Моя первая работа в колхозе -2

   Первую часть рассказа о своей работе в колхозе «Заря» во время летних школьных каникул в 1937 году, - http://www.proza.ru/2015/03/12/1364
я закончил разговором о песнях.

  Вот и начну я вторую часть рассказа о своём колхозном детстве воспоминаниями о песнях.  В той далёкой по времени, но такой близкой мне по значению, жизни моих односельчан, песни сопровождали нас всегда, они  были составной частью нашей жизни.  Не было слышно песен у нас только два года, о которых я уже говорил, о которых можно сказать словами нашего поэта 19-го века Николая Некрасова:
  «В мире есть царь: этот царь беспощаден,
  Голод — названье ему».

   В то время, о котором я здесь вспоминаю, у нас не было возможности слушать пение артистов, хотя и в то время в стране их было достаточно, правда, далеко не так много, как сейчас.  У нас не было радио, не было и электричества.  Раза два за все довоенные годы в наше село приезжали артисты, даже не помню, с какого города, районного или областного, но на их выступления в колхозном клубе с нашей улицы никто ни разу так и не ходил.  Не близко было им с нашей улицы до центра села, да и не было тогда у нас в моде тратить, даже более свободное зимой время, на театральные развлечения.

  На колхозное собрание, когда приходило распоряжение на обязательное присутствие хотя бы по одному с каждого двора, и то ходили без особого желания.  А вот, когда начали привозить кинофильмы, тогда уж мы, особенно дети, бегали в клуб.  Но то уже вторая тема, не песенная, о которой я здесь пишу.  А песни в нашем селе, да и во всех соседних сёлах и хуторах, очень любили.  Вот и пели мы сами без артистов, сами были и артистами и зрителями. 

  Почти каждый вечер на улицах собирались парни и девушки и начинали звучать песни.  На нашей улице из двенадцати дворов чаще всего собирались возле дома Марьиных.  Такое прозвище двор унаследовал от  того двора в селе, с которого на нашу, образовавшуюся после гражданской воны, улицу переселились его обитатели – Михайло и Ульяна с четырьмя девочками.  К описываемому времени девочки превратились в девушек, из которых самой младшей Дуне было четырнадцать, а самой старшей Мане – девятнадцать.

  У двух старших – Мани и Кати уже были женихи, к зиме Марьины готовились к двум свадьбам.  Эти четыре красавицы в то лето, когда я работал водовозом, и выходили вечером на улицу почти всегда первыми и сразу начинали петь.  Потом возле них образовывался настоящий хор, и на всю улицу разливалась песня:

«Місяць на небі, зіроньки сяють,
Тихо по морю човен пливе,
В човні дівчина пісню співає,
А козак чує - серденько мре…»

  Почти все участники этого хора целый день провели в не лёгком труде, большинство – на колхозном поле, а вечером ещё и дома.  Через четыре года после страшного голода, почти в каждом дворе уже была корова, которую вечером надо подоить и накормить на ночь. И поросёнок криком встречает пришедших с поля хозяев, требует свой ужин.  Многим и детей надо накормить и спать уложить, у кого не было бабушки или кого старшего из детей, способных ухаживать за малышами.  Да и в огороде есть неотложная в летнее время работа, и самим надо смыть с себя рабочую пыль, переодеться и потрапезничать на ночь.

  И уже немного позже присоединялись к поющей молодёжи папы и мамы, и лилась песня по округе, соревнуясь с песнями соловиными.  А за речкой улица Глинище, она длиннее нашей раза в три, оттуда тоже звучит песня:
  «Летіла зозуля через мою хату,
  Сіла на калині та й стала кувати… (зозуля - кукушка)
  С другоо конца той длинной улицы до нас долетает:
  Поіяла огірочки, близько над водою,
  Сама буду полівати дрібною сльозою…»

  А на нашем берегу речки, ближе к центру села, улица Холодная Гора, там тоже поют:
  «Туман яром, туман долиною…»
  И так было по всем улицам, по всем сёлам и хуторам.   

   В 1984 году я ездил в своё родное село и три дня жил у друга на улице своего детства. И ни одного разу такого пения уже не услышал, хотя были летние, лунные вечера.  Большое село своего детства я увидел совсем не таким, каким оставил его 34 года назад.  Даже тогда, когда я вернулся домой через четыре года после той разрушительной войны, село выглядело более, можно сказать, привлекательнее.  Тогда в этом селе все дома, дворы и огороды имели вид обжитости.  Дома, в большинстве хотя и под соломенными крышами, но были ухожены, везде было видно присутствие хозяина.
   Теперь я увидел много заброшенных дворов, заросшие бурьянами огороды, на улицах мало детей, во многих домах жили одни старики, почти вся молодёжь разъехалась по городам в поисках своего счастья.   

  Но, вернёмся к песням в поле, к тем дням, когда я 12-летним парнишкой в летние каникулы возил воду на поля колхоза «Заря» и поил женщин и девчат, которые трудились на прополке сахарной свеклы.  И хотя прополка свёклы, работа тяжёлая и пыльная, да ещё и стараться надо, чтобы сделать побольше, чтобы трудодень записали. Был закон, по которому судили тех колхозников, которые не вырабатывают установленную норму трудодней. на смотря на такие трудности, женщины и в поле, работая весь день согнувшись, пели песни. Работали они, как я уже говорил, звеньями по 10-12  человек.  В каждом звене, как и на каждой улице села, были свои главные певуньи, которые и начинали, запевали очередную песню.  В звеньях запевали песню, чаще всего, уже далеко не молодые женщины.

