За шишками

Как-то, в конце лета меня пригласили поехать в Саяны в  составе группы сотрудников одного московского проектного института. Пригласил меня приятель, Александр Фокин, который работал в нашем автокомбинате  грузчиком. Почему Саша, имея диплом геологоразведочного института, работал у нас  грузчиком, я не знал.
Саша старше меня на семь лет. Внешне он - очень симпатичный человек. Саша обладал поразительной способностью располагать к себе людей с первых минут знакомства. Его общительность и доброжелательная заинтересованность гипнотизировали, и  уже через короткое время он становился как бы своим в компании недавно еще совсем незнакомых людей. Поэтому у Саши множество весьма полезных связей,  в частности, среди женщин, работающих в торговой сети.  Например, мы всегда были обеспечены дефицитными, в свое время, рыболовными принадлежностями: лесками, крючками, блеснами и мотылем.
С Сашей я несколько раз ходил на рыбалку с ночевкой, где он проявил себя  опытным походником и  весьма общительным, развитым, умелым  и находчивым, человеком с хорошей реакцией.
Агитируя за Саянский поход, Саша  говорил об охоте рыбалке и возможности заработать денег на сборе кедровых орехов. В Сибири в это время я еще не бывал, а поэтому предложение показалось мне очень заманчивым, тем более, что затраты на дорогу можно было бы окупить. Саша предложил мне взять его брезентовый плащ, так как у него их два.
Организатором мероприятия был симпатичный высокий кавказец по фамилии Кумыш. Он собрал сотрудников своего института и примкнувших к ним знакомых. Группа была очень разнородна. Хорошо знали друг друга только сотрудники института,  в котором работал Кумыш. Из двенадцати человек только четверо имели таежный экспедиционный опыт, - это Александр Фокин,  сорокалетний Слава Румянцев - оба бывшие геологи и я. Еще  двое были охотниками. Были также три спортсмена из Зеленограда:  мастер спорта, Виктор, перворазрядник, Гера, а также штангист, Юра. Лидером и командиромкоторых был Андрей Кумыш. У Андрея были связи с Министерством лесной промышленности СССР, где ему помогли сделать вызов на бригаду сборщиков кедровых орехов.
Первого сентября мы, зеленоградцы, собрались в моем служебном микроавтобусе «Безопасность движения»  и поехали в Москву за остальными участниками мероприятия, чтобы отправиться в аэропорт. Последним в  районе Чистых прудов подобрали Вадима, которого его друзья называли комиссаром. Вадима провожала старенькая мама, которая пыталась пихнуть ему в рюкзак одеялои пад. Она непрерывно тараторила,    увещевая  его об осторожности  и бережении здоровья.
Укладывая  рюкзак со снаряжением Вадима, обнаружили там подушку.
Из Шереметьева вылетели в Красноярск, где пересели на самолет АН-12 назначением на Кызыл.
В самолете, когда  он уже взлетел, бортпроводница, увидев наши зачехленные ружья и фотоаппараты, сказала, что эти вещи положено сдавать в багаж.
В Кызыле закупили  десять пачек ружейных патронов по моему охотничьему билету, а также часть продуктов, количество которых я рассчитал с учетом численности и предполагаемого месячного  срока пребывания в тайге. Кумыш, посовещавшись со своими товарищами, вместо 20 кг круп, тушенки и сухого молока, дал указание закупить два ящика водки. Я протестовал, но меня не послушали.
В Кызыле мы нашли шофера, который согласился отвезти нас на расстояние 200 километров в поселок Сарыг-Сеп.
В Сарыг-Сепе нас принял молодой начальник местного лесничества, который недавно закончил Ленинградский лесотехнический институт. Он разместил нас в помещении  лесничества  и принес нам 10 кг  картошки к грибам, которые мы собрали на окраинах поселка. Потом мы  ужинали, выпивали, а  лесничий играл  на гитаре и ностальгически напевал  туристические песни. Его жена весьма неодобрительно отнеслась к нашему сборищу то ли из-за выпивки, то ли из-за подаренной нам картошки.
