9. О том, как рыцарь увёз с собой молодую жену

В  размывах  утреннего  света
Проснулся  рыцарь...глядь,  как  нету
Супруги  милой  под  рукой.
Он,  преисполненный  тоской,
Искал  Ундину  по  углам,
Ан  нет  её  ни  здесь,  ни  там. 

Тут  дверца  скрыпнула  в  сенцах...
С  улыбкой  счастья  на  устах
Вошла  любимая  жена
И  вот  что  молвила  она:

«С  утра  я  вышла  посмотреть,
Могу  ли  дяде  верить  впредь.
               
Меня  заверил  он  вчера,
Что  уберётся  со  двора,
Умерит  струй  своих  напор,
А  твари  леса,  синих  гор
Покинут  берег  навсегда 
И  не  воротятся  сюда.

Коварен  дядя  и  хитёр,
Однако,  этот  уговор
Он  выполнил,  освободив
От  волн  бушующих  залив
И  берег,  и  морскую  грудь...

Пора  нам  собираться  в  путь...»

«Ундина,  сердцу  милый  друг,
Взгляни,  как  сказочно  вокруг
Оживлены  дыханьем  гроз
Цветут  купины  пышных  роз,
Как  голубые  мотыльки,
Резвясь  над  зеркалом  реки,
Подобно  эльфам  ширят  круг.

Рождая  мелодичный  звук,
Звенят  цикады  в  тишине,
Лаская  слух  тебе  и  мне.

Не рай  ли  этот  дивный  дол,
Где  мы  с  тобой  нашли  друг  друга,
Где  я  тебя,  моя  супруга,
Наградой  неба  приобрёл?

Давай  побудем  в  кущах  этих.
К  чему  спешить  в  Содом  мирской?
Вернувшись  в  мир, 
                в  безумном  свете
Едва  ль  найдём  такой  покой.»

«Как  пожелает  господин.
За  ним  готова  я  хоть  в  воду,
Но  мысль,  не  ведомая  сроду
Головкам  сказочных  ундин -
Моих  ровесниц  и  подружек,
Меня  гнетёт,  сердечко  тужит:

Старик-отец,  старуха-мать,
Не  вынесут  туги-разлуки
Со  мной,  что  душу  обрела.

Такие  ласковые  звуки
Для  них  я  в  сердце  сберегла,
Что  горько  будет  вдругорядь
Найдя  их,  тут  же  потерять.

Для  них  я — кукла,  часть  природы,
Цветок,  пичужка,  гладь  воды...
Такой  была  я  эти  годы -
За  шаг  от  счастья  до  беды.

Вся  грусть  любви  и  состраданья,
Что  мне  тобою  вручена,
Едва  коснулись  их  сознанья
И  повториться  не  должна.

Так  расставаться  проще  будет.
Сердечки  стареньких  моих
Перетоскуют  и  забудут
Разлуки  нашей  горький  миг.»

«Ну  что  же, - муж  ей,  - 
                в  путь-дорогу!
Коль  это  может  подарить
Любимой  радость,
                а  тревогу
Родных  немного  умалить».

В дом  воротясь,  они  решенье
Его  оставить  навсегда
Всем  объявили.
                Прегрешенья,
Что  совершали  иногда,
Просили  строго  не  винить
И  чистым  сердцем  извинить.
               
Собрались  вмиг.
               Священник  с  ними -
Вновьобручёнными  своими,
Презрев  опасности  пути,
Сквозь  лес  грозящий  и  опасный,
Коварной  нечисти  подвластный,
Решил  до  города  идти.

Слова  прощанья  отзвучали.
Ундина,  полная  печали,
Уздою  тронула  коня...

С  боков,  покой  её  храня,
Тропинкой  к  лесу,  через  луг
Шли  Божий  пастырь и  супруг.

От  вдруг  осознанной  тоски
Рыдали  в  голос  старики...

Под  крики  чаек, птичью  звень
В  молчаньи,  под  густую  сень
Ступили  путники,
                картину
Собой  являя,  хоть  куда:
Конь  чистокровный  под  Ундиной,
Левей — священник,
                как  всегда
Укрыт  торжественной  хламидой
Риз  белопенных  Божьих  слуг,
Правее — рыцарь  и  супруг.

Фон  Гульбранд  не  сводил  очей
С  жены — красавицы  своей.

