Цена хлебу

 (история, записанная со слов папы)
Прадед мой Яков Груббе был кузнецом, свое ремесло передал  моему деду Ивану Яковлевичу.
Семья деда проживала в д.Толоконцево Омской обл. После октябрьской революции дед Иван купил добротный пятистенок у купеческой четы Баконевой и Гудовского. Купчиха предвидя, что лишится своего добра, срочно продала дом, а так как самой ей жить стало негде, некоторое время стояла на квартире у своих покупателей.
Папа хорошо помнит этот дом на высоком фундаменте с широкими половыми плахами. Дом стоял на берегу реки.
Летом 1934г. В семью пришла беда: нелепо погибла 16-летняя дочь Устинья. Была она девушкой любознательной, впечатлительной, мечтала стать учительницей. Собирала вокруг себя малышей и играла с ними в школу – писала на импровизированной школьной доске буквы  и слоги.
В тот злополучный день ловили рыбу в местной реке. Мужчины тянули бредень, а женщины вычерпывали из него рыбу сачками. Устинья подцепила саком огромную щуку обросшую тиной. Увидев страшную голову, девушка вскрикнула: «Собака, собака!» - выпустив сак, умерла в одночасье в агонии.
Во время коллективизации дед Иван как подавляющее большинство крестьян сдал в колхоз свою скотину: две лошади и две коровы. Голодный скот кричал по ночам, надрывая душу, и бабушка забрала его обратно, полагая, что кузнечное ремесло  мужа прокормит их семью при любой власти.
Но обособленно жить стало невыносимо. С продразверсткой сгребли последний хлеб, а в ноябре 1935 г. и вовсе пришли раскулачивать. Первым пострадал старик-сосед  Ощепков Петр Ильич. Дед Иван видел через забор, как безжалостно сбили старика с ног, стянули с него овчинный полушубок и  валенки-самокатки (больше экспроприировать было нечего) и прямиком направились во двор к деду. Дед не рассуждал – перегибы ли это на местах, (как потом определят идеологи), сопротивления властям не чинил. С его двора снова увели скотину и забрали куриц. Осиротили, можно сказать, многодетную (7 ртов детей) семью*. Папа и его брат Саша тихо отсиживались на полатях и лишь когда понесли куриц, заплакали и закричали: «Это наши курочки!» 19-летний Федор почернел с лица, когда уводили его любимого коня Мухортика.
 Семью выселили в баню. Но переночевали они там только одну ночь. Утром пришло предписание убираться из деревни куда глаза глядят.
Собрав скудный скарб, семья пешком отправилась искать новое место жительства. Самой маленькой Павлине было всего 9 месяцев. Старшая из сестер Мария несла ее на плечах, остальные дети шли сами.
Их большую семью временно приняла на квартиру Леккер Настасья, дальняя родственница деда. У бабушки имелась немецкая швейная машинка «Зингер», которая на момент раскулачивания  семьи была у Настасьи. На этой машинке бабушка строчила день и ночь зарабатывая на прокорм семьи. У Леккеров семья была тоже большая, и дед стал искать работу, чтобы дали жилье. Устроился в артель кузнецов в Лебедиху под Крутинкой. Чтобы не обременять хозяйку – младших мальчиков – Сашу и Андрея брал с собой в кузницу, ведь сами артельщики там и столовались и ночевали.
Мальчишки вместе со взрослыми спали на угле, питались их немудреными обедами. Папа рассказывает: «Испачкаемся углем и сажей как чертенята». Старший из артельщиков вскоре сказал деду:  «Убирай мальчишек, что ж они тут с нами задыхаются, мало что жар да уголь, табачищем дышат круглые сутки!»
Дед пошел искать новое место жилья и работы. Остановились  в совхозе  Черемшанский Омской области. Кузнецу с домочадцами выделили жилье. Вскоре на заработанные деньги дед купил поросенка, пристроили из жердей прямо к стене дома сараюшку, покрыли ее соломой и вырастили свиноматку. Затем купили корову.
Вскоре совхоз оскудел, т.к. бывшие колхозники через суд выхлопотали свои земельные паи. Нужно было снова искать работу.