На следующий день лесничий организовал отправку нашей группы на грузовом автомобиле в таежный район, в котором нам надлежало работать. В ожидании лесника-проводника мы  остановились в довольно просторной избушке на перекрестье таежных троп около бурной порожистой реки Брень. В избушке останавливались и ночевали шишкари и охотники перед выходом на маршрут или на обратном пути.
В ожидании лесника мы с другим участником нашей компании зеленоградцем Алексеем отправились на охоту вдоль реки Брень. В одном месте мы обнаружили уток  у самого берега рекиплавала стайка гоголей. Утки скрывались за крутизной берега. Мы стали подбираться к краю обрыва, продираясь через густые заросли прибрежной облепихи и смородины. Я взвел курки, и, развернув ружье прикладом вперед, чтобы ветки не попали в ствол, стараясь незамеченным выйти на берег реки. Следом за мной шел Алексей. При этом невзначай большой палец правой руки лег под курковую скобу. Продавливая прикладом спутанные заросли, случайно нажал на курок. Раздался выстрел. Утки  взлетели, шумно хлопая крыльями. Одновременно интеллигентный Алексей разразился  длинной матерной тирадой в мой адрес по поводу безопасности и знания курса охотничьего минимума. Слава Богу, Алексей находился несколько в стороне от моего ствола. И все обошлось. Это была не первая моя грубейшая ошибка на охоте.
На следующее утро пришел лесник с двумя лошадьми. Одна предназначалась для него, другая для перевозки нашего снаряжения. Лесник не разрешал грузить на лошадь более 60 кг груза, ссылаясь на трудный горный маршрут и разряженный воздух. Именно по этой причине Командир решил сократить  вес продуктов, взамен которых взяли два ящика водки.
Собравшись и погрузив вещи на лошадей, тронули в путь. С нами увязалась одна бесхозная собака, лаечка, которая обитала при   таежной избушке и кормилась от подачек проходящих путников.   Первая часть пути показалась легкой, поскольку усталости еще не было, а путь пролегал по горизонтальным участкам твердой ровной дороги вдоль берега реки Брень, поэтому я старался идти впереди, чтобы забраться на скалу и сделать удачный снимок своим стареньким фотоаппаратом «Смена», самой  первой модели или отснять фрагменты  фильма полуавтоматической 8мм камерой «Лада». Очень скоро я забегался, поскольку снимая прохождение цепочки отряда, я периодически оказывался в его хвосте,  и приходилось нагонять почти бегом, чтобы снова встать впереди отряда для последующих съемок.
К середине дня подошли к месту, где предусмотрена была переправа. Лесник первым взял часть вещей и перевез их на лошади, показывая траекторию безопасного пути, где глубина была не больше метра.
Когда лесник спросил, кто ездил верхом на лошади, никто не откликнулся. Тогда вызвался я. На первом курсе института 1-го сентября вместо лекций весь курс отправили в Подмосковье на уборку картофеля. Там мне было поручено перевозить корзины с картофелем на лошади, запряженной в телегу. Меня научили запрягать и распрягать лошадь, а также спутывать ей передние ноги перед отправкой на ночной выпас. Иногда в ожидании, пока уборщики заполнят корзины картофелем, я распрягал лошадь и, забравшись на нее, объезжал окрестные поля. При этом у меня никак не получалась пустить лошадь на  рысь или галоп. Однажды ко мне на своей лошади присоединился мой товарищ, также перевозивший на телеге корзины с картофелем. Видимо мой  товарищ имел опыт  верховой езды, так как, он сразу пустил лошадь в галоп. За ним рванула и моя лошадь, но постепенно она перешла на равномерную тряскую рысь. Поскольку седла подо мной не было, я начал постепенно, в такт тряске сползать набок, В конце концов потерял равновесие и свалился, кувырнувшись с рук на сгруппированные ноги и несколько раз прокатился таким образом по земле, не получив каких-либо повреждений.
Меня усадили  на лошадь, повесив ей в дополнение между ее головой и мной два рюкзака наперевес. Однако никто не подсказал снять со спины собственный рюкзак, а сам я не догадался.
