Искатель
Серое небо моросило. Стылый ветер носился меж дубов и берёз, кружа листву причудливыми ураганчиками, обнажая изрядно пожухлую траву.
Старый кореец не солгал: карта-маяк действительно замерцала мягким оранжевым светом, когда я нашёл Место. Но отчего-то я полагал, что дальнейшее ориентирование - пара пустяков. Что такое потоптаться на площади в квадратный километр, когда за два года ты исходил их сотни тысяч? Но вот, пожалуйста, я честно протопал все эти усыпанные листьями поля и перелески, исходил их туда-сюда, и что же? Никакого результата. А ведь прошло не менее пяти часов...
И чем больше я бродил среди деревьев, держа перед собой мерцающую карту, словно какой-нибудь лозоход рамку, тем сильнее нарастала паника и колотилось сердце. Поле, перелесок. Перелесок, поле. Параллельными рядами, от края до края.
Как только я выходил из Места, карта мгновенно гасла. Когда это случилось впервые, я едва не помер со страху. Подумал, что всё, хана, приехали. Сломалась. Хотя это слово с большой натяжкой можно применить к куску пергамента в целлофановом файле, который непонятно каким образом в нужном месте вёл себя, как задница светлячка. Но карта работала исправно. Вспыхивала оранжевым и принималась мерцать сразу после того, как я пересекал периметр обратно.
Карта должна была погаснуть в нужном месте, в конкретной точке, но несмотря на то, что я облазил всё, она гасла только при выходе из периметра. А границы периметра я знал едва ли не наизусть. Я уже ничего не понимал, так сильно била в висках мысль о том, что всё оказалось обманом. Неужели я напрасно истратил годы на поиски "excutiat conpedibus"? Впрочем, эта мысль посещала меня последнее время так часто, что я относился к ней, как к раздражающему соседу по коммуналке - игнорировал, как мог.
Слой листьев под ногами порой был таким толстым, что создавалось впечатление, будто я шёл не по земле, а по мелководью реки, а листья, разлетавшиеся в разные стороны, были брызгами.
Я устал и теперь был уже не так методичен. Хаотично бродил туда-сюда, глядя на то, как ветер срывает с деревьев листья, кружит или уносит к полю.
Но вот нога вместо того, чтобы привычно твёрдо ступить, провалилась в пустоту и с высоты нескольких метров я рухнул в яму на большую кучу листьев, обвалив на себя какой-то хворост и водопад землистой листвы.
Несмотря на амортизацию, приземлился я довольно болезненно, но к счастью ничего не сломал. Перевернувшись на спину, взглянул вверх. Круглый кусочек серого неба. Пустая глазница слепого. Несколько секунд с краёв, кружась, осыпались листья.
Карта! В панике я вскочил и принялся разыскивать её, молясь, чтобы она была целой и невредимой. Вытащив файл из присыпанной землёй листвы, я убедился, что с картой ничего не случилось. Кроме одного. Она не светилась. Я был в Точке!
Убрав карту в рюкзак, я наконец отряхнулся и осмотрелся. Высота ямы была не меньше шести метров, диаметр - метра четыре. Уму непостижимо, как я умудрился не провалиться сюда раньше. Земляные стены были отвесны и выбраться не представлялось ни малейшей возможности.
Безусловно, эта яма могла стать моей могилой. Но, если верить полуистлевшим бумагам, датированным пятым веком, в Точке должен был быть проход, в моём уставшем от эмоциональных перепадов сознании отчего-то имевший вид двери.
В полумраке я принялся водить руками по стенам ямы, ощупывая замёрзшими пальцами холодную, влажную землю. Безрезультатно. Затем я разгрёб листву под ногами, но и там не нашёл ничего, даже отдалённо напоминающего дверь или люк.
Темнело. Серый круг над головой мерк, и яма заполнялась мраком. В начавшихся сумерках я включил фонарик и продолжил поиски.
Не знаю, сколько прошло времени. Может час, может три. Одно было ясно - никакой двери в яме не было. Всё чаще стала мерзко, по-комариному, звенеть мысль о том, что это просто охотничья яма и всё моё везение заключалось лишь в отсутствии острых кольев и капканов в ней.