Как-то в деревню пришло 7 подвод из образовавшегося недавно с-за «Партизан» (принадлежащего тогда Омской обл.). Совхоз вербовал на работу. Дед не раздумывая собрал свою семью, загрузились на одну из подвод и поехали в «Партизан». Свиноматку с поросятами загрузили в большой плетеный короб. Обоз подъезжал в деревне Волостной, когда один поросенок выбрался из короба и пустился наутек. Всем обозом ловили того поросенка, шутили, что не хочет записываться в  партизаны. В «Партизане» семью вселили в одну из комнат саманной школы, что была в центре поселения. Дед стал трудиться в местной кузнице. Но в 1-й приезд в «Партизан» семье деда не повезло, им предложили переехать в ветхое жилье на болоте, а в их комнату вселялся новоиспечённый начальник. Дед, имея очень высокий рост едва втиснулся в  избушку согнувшись в три погибели. А ведь еще жена и  дети! На семейном совете решено было снова вернуться в с-з Кировский. Поселились в Зимино. Там дед тоже работал в артели. Когда артель кузнецов распалась, снова встал вопрос: чем кормить семью?
Шел 38-й год. На их счастье из с-за «Партизан» приехал Малев Андрей Митрофанович (он знал семью деда, т.к. сам проживал ранее в Зимино), и уговорил деда вернуться в «Партизан». Погрузились в полуторку и прибыли на место. На этот раз им выделили большой дом-барак прямо в центре деревни. Дед устроился в кузницу вместе со старшим сыном Иваном.
В 37-ом году хлеб в с-зе не уродился. Все, что удалось сохранить, весной засеяли, а на еду не осталось. Дед Иван и Евлампий Аникин прослышав, что в Казахстане можно купить дешевую пшеницу,  решили ехать туда. Со всей деревни сбежались люди, кто совал деньги, кто ведро картошки, кто сапоги, чтоб и на их долю приобрести хлеб. Было это в конце мая, начале июня. Снарядили подводу о двух конях и поехали, прихватив с собой  Андрея. Световой день ехали, ночи коротали в лесу или в поле у костерка. Наконец в один из вечеров доехали до немецкого поселения, что расположилось под Омском. Увидели табун коней и пастуха при нем. Спросили: «Нельзя ли заночевать тут, а коней отпустить в табун?» Пастух ответил, что их кони останутся в целости и сохранности. Взрослые, разведя костер, устроились на ночлег прямо на поляне, папа лег на телегу. Ранним утром его разбудили громкие голоса – это ругались взрослые, оказалось, что они вовремя проснулись, т.к. их коней уже уводили в поводу. Кое-как отбив коней, незамедлительно двинулись в путь.
Еще много раз ночевали в чистом поле. По мере продвижения растительность становилась все скуднее, начались казахстанские степи, а затем и поселения казахов. Осведомляясь у местного населения о цене хлеба, ехали все дальше. Наконец в одном из поселений нашлось достаточно хлеба по цене  30 рублей за пуд.
Уже обговорили с казахом-продавцом условия и объем купчей, как к ним подошел человек славянской внешности. Ненавязчиво расспросил у приезжих за
сколько они сторговались. Потом взял горсточку пшеницы, пожевал и тихонько сказал: «Не берите, она же уже затхлая». Сибиряки развели руками:
- А что делать, зато по 30 рублей, у нас 100 рублей за пуд.
- А я вам за 16 продам.
- А сколько у вас будет, хватит нам подводу загрузить?
- Хватит, еще останется.
- Ну так поехали к тебе?
- Нет, мужики, я сам не местный, езжайте по этой дороге, километров через 15 будет поселение, спросите, где живет Василий Шевченко. Я дочке записку напишу, она встретит, накормит, переночуете. Сегодня у меня тут еще неотложное дело, а завтра я приеду и все организую.
Взяв записку, отправились дальше в путь. Как и говорил мужчина, по пути следования заехали в поселение, оказавшееся украинским. Проехали к нужному дому. Встретила их девочка-подросток лет 13-14. Прочитав записку отца, засуетилась:
- Вы распрягайте коней, привязывайте вот тут, входите в дом, отдыхайте, а я сейчас хлеб испеку.
