В.Ерофеев рассказывал так:
«Я этому подонку майору, который, когда мы стояли более или менее навытяжку, ходил и распинался, что выправка в человеке — это самое главное, сказал: «Это — фраза Германа Геринга: «Самое главное в человеке — это выправка». И, между прочим, в 46-м году его повесили»
                Если грубо, то юмор поэмы построен на контрасте глубины падения героя и высоты полёта его мысли. Может быть, ещё на том, что самого себя он ставит в такое плачевное положение, что многие читатели себя почувствуют на высоте.   
                Комический настрой даётся уже в предисловии книги:
«Первое издание "Москва - Петушки", благо было в одном экземпляре, быстро разошлось».
 И поддерживается почти до последней страницы.
Трагическая нота звучит также отчётливо:
-  «О, позорники! Превратили мою землю в самый дерьмовый ад - и слезы заставляют скрывать от людей, а смех выставлять напоказ!.... смех у них публичен, а слеза под запретом!»
-Это же послание нам, в наши дни, когда солидные чиновники от культуры рекомендуют забыть мировую скорбь писателей классиков, а писатели с попытками и пытками юмора становятся назойливой совестью нации!
Некоторые фразы из поэмы кажутся  крылатыми, на их фоне сюжет книги отступает на последний план. Он просто рамка, в которую вставлены нужные слова. 
              Время написания поэмы не отличалось массовым почтением к религиозным святыням.
Но автор поэмы уже демонстрирует своё близкое знакомство с текстом  Библии.
Главный герой поэмы  представляет собой пример высшей степени лукавства, когда человек с трудом, но ещё  искренне не отвергает почтения к Богу, но уже легко обманывает Его и себя.
 «Господь, вот Ты видишь, чем я обладаю. Но разве это мне нужно? … Вот что дали мне люди взамен того, по чему тоскует душа! А если б они мне дали того, разве нуждался бы я в этом?
- эти слова можно прочитать с трагическим пафосом.
Но следующие строки возвратят нас в трагикомическую реальность:
«Смотри, Господи, вот: розовое крепкое за рупь тридцать семь...»

Веня уходит от житейского вздора и суеты в бездны своих мыслей.
 «Вот ведь Искупитель даже, и даже Маме своей родной, и то говорил: "Что мне до тебя?" А уж тем более мне - что мне до этих суетящихся и постылых» – говорит Веня.
Не понятно, кто исказил здесь евангельский  текст: автор поэмы или её герой.
На брачном пире мать Христа сказала, что кончилось вино. Иисус ответил:  «Что Мне и тебе, Жено? ещё не пришёл час мой»
По сюжету, возможно, что Веня читал поверхностно. Когда  возвышенный текст не задевает души читателя или не поддаётся пониманию, то возможно мщение иронией. 
Автор не воспользовался  случаем подчеркнуть  тот факт, что превращение воды в вино стало первым из чудес Искупителя.  Это могло бы  облагородить то, что называют пьянством, и придать ему ореол таинства… Но это было бы грубым искажением образа Вени, который был уже слишком далёк от того, чтобы сверять свою жизнь с Новым заветом, но ещё не утратил почтения к нему.

Говорят, что больные белой горячкой видят чертей. А герой книги беседует с ангелами.
- А знаете что, ангелы? - спросил, тоже тихо-тихо.
- Что? - ответили ангелы.
- Тяжело мне...
- Да, мы знаем, что тяжело, - пропели ангелы. - А ты походи, легче будет, а через полчаса магазин откроется: водка там с девяти, правда, а красненького сразу дадут...
                «Ф-ф-у-у! - пытаются ангелы увещать -  Веня, как ты ругаешься!!!»
А Веня не отвергает увещаний, не посылает ангелов от себя подальше, а внимает и оправдывается:   
« Да, как же, посудите сами, как не ругаться!» - и это опять звучит трагически.
Но продолжение фразы всё ставит на место:      
«Весь этот житейский вздор так надломил меня, что я с того самого дня не просыхаю».
