6. Венчание

Текли  минуты...только  вдруг
В  их  дверь  раздался  робкий  стук.
Кто  б  это  мог?
                На  их  косу,
Что  стала  островом  в  лесу,
Через  разлившийся  поток
Лишь  дьявол  перебраться  мог.

И  снова  стук...  и,  будто,  вздох.
Все  замерли...
                Кто б  это  мог?

К  эфесу  верного  клинка
Метнулась  рыцаря  рука.
Старик  же  молвил  шопотком:

«Коль  это  тот,  кто  нам  знаком -
Кивающий  белёсый  дух,
(Не  будь  помянут  к  ночи  вслух)
Его  стрелою  ли,  мечом
Не  урезонить  нипочём.

Уместней  схима  здесь  и  крест,
И  колокольный  благовест.

Ундина,  страхом  не  смутясь,
В  сердцах  на  дверь  оборотясь,
Произнесла:
             «Кто  б  ни  был  ты, 
Пришедший  к  нам  из  темноты,
Будь  дух лесной,  будь  Сатана -
За  всё  поплатишься  сполна!

Неколебима  и  грозна
Здесь  Кюлеборну  власть  дана.
Богами  велено  ему
Учить  вас  разуму-уму».

Домашним,  что  округ  стола,
Речь  эта  странной  показалась...
Всё  б  ничего...одна  лишь  малость
Им  непонятною  была:

Кто  Кюлеборн?
               И  что  за  связь
У  них  с  Ундиной  нитью  шита?
Она,  как  жупелом,  страшит  им,
Сама  нисколько  не  боясь,

Как  мнилось  им,  по  крайней  мере...

Готов  у  рыцаря  вопрос
Сорваться  был...
               но  из-за  двери
Негромкий  голос  произнёс:

«Ну  что  вы,  право,  в  самом  деле?
Не  демон  я,  не  дух  лесной...
Я  человек
           и  в  грешном  теле,
Моя  душа  пока  со  мной.

Священник  я  обыкновенный,
Уставший,  сбившийся  с  пути.
Сюда  осмелился  зайти,
Чтобы  о  помощи  смиренно
Просить.
         Пустите,  ради  Бога.
Я  под  дождём  и  без  дорог
Добрёл до  вашего  порога,
Проголодался  и  продрог».

Ундина,
         с  лампою  в  руке,
Немедля  двери  отворила.
Полоска  света  озарила
Фигуру  в  мокром  клобуке.

Отпрянул  в  ужасе  священник,
Взывая  Богу  самому,
Как  будто  дьявольские  тени
На  миг  привиделись  ему,
Грозя  тенЕтами  ловИтвы...

Красой  Ундины  поражён,
Отпрянул  в  тень  и  замер  он,
Псалмы  читая  и  молитвы:

«Да  славят  Господа-Творца
Земные  призраки  вовеки!»...

Но  девушка,  потупив  веки,
Вернула  к  жизни  чернеца:

«Не  привиденье  вовсе  я!
Ужель  так  выгляжу  убого?
Войдите  в  дом,  где  славят  Бога
И  я,  и  вся  моя  семья».

Священник,  стены  окрестя,
Ступил  в  их  горницу  несмело.
Ундина - милое  дитя - 
Пред  старцем  в  книксене  присела.

С  поклоном  гостя  своего
В  сухое  платье  обрядили
И  в  кресло  бабкино 
                его
К  огню  поближе  усадили.

Ундина
         ласковостью  пледа
Укрыла  старца
                и  скамью
Дала  под  ноги.               
                Непоседа
Сидела  скромно  на  краю
Их  лавки,
           глаз  не  поднимала
И  слову  каждому  внимала,
Во  всём  покорствуя  ему,
Сама  не  зная  почему.

На  что  ей  рыцарь 
                шуткой  краткой
На  ушко  намекнул  украдкой.

Она  ж  в  ответ:
                «Он — пастырь  Божий
И  здесь  шутить  совсем  негоже».