Сибиряки вошли в низкую саманную избушку побеленную мелом снаружи и внутри. Оглядели немудреное жилище, укладом жизни похожее на русское. Расселись на скамьях вдоль стен. Молодая хозяйка захлопотала на кухне. Выкатала из загодя поставленной квашни хлеба, поставила булки на расстойку. Выскочила из домика на улицу. Вернулась вскоре, принеся охапку соломы, быстрым привычным движением скрутила из соломы небольшой жгутик, подожгла, и сразу бросила в устье русской печи. Едва прогорела первая скрутка, вслед за ней вспыхнула новая. Девочка проделывала так до тех пор, пока не сожгла всю принесенную солому. Стремглав выбежала во двор, и тотчас воротилась с новой партией. Не давая погаснуть огню, она все подбрасывала и подбрасывала новые соломенные скрутки. В очередной раз, когда она выскочила во двор, сибиряки переглядывающиеся недоуменно, тихонько посовещались:
- И чего она испечет – одной соломой топит? – удивился дед.
- Не говори, Иван Яковлевич, наши бабы всю ночь с квашней возятся и то не всегда получается! – вторил ему Евлампий.
Вернулась девочка с очередной партией соломы, снова старательно жгла ее скрутка за скруткой.
Когда выкатанные булки хорошо поднялись, юная хозяйка быстро смела с пода образовавшуюся золу печной метлой, деревянной лопатой посадила булки на под и прикрыла заслонку печи.
Вскоре хатка наполнилась сладким ароматом свежеиспеченного хлеба. Стряпуха слегка отодвинула заслонку и вновь прикрыла, убедившись, что вынимать булки еще рано.
Потом сибиряки с удовольствием уплетали свежий  хлеб, прихлёбывая чаем из самовара, не переставая нахваливать хозяюшку – булки получились легкие, пышные с хрустящей душистой корочкой.
К утру явился сам хозяин. Со всех дворов бежали люди, предлагали свой хлеб. Хотя большую партию продал сам хозяин. Затарив и уложив мешки на телегу, взяв с собой воду и хлеб, гостеприимно предложенные хозяином,  двинулись в обратный путь.
Долго ехали по указанной дороге. Ни куста ни деревца, куда взгляд ни кинь, лишь редкая полынь по низинам. Наконец на горизонте обозначились два небольших сооружения, оказавшихся колодцами.
Один под дерновой крышей с воротом для поднятия воды. Другой без крыши, с очепом**. Остановились, набрали воды, напились сами, напоили коней. Решили немного передохнуть, пообедали, задали корм коням. После обеда взрослые задремали, папа сидел на телеге с хлебом, оглядывая унылый однообразный пейзаж. Вдруг застучали копыта, на дороге показались конники-казахи, человек 5-6. Они остановились возле подводы с хлебом, по–хозяйски спросили:
- Кто такие, откуда?
Папа ответил, что ездили закупать хлеб, возвращаются обратно.
- Буди взрослых!  - скомандовал один казах.
Дед Иван и Евлампий встали.
- Мужики, если хотите довезти свой хлеб в сохранности, поезжайте за нами, мы вам дорогу покажем.
Земляки переглянулись в нерешительности пожали плечами:
- А вы кто такие, откуда мы знаем, куда вы нас завезете?!
- Мы-то у себя дома, все дороги и пути знаем, а вам милиция не даст хлеб из Казахстана вывезти.
- Так мы ж его на свои деньги купили!
- Вас и спрашивать не будут!
Сибиряки наотрез отказались от помощи, в душе полагая, что заведут их казахи в степь и отберут хлеб – числом превышают, да и хозяева на своей земле. Те поехали дальше, предупредив:
- Ну не хотите, как хотите, было бы предложено…
Обуреваемые сомнениями, путники двинулись дальше. Вскоре их нагнала зеленая машина-полуторка. Перегородив им путь из машины вышел казах-водитель.
- Что за груз везете?
- Хлеб.
- Так, понятно, быстро грузите мешки на машину!
- С какой стати? – возмутились они.
- Этот хлеб ворованный.
- Какой он ворованный, мы его на свои кровные приобрели.
- Ничего не знаю, вы не из нашей области, значит и хлеб не ваш. Грузите мешки в машину!
- Если ты такой умный, грузи сам.
Казах требовал, грозил, мужики упирались.
- Сейчас съезжу за ребятами, хлеб из Казахстана вы не увезете!