Лесник настоятельно не рекомендовал управлять лошадью, и пользоваться уздечкой – лошадь сама знает, где ей надо идти - сказал он. Однако держаться было не за что, и я взял в руки уздечку. Лошадь ступила с метровой высоты берега в воду, из-за чего я покачнулся и, потеряв равновесие, вцепился в уздечку. Лошадь рванулась в левую сторону и оступилась в глубокую яму, так что мои сапоги коснулись воды. На груди лошади образовались буруны от сильного течения, и под напором воды ее поволокло. Она еще глубже погрузилась в воду. Лошадь хрипела и вращала налитыми кровью выпуклыми глазами. Потом она как бы присела, упершись в дно задними ногами, выбросив перед собой передние  на высокий край подводной ямы, и в следующий момент выскочила на более мелкое место. При этом мой заплечный рюкзак съехал набок и я опять чуть не свалился, но чудом удержал равновесие, вцепившись в гриву лошади. Дальше лошадь уже самостоятельно выбрала путь по мелководью и вынесла меня на другой берег. А ниже по течению реки,  в ста метрах от нас, ревели и бушевали пороги.
Разгрузившись, я сделал еще несколько рейсов по уже известной траектории, по которой лошадь самостоятельно без моего управления быстро и без проблем переправи яла меня на другой берег им.  Так мы с лесником на двух лошадях переправили всю компанию. Последним переправлял по настоятельной просьбеперенправлялся Гера с собакой на руках Пока народ переправлялся на лошадях, собака дважды пыталась это сделать вслед за лошадьми вплавь, но ее все время относило течением, и она снова выбиралась на берег, с которого начинала заплыв.
После переправы шли по тропе, которая круто уходила вверх. Перед нами открывались потрясающие пейзажи с видом на долину реки Брень и обрамляющие ее сопки и скалы. Деревья в это время уже обзавелись осенним нарядом. После небольшого дождя на хвоинках елок, сосен, пихт и кедров висели дождевые капли, изумрудно переливаясь под косыми лучами вечернего солнца.
Скоро все почувствовали усталость. Послышались призывы остановиться на отдых. Я всех отговаривал, объясняя свою позицию тем, что пока идется надо идти, после отдыха совсем идти не сможем. Так оно и получилось. После получасового отдыха и перекуса еле-еле встали и медленно поползли вверх. Ноги были как свинцовые. Все передвигались с большим трудом. Сил хватало только на то, чтобы пройти не более 100 м. Потом все опять ложились на землю и отдыхали. Более выносливыми оказались только наши спортсмены-лыжники. Они вместе с лесником далеко опередили основную группу и скрылись из виду.
Через пару часов оторвавшуюся группу настигли. Они отдыхали. Рядом горел костер, и  стояли палатки шишкарей. Как оказалось, группа местных сборщиков  расположилась на территории кедровников, которые предназначались нам. После короткого разговора,  в котором несколько раз упоминалось название Коваленков ключ, мы тронулись  дальше по натоптанной кабаньей тропе. Поскольку шли по горизонтали,  идти было значительно легче. Возможно также, что мы уже адаптировались к разряженному воздуху высокогорья.  Остановились уже по-темному около ручья, который звонко журчал, сбегая по крутому склону горы. -  Вот, здесь будете стоять - сказал лесник. Ребята поставили палатку, а я приготовил ужин.
Утром, после завтрака, лесник провел нас по окрестным кедровникам и рассказал, как сделать колотушки для простукивания кедровых  стволов и мельницу для шелушения шишек.
Лесник ушел, но обещал прийти через неделю.
Весь день ушел на благоустройство стоянки: сделали столик, лавки, бревенчатый настил для палатки, положили бревна для сидения вокруг костра.
Недалеко от стоянки нашли старый колот, по образу которого сделали еще два.
Всю компанию разделили на три бригады: в одной собрались пять человек во главе с командиром,   а в двух - по три. Меня оставили за повара. В обязанности повара вменили более ранний подъем, в 6 часов, приготовление завтрака, обеда и ужина, мытье посуды. Приготовленную на обед пищу нужно было доставлять бригадам  в двух восьмилитровых канах к месту работы бригад. Бригады находились в километровом расстоянии друг от друга.
