Сансара или улыбка хомячка

(Коллаж - Василия Стрючкова)


"Странствование (сансара) существ имеет своё начало в вечности. Нельзя найти того мгновения, начиная с которого создания, заблудившиеся в невежестве, скованные жаждой бытия, пускаются в свои странствования и блуждания".
Будда Шакьямуни. Самъютта-никая.

Все говорят, что у кошки девять жизней. А сколько у собак? У рыбок? У хомячков, наконец?
Вот к примеру – возьмем меня – хомячок - хомячком, кремовый, пушистый, с обычной биографией: родился в большой семье, а потом забрали меня от сестренок-братишек и отправили в литровой банке с опилками в обычную семью к маленькой девочке с русыми косичками и курносым носиком.
Та, увидев меня, радостно взвизгнула: «Ой какой пушистик, я буду с ним спать». Другая, высокая, темноволосая, та, что несла меня в банке,  Большая хозяйка,  сказала: «Его зовут Фомочка».
«Интересно – это она про меня? Фомочка, какой еще Фомочка? Папа настаивал, чтоб меня назвали Анастасием – что по латыни означает «воскресший», но мама выбрала мне имя Борис – то есть «борец». Наш папа был  благородных хомячковых кровей. Звали же его Илларион Гершевич Волхонский. А маман моя – воспитанная, умная, урожденная Елизавета Петровна Штрудель.  Они даже начали учить нас, молодую поросль, читать по обрывкам газет, что подстилали нам хозяева, вместо опилок. Впрочем, куда этим двуногим до нас, до хомячков?»

Началась моя новая жизнь. Девочка тискала меня в своих масеньких пальчиках, больно сжимая нежное розовое пузико, а я все думал, когда ж эта дура успокоится, и пойдет спать….
Эта бандитка с косичками без конца вынимала меня из клетки, с криками: «Ути, мой маленький, сейчас я тебя покормлю», - совала мне в рот манную кашу, (чтоб сама ей подавилась), вынимала поздно вечером из уютной спаленки с радостным визгом: «А ну пойдем, поиграем,  - роняла меня на пол, так что в голове все тряслось и долго болели бока,  а потом кричала, - Фомочка, иди ко мне»…
Однажды я успел спрятаться за шкаф, и увидел там обрывок печатного текста, наклеенный на заднюю стенку, под обоями. Там говорилось, что: «Джива - душа, тонущая в «океане сансары», стремится к освобождению (мокше) и избавлению от результатов своих прошлых действий (кармы), которые являются частью «сети сансары». Сансара рассматривается как результат невежества в понимании своего истинного «Я», под влиянием которого индивид принимает временный и иллюзорный мир за реальность».*
Я задумался – что такое вечная душа, но неугомонное дитя пролезло туда большой палкой: «Ну вылазь же, вылазь, я тебе свою конфетку отдам… Вылезай дурак, а то меня мама налупит... », - уже жалостливо просила она… Но я не спешил обратно в заточение и сопротивлялся до последнего.
На крики влетела ее мамаша, дав подзатыльник этой бешеной с курносым носом, она так ткнула в меня палкой, что я, чуть было не простился с жизнью. Потом она достала дольку дыни, и этот чудный запах стал дурманить меня предвкушением удовольствия. Просидев так несколько минут, я вылез к заветной дольке, и меня накрыл большой темный предмет, под названием «кастрюля».

Словом, как только появлялась возможность, я убегал за шкаф, и снова и снова перечитывал заветные строки, пытаясь постичь бренность своего существования, пытаясь разгадать, почему «забавные игры» этой маленькой дрянной куклы, я должен считать иллюзорными. Почему незнание индивидом, (то есть мной),  своей истинной природы, своего истинного «Я», и отождествление себя с бренным материальным телом и иллюзорным миром «майи», держит «дживу» в оковах чувственных наслаждений, заставляя её перевоплощаться и принимать всё новые и новые тела в круговороте сансары…

Довольно долго для хомячка я жил своей размеренной хомячьей жизнью и вскорости понял, что шерстка на спинке стала вылазить, шустрость моя поубавилась. Моей маленькой «хозяйке» все чаще удавалось разжимать несчастную «пасть» для запихивания дольки шоколада, что размером с мою голову. Не помогали даже увещевания большой хозяйки, которая чистила мою клетку и насыпала корм.
Словом пришла моя хомячковая старость. И мое грубое материальное тело – «стхула», совершенно реально стало подвергаться медленному разрушению, а тонкое, материальное, состоящее из «Буддхи» – сознания, «аханкары»-эго и «манас» –ума, должно было, как писалось в статье, деэволюционируя пройти до самой возвышенной позиции.**