Только лишь скрылась из виду развернувшаяся в обратную сторону машина, сибиряки спешно отчалили с места. Погоняли коней нещадно, сами где бежали следом, где садились на телегу, но сколько ни оборачивались назад – два колодца – вот они как на ладони! Одна степь кругом, где спрятаться, где укрыться, как не потерять с трудом приобретенный хлеб не только на свои семьи, но и на семьи других людей? Наконец увидели небольшой распадок густо поросший полынью. На ходу решили: выпрячь коней, спрятать телегу с хлебом в полыни, и как можно дальше ускакать на лошадях верхами, отвести след. Но как бросить хлеб? Коротко посовещавшись, решили оставить на телеге Андрея. Наказали не высовываться из зарослей, если настигнет погоня, не сопротивляться: будь что будет!
До самого вечера просидел папа – 10-летний мальчишка на мешках с хлебом. Стало смеркаться, а взрослых все не было. Заметно похолодало, невесть откуда навалилась белая мошка. Тучами кружась над головой путника, мошки облепляли лицо, залезали в нос и уши. Он долго отбивался, горстями сгребая их с густых волос. Вдруг из далека будто послышался глухой отдаленный крик, не крик, словно дальнее эхо докатилось до слуха мальчишки. Он напрягся, стал вслушиваться. Зов повторился. Тогда он  встал на  мешки и стал отчаянно кричать, размахивать руками. Когда выдохся от собственного крика, прислушался вновь. Ему ответили. Он снова кричал, потом снял с себя пиджачок, размахивал над головой и кричал, кричал что было сил.
Уже по густым сумеркам, обнявшим землю, путники, греясь у костра тихо беседовали.
- Ей Богу, Иван Яковлевич, если бы не твой парнишка, не быть бы нам с хлебом! Да и парнишку бы потеряли!
- И не говори, что за край такой? Как здесь только люди живут?!
Чуть забрезжил рассвет, снова тронулись с места. Весь день ехали напряженно, ощущая за плечами погоню. Лишь изредка давали передохнуть коням,  чтоб снова двинуться в путь.
И все таки не успели пересечь границу с Омской областью, как вновь показалась злополучная зеленая полуторка. Отчаянью путников не было предела, но они продолжали погонять коней в надежде спастись. Евлампий правил конями, а дед и папа наблюдали за преследователями. Дед обладал прекрасным зрением и вскоре вглядевшись в преследующую  машину, вскричал обрадовано:
-  Евлампий, это Омская машина!
- Как Омская?
- Ну вот же, номера-то Омские!
Водитель приветно махнул рукой из кабины. Евлампий натянул поводья, лошади остановились. Шофер выскочил из машины:
- Ну что, ребята, досталось вам?
- Да, не говори!
- Я ведь тоже едва оторвался, вот на спущенных скатах уже едва плетусь! А я видел, как они вас преследовали. Потом на меня переключились.
- А ты чем груженый?
- Хлебом.
- Ну так и мы!
- Я уж понял!
Не доезжая до д. Колодцы, кони в конец обессилили. Но тут было рядом. Папу отправили в «Партизан» пешком  за подмогой. Выпрягли коней, дали им отдохнуть. Пришедшие на подмогу люди до деревни толкали телегу руками помогая коням.
Грянула война. Дед Иван до изнеможения работал в кузнице. Когда дядю Ваню взяли в труд-армию и направили на Омский завод, молотобойцем в кузнице стал папа.
Как-то в 42-ом году дед Иван наведался в родное Толоконцево.  Хотел картошки на семена купить да на погост сходить, поклониться могилам родителей, дядек-теток и оставленных на том же погосте  детей. В деревне встретил старика-соседа Ощепкова, того самого, что раскулачили в 36-ом. Петр Ильич с радостью кинулся деду на грудь:
- Иван Яковлевич, дорогой ты мой!
Уселись с разговорами на телегу. Но вскоре дед Иван понял, что бывший сосед не в себе. Спросил у земляков, что сталось со стариком? Те ответили, что он сошел с ума сразу после раскулачивания.
В 43-ем деда Ивана арестовали по доносу. В кузницу пришла комсомолка, а его напарник-кузнец спел ей крамольную частушку о колхозах.
Колхознички – канареечки,
Проработали год без копеечки.
Деду предъявили обвинение в сговоре против Советской власти. Предлагали выдать сообщников, признаться,  кто возглавляет их группу. Дед твердил свое: «Ни в каком сговоре я не состою, о чем разговаривали комсомолка и другой кузнец, не слышал,  тугой на ухо – с мальства при кузне. У меня одна музыка – молот, наковальня да горнило!» 10 месяцев просидел он в подвале тюкалинской тюрьмы (ныне в этом здании расположен Тюкалинский с/х техникум). По истечении этого срока, он как-то обратился к заключенному татарину (тот гадал на бобах).