Через пару дней посчитали, что трехразовое питание нерационально и перешли на двух разовое, а в обед все обходились сухарями, паштетом и чаем с сахаром. У меня появилось время для охоты.
Обходя окрестности нашей стоянки, я поднялся к вершине нашей горы, где  среди высоких кедров обнаружил скальные высокие метров 15-20 выходы, столбы как их называют в Красноярском крае. Неподалеку от них был крутой,  почти вертикальный обрыв, за которым хорошо просматривалось пространство тайги и долины реки Брень и горы на другой стороне долины. На самом краю обрыва стояли могучие кедры. Ветки кедров равномерно охватывали стволы с самого основания до верхушки. Мне показалось, по этим веткам удобно забраться наверх и осмотреть окружающие просторы. Я полез, осторожно наступая на суки ближе к стволу. Поначалу ветки были довольно толстые, но на половине высоты дерева они стали значительно тоньше, не более полутора-двух см. Однако помятуя, как я взбирался на сосны, не очень беспокоился, считая эту толщину веток достаточной.  И вдруг на второй трети высоты дерева обломился сучек под правой ногой. Сердце замерло и казалось опустилось куда-то вниз. Я всем телом прижался к стволу и замер. На этой высоте ветер сильно раскачивал дерево. Стало страшно. Хорошо, что левая нога и руки держалась прочно за другие сучки. Немного подождав и осмотревшись. Проверил еще несколько сучков, ударяя по ним правой ногой. Они все обломились. Я понял что, что все они весьма хрупкие,  не такие, как на елках или соснах. Осмотрев Еще раз окружающее чарующий пейзаж окрестных гор и заснеженных хребтов монгольских гор, осторожно спустился вниз.
В первый же день охоты я подстрелил 10 рябчиков, Рябчиков на связке вывешивал на дерево, и они висели там, пока их не накапливалось 12 штук. Тогда я их ощипывал и готовил из них  цыплят табака на противне под гнетом. Все говорили векусно, но мало.
Каны были из нержавеющей стали высокие и узкие с плоским дном, приваренным под прямым углом к стенкам, вследствие чего каша на молоке постоянно пригорала.  По этому поводу  первым мне претензии предъявил комиссар, а потом стали жаловаться  и остальные товарищи. Я стал заливать разведенное молоко в момент готовности  крупы, и кипятил молоко только несколько минут. Хотя пригорать стало меньше, но легкий привкус подгорелого молока все же оставался. Потом стали возмущаться, что супы слишком жидкие и там мало гущи. Действительно я экономил  крупу и вермишель, поскольку продуктов по моим расчетам было мало и могло не хватить на  месячный период жизни Зато вместо расчитанных мною продуктов взяли ящик водки.
Комиссар выговаривал – Мы там вкалываем, нам надо много есть, а ты тут у котла напробуешься.
Когда мои объяснения не подействовали, я предложил командиру перевести меня в бригаду. Так и сделали. Вместо меня на кухню пришел Гера, повредивший ногу. Решили, что все будут участвовать в помощи по кухне. Я пошел собирать шишки вместе со Славой Румянцевым и  Сашей Фокиным.
В первый же день рисовая каша, приготовленная Герой, сильно подгорела. Все ели, сопели, но не возмущались.
Втроем мы ежедневно собирали и подтаскивали  к  стоянке 27-29 мешков кедровых шишек, Остальные бригады набирали от 24 до 26 мешков. Меньше всех собирала бригада Кумыша, в которой был комиссар и другие его сотрудники по их институту.
Мешок шишек весит 35 кг, из него получается 17 кг чистого ореха.
Около стоянки установили мельницу для шелушения шишек. Размолотую массу отбрасывали совком на полог на расстояние около 10 метров. В полете шишечная труха и лепестки отлетали ближе, чем орехи, которые скапливаются на пологе на несколько метров дальше осыпающейся трухи. В трухе остаются также случайно размятые или расколотые орешки. На них охотились синички, которые сновали вокруг нашей производственной зоны, выискивая расколотые орехи. Постоянно перепархивают кедровки, не редко появляются  дятлы и белки. Кедровки очень любопытные, похожи на наших соек. Часто они присаживаются на нижние ветки деревьев и подсматривают за нами, смешно выглядывая из-за ствола.  Временами появляется бурундучек. Он выбегает на открытое место,  и садится столбикомна задние лапки совсем рядом с кем–нибудь,  и внимательно изучает, что происходит  вокруг. Синички часто присаживаются на головной убор,  например, верхушку капюшона, носок сапога или локоть, улавливая момент между тактом движения, когда облюбованное место на мгновение  приходит в состояние неподвижности, чтобы в  следующий момент снова улететь в другое место.
