Запоздалая рецензия

Человек со старинным именем Поликарп  жил со взрослым сыном и тайно ждал, когда тот женится. Но сын не спешил. Заводил бабёнку, за порог не пускал, сам ходил в гости. Отца он стеснялся.
Как водится, с горя или от тоски, да и одиночество располагает, родитель стал прикладываться, однако, одумался вовремя, вспомнив, что с сердцем не столь уж прекрасные отношения. Дачи не было, бездельничать Поликарп не умел, сел за старую машинку, на которой когда-то печатал диссертацию, и стал описывать свой скучный быт. Машинка стрекотала, Поликарп молодел – обычно начинающий в этом возрасте литератор начинает с биографии. А вспомнить за столько лет было о чём…

В детстве его звали Карпушкой, чуть подрос  – уже Зиновьев, одноклассники упростили фамилию, звали Зиновий, чаще – Зин.
Зин был великим математиком. Он умел вычислять, когда кого вызовут к доске. Вуз выбрал инженерный, попал после распределения в НИИ машиностроения. Там и женился.

На каждой странице Зиновий аккуратно описывал год своей жизни, интересной и не очень, правильной или неправильной, исписал шестьдесят пять страниц, закрыв на грустном месте в своей простой и обычной человеческой жизни: : «С Костиком мы остались одни».
На тридцатой странице Костик, которому стрёкот допотопного и чужеродного механизма мешал заснуть, отдал отцу свой ноутбук, научил нехитрому Ворду, и, опробовав преимущества компьютерного набора, Зиновий больше к машинке не прикасался, на всю жизнь полюбив поисковики. Весь мир на ладони, как пел Высоцкий. Зиновий был счастлив и нем, через интернет ударился в историю, выписывал длинные списки исторических сведений, поминутно жалея, что вуз выбрал не тот. А мемуары так и  остались недописанными.

Но он полюбил историю запоздалой и страстной любовью, стал писать исторический роман с лёгким налётом детектива. Денег на издание не было, а то, что было, жалел пускать непонятно на что, ибо тщеславием не отличался. Написался и  второй. В шкафу росли кипы распечаток в аккуратных папках, Зиновий дописывал восьмой роман, теперь дошедши до Столыпинских реформ. Зиновий придумал себе псевдоним, потом второй, и каждый роман подписывал новым псевдонимом, думая когда-нибудь отобрать лучший. Да и с заглавиями долго возился, трудно выбрать такое заглавие, чтоб читатель хоть на минуту остановился!

Костик снисходительно поглядывал на его занятия, не мешал, но и не помогал и даже не интересовался, чем занят отец. Главное, что мучило Зиновия, сын ни разу не прочитал ни одной распечатки. Родственники ждали, когда блажь пройдёт, затем махнули на него рукой, из семьи только он получил высшее образование и часто ощущал зависть с их стороны. Жена всю родню взаимно не любила, в гости не жаловала, отчуждение росло с годами и вместе с непониманием переросло в неприязнь, которая, как известно, довольно заразная штука. И после её смерти он тоже замкнулся.

Однажды в электричке Зиновий-Поликарп неожиданно встретил бывшего одноклассника Антошу, тот рассказал, что «держит» издательство, печатает всё, что угодно, от буклетов до визиток, но любит больше исторические книжки, несколько романов пошли хорошо. Зин чуть не подпрыгнул.
– Да я же пишу как раз историю!

Первая книга не очень обрадовала читателей, они её даже не заметили, вторую и третью  немножко разрекламировали, а дальше пошло как по маслу. Книги хорошо продавались, о них стали писать, в поисковиках куча страниц оповещала о Зиновии Крестовском, авторе многих исторических романов… Стали узнавать, ведь на обложке был его портрет, правда, десятилетней давности, ещё Наташка настояла сфотографироваться в новом костюме, купленном по случаю нового тысячелетия.

Но Костик так и не прочёл ни единой его книги, читал чужие, смотрел американские фильмы, Зиновий молча переживал и это, и то, что тот завёл женщину с ребёнком, но жениться не спешил… Дом, семья, всё устарело…

Наконец, когда Зиновия наградили, он созвал родню, решив похвастаться. Выпивка была принята на ура, а книги сиротливо ожидали быть унесёнными в пустоту, и все разошлись, так и ни разу не вспомнив о поводе.
Но, как заметил классик, можно иметь у своих ног весь мир, и, тем не менее, не производить никакого впечатления на родственников. Зиновий мыл посуду и горестно размышлял о своей ненужной и неиспользованной славе.

Кипы книг высились в обеих лоджиях, напоминая типографский склад. Зиновий уже не продавал, а дарил – лишь бы читали. Но писать не переставал, каждый раз перед ним вставала новая тема и просилась на «обследование».
Он радовался как ребёнок, когда хвалили. Иногда рассказывал рассеянно слушавшему Костику, как его книгу запросили из самой Англии, Болгарии, Румынии… Иногда перечитывал рецензии и снова радовался. Тоскливо смотрел на созданное в упаковках из обёрточной бумаги и очень хотел узнать, когда перестанет писать.
Однажды утром Зиновий не проснулся. Так и не узнал, что умер. И Костик не сразу узнал. Костик ушёл на работу, не заглянув в отцовскую спальню, а, вернувшись очень поздно, уже не заглянул. И узнал обо всём на следующее утро.

Как-то Костик спросил пасынка:
– Ты читал те книги, что на балконе?
– Конечно, читал! Мы по этим книгам про Распутина проходили и про царскую семью…
Хорошие книжки, у нас весь класс читает, я в школу столько штук отнёс!

 
Костик забрал по одной к себе в спальню и, бережно переворачивая страницы, почти не вылезал оттуда, пока не закончил все. Много чего узнал… Книги, оказывается, были написаны с юмором, с интересными выкладками, смелыми обобщениями, словом, очень хорошие книжки. Вот бы на премию отец догадался выставить… Может, такие книги мало кто пишет…
И вдруг Костик расплакался.
На душе было и гадко и светло.