Нестрашная сказка 18плюс

Егорыч нашел их у дальнего болота. Юношу лет двадцати и девушку, лет восемнадцати, почти совсем замерзших, но еще живых. Пять часов ему потребовалось, чтобы на волокуше перетащить их в заимку, отогреть и накормить. И вот Герман и Маруся (так представилась Егорычу эта «замороженная» парочка) лежали на широкой полати и наслаждались теплом и светом чудом как оказавшегося в этой избушке камина.
«А Вы что же тут, один проживаете?» - поинтересовался Герман у старика. «Да ить адин и проживаю. Аки перст во чистом поле» - ответствовал Егорыч. «А связь какая у Вас найдется, а то мобильные не берут почему-то!» - спросила Маруся. «Чей-то за монбильная такая? Вона Серко в конюшне стоить да сено кушаить. Вон и связь.» - степенно проговорил старик.
«Эх! Хорошо-то как! Как в детстве!» - мурлыкнула Маруся, прижавшись к плечу разомлевшего от тепла и пищи Германа. «В такую пору – сказки слушать только или страшные истории… И бояться потом под одеялом! Егорыч, может Вы знаете какую?»
«Да че я знаю-то. У нас тут страхов отродясь не бывало. Хотя, если спать не хотитё, то ин и расскажу кошмар городской один. Ктой-то мне рассказывал. Да рассказчик из меня аховый, не обессудьте!»
Егорыч поудобнее устроился у огонька и начал рассказ:
«Ендыть не знай в каком годе и городе жил да был вьюнош младой. Как звали не знаю, а что студентом обзывали это точно. Училси он хорошо и прилежна, на девок не засматривалси и всячески лягушков да мышеек парировал…»
«Препарировал?» - поправила старика Маруся.
«Ну инь янь и говорю: парировал. Не перебивай! Так раз засиделся он в ихней ланбратории до позднего вечеру, да и уснул себе в уголку.
Проснулся ночью. Просувши услыхал студент склянков перестук, да зелен свет из-под двери ланбраторной комнаты. Интересно ему стало. Подошел он, да и глянул в щщолочку-то. А там ихний завлаб куролесил: всяки порошки намешивал, в колбы сливал и кипятил и на свет проверял.
Вдруг ударил ему енсайд в голову аки эврика архимедна!..»
«Инсайт?» - не выдержала Маруся.
«Он самый и есть, енсайд!  Забегал тогда завлаб, засвистел.  А фамилья у него и была Свистунов. Тока ниважно все это. Схватил он одну колбу-пробирку и закричал: «Теперь-ча буду жить вечна и буду вечна молодым! Вот толька шишек белокорой пихты мало осталось. Ну на раз хватить.»
Поставил Свистунов колбу-пробирку в шкаф, да и пошел домой. А студент-то подождал немного, открыл шкаф, да и жидкость-то из колбы-пробирки и выпил. И тут его как стало корежить да катать по полу. Всю посуду побил, столы посшибал да шкафы поразнес. Стеклом себя изрезал всего. Кровища хлещит, вены навыворот. Испугалси да и выбежал на улицу. Бинта да йоду поискать, а то кровью изойдет.
Смотрит, а раны на ём затянулися, вены свилися и кровь нетичёт. Вообщим, никрозу никакого не ожидаитьси.»…
«Некроза?» - переспросила Маруся.
«Што ты все переспрашиваишь? Я в ентих научных ферминах ниче не понимаю. Говорю, как есть. Слушайте или спать ложитесь!
Вопщем, удивился вьнош. А потом обрадовалси. Теперь будет он жить вечно и все на ём заживет как на собаке. А тут, откудва не возьмись и собачонка мелкая примчалась. И ну его облаивать да кусать. А он ей пинчища-то отвесил, а её и унесло на другу улицу. Сильным стал.
Подбежал к студенту хозяин собачий, да и ну облыжно ругать да кулаками трясти. Размахнулся, чтоб, значит, по морде съездить. А студент схватил его за руку да и откусил. Упал хозяин собачий на землю. Ором орёт. Криком кричит. А из места, где рука была – фонтан кровавый пузырится артериальной кровью. А студент оторвал и вторую руку уже и ну глодать её. Гложет и думает: «Это чеж я делаю-то! Как же это!» А сам, знай себе, наворачивает с охоткой. Руки трясутся, глаза сверкають…
Увидал непотребство сие полицейский и ну кричать: «Стой! Упал на землю и руки назад!» А студент-та руку обглоданну назад бросил. Бросил да бросился на полицейского-та и сожрал его напрочь.
Утром пошел студент в институт, чтоб узнать у Свистунова, что за зелье он выпил. А того и след простыл: сказали, что инсульт приключился. А потом он в институте и не появился, да и вовсе исчез.
С той поры стали в городке люди пропадать. В основном молодые и здоровые девушки. А находили лишь обгрызенные останки. С каждым разом – чаще и больше.
А студент-то попривык уже к доле-то своей. Да только с каждым разом все чаще приходилось ему людоедством заниматься: иначе старел он быстро. Так на охоту стариком и выходил…
Ведь за все надо платить. Даже за жизнь вечную и здоровье звонкое. Не знал вьюнош, что зелье Свистунова неполно было. Что не положил он туда шишек пихты белокорой. Вот зелье-то с дефектом и стало. Одно лечит, а другое – калечит. Соматотропину стало потребно столь, что не в сказке сказать, ни пером описать!
«А что это за соматотропин?» - спросила Маруся.
«Вот любопытная. Не даст досказать. Гормон роста энто, который в гипофизе вырабатывается… Как недостаток – так все тело и чешется!» - ответил Егорыч, нервно почесывая грудь.
«Ой! Какие страхи Вы рассказываете, дедушка! У меня самой все зачесалось! Да и выйти надо по нужде. Проводишь, Герман?» - Маруся подмигнула Герману.
Наскоро одевшись молодые люди вышли на улицу. «Побежали отсюда! Не видишь, кто это! Стариком неграмотным прикидывается, а сам вон как терминологией шпарит: соматотропин, гипофиз, некроз, инсайт! Бежим скорее!»
Резкий рывок за руку остановил убегающую Марусю. Последнее, что она увидела в своей жизни, была ее рука, которую с наслаждением глодал Герман, стараясь не потерять ни капли горячей девичьей крови.
Резкий удар по голове на мгновенье отключил Германа. Очнулся он уже крепко связанным на плече у Егорыча. Несмотря на тяжелый вес, старик нес его как пушинку.
«Что, студент, думал я не узнаю тебя?! Я ждал, что ты придешь. Рано или поздно. Ведь куда ты без шишек пихты белокорой бы делся! А она только тут прорастает.
Ну ничего, сейчас мы тебя вскроем, и посмотрим, что и как с тобою стало. Превосходный материал!» - говорил сам себе бывший завлаб биофака, доктор биологических наук, Иван Егорович Свистунов, направляясь в свою «ламбраторию».
А еще он думал о том, что надоело уже ломать язык под деревенщину. Все равно ничего не выходит. «Бороду-то я сбрею, а умище-то куда девать!»*.

Послесловие:
*фраза из «бородатого» анекдота.