Я выключил фонарь. Сунув под голову рюкзак, я лежал на мягкой листве и смотрел на беззвёздное небо надо мной, чуть более светлое, чем стены моей тюрьмы. Неужели почти семилетние поиски закончатся так? Боже, как глупо... Как же всё глупо.
2.
Началось всё с невинного увлечения старыми книгами, которое довольно скоро переросло в страстное библиофильство. Уже будучи студентом я гордился своей маленькой библиотекой, основу которой составляли, конечно, очень недорогие экземпляры - преимущественно конца XIX века. Впрочем, чтение само по себе доставляло мне невероятное удовольствие.
Спустя почти десять лет, сидя на корточках перед шкафом с потёртыми книгами в букинистическом магазине и повторяя надоедливой продавщице на её "Мужчина, поторопитесь, мы скоро закрываемся" - "Да-да, я уже почти закончил", я зачитался странным рассказом. Книгу я, разумеется, купил. В Интернете сведений об авторе было мало. Некий австрийский физик, написавший на старости лет всего два фантастических рассказа.
Я захотел узнать больше об авторе и вскоре убедился, что рассказ, который я прочитал, имеет под собой реальные основания, хотя и, безусловно, сильно искажённые. Затем не без труда, я достал второй рассказ автора, изданный единожды и на русский язык не переведённый. После занялся поисками двух книг, которые упоминались в этом рассказе.
Потихоньку увлечение темой превратилось в идею фикс. Одни книги позволяли мне найти другие, те - новые, а вот потом я утыкался в стену, потому что дальше информация была либо платной, либо секретной. Линий поиска было несколько, но каждая заканчивалась либо какими-то невероятными легендами, либо строгой секретностью.
Одна из них была целиком завязана на осени, а точнее на умеренном климате в осенний период. Например, два французских издания XVII века, что я с трудом достал в Бельгии, разными словами, но по сути очень схоже, упоминали в интересном свете небезызвестную йоркширскую деревню Скруби. Пилигримы, День Благодарения, Плимутская колония, в общем, всё, как обычно, только вот дальше упоминался неизвестный в России русский художник-эмигрант и странные картины, тематикой которых были только осень и некая Autumn Virgin (Осенняя Дева).
Оказалось, что основанный этими самыми пилигримами штат Новая Англии - одно из немногих на планете мест, где осень до одури прекрасна. И что туда именно за тем, чтобы увидеть её, едут многочисленные туристы из самых разных стран. Поехал и я. Правда по другим причинам.
И вот так, год за годом, я шёл к своей цели. Не скрою, не раз меня охватывало отчаяние, когда я терял след, натыкаясь на вырванные или аккуратно вырезанные страницы очередного фолианта, который мог мне помочь.
Я перепроверял всю информацию, что получал, периодически обнаруживая искусные и не очень подделки. Стал невероятно подозрительным для своего открытого прежде характера, практически параноиком, заложил всё до последнего камня, продал свой мебельный бизнес, который десять лет, начиная со студенческого возраста создавал по крупицам. Всё для того, чтобы получить новые, так необходимые мне, ориентиры, а когда я наконец подобрался к карте, к вожделенной мною светящейся карте, то, чтобы купить её - мне пришлось продать квартиру и стать бомжом.
К тому времени я распродал почти все ранее купленные книги. Несколько раз, расставшись с особенно ценными для меня экземплярами, уже наедине с собой, я не мог сдержать слёз. Это было больно.
Ориентировочных мест было более тридцати. Но только одно из них было Местом. И только в нём была Точка. Определить, какое из них настоящее можно было только одним путём - ножками пройдя каждый метр.
Однако, такие условия требовали много денег. А карта согласно нескольким источникам активной была только осенью, и потому осень для меня длилась на протяжении двух лет едва ли не круглый год. В марте, апреле и мае я бродил по ландшафтам Австралии и Новой Зеландии, в августе мерил шагами Ирландию, где ноябрь - месяц уже зимний, а в октябре разъезжал по Восточной Европе.
