Стрингеры поневоле

               
  - Все киснешь! – заглянул в мою, то бишь Эдика Горина, редакционную келью  фотокор Журавский, -   Пора обновляться, шеф дал «добро» на нашу командировку.  Увидев радостную реакцию  на лице коллеги, Марк удовлетворенно хмыкнул и исчез в недрах свой «химической» лаборатории.

   Без командировок  я, средних лет мужчина, ненавидевший сидение на месте,  действительно внешне скукоживался и терял тонус.  Заедали своеобразие полярной жизни, банальные газетные заметки, тупость советского быта. Любая поездка, даже в богом забытый угол, «приводила в чувство», давала творческий импульс.  А тут намечался комбинированный рейд  на северо-восток  района. В конечный пункт его, рыбную базу «Чегинунь», предстояло добираться  вертолетом  и катером. Да еще с веселым товарищем, Марком, который на севере за долгие годы не одного моржа съел. В общем, настроение резко покатилось к отметке «ясно».
   Едва продрав глаза после черной, как мгла, ночи, я выглянул в окно. В мутном рассвете  увидел на небе белые пятна, пятна оптимизма, как говорил мой друг  штурман  авиации Сергей Муратов. Значит, была надежда на то, что вертолет «погранцов», по договоренности с командиром  отряда, Николаем Пуршневым , поднимется в небо. Рейсового вертолета  пришлось бы  ждать долго. Все получилось, на диво, удачно. Синоптики до полудня дали на полет «добро», а военные с утра уже «раскручивали винты», грузили  свои аккуратные  ящики. Тут же крутился, весь обвешанный кофрами, Маркуша, помогал  «зеленопогонникам» расправиться с грузом.  В высоких широтах  так было заведено, помогать всем и каждому.  И если случалось у тебя беда, руку помощи протягивали знакомые и не совсем знакомые люди. После волчьих порядков «материка» - бальзам на душу.

  - Ну что, мужики, летим, - дышал  радушием и уверенностью  командир экипажа  Стас  Вольнов, ставя одну ногу на подножку геликоптера.

  - Естественно, командир, пресса  к испытанию готова, -  весело ответил  Журавский.

   Обладатель «летающей» фамилии, Марк, любил эти надежные машины «восьмерки», они отлично служили на севере и гражданской авиации, и военной. Правда,  разговаривать  в них было невозможно, но на такие детали люди здесь не обращали внимания. Вот и мы под звенящий вой винтов в мгновение ока зависли над заливом Лаврентия и взяли курс на  Уэлен, самый удаленный от столицы населенный пункт в России. Сюда стремились попасть многие знаменитости страны, но не каждому благоволила  удача. Любитель приключений поэт Евгений  Евтушенко так и не дождался летной погоды на уэленском  направлении, и с горя отправился в соседний райцентр Провидения. Там он написал веселую поэму про северную жизнь и разные спиртные напитки, которые делают на дому даже из томатной пасты.
 
   Нам же повезло: через толщу низких  облаков проклюнулось усталое осеннее солнце, и море заиграло всеми красками осени. Как на юге. Винтокрылая  машина летела почти по береговой линии, отчего становилось спокойнее, земля для человека – все же надежнее. В иллюминаторе проплывали мысы, бухточки, островки Берингова пролива, скалы с птичьими базарами. Мы с товарищем отчаянно  крутили головами, но в те времена снимать сверху  почему-то запрещалось, посему красота так и оставалась  не запечатленной.  На подлете к Уэлену внизу удалось разглядеть  белеющий среди окружающих  черных скал  памятник Семенову Дежневу.  Все эти достопримечательности  приходилось  не раз наблюдали  и внизу, но сверху все оказалось нагляднее и кучнее.  Когда до Уэлена оставалось всего ничего, штурман обратил наше внимание на что-то по правому борту. Пересев мы ахнули – на море разыгралось кровавое побоище. Три касатки торпедировали серого кита. Причем, они нападали на него одновременно, как по команде. Видимо, бой начался давненько, море темнело огромными пятнами крови, а одна касатка уже колыхалась на волнах кверху брюхом. Вертолетчики, завороженные битвой морских гигантов, не удержались и сделали круг над эпицентром схватки. Удалось разглядеть некоторые детали.  Силы, видимо, покидали кита, он отбивался  хвостом все слабее, в передней его части куски кожи и жира были вырваны, касатки наседали все яростнее. Обычно киты по одному не плавают, а этот попался или подранок, или больной, что и решило исход боя. Финал его увидеть не удалось – авиаторы на второй круг не решились, но мы еще долго наблюдали за черной полоской крови, тянувшейся на поверхности воды…

