11. Именины Бертольды

ИМЕНИНЫ  БЕРТОЛЬДЫ

Настал  день  Ангела  Бертольды.
Посланцы  герцога — гарольды
Собрали  всех,  кого  смогли,
Найти вблизи  и  водали.

Звездой  торжественного  зала
Бертольда  гордая  сияла
Венцом  из  золота...   она
Была  как  юная  луна
Светла  и  трепетнопрекрасна.

Вокруг,  традиции  согласно,
Теснились  толпища  гостей
От  древних  старцев, до  детей.

По  руку  правую — Ундина,
Фон  Гульбранд  слева  восседал,
В  хрустальных  кубках  рдели  вина,
Гудел  приветствиями  зал.

Обед  заканчивался...   сласти
Пошли  по  кругу  в  свой  черёд.
И  знать,  и  подданный  народ
Желали  мира  и  согласья
Сидящим  во  главе  стола...

Бертольда  главного  ждала,
Как  парусА  морского  бриза -
Разгадки  странного  сюрприза.

Ундина  наслаждалась  им,
Глухим  молчанием  своим               
Всё  отдаляя  торжество,
Чтобы  томление  его
Все  испытали  до  конца,
Измучив  мысли  и  сердца.

Вот  некий  гость,  что  восседал,
От  именитых  недалече,
Желая  скрасить  званный  вечер,
Хозяйке  лютню  передал,
И  просьбу,  песнею  своей
Почтить  хозяев  и  гостей.

Ундина  руку  протянула,
Глазами  радостно  сверкнула
И,  обнажив  жемчужный  ряд,
Остановила  милый  взгляд
На  лике  названной  сестры,
Что  приумолкла  до  поры,
И  тихим  голосом  запела,
Бросая  взоры  то  и  дело
На  герцога,  с  его  женой,
С таинственностью
                ей  одной
Понятной:
            «Солнышко  горит,
Сияя  негой  и  покоем.
Бегущей  бисерной  строкою
С  волною  берег  говорит,
И  море  дышит  безмятежно...

Но  кто  там  розовый  и  нежный
В  прибрежных  зарослях  сидит?
Цветам,  задумчивым  на  вид,
О  чём-то  громко  и  прилежно
Лепечет,  будто  их  корИт?

Младенец,  птенчик  беззаботный,
Как  лучик  солнца  мимолётный
Волной  украден  на  бегу
И  брошен  здесь,  на  берегу,
В  цветах  пытается  сыскать
Отца  родного  или  мать.

Молчат  прекрасные  цветы,
Что  причастились  красоты
И  аромата...  но  тепла
Им  мать-природа  не  дала.

На  счастье,  ехал  в  этот  вечер
Наш  добрый  герцог  недалече,
Младенца  в  травах  увидал,
И  приласкал,  и  имя  дал,
В  наследный  замок  перевёз
И,  осушив  остаток  слёз,
Дочь  узаконил  с  чернецом,
Став  ей  заботливым  отцом.

Супруга  герцога  была
Добра  и разумом  светла,
Найдёнышке  сумела  стать
Родной,  как  любящая  мать.

Девчушка  в  роскоши  росла
И,  с  виду,  счастлива  была,
Но  только,  даст  ли  ей  Господь
Увидеть  истинную  плоть
Своих  родителей  родных,
Чтоб  стать  опорою  для  них?»

Ундина  песню  прекратила,
Неспешно  лютню  опустила...

У  многих  слёзы  на  глазах
И  герцогиня — вся  в  слезах,
А  герцог  губы  отворил
И  горестно  проговорил:

"Воистину,  всё  так  и  было.
Судьба  нам  дочку  подарила,
Но  будь  хоть  трижды  сердцем  благ,
Всё  не  сумеем  мы  никак,
Бертольде сердце  дав  своё,
Вернуть  родителей  её".