И вот, пожалуйста. Карта засветилась в России, в Новгородской области, в окрестностях Боровичей, в тридцати километрах от ближайшей деревни. Она светилась даже ярче, чем говорил продавец, пожилой южно-корейский профессор высшей математики из Кванджу. Она светилась моей мечтой.
Но отчего-то я считал, что дальше особых сложностей не будет и после того, как я найду в Месте Точку, я просто обнаружу дверь (согласно одним источникам) или тоннель (согласно другим), где и найду искомый "сброс оков". "Excutiat conpedibus".
Ох, это понятие, упоминаемое в разных источниках, виделось мне межпланетным кораблём, запрятанным тысячи лет назад древними астронавтами, способным при включении создать условия для того, чтобы я смог летать подобно им. Без крыльев, без кораблей, без какой-либо помощи. Просто летать, в силу разбуженной своей природы, которая игнорировала гравитацию.
3.
В яме я просидел до утра следующего дня, встретив рассвет слезящимися от бессонницы глазами. Всю ночь я отчаянно соображал, как поступить, изредка проваливаясь в краткий и беспокойный сон. Сеть не ловила, позвонить я не мог даже в экстренные службы. Подняться по отвесным шестиметровым стенам я не мог, несмотря на то, что при себе имел крепкую верёвку с увесистым карабином на конце. Сколько я не закидывал её, всё безрезультатно, он ни за что не цеплялся, я лишь обвалил остатки листьев с краёв ямы.
Я прыгал на стены, цеплялся за любые мало-мальски твёрдые выступы, но все они были ненадёжными и легко осыпались, увлекая меня вниз.
Наконец, когда из своей сырой и холодной темницы я увидел новые сумерки, я перестал изображать из себя лягушку из известной сказки про взбитое лапками масло. Мне нечего было взбивать в этой яме. Некогда пышные жёлтые листья своими попытками выбраться я превратил в грязную спрессованную подстилку.
Привалившись к мокрому рюкзаку, я закрыл глаза и вскоре задремал.
Не знаю, сколько я спал. Но когда проснулся, стучал зубами от холода и хлюпал носом. Совсем закоченел. Пританцовывая, растёр бёдра, подышал на ладони. Попрыгал на месте. Как только более-менее согрелся, задрал голову, чтобы возобновить попытки спастись и тут заметил свисающую с края верёвочную лестницу.
Всё ещё не веря своим глазам, я потянул её вниз, осторожно, чтобы не сорвать и не спугнуть того, кто пожелал мне помочь, но достаточно для того, чтобы понять, что она закреплена.
- Кто-нибудь есть там? - глядя вверх, крикнул я.
Мне ответил чистый, удивительно мелодичный женский голос. Такой приятный, что я с удивлением заметил, как покрылся мурашками от удовольствия. И будто согрелся разом.
- Вылезай и следуй за мной. И не смотри мне в глаза.
Фраза была странной, даже пугающей, но не угрожающей. Я накинул рюкзак на плечо и, не мешкая, принялся выбираться из ямы. И не только долгожданная свобода манила меня - было до одури интересно взглянуть на обладательницу такого необыкновенного голоса.
Однако, высунув из ямы голову, я увидел лишь серый силуэт, удаляющийся в сторону леса и едва заметный в наступивших сумерках.
Женщина обладала манящей фигурой и плывущей походкой, и это всё, что я мог сказать о ней. Не тратя времени, я направился следом.
Но, признаюсь, у кромки леса, чёрной зубастой стеной высившейся перед краем луга, мне стало больше страшно, чем любопытно. Странное поведение моей спасительницы отлично укладывалось в то, чему я посвятил несколько лет жизни, но от этого оно не становилось менее подозрительным. Тем более, что перед тем, как скрыться среди берёз и елей, она не удосужилась даже оглянуться. Была уверена в том, что я последую за ней или ей было просто плевать?
Спустя немного времени, глядя на серую фигурку перед собой, я вышел к домишке, едва заметному среди чёрной в сумерках листвы. Одинокий садовый фонарь освещал дорожку и маленький двор с садовыми цветами.