   Когда приземлились на песчаной косе Уэлена, вертолетчики не спешили с делами, они не могли забыть  разыгравшуюся на море битву.  Много с чем необычным приходится им сталкиваться, но подобное зрелище редкость. Так сказать сценка из жизни диких животных в натуре.  Повезло и нам.  Марк все сокрушался по поводу запретов на съемку, а Эдик  лишь черкнул в блокноте пару фраз и воскликнул : «Какомей!»(возглас удивления по-чукотски). Командировка началась с лихого сюжета, что-то там будет впереди?  А  пока впереди ждала экзотика – полярная станция, косторезная мастерская, разговоры с морскими охотниками.  В командировке  журналист не дает себе передыха: возникла пауза -  мчится к коммунальникам, вездеходчикам,  морякам.  Вот и  наши два корреспондента  «районки» закрутились по заданному кругу.  В музее косторезной мастерской они долго стояли у шхуны, сделанной руками мастера Гемауге.  Как он мог вырезать из кости моржа детали оснастки толщиной с паутину?  Или тончайшие гравировки таких мастериц как  Татьяна Печетегина?  Каждый – чукотский левша! Ближе к вечеру подуставшие ребята вспомнили о главной цели поездки и заглянули в контору местного совхоза с боевым названием «Герой труда».

  - А-а-а, пресса, молодцы что держите слово, завтра, как договорились, отправляемся морем на рыбную базу, - встал из-за стола  высокого  роста  директор Иван Ляшенко. Потолковали о забуксовавшей перестройке, районных новостях, надвигающейся зиме. Тут она, испытание не для слабых, занесет и утрамбует снегом по трубу.

  - Да и нам предстоит рейд  далеко непростой, - прямо с порога продолжил разговор симпатичный крепыш с красивой сединой  Виктор Нечаев, - Северный  Ледовитый имеет  характер крутой.

   - Не пугай мужиков, парторг, мы с тобой по местным морям давно ходим, - махнул нам рукой Ляшенко. Но слово не воробей. Журналисты  озабоченно переглянулись, они  моря изучали исключительно из иллюминаторов теплоходов. А тут…

   За чаем тревога улетучилась: руководители «Героя…» люди опытные, в мореходных делах не новички. Будем живы, не потонем. Сыграли в шахматы, скинулись по червонцу на харчи,  и разошлись затемно. Эдик и Марк потопали в  небольшую  гостиничку, что стояла у самого океана.  Исполин  деловито накатывал одну волну за другой, шелестел галькой, фосфорился  и казался гостям спокойным и мирным.  Когда-то на этот древний берег ступала нога американского китобоя, а на рейде бросали якоря промысловые шхуны. Они очень поразили впечатлительного  Гемауге. И он не успокоился, пока не воссоздал эту красивую штуковину в кости. Местные красавицы впечатлялись, как водится, заморскими моряками, после чего рождались красивые дети, не похожие на остальных.   Об этом и думали, вдыхая холодный морской воздух, Марк и Эдик.

   Утром все четверо собрались у причала. Пятый, бравый бородатый моторист,  снисходительно посмотрел на нас,  показав жестом на катер «Крым».  Южное название посудины немного смутило, но что делать, если в северной стране специально для севера  катеров не строят.

   - Зато у нас моторы японские,  с ними не пропадешь,  - словно прочитал мысли корреспондентов  парторг Нечаев.

   Ляшенко махнул рукой, «Ямахи»  взревели и мы помчались навстречу с Чукотским морем, отличающимся непредсказуемым нравом.  Набрав скорость, «Крым»  отчаянно барабанил по  волнам, но ни у руководства «Героя», ни у моториста сей факт тревог не вызывал, наоборот, уэленцы  были в прекрасном расположении духа. Чего не скажешь об Эдике и его товарище, они то бледнели, то краснели от страха, еще раз критически осматривали  легковесный катер, подолгу  вглядывались  в постепенно темнеющее небо. Через полчаса пути моторист  вдруг резко убавил газ, оба пассажира от неожиданности  чуть не свалились со скамеек, так они были напряжены.
   - Шабаш, ребята, пора немного закусить, - объяснил  остановку в открытом  море директор.

   Парторг под одобрительными взглядами коллег по совхозу  деловито захлопотал около большой спортивной сумки, достал бутылку водки, икру, хлеб.  Катер довольно сильно болтало, но Нечаев виртуозно наполнил стаканы до краев не пролив ни капли. Все это поразило нас. Вокруг такая опасная стихия, под ногами какой-то прогулочный катерок, а люди беспечно пьют водку среди угрюмых  волн.