Веня знает свою слабость, и просит ангелов о помощи: 
«Помолитесь, ангелы, за меня. Да будет светел мой путь, да не преткнусь о камень, да увижу город, по которому столько томился». – Мы опять верим серьёзности покаяния Вени.-
-  «А пока вы уж простите меня - пока присмотрите за моим чемоданчиком, я на десять минут отлучусь. Мне нужно выпить кубанской, чтобы не угасить порыв»...
Говорят, что алкоголики – это асоциальные личности.
А Веня  озадачен противостоянием своей страны и Запада:
« Можно себе представить, какие глаза там. Где все продается и все покупается ... глубоко спрятанные, притаившиеся, хищные и перепуганные глаза... Девальвация, безработица, пауперизм... Смотрят исподлобья, с неутихающей заботой и мукой - вот какие глаза в мире Чистогана...
Зато у моего народа - какие глаза! Они постоянно навыкате, но никакого напряжения в них. Полное отсутствие всякого смысла - но зато какая мощь! (Какая духовная мощь!) Эти глаза не продадут. Ничего не продадут и ничего не купят. Что бы ни случилось с моей страной. В дни сомнений, во дни тягостных раздумий, в годину любых испытаний и бедствий эти глаза не сморгнут. Им всё божья роса...» -  Если это не гимн, то песня.
Пафос напоминает «Чуден Днепр при тихой погоде», который учили наизусть все школьники Советского Союза. Но за иронию народ мог бы и обидеться.  Не у всех же глаза были «навыкате»  и без смысла… И не всегда.
Правда, в другом месте поэмы автор необъяснимо противоречит себе, говоря об американцах:
У них «На каждой роже изображается в минуту столько достоинства, что хватило бы всем нам на всю нашу великую семилетку».
В.Ерофеев говорит во всеуслышание:
«Да. Наше завтра светлее, чем наше вчера и наше сегодня. Но кто поручится, что наше послезавтра не будет хуже нашего позавчера?»
Уж, если не пророчества, то юродства- то, в хорошем смысле слова,  разве нет в этих словах? 
                Герой книги, написанной в 1969 году, погибает от удара шилом в горло, а сам В.Ерофеев в 1990 году умирает от рака горла…
 «Они копались, копались — май, июнь, июль, август 86 года, снимали с моей трудовой книжки какие-то копии и, наконец, объявили, что в 1963-м году у меня был четырехмесячный перерыв в работе, поэтому выпускать меня во Францию нет никакой возможности… ссылаться на маленький перерыв в работе двадцатитрехлетней давности, когда человек нуждается в онкологической помощи… Я умру, но никогда не пойму этих скотов» -
- этих слов Ерофеева вполне достаточно для оправдания того трагизма  поэмы,
апофеозом  которого стал образ жертвы поезда:
 «верхняя половина, от пояса, осталась как бы живою, и стояла у рельсов, как стоят на постаментах бюсты разной сволочи… Поезд ушел, а он, эта половина, так и остался стоять, и на лице у него была какая-то озадаченность, и рот полуоткрыт. Многие не могли на это глядеть, отворачивались, побледнев и со смертной истомой в сердце. А дети подбежали к нему, трое или четверо детей, где-то подобрали дымящийся окурок и вставили его в мертвый полуоткрытый рот. И окурок все дымился, а дети скакали вокруг и хохотали над этой забавностью...»
Эта картина может также считаться портретом большей части нашей современной юмористики:
найдут жертву порока или слабости « в те самые мгновенья, когда нельзя быть грубым, когда у человека … все нервы навыпуск, когда он малодушен и тих…»,
что-то добавят от себя для комизма, и хохочут. Могут и над покойником…
«Ну, конечно, все они считают меня дурным человеком. По утрам и с перепою я сам о себе такого же мнения. Но ведь нельзя же доверять мнению человека, который еще не успел похмелиться!»- рассуждал Веня из поэмы.
Мало ли людей, которые смирились с «ощущением социальной второсортности», которые в минуты просветления говорят, что «человек – это звучит горько»…
Многие из них, подобно Даше из поэмы, которой сожитель выбил передние зубы, слишком далеко зашли в поисках своего я.
По крайней мере, Ерофеев своей поэмой утверждает, что истины в вине нет!
«Я не утверждаю, что теперь - мне истина уже известна или что я вплотную к ней подошёл. Вовсе нет. Но я уже на такое расстояние к ней подошел, с которого её удобнее всего рассмотреть».