Моя спасительница скрылась за дверью, оставив её приоткрытой. Прислушиваясь к собственному сердцебиению, я вошёл в дом.
4.
Все стены от пола до потолка были уставлены книжными полками. Никогда бы не подумал, что в небольшом домишке, скрытом в глухом лесу, кто-то устроит библиотеку.
Девушка, длинноволосая, длинноногая, в светло-коричневом платье до пола, стояла спиной ко мне, глядя на пламя в большом камине. Кроме него комнату освещали ещё свечи в канделябрах и в подсвечнике на столе. Неужели не нашлось менее опасного для книг способа осветить дом? Но, признаюсь, в нём было очень, очень уютно. Особенно после ночи в сырой и холодной яме.
- Присядь, - сказала она, не поворачиваясь ко мне.
И тихо добавила:
- Называй меня - Та.
Я хотел было представиться, но как только открыл рот, она подняла указательный палец вверх и, покачав головой, сказала:
- Не надо. Я знаю, кто ты.
Смиренно кивнув, я огляделся. Сесть можно было только за стол, что я и сделал.
- Не смотри на меня, - строго сказала Та.
Я кивнул, краем глаза всё же наблюдая за ней. Красивая. Лет двадцать пять на вид. Она буднично сняла с полки книгу, провела по ней ладонью, стирая пыль, подошла и аккуратно положила передо мной. Книга выглядела чудесно - древнее издание, навскидку - век шестнадцатый, может начало семнадцатого, кожаный тиснёный переплёт, изящный шрифт с несколько истёршейся краской букв и сглаженные углы. О, только библиофил поймёт тот безудержный трепет, что мгновенно охватывает душу при виде такого сокровища! Он сродни влюблённости, возникшей, как гром среди ясного неба.
Та прошла к другому шкафу, рядом с камином, где потрескивали дрова, приоткрыла резную деревянную дверцу и вынула ещё один том. Осторожно, на поднятых кверху ладонях, она принесла его к столу и положила рядом с первой книгой.
На секунду я прикрыл глаза, как пригревшийся на коленях хозяйки кот, которому почесали шею. То была чудесная инкунабула с дивными иллюстрациями.
"Зачем?" - терзался я вопросами, - "Зачем она показывает мне это? Что она хочет? Ведь не похвастаться же библиотекой! Не пустить же пыль в глаза нищему авантюристу, который даже в кредит не получит уже достаточно денег, чтобы выкупить такую книгу!"
В лёгком дуновении ветра пламя свечи на столе тревожно затрепетало и я оглянулся, поймав себя на мысли, что усилием воли подавил желание прикрыть книги руками, будто какой-нибудь жалкий ростовщик своё золото.
Скрипнув, дверь приоткрылась ещё больше, выпуская в лес хозяйку дома. Боже мой, она оставила меня с этими сокровищами! Неужто только для того, чтобы я изучил как следует книги, что она принесла мне?
Не медля я углубился в чтение. Тщательно вытерев о куртку ладони и пальцы, принялся трепетно переворачивать страницы, наслаждаясь самим процессом, будто бы лаская неземную красавицу, благосклонно ко мне отнёсшуюся, а втянувшись в чтение, едва не вскрикнул. С упоением прочитал я подтверждения собственных догадок, плодов труда последних лет, недоумевая только по одному поводу - как так могло случиться, что я никогда ранее не слыхал об этих двух книгах?!
Первая была старославянской, датированной 1594 годом, где со страницы, любезно отмеченной тряпичной закладкой, повествовалось о старых холмах, хранивших тайну клада небесных людей. Причём нигде не утверждалось, что повествование летописное, наоборот, по всему можно было сказать, что речь идёт о художественной литературе. Спустя тридцать лет после издания "Апостола", с ума сойти!
Вторая традиционно радовала готическим шрифтом и ксилографическими иллюстрациями и поначалу я лишь перелистывал тяжёлые страницы, переводя со старонемецкого занимательные жития. Потом поискал закладку. Она лежала между цветной иллюстрацией и текстом, такая же, как и в первой книге.