Ундина  всю  свою  любовь
Подруге  взглядом  подарила,
Пришедших  поблагодарила,
И  зазвучала  песня  вновь:

«Мать  тоскует,  бродит,  кличет,
То ли  плачет,  то ль  поёт,
По  углам  дочурку  ищет,
Дом  родной  не  узнаёт.

Будет  новый  день  и  вечер,
Будут  солнце  и  луна,
Только  мать  утешить  нечем,
Горе  ей  сутулит  плечи,
Убивает  тишина.

Ни  надежды,  ни  отрады,
Ни  игрушек  на  полу...
Тонут  горестные  взгляды,
Упираются  во  мглу.»

«Стой,  Ундина!  Ради  Бога
Хватит  песней  донимать!
Пожалей  меня  немного.
Где  мои  отец  и  мать?

Знаю  я — подарок  этот
Хочешь  мне  преподнести..
Уж  не  здесь  ли,  рядом  где-то
Суждено  их  обрести?

Тех,  кто  снятся  мне  ночами...
Здесь  они? 
             Иль,  может — там?
И  блестящими  очами
По  рядам  вельможных  дам
Мечется...
           Но  тут  Ундина,
Вдруг   расплакалась  навзрыд,
И  раскланявшись  картинно,
Паре  старцев  говорит:

«Хватит  скромничать  у  двери,
Подпирая  косяки,
В  доме  герцога  теперь  вы
И  желанны  и  близки.

Ждут  вас  радости  иные,
Много  лет  тому  спустя...
Будьте  счастливы,  родные,
Ваше  чадо  обретя».

Рыбак  с  женой (они  то  были)
С  рыданьем  бросились  к  своей
Дочурке  милой,
                но  застыли
На полпути...  Гримасы  злей
Досель  им  видеть  не  случалось.

Бертольда  с  криком  отбивалась
От  них,  беснуясь  и  крича,
И  гневно  ножкой  топоча.

Душе  надменной  не  по  вкусу
Пришёлся  нищенский  наряд
Родителей,
             гневливый  взгляд
На  них,  не  разводя  турусы,
Бертольда  злобно  устремила,
Презреньем  властным  окатила
И  к  двери,  в  ярости  дика,
Погнала  мать  и  старика.

«Не  верю!   Ложь!  Тебя  купили! -
Ундине  бросила  она,-
Меня  насмешкой  обратили
Простушкой,  что  обделена
Заслугой,  данной  мне  от  Бога...
Старух  таких  на  свете  много!
Всех  не  обнять!  Подите  прочь!
В  местах  иных  ищите  дочь!»

Старушка,  Бога  поминая,
Твердила: «Что  сбылось  с  тобой?
Тебя  сломала  жизнь  иная,
Но  сердцем  матери  я  знаю,
Что  это  ты,  моя  родная,
Дана  нам  Богом  и  судьбой.»

Рыбак  всевышнему  молился,
Просил  жестоко  не  карать
Ни  деву-демона,  ни  мать,
За тот  секрет, что  вдруг открылся.

Ундина  ангелом,  чьи  крылья
Сломало  встреченное  зло,
В  тоске  отчаянья,  бессилья
Сжимала  горькое чело
Руками,
          сердцем  трепетала,
Казалось,  Богу возроптала:

"Бертольда,  милая, очнись!
Жива  ль  душа  в  прекрасном  теле"?

А  гости  вымолвить  не  смели
Согласья  с  нею,  иль  суда.
Волной  летела  череда
Сомнений,  споров,  укоризн...

Так  парус  полнит  свежий  бриз
И  гонит  лёгкие суда
В  простор,  неведомо  куда.

Ундина  голос  подала,
И  твёрдо  встав  из-за  стола,
Просила  выслушать  сперва
Её  правдивые  слова:

«Людей  я  странных  вижу  тут.
Там  суеверия  живут,
Где  изуверенность в  Творца
Зовёт  ответчиком  истца.

За  что,  придя  ко  мне  домой,
Вы  погубили  праздик  мой?