- Погадай мне, скоро ли меня крышка ждет?
Татарин раскинул бобы, и тут же засмеялся:
- Да тебя, парень, не сегодня-завтра выпустят под чистую!
- Да ну?! – удивился и обрадовался дед.
- Я тебе точно говорю, собирай свой узелок.
Буквально на 2-й день деда вызвали:
- Груббе – на выход с вещами.
У деда упало сердце, в те годы на выход с вещами означало расстрел. Не его 1-го уводили из холодного подвала в небытие. Он тяжело поднялся, вышел со своим скудным скарбом – холщовой котомкой. В этот же день его освободили за отсутствием состава преступления.
В 44-ом дед Иван,  изможденный физическим трудом, голодом, холодом  (не прошел даром и тюремный застенок), заболел туберкулезом. Ослаб до такой степени, что разговаривал полушепотом, лежал на печи нетрудоспособный. В ту пору вся семья голодала – главный работник слег, на день давали 500гр хлеба (это на семью из 9-ти человек).
В д.Волостную с фронта вернулся комиссованный по ранению Яков Брютов. Его поставили управляющим отделения №3. Фронтовик пришел к директору совхоза Жукову, взмолился:
- Дай мне кузнеца, хоть какого-нибудь! Как посевную проводить, ума не приложу!
Жуков ответил:
- Лишних кузнецов  у меня нет. Ты сходи к старику*** Ивану Яковлевичу, поговори  с ним. Кузнец он добрый, только слег совсем. А ты его подкорми с недельку, выдай хлеба, мяса. Если поднимется – не пожалеешь.
Фронтовик был контужен и плохо слышал. Папа наклонялся над отцом, слушал, потом переводил управляющему.
- Сынок, - прошептал отец, - Скажи ему, что согласен я, только просись сам со мной, в молотобойцы.
Папа передал просьбу отца, тот согласился. На неделю им выдали 5 кг мяса и по 1кг хлеба на день на человека.
Поднявшись, дед переделал  всю кузнечную работу на Волостном отделении.
В 1947г. деду Ивану пришел вызов из Москвы на 1-ю после войны Всероссийскую с/х выставку. Дед был награжден Почетной Грамотой как ударник трудового фронта. Но победитель к тому времени слег уже окончательно. Врачи предписали ему усиленное питание. Почетную Грамоту из Москвы за подписью Сталина, прислали по почте.  Умер дед в том же далеком 1947-ом году. Перед смертью плакал как маленький ребенок и просил: «Дайте хоть корочку хлеба!» Ведь с победой голод не закончился.
Про эту корочку хлеба рассказывает папа: «Сядем всей семьей вокруг стола, мать кладет горбушку черного сухаря со спичечный коробок перед отцом, а он передвинет к старшему сыну: «Я свое отжил ребятишки, а вам еще жить, ешьте вы». Старший сын по кругу к следующему и опять сухарь вернется к отцу»… Плакала бабушка Евдокия в печном закутке. Разве не умели ее крепкие крестьянские руки замесить тесто на каравай, истомить душистых щей в русской печи?!
Но слишком высока была цена тому черному хлебу!


______________________
* Всего бабушка-Евдокия Карловна родила 12 детей. К 1935-му в живых оставалось 7
**Очеп – журавль, приспособление для подъема воды из колодца (прим. авт)
***Старику - трудно назвать в наше время 56- летнего мужчину стариком, но дед был изможден (прим. авт.)


Рецензии
Уважаемая Ирина! Спасибо за Ваше произведение. Вспомнил судьбы предков и родственников. Пережили раскулачивание. Отец погиб под Сталинградом.Двое братьев умерли от болезней и лишений во время войны. После войны ходили на колхозные поля собирать упавшие колоски после уборки урожая. Объездчики кнутами выгоняли детей с поля. Радиомир.(Осваиваю четвертую четверть столетия.Приглашаю посетить мою страницу)

Радиомир Уткин   06.11.2015 14:05     Заявить о нарушении
Спасибо, Радиомир! К Вам обязательно зайду.
Ирина

Ирина Андреева Катова   06.11.2015 14:46   Заявить о нарушении