Жизнь сапёра. Контузия

                Н. М. Панютин. «Жизнь сапёра». Глава IV. БОИ В ПРИБАЛТИКЕ

     С наступлением рассвета ожила не только природа, настало оживление в окопах. Проснулись бойцы и заняли свои исходные позиции.
     Ровно в 7.00 противник открыл огонь, пролетевшие самолёты проутюжили передний край. Со стороны немцев появились вражеские цепи – очередная атака.
      Наступающего противника встретили ураганным огнём, враг не выдержал – отступил. Но это было начало. Вслед за пехотой в бой вступили танки. С большой скоростью они ринулись на наши рубежи. Наша артиллерия открыла огонь, и в течение нескольких минут на поле боя горели уже три танка, остальные – продолжали наступление. Под прикрытием танков двигалась пехота, поливая пулемётным и автоматным огнём наши позиции. Не оставались и мы в долгу – открыли огонь из всех видов оружия. На поле боя танки горят, падают убитые и раненые. Сидишь в окопе, а над тобой пули вражеские жужжат, рядом снаряды и мины взрываются, и надвигаются горы металла – танки. Конечно, огонь ведётся не прицельно, а по движущимся целям сплошными очередями из автоматов и пулемётов.

     Основная масса немецких танков двигалась справа от наших позиций лощиной, пытаясь зайти в тыл наших частей, чтобы уничтожить артиллерию и смять пехоту. В этот тяжёлый момент разгара боя сапёры получили задание немедленно заминировать лощину противотанковыми минами. В срочном порядке рота сапёров с минами была выброшена к танковому направлению и под прикрытием огня установила мины. При подходе к нашим минным полям четыре танка подорвались, остальные замедлили ход и остановились. Воспользовавшись заминкой врага, артиллеристы подбили ещё пять танков, остальные повернули назад. Танковая атака была отбита. Пехоту от танков отсекли сильным огнём и, не выдержав мощного удара, она отступила.

     Воспользовавшись слабостью противника, наши части перешли в контратаку, выбили    немцев с занятых рубежей и продвинулись вперёд до пяти километров. А противник продолжал отступать на заранее подготовленные рубежи.

     К вечеру бой закончился, и мы находились на рубежах, ранее занимаемых врагом. Поле боя осталось позади. Оно усеяно трупами, осколками снарядов, воронками, подбитыми танками. Всё было мертво. Солдаты оправлялись от прошедшего боя и готовились к следующим сражениям. Думаешь только об одно – закончить войну, остаться живым и вернуться с Победой домой.

     Имея небольшую передышку, войска вновь приступили к совершенствованию оборонительных сооружений, установке разрушенных мин и проволочных заграждений. Нас окружал лес, справа – болото и труднопроходимые дороги. Противник сосредотачивал силы на направлении наших войск, пытаясь вернуть утерянные позиции.

     Для наших войск трудность заключалась в том, что местность, где мы заняли оборону, была с высокими грунтовыми водами. Копнёшь две – три лопаты, и появляются грунтовые воды. Но война есть война, и где бы ни остановился, надо укрываться. Укрываться от пуль, снарядов, а, тем более, от танковых атак. Незащищённый воин на поле боя при появлении танков бежит с поля боя. Это страшнее всего.

     В течение трёх дней войска были укрыты и готовы к новым атакам противника. Сапёры установили противопехотные мины, на отдельных участках - противотанковые. Наступило затишье, но огонь из различных орудий не прекращался, как с нашей стороны, так и со стороны врага. Началась, по существу, окопная война. Изредка упадёт снаряд, разорвётся мина, а также пролетит шквал пулемётного и автоматного огня. Пули жужжат, как улей, сидишь в окопе, только земля с бруствера сыплется на тебя. Пройдёт несколько минут, и вновь тишина. Потери были незначительные, и под этот грохот боец отдыхает, иногда только осыпается грунт и отдаётся эхо взрыва в землянке от отдельных артиллерийских снарядов или мин.

     Так продержались мы в обороне август и начало сентября 1944 года. Изредка предпринимались попытки захватить отдельные господствующие высоты. Как мы, так и фрицы прощупывали слабые места в обороне и устойчивость войск.

     Всё бы ничего, к такой обстановке мы привыкли. Но погода стала портиться, настали холодные дождливые дни, а мы – под открытым небом, за исключением отдельных землянок, да и те не приспособлены к осенней погоде. Получилось так, что снизу подмачивает подпочвенная вода, а уровень её поднялся, сверху – моросящий холодный дождь. Днём не подымешь голову, не только встать в рост и согреться – враг усилил огневые налёты и прижимал нас к земле. Единственно возможным, встать и согреться, можно было ночью. Казалось бы, в обороне воин отдыхает, в действительности оборона изматывает нервы, особенно в обстановке, когда мокнешь, и нет возможности согреться и обсушиться. Моральный дух солдата падает, и появляется ко всему безразличие.

     В последние дни противник применял тактику действий для подавления морального духа наших войск. Например, не давал по ночам спать – тактика ночной бомбёжки. Обычно с 23.00 и до рассвета появляются самолёты и сбрасывают хлопушки (мелкие бомбы) по переднему краю. И так волнами, одна за другой. Представьте себе, летит самолёт, а где и когда он сбросит смертоносный груз – неизвестно, ибо не видишь самолёт и полёт бомб. Кругом рвутся бомбы, и не знаешь, когда одна из них упадёт на тебя. Самочувствие отвратительное, не спишь ночами, а днём нет возможности. Так, без сна и отдыха находишься лицом к лицу с противником.