Создается впечатление, что птицы здесь совсем не пуганные. Например, стайки рябчиков  при нашем появлении не всегда улетают, а просто убегают по мху или траве. Одного рябчика Толя сбил, бросив в него ножом.
Через неделю, как и обещал, пришел лесник. При нем была  малокалиберная винтовка. По дороге к нам он убил несколько белок. На нашей стоянке он их ободрал, сварил и отдал собакам. Мы с Герой попробовали бульон – оказалось очень вкусно. Алексей и лесник ходили на охоту. Алексей убил глухаря, а лесник стрелял в козу. Сказал, что попал, но она убежала.
На другой день лесник, пообедал с нами, и  ни слова не говоря, погрузил два мешка чистого ореха, (как выяснилось потом лично для себя) на лошадь и – отправился вниз,  к себе домой, в поселок.
Мы все больше ощущали недостаток питания, поэтому я чаще ходил на хоту. Однажды  решил обойти распадок, образованный нашим ручьем. Ниже по склону ручей распадался на множество ручейков, образуя заболоченное, заросшее мелколесьем разреженное пространство, обрамленное по обе стороны мощными лиственницами, кедрам и пихтами, для жизни которых это заболоченное место оказалось непригодным.
Благодаря этому распадку, ниже по склону от нашей стоянки открывается гипнотизирующий вид. Лиственницы ярко выделяются своими янтарными кронами, подсвеченными косыми лучами осеннего солнца, на фоне густой зелени мощной кедровой тайги, раскинувшейся на склоне противоположной горы, отделенной от нас долиной реки Брень. Выше границы соседней горы рельефно белеют заснеженные вершины монгольских гор на фоне небесной голубизны погожего осеннего дня.
Так вот, я решил обойти  эту долинку по опушкам матерого леса. Пройдя вниз по склону, справа от заросших мелколесьем и заболоченных руслами ручьев участков,  метров на пятьсот, дичи не обнаружил. Решил перейти на другую сторону заболоченного мелколесья, чтобы потом, двигаясь вверх, против течения по краю распадка, вернуться к основному руслу и по нему выйти к нашей стоянке.  Заблудиться я не боялся: по левой стороне ручья спустился, по правой поднимусь. Заблудиться вроде негде - так рассуждал я.
Стал переходить заболоченный участок мелколесья, продвигаясь через русла ручьев поперек их течения. Неожиданно расстояние от кромки до кромки оказалось большим, чем я предполагал. Стал подниматься вверх, но к стоянке не вышел. Показалось, что по расстоянию и по времени прошел гораздо выше той горизонтали, на которой располагался  наш лагерь. Дошел до самой вершины горы. На вершине горелый лес. Недалеко от вершины поднял выводок рябчиков. Подстрелил штук пять, распихал их по карманам штормовки. Стало темнеть. Я забеспокоился. Спустился метров на пятьсот и опять поднялся. Стоянку не нашел. Появились первые признаки паники: движения стали более быстрыми и суетливыми. Стал себя успокаивать, сел на поваленный ствол дерева и думаю - заблудиться-то негде. К своей стоянке мы шли по четко набитой кабаньей  тропе, которая шла горизонтально, поперек склона. Тропа отстояла от нашего костровища метров на тридцать. Решил спускаться и искать тропу. Через пятнадцать минут вышел на тропу и пошел по ней метров триста - стоянки нет. Повернул назад. Шел еще минут двадцать.  По пути убил еще одного рябчика, и через некоторое время услышал совсем рядом голоса своих товарищей.