Речь шла о Бессмертной, обликом сводящей с ума любого смертного. Никто не мог выдержать её красоты, потому что погружался в пучину самоуничижения, чувствуя себя рядом с ней не просто недостойным её милости, но презреннейшим, жалким до омерзения. Захлёбываясь в гадливости к самому себе, без чувств падали они к её ногам, а она страдала от одиночества и невозможности найти себе пару на этой грешной земле.
Спиной я ощутил её присутствие и едва не затрепетал, проведя параллели с только что прочитанным.
Она забрала у меня книги и вернула их на место. От неё чудесно пахло какими-то цветами, но я едва заметил это, потому что невероятных трудов стоило мне отпустить эти книги. Возможно, каждая из них существовала лишь в единственном экземпляре...
- Хочешь чаю? - спросила Та.
Я кивнул. Я старался не смотреть на неё, как она и велела, но удавалось только благодаря тому, что она всё время то отворачивалась, то отходила мне за спину.
Спустя пару минут она поставила чай на стол, и, робея, я спросил:
- Ты та, о которой написано в этой инкунабуле?
Та не ответила. Просто повернулась и взглянула в глаза. Впервые за всё время, что я знал её.
О, Боже... Передать это чувство просто нельзя... Если бы она приказала мне разорвать себя на клетки ради неё, я не задумываясь сделал бы это... Как можно выразить чувства к Богине, которая позволила тебе любить себя? Тебе... жалкому... грязному... страшному... уродливому... мерзейшему созданию... недостойному дышать тем воздухом, которым дышит Она...
Та отвела взгляд и я испытал одновременно и огромное облегчение, будто вынырнул из водных глубин, наконец-то вдохнув такого желанного воздуха, и чувство брошенности, отверженности, такого сильного, что заплакал навзрыд, заревел, как девчонка, совершенно не стесняясь слёз...
И едва не потерял сознание, не рухнул со стулом на дощатый пол.
Потребовалось время, чтобы оклематься. Меня трясло, дрожали ноги, руки, будто я только что слез с американских горок, где чуть не полетел кувырком, когда веселье было в самом разгаре.
Та подошла к камину, где танцевал огонь.
Минут пять-семь мы молчали. Я понимал, что она ждёт, пока я приду в себя.
- Что ты надеялся здесь найти? - наконец тихо спросила она.
Вновь мне потребовалась пауза. Я медленно выдохнул, ощущая себя полным собранием мурашек удовольствия, и прошептал:
- "Excutiat conpedibus"... Никакой гравитации, другое дыхание... Хотел летать, как птица... вокруг Земли... на Марс, к Юпитеру... За пределы Солнечной системы...
5.
- Не смотри на меня, - снова сказала Та.
Я виновато кивнул, будто пара робких взглядов искоса были каким-то преступлением.
- Нет никаких миров, которыми вы грезите, - сказала она. - Они исключительно продукт вашего сознания. А пределы Солнечной системы вы покинуть и вовсе не сможете.
Новая волна мурашек... К этому было очень трудно привыкнуть. Если вообще возможно.
- О чём ты? Не понимаю...
- О том, - сказала она, - что вы находитесь в плену тех же иллюзий, что и люди, жившие пять тысяч лет назад и считающие небо - твердью небесной. Точнее, вы очень недалеко ушли. Настолько недалеко, что этим можно пренебречь. Но такова суть наказания. Те, кто понимают, освобождаются. Сбрасывают оковы. Это и есть - "Excutiat conpedibus".
- О каком наказании ты говоришь?
- Я говорю об исправительной колонии для.... скажем так, душ. Одной из. Называется тюрьма - Террой. Вся система выстроена, разумеется, искусственно. Свет звезды, зона жизни, спутник, вода, программа биотел и прочее. Всё, что вы считаете естественным - биология, география, физика, астрономия - имеет искусственное происхождение.
У меня уже получалось наслаждаться тембром её голоса, не отвлекаясь от темы разговора.
- Космос устроен не так, как мы себе представляем? - спросил я. - Да?