Чернец,  согревшись  и  отведав
Их  ед  и  доброго  вина,
Поведал  им  о  страшных  бедах,
В  ту  ночь испытанных  сполна:

«К  епископу  от  прихожан
Я  послан  был  с  мольбою  кроткой
О  помощи,
              (Злой  ураган
Прошёлся  ненасытной  глоткой
По  их  посевам  и  садам,
Разрушил  хижины убогих)
Прося  его  о  карах  строгих,
(Коль  сказано: «Се  аз  воздам»)
Стихиям...
           Выполнив  наказ,
Я в  паравёсельный  баркас
С  двумя  гребцами  угнездился
И  без  медленья  в  путь  пустился
Взяв  провианту  про запас.
               
Едва  ль  не  с  первого  гребка
Стихия  бешено  взыграла:
Несла  нас,  била  и  бросала
То  вниз,  то  будто  в  облака.

От  страха  шёл  озноб  по  коже.
Волною  вёсла  унесло,
Порвалось  паруса  крыло...
Гребцы,  упав, 
                молились  лёжа.

Вокруг  ни зги...
                ни  берегов,
Ни  огонька...  лишь  ветра  хохот,
Громов   беснующихся  грохот
И  молний  блеск,  как  гнев  богов.

Не  знаю,  что  случилась  с  нами:
То  ли  летящая  волна,
Что  до  небес  вознесена,
То  ли  ещё  какая  сила
Последней  точкой  в  этой  драме,
Меня  схватила,  закружила,
И,  зАводью  утеснена,
На  мелководье  положила. 

С  трудом  прибойную  волну
Осилив,  я  на  берег   вышел...
Везде, куда  ни  возгляну,
Лишь  лес  да  хляби  выше  крыши.

Вдруг,  маяком  из-за  темна,
Пробился  луч,  подобьем  стёжки.
Что  там?  звезда,  или  луна,
Иль  чей-то  добрый  свет  в  окошке?

Я  побежал,  не  чуя  ног,
На  огонёк  ваш,  как  на  диво...
Уж  так  промок,  уж  так  продрог
В  объятьях  пенного  залива,
Что  бил  меня, 
                но  приволок
На  этот  милый  островок».

«Да...остров,- в  тон  ему  рыбак,-
Похоже,  жребий  наш — табак.
Всё  дальше  гонит  нас  поток,
Лишая  связей  и  дорог».

И  вновь  священник: 
                «Мнится  мне,
Что  ни  пешком,  ни  на  коне,
Ни  вольной  птицей  над  водой
Не  распроститься  мне  с  грядой.

Я  стар...
           Боюсь, что  навсегда
Забросил  рок  меня  сюда.

Мой  пересохший  ручеёк
Иссякнет  раньше,  чем  поток
Ручья  лесного, 
                что  силён
И  окаянством  наделён.

Возможно  так  случится  вскоре:
Ваш островок  поглотит  море
И  позабудут  все  о  том,
Что  был  за  лесом  чей-то  дом,

Забудут  рыбака  с  женой,
Забудут  рыцаря  со  мной,
Ундину..."
               « Боже, упаси,
И  чашу  мимо  пронеси» -
В  сердцах  промолвила  жена...

Однако,  рыцарь  у  окна
Смолчал,  и,  грёзой   упоён,
Чему-то  улыбался  он.

Мир  прошлого  с  его  тоской
Остался  где-то  за  рекой,
И,  отразившись  в  той  реке,
Как  сон  растаял  вдалеке.
А  остров,  сделавшись  родным,
Стал  парадизом  неземным.

Ундина,  ласково  мурча,
Коснулась  милого  плеча:
"Случись  так, 
          ты  бы  здесь  остался,
Со  мной  остался...  навсегда.

И,  получается  тогда,
Монах,  заброшенный  сюда,
Здесь  не  случайно  оказался".

Прижалась  к  рыцарю  она,
Шальным  предчувствием  полна
Как  магнетическим  сияньем...

А  он,   застывшим   изваяньем
В  плену  чарующего  сна
Всё  грезил,  мысленно  лаская
Свою  Ундину, 
                проникая
Сквозь  тайны  розовых  одежд,
Исполнен  радужных  надежд.

Она  была  нежней  камеи
И  соблазнительней  стократ.

Он — то  горЯ,  то  леденея,
Ловил  её  влюблённый  взгляд,
Касался  ног  её  нечаянно
И  страсти  дьявольская  смесь
Взрывалась...
            Вовсе  не  случайно
Священник  оказался  здесь!

Но  строгий  окрик  рыбака
И  взгляд  священника,
                слегка
Обескуражили  его...