  Были такие звенья, в которых работали две, а то и три, песенных запевалы, а были звенья, не имея ни одной.  Такое случилось только в первый год работы на колхозных полях.  Уже на второй год, при формировании звеньев в полевой бригаде, этот «недостаток» учитывали по просьбе женщин.  И почти каждый раз, когда я подъезжал к полевому стану, в поле звучала песня, часто – не одна.  Я останавливал свою лошадку, давал ей охапок сена, наливал полведра воды и приступал к выполнению своей ежедневной работы.

  Несу воду работающим и поющим женщинам и сам напеваю, все те песни я уже хорошо знал, те песни сопровождают меня на всех моих жизненных путях и перепутьях.  К ним присоединялись новые, во - время войны – военные, я сам был запевалой в артиллерийской батарее.  Но это отдельная тема.  А тогда, на колхозном поле, я участвовал в обобществлённом крестьянском труде.  И те песни, можно сказать, как-то вдохновляли меня на трудовое усердие.

  Однако, не одними песнями жили и живут люди.  И тогда, работающие на колхозном поле женщины, бывало, и молчали, правда, такое случалось редко.  Если не пели, то вели разговоры, в основном, на свои житейские темы.  То, пожалуется одна, что у неё корова стала давать меньше молока, и начинаются обсуждения и советы.  У другой приболел малыш,  у третьей в огороде что-то растёт плохо или, наоборот, уж так хорошо, как никогда раньше не росло.  О чём только не слышал я тогда, путешествуя с водой между звеньями.  О предстоящих и прошедших свадьбах, о мужиках, своих и не своих, о сыновьях и дочерях, которые не так слушают своих родителей, как они сами своих слушали, о поросятах, о петухах, о кошках, да о чём угодно, что кому в голову взбредёт.

  А бывали случаи, когда между отдельными женщинами, чаще всего уже не первой молодости, по какой-то причине возникали ссоры.  Не секрет, что ссориться наши женщины умели не меньше, чем петь песни.  Обмолвится какая о чём-то давно с ней случившемся, о таком, которое заденет «за живое» другую.  И начинается «дискуссия», сначала тихая, спокойная.  А потом начинаются упрёки, обвинения, нелестные характеристики друг друга, и у каждой находится «аргумент» в своё оправдание, в правильности своих обвинений.

  Бывало, ссора перейдёт в такой крик, что слышно всем остальным звеньям, пойдут в ход оскорбления и угрозы, и казалось, не будет этой ссоре конца.  Ссорящиеся перейдут в такой разгон, что не обращают внимания ни на смех всех остальных, ни на уговоры звеньевой, ни на присутствие работающих рядом девушек подросткового возраста.  Ссорящиеся уже не работают, разгибают спины, машут руками и тяпками и, кажется, готовы вступить врукопашную.  Правда, до рукопашной не доходило, всё - таки – женщины.
 
  Запомнился один такой случай.  Напоил я всех женщин, осталось одно звено, в котором как раз в это время шла ссора.  Я стоял возле своей бочки с ведром и ждал, когда там закончится этот базар.  Но две женщины в том звене, казалось, не собирались успокаиваться.  И тогда я увидел, что звеньевая машет мне рукой, чтобы я нёс им воду, видимо, надеялась хоть этим утихомирить ссорящихся.  Но в то самое время, когда я подходил к тому звену, у одной из участниц ссоры, видимо, уже не было в запасе необходимых слов, а оставаться «побеждённой» не хотелось.  И тогда она на виду у всех поворачивается к своей «противнице»  задом, подымает выше пояса юбку, наклоняется и стоит с минуту со словами: «Вот тебе», «Вот тебе».

  Так она «доказала», что не осталась в долгу, что больше и говорить не о чём.  Для полноты рассказа о том случае следует добавить, что в то время своё тело ниже пояса, особенно летом, наши женщины и девушки не прикрывали трусами, или чем-то другим.  Так что, когда та тётя наклонилась с задранной выше пояса юбкой, на виду была вся её нижняя красота.  Я сделал вид, что отвернулся, более всего для того, чтобы на подумали, что мне, пацану, хочется смотреть на такое женское представление. но мне очень хотелось видеть, чем всё это кончится. Инцидент закончился общим хохотом, смеялись все, и те две, что ссорились.  Потом все успокоились, я поставил ведро с водой и вручил кружку стоящей ближе ко мне женщине.

  И пошла кружка, как всегда, по кругу.  И я хорошо запомнил, когда напилась та тётя, что поднимала юбку, кружку передала той, с которой она ссорилась, для которой и предназначалось то зрелище, и они уже обе улыбались, как будто никакой ссоры и не было.  "Концерт" кончился, обе довольны. А когда я отдалился от того звена метров на десять, оттуда уже разливалась по полю весёлая песня:

  «Їхали козаки із Дону додому, підманули Галю, забрали з собою…»

   24.10.2015