Ребята начали меня ругать - так нельзя. Уже темно. Не боишься ты тайги, а зря. Заблудишься, пропадешь. Тем более постоянно попадаются медвежьи следы - увещевали они меня. Я старался держаться гоголем - знатоком тайги. Однако в суетливо-панической горячке потерял двух рябчиков, которые вывалились из моих набитых карманов.

Постепенно близлежащие кедровники мы очистили от шишек, пришлось перебираться на более отдаленные участки. Шишки теперь надо было подтаскивать к лагерю на расстояние до километра. Все связывали по два мешка попарно и, перекинув их с помощью товарища через плечо, шли к стоянке, где была установлена мельница. Я попробовал положить сверху еще один мешок. Получилось. Думал - моему примеру последуют товарищи, но только один здоровяк - Гера таскал по три мешка сразу. А штангист Юра сказал - зачем гробить свое  здоровье.
Однажды мы не досчитались одного мешка. Стали разбираться. Саша Фокин стал обвинять меня. Однако я помнил, что последний свой третий мешок мне взвалил на спину Сережа, который никогда не отходил от  товарищей, поскольку откровенно говорил, что биться тайги. У нас  с Сашей разгорелся спор. Он перешел на мат и угрозы, замахиваясь на меня. – Ну, ударь, ударь, дешевка хренова – парировал я. Он замахнулся, удержал в замахе руку на некоторое время, вздохнул, но ударить не решился и медленно опустил руку. Однако атмосфера в команде становилась напряженной. Участились перебранки.
Саша настроил против себя многих членов команды. Его обвиняли в том, что часть лука и чеснока он прятал в своем рюкзаке. - Это, чтобы у него не было цинги, а на остальных наплевать - говорили его недоброжелатели.
Обычно на едкие замечания я старался не отвечать и возможные конфликты гасли сами собой. Чаще других конфликтовал Саша. Он предъявлял претензии другим членам команды, которые не принимали участия в общественных работах. Действительно  обычно по возвращению с работы, заготовкой дров,  и другими лагерными нуждами занимались Слава Румянцев, Саша Фокин, Гера и я. Остальные стояли кружком у костра и, как упрекал Саша, грели свои задницы.
Сказывалась усталость и недоедание: круп, вермишели и муки осталось совсем мало. Заканчивалась соль. Удручала также и неясность перспективы  доставки орехов, которых накопилось уже несколько тонн. К тому же участились ночные заморозки. Мы все чаще вынуждены были ходить на охоту. Кроме меня, рябчиков добывал еще Толя. Алексей однажды убил глухаря. Патроны были распределены также среди нескольких компаньонов, пожелавших поохотиться, в том числе десять штук были у Саши.
Рябчиков вешали в связке на дерево. Однажды, вернувшись с работы, обнаружили, что кто-то сдернул рябчиков с дерева, разбросал их по земле и потрепал. Все подумали на собаку и даже  побили ее палкой, тыкая рябчиками в нос. Однако уже на другой день застали ястреба, который сидел на связке рябчиков и проклевывал им головы.
Алексей с  Сережей, возвращаясь с охоты,  нашли потерянный мешок шишек и убитую козу, которую подстрелил лесник. Пуля пробила ей желудок. Целую неделю мы кормились наваристым бульоном и жареным мясом.
Тем временем крупа совсем кончилась
Пришел лесник.   Привел с собой двух лошадей  для транспортировки орехов
Когда узнал, что убитую козу нашли, потребовал отдать ему шкуру. Но ребята сказали, что сожгли ее.
На другой день лесник и двое наших парней: Кумыш и лыжник Виктор, - погрузив на лошадей по два мешка очищенных орехов, отправились вниз, в поселок. Согласно договору, мы должны были переправить орехи на склад лесничества в поселок на   лошадях,
 предоставленных лесничеством по договору.
Командир рассказывал, что, когда зашли в дом лесника, то увидели ег за столом, уплетающим борщ. Однако ребят он за стол не пригласил. Еще они слышали как его жена орала на него, за что-то отчитывая.
Через два дня ребята вернулись без лошадей, принесли 10 кг вермишели и хлеб.
В коллективе усилилось брожение: орехи не доставим - денег не заплатят.