- Разумеется. Это иллюзия. Нужна для миропонимания в пределах тюремных правил.
- А... как он выглядит?
- Никак не выглядит.
Мне показалось на миг, что она усмехнулась.
- Ты шутишь, - недоверчиво сказал я.
- Нисколько, - сказала она. - Ты ведь говоришь о зрительном восприятии мира. Представь, что возраст Терры для тебя - мгновение, за которое капля падает с неба на листву.
- Что это значит?
- Это значит, что у настоящего тебя нет никакого возраста. Ты всегда был и всегда будешь. И веса у тебя нет. И роста. И органов чувств.
- Ты хочешь сказать, что люди - бессмертны?
Она покачала головой.
- Неточное слово. Оно построено на отрицании того, чего нет. К тому же "люди" - это просто костюм. Тюремная роба.
- Погоди... - сказал я. - Есть некие бессмертные души, которые... которые никак не выглядят? Так?
- "Выглядеть" - это результат зрения, - ответила она. - Зрение, слух, обоняние - такая же функциональная иллюзия, как, скажем, дыхание и сердцебиение. Сердцебиение, например, по сути просто элемент активации биотела. Земная человеческая жизнь даже в сравнении с возрастом Терры - мгновение. Разница между двадцатью тысячами лет и двумя годами кажется вам огромной, на деле же она ничтожна. Более того - она иллюзия. Время - это исключительно земной продукт.
- Так космос есть или его нет? - не понимал я.
- Космос есть, - сказала она. - Он просто другой. В том смысле, что душа может свободно перемещаться в нём, как... как выдра в реке. На него не смотрят и его не слушают. Он просто есть и вне и внутри. Точнее, тут нет разделения, просто тебе так будет понятнее.
- Ты... - я робел. - Ты... не человек?
Она улыбнулась.
- Нет, конечно. Я недавно динозавров с рук кормила.
Я медленно выдохнул.
- Млечный Путь выглядит так же, как то, что видят люди? - спросил я.
- Несравнимо вообще. Вы видите картинку и всё. Причём вами же во многом и нарисованную. Думаешь, вы много можете рассмотреть сквозь скорлупу яйца, где Солнце - желток?
- Я не понимаю. Если смерть - это избавление от оков....
- Никакой смерти нет. Есть либо возврат в нормальное состояние, либо временная фиксация и смена биотела. Когда вы уничтожаете тела друг друга, вы себя не освобождаете. Просто... архивируете.
- Что делаем? - спросил я.
- Что происходит с сознанием после смерти, если говорить не о науке и не о религии?
Я пожал плечами.
- У меня как раз только такие два варианта... В смысле, они допускают вариации, но в пределах...
- Именно. В пределах. Либо сознания нет, потому, как материя первична, либо душа отлетает в чистилище, а потом ад или рай, либо реинкарнация, ну и ещё ряд вариантов. Пойми наконец, что нет никаких пределов. А что до рая, так кому нужен ваш рай? - она улыбнулась. - И неважно, как вы себе представляете его, как Эдем, или как метафору. Только не понимая, что такое бесконечность, можно так страстно желать себя зафиксировать навсегда.
- А что насчёт ада?
- Какого ада? Скажи мне, как можно причинять страдания душе, когда у неё нет болевых рецепторов? Как можно причинить страдания тому, что не испытывает чувств и эмоций? Ты вдумайся.
- Никак.
- Более того, и цели такой нет. Глупость какая - бесконечно мучить бессмертную душу за проступок в мгновенном отрезке времени.
- Ну да, как-то уж чересчур сурово. Но ведь раз Земля - тюрьма, значит всё-таки наказания есть.
- Это не совсем наказание. Скорее развитие. Посвящение. Я назвала Терру тюрьмой, чтобы объяснить то, что объяснить тебе полностью нельзя, потому что ты мыслишь нервными реакциями, к тому же привык переводить всё в мозаику, из которой выстланы стены этой иллюзии - в цифры, в числа.
- Ну, хорошо. Пускай не "наказания". Некий тюремный срок. С кандалами-гравитацией и колючей проволокой-радиацией. И ещё чем-то там.