   -Не понял…, - услышав отказ, Иван выразительно посмотрел на меня и Марка. – Не дурите, ребята, тут свой закон, не мы его придумали.

   Когда без вариантов, приходиться подчиняться.  Не знаю как фотокор, а я просто с отвращением опрокинул в себя стакан, так как запах водки не любил еще со времен проводов в армию.

   - Так-то оно вернее, - помягчел  Ляшенко, - теперь и море по колено, а то зажались на лавке с белыми лицами, словно белены объелись.
 
  Моторист  подшофе  повел катер еще более авантюрно, беспричинно закладывал виражи, увеличил скорость. Ему никто не перечил. Нас же водка, в отличие от хозяев, нисколько не расслабила, наоборот, увеличила точку напряжения. Соленые брызги летели в лицо, и океан грозно  смотрел в глаза, расширенные от страха. На одном из придуманных мотористом поворотов в катере что-то щелкнуло, и он завертелся на поверхности воды  как юла.  Мы с Марком инстинктивно упали на дно «Крыма»,  забеспокоились  и руководители совхоза, так как маломерное судно могло опрокинуться. Оказывается, лопнул рулевой тросик.  Поломку моторист быстро устранил и начал рулить более осмотрительно.   Все вздохнули с облегчением: «Ох, пронесло!»  Ведь случись  оверкиль, шансов выжить было бы немного - вода ледяная, берега не видно. Правда, на Чукотке местное население в лице чукчей и эскимосов ситуацию драматизирует не так, как приезжие люди с «материка». Если вдруг рыбаков с льдиной уносило в открытое море, мало кто суетился со спасением. Считалось, что это злой дух Келе ( персонаж  чукотского фольклора) забрал их, значит  так и надо. «Бледнолицым» такой расклад не нравился, и они в каждом случае снаряжали спасателей.

   Высокая скорость, отсутствие волнения  помогли нам довольно споро  добраться до реки «Чегитунь», впадавшей в море. Место это было красивое – скалистые берега реки, разнообразный рельеф, большие кусты карликовых деревьев.  Сама база состояла из нескольких неказистых построек, маленького домика и «вешал», как называли их местные жители. По заведенной традиции стоял столб, указывающий расстояние до Москвы, Питера, Магадана,  американского Нома. Лосося тут водилось много, на «вешалах» вялились горбуша, кета, нерка, а также голец. Ее промысловики коптили и солили. Коллектив здесь работал небольшой, всего 6 человек, в основном, охотники.  Рыбой аборигены традиционно занимались эпизодически, их любимые отрасли – оленеводство, промысел песца  в материковой части Чукотки, добыча моржа в море.

   - Ну, старичок, наконец-то доехали мы до настоящей рыбки, смотри, какие красавцы весят, - заулыбался  большой  любитель лосося Марк.
 
     В заливе Лаврентия  почему-то с рыбалкой были проблемы, не в пример  жителям столичного Анадыря  и других городов и поселков округа.   А у меня хорошее настроение возникло не от созерцания оранжевых с золотистым отливом тушек, а по причине твердой почвы под ногами.  Зато оба совхозных лидера ходили мрачнее тучи. Все промысловики оказались на момент прибытия начальства сильно навеселе.

    - Где они умудрились надраться, ведь на сотни километров вокруг ни души,  глушь несусветная, - сокрушался  Ляшенко. Он-то знал  – самогоноварением чукчи никогда не занимались, значить градусы возникли из воздуха
   И все же они не сдержались и начали ругать одного за другим пьяненьких рыбаков-охотников, чего, зная полярные традиции, делать не следовало. Северный человечек так устроен:  резко критиковать его принародно нежелательно, а уж если он навеселе и подавно.  Дело осложнилось еще и тем, что за плечами каждого висело ружье…  Однако парторг с директором впервые столкнулись со случаем коллективного пьянства на работе и не могли скрыть возмущения.  Коллега и я деликатно удалились в небольшую избушку  попить чайку.  В окно было видно, как вишневое солнце встретилось с океаном, и поверхность его окрасилась в красно-багровые тона.  На фоне завораживающей библейской картинки виднелись фигурки людей, сидевших на взгорке. Двое отчаянно жестикулировали, большинство, потупившись, сидело не шевелясь.  А в первых сумерках вдруг раздался выстрел, второй, третий. Через пять минут в избушку прибежали испуганные Нечаев, Ляшенко и моторист.