25 сентября, ночью была страшная гроза и проливной дождик, Все слышали как падали поваленные деревья.  К утру установился 20-градусный мороз и выпал снег по колено.  Утром спилили дерево, нависшее над нашей палаткой. Работа на сборе шишек прекратилась. Шишки примерзли к хвое и не падали. А если какая и отрывалась, то найти ее в снегу было нереально.
Ночью в палатке все мерзли. Конфликты участились. Саша уговаривал всех сменить командира. Проголосовали. Сашу никто не поддержал.
Тем временем у нас осталась одна вермишель и сухарная крошка. Соль кончилась совсем. Мы вспомнили, что  недалеко от первой площадки, где устанавливали мельницу, обнаружили шалаш, рядом с которым на дереве висела меховая доха. Лесник сказал, что несколько лет назад там повесился учитель-тувинец. В шалаше нашли окаменевшую соль и два килограмма риса. Тогда на мое предложение забрать соль и рис все воспротивились. Но сейчас мнение изменилось. Соль и рис забрали. Соль раздробили и измельчили камнями.  Рису хватило на плотный ужин.
Голод усиливался. Все стали налегать на орехи. Стали воспаляться десны и крошиться зубы. От сырых орехов  на голодный желудок начались поносы, которые вместе с морозами отнимали истощившиеся силы. От поносов лечились отваром из лиственничной коры. Помогало. От мощной лиственницыотрубали топором у основания кору, толщина  которой в эхтом месте доходила до 20 см.Кору очищали от серых высохших чешуек и кипятили.Получался горький на вкусотвар рубинового цвета.Отвар помогал от поноса.
Все мерзли. В качестве теплых вещей были только свитера, которые надевали под штормовки. Из обуви  у всех были только  кеды и резиновые сапоги.
Кто-то вспомнил, что около стоянки местных шишкарей видели небольшую печь-буржуйку. Ее принесли и установили в палатке. Печь топили перед сном и перед подъемом.
В этот период все усилия  сосредоточили на обмолоте шишек,  веянии орехов и упаковке их в мешки.
В одну из суббот сделали себе выходной для отдыха и починки одежды.
 Вечером в теплой палатке пили спирт. Непьющего Геру уговорили выпить ложку разведенного спирта с медом. Гера выпил спирт и начал что-то рассказывать. Вдруг он замолчал; взгляд его устремился в одну точку, и он повалился набок. Все напугались. Я стал щупать пульс. Пульс прослушивался. Через некоторое время Гера очнулся. Выдвинули версию, что Гера берет на себя самую большую физическую нагрузку, а  когда раздает пищу, себе оставляет на дне котла самую малость.
Мне поручили сосредоточиться на охоте. Все, у кого были патроны, отдали их мне.
Однако рябчики куда-то пропали. К тому же передвигаться по глубокому снегу в простых, неболотных сапогах стало сложнее. Решил бить белок и кедровок. Однако удалось убить только одну кедровку и одну белку, которых сварили с вермишелью. Кедровки, которые беспрестанно порхали вокруг зоны помола, исчезали, как только я появлялся с ружьем.
На тридцать пятый день таежной жизни пришел лесник с двумя лошадьми.
Лесник сказал, что надо делать бревенчатый схрон для мешков с орехами.

На следующий день напилили и натаскали лиственничных стволов.
Подтаскивали тяжелые лиственничные бревна, уложив его на плечи восемь человек. Я  оказался в самой серединебревна, поэтому когда переходили какое-то углубление на местности, основная тяжесть ложилась на плечи тех, кто поддерживал концы бревна, а у меня посередине вообще веса не чувствовалось. Зато, когда проходили  бугор, то бревно так придавливала плечо, что щемило позвонки в районе поясницы и ноги невольно подгибались.
 Лесник, Саша Фомин, Слава Румянцев и Виктор тесали бревна и укладывали их в сруб. Сруб установили размером  3х3 и высотой полтора метра с бревенчатыми полом и крышей за день.. 
 Весь следующий день Командир и лесник взвешивали орехи. Их оказалось 8 тонн 600 кг. Все мешки с орехами разместили внутри сруба. Крышусруба поверхе бревен, обложили корьем.