- Агрегацией. То, с чем столкнётся человечество, когда преодолеет радиацию.
- Значит, всё-таки тюрьма плохо оснащена? Раз можно сбежать.
- Сбежать куда?
- На другую планету.
- На другой планете человек выстроит себе тюрьму по образу и подобию. Терраформирование, всё такое. Уверяю тебя, это вовсе не побег. В пределах внешних границ пояса Койпера можете вообще развлекаться, как вам угодно.
- А за его пределами?
- А за его пределами нет пределов. Но всё это постижение космоса - суть элемент программы.
- По исправлению?
- По формированию.
- Я не понимаю.
- Есть разные способы снять оковы. Вовсе не обязательно искать меня. Каждый раз, когда ты появляешься на свет из материнского чрева и впервые жадно вдыхаешь воздух Терры, ты живёшь на один год дольше. Именно по этой причине средняя продолжительность жизни человека растёт вместе с возрастом человечества.
Она встала у окна, глядя куда-то в ночь.
- И это единственная фатальность, - сказала она. - Всё остальное человек творит сам в созданных для него пределах. Прошлый раз ты едва не уехал в Тибет, но не сложилось, и ты покинул биотело там, где родился, на юге Исландии. Всю ночь орал пьяные песни, размахивал пустой бутылкой и грозил небу кулаком. А на утро тебя нашли на берегу, лицом в песке. Это было в конце XIX века. Может поэтому тебя так увлекли книги того времени?
- Пять тысяч четыреста лет назад ты впервые появился на Терре. - сказала Та, проходя к камину, над которым по стене побежали светящиеся оранжевым строки.
Я ошарашено прочитал:
"0. 3400-3400 до н. э. г. Урук . Асфиксия во сне.
1. 3314-3313 до н.э. д. Пиньинь, провинция Ганьсу. Отравление угарным газом.
2. 3328-3326 до н.э. г. Эриду. Гипоксия головного мозга.
3. 3050-3047 до н.э. г. Хеврон. Утопление.
4. 2874-2870 до н.э. о. Анантнаг. Падение на прибрежные камни со скалы.
5. 2582-2577 до н. э. г. Акко. Утопление.
6. 2412-2406 до н.э. г. Бейджесултан. Растоптан конём.
7. 2356-2349 до н.э. о. Хонсю. Голод.
8. 2130-2122 до н.э. г. Мемфис. Диабетическая кома, отёк головного мозга.
9. 2109-2098 до н.э. окр. г. Ракхигархи. Острая сердечная недостаточность.
10. 1894-1884 до н.э. б.р. Вилюй. Ранение стрелой в шею, обильная кровопотеря.
11. 1804-1793 до н.э. г. Ламанай. Падение на камни во время строительства.
12. 1638-1626 до н.э. окр. г. Ашшур. Кишечная инфекция.
13. 1599-1576 до н.э. г. Урсалимму. Ишемическая болезнь сердца.
14. 1390-1276 до н.э. г. Элефсис. Ранение в голову, обильная кровопотеря.
15. 1204-1189 до н.э. окр. г. Тиринф. Правосторонняя пневмония.
16. 1098-1082 до н.э. г. Алеппо. Голод.
17. 941-924 до н.э. г. Напата. Разорван леопардом во время охоты.
18. 902-884 до н.э. окр. г. Келены. Убит в битве, множественные рассечения.
19. 824-805 до н.э. г. Лиссабон. Заколот в грудь любовником жены.
20. 709-689 до н.э. общ. Тарквиния. Отравление цикутой.
21. 531-510 до н.э. г. Раджгир. Почечная инфекция.
22. 412-390 до н.э. г. Чолула. Голод.
23. 130-107 до н.э. коч. пос. Хунну. Заколот копьём в битве.
24. 79-55 до н.э. г. Истрия. Скончался от ран, нанесённых в битве.
25. 82-107 н.э. г. Ланьши. Вирусный гепатит.
26. 129-155 н.э. окр. Чжэньфань. Асфиксия, самоубийство.
27. 256-283 н.э. г. Теотиуакан. Малярия.
