Мешок муки 2

Юркнув за порог, Марья тихо притворила за собой дверь… Да, да, не смотря на возраст, Марья именно юркнула, ведь ни росточком в молодости, ни фигурой даже к тому времени, когда самые что ни наесть худышки и те набирают тело, Марья  выйти так и не успела… Да ещё и эта приметная горбинка, отличающая её от самого рождения, скрадывала и без того невеликий рост старухи. Впрочем, на Марьин горб обратите особое внимание – он ещё всплывёт в самом конце рассказа…

…А в общем-то, и не за что было ей жаловаться на Егора. Прожили всю жизнь душа в душу. Он - молодец, и она - труженица. Труженица, да не красавица. Другой бы на егоровом месте весь извертелся–изгулялся, ведь и девки в молодости и бабы в зрелости заглядывались на него. Да и сейчас старухи местные нет-нет да  и подмигнут, только успевай приглядывать, как бы не убёг к другой забор править...

 Так ведь ладно бы свои деревенские, но и залётные городские, которым вместо жаркого юга врачи прописывали наш северный край, туда же. До её Егорки…

…Тот случай Марья хоть и простила, но помнила хорошо. Да и впредь уж никогда не забудет. Ведь поняла бы и пережила… С такой красавицей и в районе потягаться некому было. Да ко всему ещё и доктор наук каких-то. А бабье сердце… Да кто его поймёт кроме самой Марьи? Ведь не докторица Егором пренебрегла, а он от неё отказался. Есть ли за что Марье Бога гневить своими обидами? А в жизни всякое случается. На то она и жизнь...

Спустилась Марья в слепых сенях по лестнице, петлями входной двери едва скрипнув, хотела уж, было, дверь на накладку закрыть, но передумала. Палку приставила. И Егор выйдет, коли приспичит, и другие не пойдут, «собаку» эту издалека завидев.

Заперев таким образом дом, пошла Марья по деревне к воротам. Не знаю, где как, а у нас деревни с испокон веков огораживали, чтобы скотина летом по деревне паслась, а на сенокосные лужки, на загумнах не хаживала до самой отавы. Чтобы без ссор меж деревенскими и без потравы. Потом уж, после сенокоса, ворота, что на дорогу к большаку выводят, распахнут настежь: гуляйте, Зорьки да Ночки, до самого нехочу. До снегопада…

Велика ли, спросите, деревня-то? Семь дворов жилых, да десять пустых. В  трёх старухи живут. В трёх мужики по Марьиным меркам - молодёжь, да куда им, пьяницам, из деревни податься? Двое холостых уже, да с одним,  с Вовкой, жена ещё мается. Сама на Марью похожа стала. С лица пока ничего, а на руки взглянуть страшно. Да и грудь обвисла без мужских рук… А у тех двоих тоже жёны были. Когда-то… но то ли поумнее Вовкиной оказались, то ли жизнь пособила. Вырвались, в общем, и от алкашей своих, и из деревни проклятой. А что им деревня плохого сделала, если мужиков не считать? Но вырвались. Бог им судья. Детей спасли. Одна - в райцентр, а другую аж в город угораздило. Да к мужику под крыло. С тремя-то дитятями! А ещё говорят, что нет в жизни счастья… Да есть оно, есть. Марья это и сама знает. Только счастье это бабье иной раз ещё и разглядеть нужно. А эти ухарцы, что остались, то пьют, то грустные ходят: работы постоянной в деревне давно нет. Ждут, пока шабашка "с неба свалится".

 Вот тебе уже и шесть жилых домов. Да ещё Марья с Егором – седьмая хата.  Вот и весь деревенский «жилфонд». Ах да, ещё развалюхи, без мужицких рук, без присмотра хозяйского, век свой теперь уж недолгий коротающие. Среди них и этой вертихвостки дом ещё затесался. То она редко в деревню заглядывала, ведь что ей - воздух деревенский целебный без Марьиного Егора? Одно пустое сопенье. Да и уязвила тогда Марья горбом своим её самолюбие так, что хоть скорую вызывай, да пока та из района по колдобинам-то прискачет… Так что вертихвосткин дом теперь тоже за нежилой считай. Что это за изба, в которую хозяйка раз в пятилетку заглядывает, когда дышать от науки своей уже не в силах. Правда, была недавно два лета подряд, да и то один смех вышел. С тех пор-то и стоит такой-то домина без двери… Впрочем, дверь ему теперь уж без надобности: хозяйки нет, так тепло держать не нужно. А кто без неё в дом войдёт? Деревенские? Да не в жизнь в чужой дом без хозяина не сунутся. Даже алкаши. Не то воспитание. Да что воспитание – может и сунулись бы, да им ещё в деревне век куковать, раз нигде больше не нужны, а ведь старухи за такое херойство живьём съедят. И кости злыми своими языками обгложут. Нет... И они не полезут. Чужаки? Тем путь в дома заказан до тех пор, пока хоть кто-то из стариков в деревне жив. Даже если и крыша у дома рухнула. Если не твоё – не лазь. Закон в деревне простой, но строгий. Оттого  и палки вместо замков у каждой двери. А то ведь пойдёшь, если что, по миру, да кто тебя в свою деревню примет. Пустить пустят, потому как не пустить не имеют законного права, а вот про принять в бумагах не писано. Да и к чему в деревне бумаги, коли прозвище тебе дали. Но об этом чуть-чуть позже…

Так что вот и вся деревня. Два ряда. Но это тебе не село – здесь каждому двору огород положен, да с картофельником, а не закуток на две грядки, потому от дома до дома шагать да шагать. Пусть один из них слева, а другой справа. И всё…
Но ведь не всегда ж так было! Стояла деревня во все четыре ряда. Две улицы и один перекрёсток. Почти как в городе! Но в семьдесят втором пол-деревни красным языком слизнуло так, что ни ойкнуть не успели, ни пожарных вызвать. Да и как было вызывать, когда на все деревни ни одного телефона не было, а по всему району леса горели, как спички в коробке? Ни своих пожарных не хватало, ни соседских. Все - в лесу. Вот и осталось лишь то, куда ветер подуть не успел. А какая была деревня!.. И ведь мужики в ней были работящие, да все тогда по лесным пожарам бегали, и своих домов не отстояли, а потом уж, после пожара, по району разъехались, кому где жизнь глянулась, да где квартиру дали. Выгадали те, кто в райцентре осел – тогда цивилизация была, а сейчас - та же Марьина деревня. Только побольше. Но уже и не намного, чем та, что была до пожара…

Продолжение: http://proza.ru/2015/12/02/2144


Рецензии
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.