«Я не почитаю себя достигшим…» - говорил апостол Павел…
                Масштаб алкоголизма в стране достиг угрожающих размеров. Миллионы людей в лучшем случае не служат прогрессу. Но люди пьют во всём мире! Количество выпитого на душу населения в разных странах соизмеримо.   Почему же наш алкоголизм трагичнее других?
Пьют до потери человеческого облика отцы и дети. А в поэме пьют, даже, дед и внук.
Каким же аршином измерить ту силу, что заставляет их искать веселья и забытья?
Иногда создаётся впечатление, и Веня так тоже считает, что «Все ценные люди России, все нужные ей люди - все пили, как свиньи. А лишние, бестолковые - нет, не пили… пили оттого, что честны! оттого, что не в силах были облегчить участь народа!»
Так ли это? Разве стоит всерьёз принимать эту иронию и доказывать вред пьянства? Разве кто-то спорит с тем, что пьяницы не наследуют царства небесного?
Пусть.  Никто не спорит и с тем, что пьют люди слабые, не имеющие стержня, строящие свой дом на песке, склонные к погоне за наслаждениями и не склонные шесть дней работать, а только в день седьмой отдыхать.  Некоторые из них, как подопытные крысы, нашли педаль своего наркотического блаженства, и жмут на неё, пока хватает сил…
Большинство из нас знают тех, кто спивался на конус без всякой озабоченности участью народа.
Но пусть, действительно, они реально получили душевную травму в попытке «облегчить участь народа», и пьют от боли разочарования, от досады бессилия. Такое бывает…
И кто или что может спасти их, если они не верят словам Обещавшего бессмертие души?
Агитатор из общества трезвости? Академик Безуглов, назвавший алкоголизм государственной проблемой во времена Горбачёва? Участковый или врач наркодиспансера?
Говорят, самый высокий процент излечения от алкоголизма имеет место в обществах анонимных алкоголиков.
Не кодирование, не «подшивка», а положительный пример! Когда искушаемый помогает искушаемым.
 Безусловно, в поэме мы видим знание автором проблемы изнутри. Такое  воплощение  в персонажей невозможно без погружения в  «тему».
Неприязнь к персонажам может переходить и на автора.
Веня считает, что «Человек должен отдавать себя людям, даже если его и брать не хотят».
И сам  В.Ерофеев тоже отдаёт всё, что может.
Он встаёт в один ряд с Сервантесом, как писатель, которого сделало знаменитым одно единственное произведение.
Кстати, Сервантес называл свою жизнь «долгим неблагоразумием». И этим  отождествлял себя с Дон-Кихотом. А Ерофеев, уже став относительно известным писателем, о самом себе говорил так:
«Если б меня спросили: как ты вообще относишься к жизни, я бы примерно ответил бы: нерадиво. …Бесполезное ископаемое, вот кто я».
А можно ли в один ряд поставить сами произведения этих писателей?
Дон-Кихот на многие годы стал символом романтизма  и преданности высоким идеалам.
А на что годится Веня? Стать символом всех, кто плюёт снизу на общественную лестницу?
Стать кумиром тех, кто заливает своё душевное горение «Зубровкой», «Хересом» или «Розовым крепким»?
Допустим. Но за какие достоинства или заслуги? Какой вклад, в какое праведное дело выделяет его из всех других писателей?
Читатель смеётся, читая поэму  «Москва – Петушки». Но автор назвал её трагической.
Смеёмся от души, читая  «Дон-Кихота».
Но разве может смех быть критерием достоинства, тем более, истины?
Что, кроме смеха, в остатке? Смех сам по себе, допустим, тоже многого стоит.
Но если он станет самоцелью, не уподобимся ли мы тем детям, которые вставили окурок в рот  жертвы поезда и скачут вокруг него, смеясь?
 Смеёмся –  и уже хорошо?  А ведь ещё Гоголь спрашивал: «Над кем смеётесь?»
 Мы  смеёмся, когда в цирке обезьяна что-то вытворяет в человеческих одеждах.