  - Ну, совсем сдвинулись, - произнес сдавленным голосом  парторг, - уже из ружей палить стали.

    Остальные от неожиданности не могли произнести ни слова. После чашки чая  все «ожили», заговорили и даже немного посмеялись для разрядки.

   - Да, слава богу, что стреляли в небо,  значит,  пьяны не окончательно, - высказал  главное все молчавший лидер «Героя труда».

   Пальба, однако, скоро возобновилась, в избушке задребезжали стекла, а мы, с очередного перепуга залегли на пол. Но намеков на «полное уничтожение» обнаружить не удалось: обиженные  рыбаки нас просто пугали, и довольно долго вели свою  артподготовку.  В полночь канонада резко стихла и больше не возобновлялась. Заснуть после таких событий оказалось делом трудным, но усталость сделала свое дело:  молодые мужики  вскоре дружно захрапели.

   Утром, на свежую голову, события предстали в несколько ином свете. Драматизм растворился как утренний туман над Чукотским морем. Начальство поняло свою ошибку, подчиненные -  свою. В коллективных интересах  надо было забыть об инциденте с пальбой, поэтому состоялось коллективное замирение.

   - Вы уж не выдавайте нас, ребята, нам  при огласке не  сносить головы, - провел  политбеседу, похожую на просьбу, Нечаев.
 
  Марк и я без него знали, что подобные истории надо срочно забывать. Напечатать этот «боевик» могли только за рубежом, что в ничью задачу не входило.  На лицах вчерашних  стрелков тоже читалось раскаяние и виноватость.  К обеду, когда для замирения рыбаки сварили царскую уху, уже никто не вспоминал про конфликт. Бригадир  стучал в грудь и обещал план вылова лосося перевыполнить, а директор осторожно намекал на повышение трудовой дисциплины в коллективе.  Меня же волновал всего один вопрос: «Откуда появился алкоголь?»  Утром я плеснул себе на лицо водички из рукомойника, а в нем оказался чистый спирт.  Впервые в жизни умылся им, спасибо в глаза не попало. Когда мы взяли курс на ближайшее село Инчоун, Ляшенко сам познакомил нас с краткими итогами небольшого расследования.  Это моряки с проходившего судна увидели в бинокли базу и захотели попробовать свеженькой лососинки. В обмен предложили спирт… А попал он в рукомойник  с благословления парторга, который нашел  остатки «горячей водицы» и вылил их в рукомойник, так как другой тары под руками не оказалось. Чудеса! Хорошо, что в том домике не установили ванну...

   В  прибрежном селе, где стояли в ряд крошечные деревянные домики,  поработать не пришлось.  В сельском совете познакомились с симпатичным морским офицером со сторожевого пограничного  корабля, который бросил якорь на рейде  села Инчоун. Он без раздумий согласился нас взять на борт и довести до Лаврентия.  Это военные делали почти всегда, что делало житье на Севере чуточку комфортнее. Прежде чем прыгнуть в пограничный ялик, на прощанье крепко пожали руки руководящему тандему «Героя труда»: мы провели вместе всего три дня, а уже успели прикипеть друг к другу. И что это были за дни, полные приключений и опасностей!  Ляшенко и Нечаев долго не уходили, и лишь когда ялик подошел к борту сторожевика и все стали подниматься по спущенному трапу на палубу, маленькие точки людей  вдали слились с  серым берегом.
 
   Заключительный  аккорд  командировки получился  полностью мажорным. Ни одной адриналининки! Кто-то на небе решил нам дать отдых.  Вкусный обед, прекрасный коньяк в каюте капитана, интересные люди, песенный конкурс моряков. На корабле бросалась в глаза основательность во всем.  Надежно работали машины, четко действовал экипаж, палубы сияли чистотой. После треволнений на «Крыме», хрупкости и хаоса быта, пальбы на рыбной базе этот плавучий уголок представлялся мне и Марку верхом стабильности, порядка и комфортности. Убаюканные вниманием, теплом, разлитой по телу сытостью, мы уже мысленно отлетали в свой любимый райцентр Лаврентия.

   - За что я люблю свою профессию, что она дарит нам такие командировки, после которых возвращаешься немножко другой, обновленный, - подвел итог перед сном в выделенной каюте мой боевой товарищ.

 
   «Что верно, то верно,-»  подумал  я.  -  Ни один отпуск, ни одна  зарубежная поездка не дают такого заряда эмоций и сил, способа проверить себя. Жизнь, видимо, тем и хороша, когда в ней есть все, пусть и понемногу.