     Мы привыкли к дневным бомбёжкам, когда летят самолёты и сбрасывают бомбы – по полёту и звуку определяешь место их падения. Определяешь точно недолёт, перелёт или летит на тебя. Иногда бывают и просчёты. Так получилось и со мной. Я находился в окопах, проверял оборудованные огневые позиции и состояние окопов и ходов сообщения. Налёт вражеских самолётов и армада эта направлялась в нашу сторону. Но я не придал этому значения, продолжая беседовать с пулемётчиком, и отошёл от него метров на 150, и началась бомбёжка. Я спрыгнул в окоп, но он был насыпной и неглубокий. Рядом, с тыльной стороны упала бомба, взрывной волной прижало меня к брустверу, он развалился и засыпал меня. Получив удар, встать я самостоятельно не мог, так как на мне лежала груда земли. Вскоре меня откопали, я встал, встряхнулся и оглядываюсь, где я и кто вокруг меня. Голова кружится, тело пошевелишь и не чувствуешь ничего, как будто сплошное мясо без костей. Руки и ноги ноют, по всему телу дрожь. Со мной говорят, я вижу это по губам, но не слышу. В ушах звон, и речь отнялась. Начало тошнить, появилась рвота. Стоять я не мог. Упал я, а дальше ничего не помню. Меня подобрали санитары и отнесли в медсанбат.

     Первые три дня я никого не узнавал из медиков, хотя с большинством врачей был знаком, так как мои сапёры помогали оборудовать расположение и размещение медсанбата. На четвёртый день немного прояснилось, и я мог описать, что со мной случилось. Одна была у меня просьба – не отправлять меня в тыл, и командир дивизии разрешил лечить в медсанбате. Так начались длинные и скучные и болезненные дни. Самочувствие было отвратительное и удручающее. Голова болит, тело ноет, кости крутит и днём, и ночью. Когда стал вставать, а затем ходить, приступил к лечебной гимнастике. Врач учил, как правильно восстановить здоровье. Уши страшно болели, как будто в барабан играют, и всё трещит. Но организм боролся, и дело шло на поправку. Постепенно здоровье начало восстанавливаться, ежедневная ходьба и гимнастика способствовали уменьшению боли и восстановлению чувствительности. Как будто вновь вырастали и становились крепче мышцы, чувствовалось, что они прилегают к костям. Одним словом, улучшение здоровья способствовало улучшению и психики. Одно меня беспокоило – слух и речь. Но врачи уверяли – скоро наступит момент, и вновь всё восстановится. Прошло ровно 18 дней, и на 19-й день кризис миновал.

     Я лежал в постели, рано утром приходит врач и медленно спрашивает, чтобы я понял по его губам, как самочувствие, и в этот счастливый памятный день я ответил шёпотом: «Хорошо». Но ещё слух сдерживал. Громкие речи частично разбирал, а средний тон – нет. Но, как говорится, время – лекарь. Речь восстановилась, слух постепенно приходил в норму, ещё 12 дней, и я был в норме. Всё это – благодаря заботе медиков.

     В батальоне не был более месяца, и сердце болело, а как там дела. Прибыл на передовую, батальона на старом месте, откуда попал в медсанбат, уже не было. Потери несли главным образом при минировании и устройстве различных заграждений. Итак, я приступил к своим обязанностям, но с дрожью в организме. Во-первых, отвык от ежедневной и ежечасной стрельбы, особенно миномётный и артиллерийский обстрел раздражали организм. Но на войне надо нервы брать в комок, относиться ко всему спокойнее, так как за тобой следят подчинённые и выполняют твою волю. Болезненно я переживал ночные бомбёжки. Как только услышишь гул самолёта, по всему телу появляется дрожь, как от холода, но стараешься не подавать виду. В бою и на передовой всё зависит от того, как себя ведёшь и как реагируешь на действия врага. Твои действия передаются на подчинённых, тем более, на обстрелянных солдат. Собирая нервы в комок, вырабатывая силу и волю, приобретаешь смелость и уверенность. Так привыкал я к боевой обстановке.

     …Проходит время, раны залечиваются, но последствия остаются. После контузии бомбёжки я переживал болезненно, чего раньше не ощущал. Начинается бомбёжка – организм дрожит, и появляется страх смерти. Помню, когда окончилась война, приехал я к своей женульке Оле в Вологду, и мы пошли в кино. Картины в то время шли обычно про войну. Смотрим кино, сюжет знакомый – стрельба, наступление, падают убитые и раненые, и тут появляется авиация, начинается бомбёжка. Летят бомбы, визжат, падают на землю и взрываются. Как только я услышал вой падающей бомбы, организм задрожал, как будто это было на поле боя. Ольга спрашивает, что со мной, я отвечаю – немного холодно. И это самочувствие долго сохранялось. Сейчас исчезло. Осталась только преследующая болезнь – боль в суставах, позвоночнике и иногда – неподвижность всего организма…

     Фото из архива семьи Панютиных – «Полковник Н. М. Панютин, 1975 год».

     Возвращение к содержанию дневников-воспоминаний Н. М. Панютина «Жизнь сапёра»: http://www.proza.ru/2015/11/01/1230.

     2015