28. 424-452 н.э. г. Лондиниум. Левосторонняя пневмония".
Строки исчезли.
- Здесь мы, пожалуй, остановимся. Не хочу тебя смущать.
Та повернулась ко мне лицом. Глаза её были закрыты.
- Освобождения не происходит, если сущность притягивает что-либо земное, - сказала она. - И неважно, золото это, игра гормонов, родня или тяга к науке. До тех пор, пока разум остаётся в рамках, он остаётся в рамках. Свободному разуму не нужны пределы и он снимает с себя оковы.
Она подняла руки и прекрасные книги, словно птицы, шумно вылетели со своих полок. Они замерли на секунду, а затем поднялись к потолку, чтобы там плавно покачиваться на неведомых мне воздушных потоках. Зрелище было таким притягательным, что я растерял все свои вопросы, кроме одного.
-...вот, как ты, - ворвался в сознание нежный, еле слышный голос Той. - Ты всё поставил на кон ради полёта. Так лети.
Мне стало страшно. Впервые за весь вечер.
- Как это сделать? - спросил я.
- Вот книги, вот огонь в камине, - сказала она. - Сожги их.
Я ужаснулся. Она - безумна. Жечь редчайшие сокровища человеческого интеллекта?! Творения гениев? То, ради чего гибли люди, отстаивая свои позиции? То, что двигало, развивало человеческую цивилизацию? То, что было её основой? Науки, искусства, всё вытекало из этих сокровищ. И я подозревал, что немало экземпляров в этой библиотеке были единичны. Сжечь это всё?!
Я покачал головой.
- Это противоречит моим убеждениям, - сказал я.
- А твои убеждения противоречат твоему космосу, - ответила она.
- А какой он - мой космос? Откуда мне знать о нём? Может он мне не понравится? Зато я точно знаю, что здесь, на Земле, я был счастлив просто читая вечером книги, просто держа их в руках... Ты должна понять меня...
Она подняла свою тонкую руку, плавно, будто для поцелуя, и, указав на дверь, тихо сказала:
- Иди вон.
Странное дело. Никаких мурашек от удовольствия. Обида, горечь и невероятная усталость.
- Погоди... - сказал я. - Я очень хочу полететь... летать... но... ты... ты так напугала меня своим рассказом... я не готов к такому. Я начну жизнь заново. Опыт есть, вновь займусь бизнесом и смогу купить те книги, которые...
- Пошёл вон, - повторила она.
Отчего-то было ужасно больно осознавать, что я разочаровал её.
- Ты не разочаровал меня, - сказала она. - Каждые десять-двадцать лет меня находит новый искатель, который вроде бы ищет счастья, вроде бы жаждет летать... хочет познать необъятный космос, стать разумной частью огромного мира, того, который за скорлупой... стать Космосом...
И каждый раз я слышу одно и то же. За несколько тысячелетий не нашлось ни одного человека, который любил бы Космос больше чем Землю. Большинство людей просто не хотят покидать свою тюрьму и продлевают новую земную жизнь на один виток вокруг звезды. Это не хорошо и не плохо. Это данность. Нельзя стать свободным и бессмертным, если ты привязан к чему либо. Нельзя объять космос, когда ты всё время мечтаешь вернуться домой. И потому люди вновь и вновь рождаются на Терре, чтобы прожить свою новую мгновенную жизнь и так ничего и не понять.
Люди считают тюрьму домом. У бессмертных и свободных нет никаких домов. Потому что для того, чтобы иметь всё, нужно отказаться от малого. Для кого-то дом - его семья, для кого-то игровой клуб, для тебя книжный шкаф. Ты не можешь освободить себя, тебе нужны пределы, а раз так, твоё место здесь.
Мёрзлым октябрьским утром я возвращался... нет, не домой. Квартиру я продал. Да и не было нужды куда-либо возвращаться.
На Земле я везде был дома. Наверное потому, что мне нравилось довольствоваться малым.
Свидетельство о публикации №215111801467
Людмила Кочанович 29.11.2018 14:03 Заявить о нарушении