 Я чувствовал, что старуха хомячиха-с косой уже стояла на пороге моего жилья. Хотя, чего скрывать,  за эти два года она часто подкарауливала меня в облике безмозглой курносой девчонки с косичками, то пытающейся научить меня нырять в ванной, то проверяющей как высоко я умею «летать», приделав мне крылышки от поломанного ангелочка… Когда она играла в парикмахерскую, решила сделать мне «мелирование», и как только большая хозяйка вышла в магазин – начала меня красить, попадая в глаза и уши масляными красками. Не знаю, что было бы дальше – если б случайно не забытая банковская карта…
Однажды утром я снова очнулся в трехлитровой банке с опилками у какой-то длинной холодной трубы с отверстием, той, которую люди называют «мусоропроводом».
Ни воды, ни еды, холодный февральский воздух и множество ног куда-то спешащих мимо меня.
Вспомнив, что душа (джива), после оставления грубого материального тела, переносится тонким телом на небесные или адские планеты или планы бытия (локи) и пребывает там до тех пор, пока не пожнёт определённую часть плодов своей хорошей или плохой кармы, я уж было совсем отчаялся и простился со своей хомячковой жизнью. 
Но вдруг увидел, как мою банку высоко подняли, и напротив себя я увидел нежное юное лицо, которое мне ласково улыбнулось: «Ну не грусти, бродяга, мы еще поживем». Затем мою банку закутали курткой и понесли. Так я попал к студентке-первокурснице Людочке.
Людочка поселила меня в большую кастрюлю, наполнив ее мягенькими огрызками тонкой желтенькой бумаги, поместив меня напротив обогревателя. Я смастерил себе уютное гнездышко.  Таская по одной бумажке в, уже не острых, зубах, я думал о человеческой справедливости, о счастье, выпавшем напоследок, о вращении колеса жизни, которое так удачно крутнула Госпожа Фортуна - за пару дней обустроил свой  уютный курортный уголок.
Маленький бассейн из чистой воды, настоящее пшено, морковка, и, главное, - никакой манной каши, которая засыхала на моей пушистой шерстке и больно стягивала кожу…
 У меня не было только пляжного «зонтика». Я ложился на спинку, подложив лапку под голову, и засыпал, слегка согнув задние лапки «в коленях». Моя новая хозяйка смеялась, и говорила, что я похож на пузатого холостяка Николая Дмитрича на Сочинском пляже, только говорит, у меня не хватает каких-то «шорт» и какой-то «сигары». Все ее гости громко хохотали, но меня почти не беспокоили. Днем меня помещали на подоконник, уставленный цветочными горшками, и, о Чудо!!!! - позволяли рыть норки.
Уже весной, подумывая о последнем приюте, я в большом горшке под китайскую розу, вырыл небольшой тоннельчик, вспомнил, что рядом с горшком  остался нежный пушок пыли, которым можно было бы выстелить мою норку. Я даже не знал, что именно в этот момент, мама моей новой хозяйки, придя домой, затеет полив цветов. Она выкинула меня с подоконника на кухонный пол и села писать записку: «Людочка, пельмени, в морозилке. Кушай. Целую. Мама»
Навстречу мне ползла длинная, тонкая, гудящая черная змея. Она противно шипела и я, из всех своих хомячковых сил, вцепился в шкуру ее загривка...
Последнее что помню: яркая вспышка пред моими глазами, и сильный удар…
Очнувшись, я почувствовал, что бестелесно парю где-то высоко над полом. Людочкина - же мама, обнаружила, что ее «говорящий ящик» молчит. И тут началось:
Мама Люды, кинулась к умершему «ящику», споткнулась об угол кухонного стола, и…
- О Черт.. – наступила на меня.
- Хома?... – мои вмиг ставшие ватными ушки услышали ее приглушенный испугом голос.
Громко взвизгнув, то ли от ужаса, то ли в неприязни,  обнаружила она мое бездыханное тельце, а я же в последний раз увидел ее перекошенное лицо.
 Выдернув шнур из розетки, она успокоилась…
«Как все не вовремя… И «телик» накрылся и с обеда еще опоздаю…И хомяк этот...что делать?»
Мама достала пустой пакет из-под пачки пельменей «Мириталь» и, отодрав мои зубки от провода, закинула меня в этом пакете в морозилку. Зазвонил телефон, и мама Людочки, что-то  кому-то пообещав, быстро ретировалась.
Вскорости, с занятий вернулась моя Людочка.
- Ну что, Хома, я химию-то сдала… Хом, ты где?
Меня Людочка не нашла, зато на столе она обнаружила записку, вечно опаздывающей мамы.
Закипятив воду, она взяла пакет с пельмешками, и кинула меня в кипяток. Бр…р….
Людочка завизжала и потеряла сознание. А я все кипел и кипел. И уже, наверное, сварился…
Очнувшаяся Людочка, сложила меня в красивую деревянную коробочку, на бумажную подстилку, и позвонила маме. Мама, правда, трубку не поднимала – как я понимаю, боялась, что ей влетит за телевизор. И тогда, Людочка, держа в одной руке лопату, а в другой - пакет с моей опочивальней, понесла меня вниз.
Пока Людочка, положив пакет на лавочке у подъезда, искала тенистый уголок, какой-то малолетний шалопай, увидев коробку, схватил ее с пакетом и умчался в соседний двор. Вернувшаяся Людочка, горько, и безутешно заплакала. Она все рыдала, и рыдала, и ничто не могло ее остановить, даже философский подход к мирскому существованию, которое будучи полно страданий и мучений - нежелательно, и заслуживает того, чтобы от него отречься. Она грустила по своему другу, такому милому и надежному, доброму и смешному…
Мальчишка вбежал в квартиру, на четвертый этаж, захлопнул дверь в своей комнате и, наконец, открыл шкатулку. На дне лежал сваренный хомячок. Мокрый, с оскалом бешенной собаки, глазами-навыкат, и коготками врастопырку.
Он долго смотрел на меня с тупо остекленевшим взором. Затем почему-то дико заорал и выкинул меня в открытую форточку.
Я полетел. Я чувствовал себя свободным, душа моя воспарила навстречу мечте. Колесо жизни крутилось, а я зацепился за ветку и повис напротив окна второго этажа.
В этой квартире жил старый ветеран. Участник двух войн, финской и второй мировой, он был ярым борцом за справедливость, вечно стращал и пугал хулиганов. И вот теперь, когда он подошел покурить к форточке – на него грустно смотрели мои глаза. Дед заорал и осел на пол.
Вскорости дед ко мне привык. Дальше – больше. У нас с ним наладилось даже какое-то общение.
Я висел на веточке, а дед Гоша одиноко сидел, облокотившись на подоконник. Смотрел на меня и курил. Курил и смотрел…
А как-то в один из таких дней вдруг сказал, обращаясь ко мне:
«Ну здравствуй, Ганс…»
И вскоре я узнал, что хомячий оскал, уже почерневший от времени, напомнил ему какого-то фрица Ганса…
« … и тогда, в Сталинграде, ты, Ганс, кинулся  на меня с таким же оскалом, такой же грязный и обросший… Но мой штык был длиннее… Поэтому я сижу здесь… А ты, Ганс, висишь там…
Так я, напоследок, стал «живым» напоминанием ветерану Дяде Гоше о его делах давно минувших дней.
Однажды, когда подул холодный Северный ветер, меня сильно качнуло, и шквал  понес меня к последнему приюту - в  землю двора. Наконец я достиг мокши.***
Не знаю, кем я буду в следующей моей жизни – хомячком ли, морской свинкой, мудрой ли хитрой крысой, - колесо сансары об этом умалчивает. Не знаю, на какие планеты перенесется еще моя душа в поисках смысла жизни, пока не пожнет плодов своего бренного существования, но поверьте: жизнь после смерти все-таки существует.