Здесь  всяк  готов  меня  судить.
Извольте  соблаговолить
Узнать  от  первого  лица
Нагую  правду  до  конца.

Я — та,  что  ныне  не в чести,
Готова  клятву  принести,
Что  всё,  рассказанное  мной
Зовётся  истиной  самой.
А  правда,  сколь  бы  не  больна,
Всё  правдой  быть  обречена.

Открыл  её  мне  некто  тот,
Кто  в  водах  вольницей  живёт,
Кто  вынес  нА  берег,  шутя,
Бертольду — малое  дитя
Под  ноги  герцогу,  чтоб  он,
Красой  малютки  покорён,
По  воле  Вышнего  Творца,
Стал крошке  ласковей  отца».

Взвилась  Бертольда: «Не  должны
Мы  слушать  бредни  Сатаны,
Иль ведьмы,  в  чём  она  сама
Призналась,  выйдя  из  ума!»

«О,  нет!  Не  ведомо  мне  зло!»
Подняв  правдивое  чело,
Струившее  небесный  свет,
Ундина  молвила  в  ответ.

«Тогда  ты  лгунья!
                Доказать, 
Что  старцы  мне  отец  и  мать,
Тебе,  кудесница,  не  в  мочь!
Пускай  проваливают  прочь!»
               
И,  к  герцогу  оборотясь,
Молила:
            «Смоем  эту  грязь!
Оставим  город  навсегда,
Где  столько  вынесли  стыда».

Но  герцог  молвил  в  тишине:
«Бертольда,  нет!
                Покуда  мне
Не  станет  ведомым  вполне
Вся  правда  нужным  чередом,
Мы  не  покинем  этот  дом!»

Услышав  это,  мать  Бертольды,
С  поклоном  подойдя  к  нему,
Сказала:
           «Если  Вы  позволите,
То  мне,  по  скудному  уму,
Дано  решение  загадки...
Простите,  коль  слова  не  гладки:

На  теле  дочки  быть  должны
Трилистники,  что  ей  даны
Рожденьем...
             Первый — на  спине,
Промеж  лопаток  в  глубине,

И  на  лодыжке  тот  же  знак.
От  них  избавиться  никак
Не  в  силах,  с  возрастом,  дитя,
Хотя б  и  двадцать  лет  спустя...

Взглянуть  извольте»...
                Побледнев,
Не  удержав  спесивый  гнев,
Бертольда  крикнула: 
                «Ну,  нет!
Я  не  позволю  дикий  бред
Старухи  этой  проверять,
По  коже   ангельского  тела,
Как  бы  она  ни  захотела,
Не  дам   глазам  её  шнырять!»

Тут  герцогиня  встала: 
                «Я
Вас  осмотрю,  душа  моя,
Вдали  от подданных  людей...
Здесь  нет  постыдного,  ей-ей!»

С  владыкой  спорить  не  резон...
Пришлось  Бертольде  с  нею  вон
Пройти  на  несколько  минут,
Дабы  свершился  Божий  суд.

Все  гости,  как  ни  смущены,
Считаться  с  истиной  должны.
И  вот,  услышали  её...

Жена  властителя  своё
Решенье  выдала  им  так:
«Да  будет  праведен  и  благ
Господь,  что  истину  открыл.

Душой  никто  не  покривил,
И  я  обязана  сказать,
Что  истые  отец  и  мать
Питомицы  любимой  днесь,
Средь  вас,  присутствующих  здесь!»

Народ  честной  перекрестив,
Властитель,  старцев  прихватив,
Жену  с  Бертольдой  вывел  вон,
Под шум  и  гвалт со  всех  сторон.

Котлом  кипел  придворный  свет...
Те — верили,  иные — нет.
Но,  к  ночи,  страсти  улеглись
И  гости  с  миром  разбрелись.
            
Уже  не  веря  никому,
Ундина  мужу  своему
Рыдая,  нА  руки  упала
И  будто  мыслить  перестала.