Каждый из команды мог положить себе в рюкзак орехов столько, сколько хотел. Я решил, что они и так мне надоели и положил 9 кг. Больше всех загрузил себе Кумыш. Лесник предупредил - орехи, которые оставляете для себя, понесете сами,  лошадей не дам.
По пути, который поначалу казался нам легким,  поскольку все время придется спускаться вниз. Однако двигались большей частью на полусогнутых ногах и через некоторое время у всех заболели икроножные мышцы. Кумыш два раза упал и сильно ударился. Еле-еле удалось уговорить лесника повесить  рюкзак Кумыша на одну из лошадей.  К середине дня спустились к месту переправы на реке. Река заметно обмелела, и не было уже таких страшных порогов, как при первоначальной переправе.
 Погода была хорошая. Светило солнце, бежали ручьи, а снега почти не было. Щебетали птицы. Было ощущение  наступившей весны.
 На другой берег переправились довольно быстро. После переправы остановились на отдых. Слава Румянцев произвел салют из ружья и раздал всем по куску копченой колбасы, припасенной к этому случаю с хлебом. Хлеб привез нам лесник.
После длительного отдыха оставшиеся  пять километров показались трудными. К вечеру добрались до избушки на перекрестье таежных троп. Саша и Виктор сразу отправились вместе с лесником в поселок, чтобы найти для нас машину и закупить продуктов на дорогу.
В избушке уже были какие-то люди, и пришлось тесниться на полу. Печка была жарко натоплена и я, привыкший уже к холоду, всю ночь промучился от жары. Пришлось наполовину вылезти из спальника. Временами по раскинутым рукам и груди, быстро семеня лапками, пробегали мыши.
Ночью пришли ребята из поселка, притащили с собой хлеб сливочное масло и какао.
Все набросились на еду. Я выпил четыре кружки какао и съел четыре больших ломтя грубого хлеба с маслом, потом всю ночь мучился желудком. После двухнедельного голодного существования грубый хлеб, масло и какао  в таком количестве  спровоцировали болезненные ощущения в желудке и изжогу, которая не оставляла меня длительное время даже  в Москве.
На следующий день на грузовой машине добрались до Сарыг-Сепа.
В лесничестве неожиданно возникли проблемы. Работодатели хотели рассчитать оплату работ исходя из цены 22 коп за 1 кг орехов вместо 37 копеек, предусмотренных договором, ссылаясь на то, что орехи не были доставлены на склад. Кумыш сказал, что поскольку лесничество не предоставило лошадей для вывоза орехов согласно условиям договора, то он будет жаловаться в Москву, в министерство. Чиновник  тувинского  министерства по телефону сказал, чтобы рассчитывали по цене 37 копеек за 1кг.  Выплату зарплаты обещали произвести через несколько дней.
В оставшееся время Саша Фокин устроил скандал по поводу распределения денег. Он настаивал на снижении  оплаты тем,  кто, по его мнению, работал меньше других.
Мне уже было все равно. Не хотелось,  не только участвовать, но и быть свидетелем  этих разборок, тем более что мне давно надо было выходить на работу. Мой официальный отпуск закончился две недели назад. Посовещавшись со Славой Румянцевым, мы решили уезжать, не дожидаясь зарплаты.
В конечном итоге все получили поровну,  по 410 рублей. При этом затраты на дорогу туда и обратно составили 200рублей. Моя месячная  зарплата  инженера по безопасности движения вместе с премией в автокомбинате в то время была, как раз, 200 рублей.
Однако никакие деньги не стоят полученных эмоций и впечатлений от девственной первозданной таежной природы тувинской тайги.
Вернувшись на работу, я узнал, что Саша Фокин при увольнении  не сдал, записанные за ним  два  брезентовых плаща, один из них он и передал мне. Так я его вернул в отдел снабжения.
С Сашей мы больше не общались. Приходила ко мне только мама восемнадцатилетней девочки, которая была от него беременна и  собиралась за него замуж. Мама выспрашивала, что за человек Саша. Я посоветовал приглядеться и не торопиться со свадьбой. Потом  узнал, что девочка сделала аборт и бросила Сашу.