Нет, ну почему меня не назвали Анастасием? Папу надо было слушать, папу…




* В индуизме, причиной пребывания души (дживы) в мире сансары считается авидья (невежество), которое проявляется в незнании индивидом своей истинной природы, своего истинного «Я» и отождествлении себя с бренным материальным телом и иллюзорным миром майи. Подобное отождествление держит дживу в оковах чувственных наслаждений, заставляя её перевоплощаться и принимать всё новые и новые тела в круговороте сансары.
**В философской школе санкхья — одной из шести ортодоксальных школ вфилософии индуизма — принимается существование двух тел: грубого материального тела, называемого стхула, и тонкого материального тела, которое не разрушается после смерти грубого и переходит в следующее физическое тело, получаемое индивидом в цикле сансары. Тонкое материальное тело состоит из трёх элементов:
1. Буддхи («сознание»)
2. Аханкара («эго»)
3. Манас («ум как центр чувственного восприятия»)
В круговороте сансары живые существа, эволюционируя или деволюционируя, проходят через различные формы жизни от микробов, насекомых, растений и даже минералов — до самой возвышенной позиции девы-творцавселенной Брахмы. Положение, в котором оказывается живое существо в этой жизненной иерархии, зависит от качеств, приобретённых в прошлых воплощениях и является плодами кармы, которые индивид вынужден пожинать.
***Стадия конечного освобождения из цикла сансары называется в индуизме по разному: мокша, мукти, нирвана или махасамадхи.