Он  опустился на  колено
И  произнёс  проникновенно:

"Святой  отец,  да  мир  пребудет
В  твоей  душе...  молю  о  чуде.
Взгляни:    вот  юные  сердца
Готовы  слиться  до  конца.

Я  и  Ундина  друг  для  друга
Супруг  и  нежная  супруга
Пока  в  мечтах...
                Осуществи
Венчанье,   
               Ангелом  любви
Явись  и  брак  наш  освяти
А  в  чём  повинны  отпусти,

Коль  старцев  добрая  чета,
Что  перед  Господом  чиста,
Согласье  дать  благоволит
И  наш  союз  благословит".

Дедов  Ундининых  столбняк
Хватил...не  ведали  никак, 
Что  можно  эдак,  без  венца,
Молить  о  свадьбе  чернеца.

Хоть  где-то  в  дальнем  далекЕ
Они  мечтали  о  руке
Фон  Гульбранда,
                и, вместе  с ней, 
О  муже  доченьке  своей.

Ундина,  став  серьёзной  вдруг,
Не  поднимала  глаз  и  рук,
Молчала  и,  потупив  взор.
Не  прерывала  разговор,
Родителей  с  отцом  святым
О  чём-то  знаемом  лишь им.

По  завершеньи  разговора,
Вполне  уверившись,  коль  скоро
С  ним  не  шутейно  говорят,
Священник  сердцем  умилился,
Неслышно  Богу  помолился
И  согласился  на  обряд.

Всё  заходило  ходуном:
Старик  несёт  бадью  с  вином,
Старушка  стены  обмелА
Вплоть  до  последнего  угла,
Протёрла  тряпкой  старый  стол,
Скребницей  выскоблила  пол
И  прикрепила  две  свечи
Перед  иконкой  у  печи.

Фон  Гульбранд 
              два  кольца  литых,
Червлённых,  цельнозолотых,
С  цепи,  готовясь  под  венец,
Сорвал...
           нет  свадьбы  без  колец.

Ундина  молвит,  как  во  сне:

"Оставь,  мой  друг,
                позволь  и  мне
Взамен  придАнного  отдать
Те  кольца,  что  отец  и  мать
Мне  на  прощанье  подарили,
И  настрого  предупредили,
Чтоб  до  сегодняшнего  дня
Жила  молчание  храня
О  них..."
          
Шасть  дЕвица  за  дверь,
А  воротилась,  верь-не  верь,
Блистая  золотом  колец.

На  голове  её  венец,
Как  диадема...
                Изумруд
И  лалы  свет  небесный  льют.
На  золоте  во  сто  карат
Горит  рубиновый  гранат.

Старик  дивится:
            «Как  же  так?...
А  бабку  вновь  хватил  столбняк.

Немая  сцена...
                Тут  чернец,
Уняв  сомненья  наконец,
Зажёг  венчальные  огни
И  действо  начали  они.

Фон  Гульбранд,  сделавшись  смелей,
Дал  руку  ладушке  своей.

Священник  их  соединил,
Слова  молитвы  обронил,
Обрызгал  праведной  водой...

Тут  дед  и  бабка  чередой,
Благословляя,  подошли
С  дарами  неба  и  земли.

И  прослезились  все  подряд...

Свершив  положенный  обряд,
Священник  молвил:
                «Не  пойму,
Лукавить  было  вам  к  чему
О  том, что  все  былые  дни
Вы  жили  здесь  совсем  одни?

Я  чётко  видел  из  окна:
В  костюме  белого  сукна
Высокой  стати  человек
С  нас  не  сводил  белёсых  век.

ДолжнО  сейчас  он  у  дверей...
Впустите  в  дом  его  скорей».
               
В  ответ  старушка:
                «Упаси
Господь,  и  мимо  пронеси»!

На  миг  оставивши  жену,
Фон  Гульбранд  бросился  к  окну.
И  впрямь  почудилось  ему
Как  некто  белый  канул  в  тьму.

«Приблистилось», - подумал  он, -
И  отогнал  зловещий  сон.

Хватило  смелости  у  всех
Виденье  выставить  на  смех,
Сомненья  в  кубках  утопить
И  сесть  за  стол, 
             чтоб  есть  и  пить,
Благославляя  молодых,
На  их  союз  и  счастье  их.