Если бы собака или кошка заговорила человеческим языком, мы бы, наверное, не смеялись от удивления. Впрочем, смотря что сказали бы…
А вот когда законченный алкаш рассуждает сам с собой о тщете и эфемерности, о стигматах святой Терезы, и вопрошает себя: «во благо ли себе я пил или во зло?» - это смешно. Но хорошо ли над этим смеяться? Разве мало в жизни таких случаев, когда точно знаем, что нехорошо смеяться, неудобно, по крайней мере, а смех так и прёт из нас?
И чем же поэма «Москва - Петушки»  отличается от обезьяны в штанах?   
В.Белинский в статье об А.С. Пушкине писал:  «…каждый умный человек вправе требовать, чтоб поэзия поэта или давала ему ответы на вопросы времени, или, по крайней мере, исполнена была скорбью этих тяжелых, неразрешимых вопросов».
Поэма В.Ерофеева с лихвой отвечает требованию строгого литературного  критика: скорби там столько, что она окупает неразрешённость вопросов.
Но создаётся впечатление, что линия алкоголизма в поэме не основная. Она служит, как маска юродства. Не принимать же всерьёз рецепты оригинальных коктейлей. 
А в чём же  основная линия? Может быть, в этом сарказме:
«Мне нравится, что у народа моей страны глаза такие пустые и выпуклые. Это вселяет в меня чувство законной гордости»?
Или в этом пророчестве:  «И до времени всё шло превосходно: мы им туда раз в месяц посылали соцобязательства, а они нам жалованье два раза в месяц»?
«До времени»!!! Это предчувствие «времени» не подвело автора поэмы. Он чувствовал, что не
может игра в соцобязательства и досрочные выполнения семилеток кончиться добром.
Никто так не воспевал то время, как Веня:
«О, свобода и равенство! О, братство и иждивенчество! О, сладость неподотчетности! О, блаженнейшее время в жизни моего народа - время от открытия и до закрытия магазинов!»
 А это что, пьяный бред?
-  «Все ваши путеводные звезды катятся к закату, и если и не катятся, то едва мерцают...
 мне есть дело до вас: меня занимает, в чем теперь ваша душа, чтобы знать наверняка, вновь ли возгорается звезда Вифлеема или вновь начинает мерцать, а это самое главное»?
Кто бы мог со всей ответственностью сказать такое в 1969 году, когда космонавты один за другим бороздили космос,  когда время измерялось пятилетками и семилетками, и золотые звёзды Героя ещё падали на грудь Генсека одна за другой, а продукты и прочие товары уже один за другим исчезали с  витрин магазинов?
Передовик и ударник соцтруда? Делегат съезда? Гадалка на картах?
Даже врач, угодивший в «Палату №6», когда начал «выступать», получил кулаком в зубы от сторожа. 
А с пьяного, как с юродивого, что взять…

Я спрашиваю себя: «А что за буря в стакане? Может быть, пора включить поэму «Москва – Петушки» в программу старших классов школ?» 
Против  своих бронзовых и, даже, гипсовых бюстов в каждом городе В.Ерофеев  бы категорически возражал…  Книгу не запрещают.  Чего же ещё?
Может,  премию литературную учредить в его честь? И назвать её, например, «Глас пьющего в пустыне»…
Может быть. Но промолчать на брезгливые отзывы о поэме«Москва - Петушки», значит согласиться с теми, кто в ней не видит ничего,  кроме оскорбления своего утончённого литературного вкуса и стерильно чистого нравственного чувства.
Кроме наполненного  сарказмом и  юмором  разоблачения той «истины», которую многие всерьёз и долго ищут в вине, в поэме есть ещё искреннее сострадание тем людям, которые приняли катящиеся к закату  звёзды за путеводные.  И не выдержали тяжести разочарований.
Во времена, когда волхвы советской пропаганды шли за ними, увлекая всех за собой, способность оставаться при своём мнении дорого стоила. И дорого обходилась её владельцам.
А В. Ерофеев смог ещё и донести его до людей.
Послушаешь, иногда, некоторых  юмористов новой волны, и приходит тяжёлая, как люстра в ресторане, мысль: «А не для того ли раньше не давали  говорить о государственной лжи, чтобы в нужный момент нужные люди предстали  её разоблачителями, и увлекли слушателей в ложь ещё более изощрённую?»