Ундина,  слёзы  осушив,
Плыла  в  объятиях  души
Вдруг  обретённой,   и  была
Как  ангел, девственно  светла,
На  мужа  глядя...
Разговор
Плёл  свой  бесхитростный  узор
Глазами,  внятный  им  одним -
Пусть  нем,  но  неостановим.

Но  только - чу! сторонний  звук
Разрушил  таинство  вокруг:

Священник  с  кем-то  говорил
Четвёртым...  тем,  кто  путь  торИл
Левей,  у  стёжки  на  краю,
Словес  свивая  верею.

Он  был  высок,  беловолос,
Весь  из  мерцающих  полос.
Журча  негромко,  речи  лил,
Как  будто  дерево  пилил.

«Вот  так,  отец,  в  глубинах  леса
Я,  не  монах  и  не  повеса
Господствую,  владея  всем.
Без  схим  поста  и  покаянья,
Живу, не  клянча  подаянья,
Здоров  и  счастлив,  между  тем.

Милы  мне  шорохи  лесные,
Ручьёв, 
            что  тайнами  полны,
И  знай  резвятся,  озорные,
В летящих  сполохах  луны».

«Вы  интересны  мне,  не  скрою,
Хотел  бы  больше  знать  о  Вас.
Простите,  если  беспокою
Вопросом  в  неудобный  час:

Как  имя  Ваше  и  прозванье?
Коль  то  не  тайна,  дайте  знать».

«А  Вы  кто  будете?
                Я  ранее
Вас  видел  где-то...
                Вспоминать,
Признаться,  лень. 
                Скажите  сами
Где  видеться  могли  мы  с  Вами»?

«Я — патер  пУстыни  Марии,
Лаврентий. 
          Как  бы  не  соврать,
Но  тоже,  будто  не  впервые
Мне  голос  Ваш  и  плоть,  и  стать.»

«Так  так...    По  чину  я — барон,
Владетель  властный  Кюлеборн,
И  родственник  красотки  вашей...
Что  всех  моих  племянниц  краше
В  простонаречьи — Струй  лесной,
Что  разливается  весной,
Одаривая  полной  чашей. 

Как  птица  волен, 
                но  сейчас
С  той  перемолвиться  бы  надо,
Что  с  Гульбранда  не  сводит  глаз,
А  мне,  как  будто,  и  не  рада.

Взгляни-ка, милая,  сюда.
Иль  позабыла,  как  вода
К  тебе  священника  несла,
Как  парус  птичьего  крыла?»

«Оставь,  во  имя  Бога-Сына,-
Чуть  слышно  молвила  Ундина,-
Вас  видеть  больше  не  хочу.
Не  подходи!  Я  закричу!»

«Ну  что  ты,  девочка, 
                тебя
Сопровождаю  я,  любя.

Ты  знаешь,  сколь  коварен  лес.
Тут  что ни  куст -
              то тролль, то  бес».

На  пастыре  глаза  свои
Ундина  с  рыцарем  скрестили...
Но  взоры  оного  бродили
Вдали,  как  будто  в  забытьи.

«Довольно!  Лесу  уж  конец! -
Ундина  крикнула,-
                исчезни!
Тебе  спокойней  и  полезней
В  каньон  убраться  наконец.»

Струй,  сделав  вид,  что  рассердился,
Ужасной  рожей  объявился,
Горячей  пеной  закипел...

Но  рыцарь  выхватить  успел
Свой  меч,
             и  ниже  головы
Нанёс  удар  ему...  Увы!
В  ответ  раздался  жуткий  смех
И  Струй,  водой  заливши  всех,
Впоследни  хрипло  просипел:

«Ты,  рыцарь,  впрямь,  силён  и  смел.
Я  не  гневлюсь  и  не  сержусь,
Тобой,  по  своему,  горжусь.

Защитой  будь  своей  жене,
Иначе,  вспомнишь  обо  мне!»

Лес  кончился.
                В  лучах  заката
Открылся  город  им  вдали,
Тот,  из  которого  ушли
Священник  с  рыцарем  когда-то.

Лучи  вечернего  тепла
Их  обсушили,  обогрели.

До  той  поры,  как  ночи  мгла
Размыв  дневные  акварели,
Сгустилась,
            странники  успели
Дойти  туда,  куда  вела
Судьба,
         где  их  давно  отпели,
И  только рыцарская  свита,
Давно  не  чёсана,  не  мыта,
Ещё  надеялась,  ждала...