Бунт на корабле

               

                БУНТ НА КОРАБЛЕ


    Зимой 1989-го наш посольно-свежьевой траулер болтало в кромешной тьме на траверзе острова Медвежий. На стыке Гольфстрима и арктического течения море редко бывает спокойным. Лишь сполохи изредка озаряли черную бездну пугающим светом. Радиоволны доносили с далекого берега вести о перестройки, борьбе с привилегиями, мятежном Ельцине.   
    Я управлялся на камбузе один. Камбузник и матрос-уборщик, в обязанности которых входило накрывать столы,  были вызваны на подвахту на разделку рыбы.
 
     «Мистер Твистер бывший министр на белом пароходе, а негров, малайцев и прочий народ в море качает другой пароход. Неграм, малайцам мокро и жарко, брызжет волна и чадит кочегарка». Самуил Яковлевич, Вы про кого стишок писали? Если в Советской Армии раздельное питание рядового и командного состава можно было оправдать отвратительным качеством и скудностью хавки для срочников, то в СОВЕТСКОМ ГРАЖДАНСКОМ траловом флоте это выглядело нелепо. О, неистребимое, впитываемое русскими с молоком матери – чинопочитание, табель о рангах!    Комсостав и матросы принимали пищу – о, безумный язык устава - за разными столами. Матросня сама подходила к кормушке за пайкой и хавала гнутыми алюминиевыми ложками. Комсоставу же подавались приборы из нержавейки, включая ножи, фарфоровая супница, тарелочка на тарелочку для первого и второго, чашечки и блюдечки, прислуживал им матрос-камбузник. Не знаю, что об этом другие думали, мне же такое status quo категорически не нравилось, не столько по моральным, сколько по практическим соображениям.   Криворукий рулевой то и дело подставлялся  скулой к волне, даже накрытые на стол мокрые скатерти не помогали – все летело на палубу. Я отказался прислуживать комсоставу.  Командирам, включая капитана, пришлось самим подходить с недовольными мордами к кормушке за пайкой.

     Я с младых ногтей был залупастым почемучкой. Как-то в школе полез с вопросами по поводу статьи  советской конституцию, которая предусматривала добровольный выход любой союзной республики из состава СССР на основе референдума. На перемене меня отыскал в туалете в клубах табачного дыма дежурный по школе и передал приказ директрисы срочно к ней явиться. Выдохнув остатки табачного дыма из молодых легких, я постучал в дверь директорского кабинета.
     Директриса встретила меня приветливо, предложила сесть, чего раньше за ней не наблюдалось. Сказав, что я очень смышленый и любознательный юноша, стала спрашивать об учебе, о планах на будущее. Говоря о школьном образовании, она подчеркнула, что все советские дети, в отличие от их сверстников в буржуазных странах, учатся абсолютно бесплатно. И тут же спросила - нравится ли мне это. Конечно, нравится, ответил я. Тоже самое она говорила о высшем образовании. Нравится? Нравится! Упомянула о копеечной стоимости путевки в пионерский лагерь для моей младшей сестры. Нравится? Нравится! О праве на труд. Нравится! О праве на отдых. Нравится! О бесплатном государственном жилье.  Нравится! «Чем же тебе тогда, падла, Советская Власть не нравится?» Разоружив меня идеологически, директриса  подошла к главному вопросу - какие же тогда причины могут возникнуть у советских людей, чтобы они даже на гипотетическом референдуме проголосовали за выход какой либо республики из состава СССР?  Получалось, что нет таких причин. Чувствуя, что все это не к добру, я перешел к обороне. Сказал, что статью эту вычитал в советской же Конституции, что сам был очень удивлен и потому обратился за разъяснениями. Уверенная, что идеологический поединок она выиграла, директриса постаралась красиво закончить беседу. Ну не могла же она наказать меня за мое любопытство. Ведь не наказывают же адвоката за то, что он пользуется тем же кодексом что судья и прокурор. Напоследок сказала, что Конституция наша такая же демократическая и прогрессивная, как и наша Советская  Родина. Я согласился.

    На камбузе. Работал я уже без энтузиазма. Помню, зашел в контору тралфлота в визовый отдел, узнать, как продвигаются дела с визированием - все мечтал в загранку попасть. Там одна  тетка полушутя сказала, что с «такими» фамилиями кроме меня в нашем славном тралфлоте трудятся лишь двое – бухгалтер и снабженец. В самом первом рейсе, полярным днем, хотя по времени суток ночь была, огибали мы норвежский мыс Нордкап. Шли из Архангельска в Северное море селедку ловить.  Поднялся я на мостик, попросил у штурмана бинокль, и стал разглядывать  мою первую в жизни заграницу - отвесные скалы самой северной точки Европы, какое-то строение из стекла и бетона наверху, багряное от отблесков незаходящего солнца. Тут на мостик поднялся «рыбий глаз» - мастер добычи - судовой стукач по совместительству. Шутливо спросил, что, мол, как визу дадут, так до первого загранпорта?! Время тогда было романтическое, советские граждане рвались за бугор изо всех сил – самолеты угоняли, моряки оставались в иностранных портах, а то и за борт сигали, десятками.   Да и начал я карьеру в тралфлоте сразу с залета. При выходе в море на пароход прибывали пограничники на катере, а с ними и таможенники. Иногда таможенники устраивали показательный шмон – черная таможня – моряки называли. Я же по пьяному делу забыл задекларировать золотую цепочку, а таможня была черная, со шмоном. Мне влепили нарушение с формулировкой - подрыв экономической мощи государства. Так что, шансы получить паспорт моряка были ничтожно малы.

   Как показывает история мореплавания,   корабельные бунты часто начинались именно на камбузе - известный бунт на броненосце «Князь Потемкин Таврический» тому подтверждение. Мой протест по поводу прислуживания комсоставу неожиданно вызвал бурную реакцию у большинства членов экипажа. Было срочно созвано открытое собрание судового комитета. Там мнения разделились. Подавляющее большинство рядового состава и некоторые командиры встали на мою сторону.  Поддержавшие меня командиры по своей воле расставаться с привилегиями, понятно, не хотели. Но, держа нос по ветру в духе Перестройки и Гласности,  призывали  остальных командиров во время авралов не лениться и самим подходить к кормушке за пайкой, так как план превыше всего, и салонная прислуга в такие моменты трудится на благо всего коллектива.  Открывший собрание судового комитета замполит, очень негативно настроенный по отношению ко мне, завидев такой оборот, быстро заткнулся. Видимо, у него не выходил из головы случай недельной давности, когда упал за борт замполит одного из рыбачивших по соседству  траулеров. Свидетелей того как он упал не было, просто его не нашли, обшарив весь пароход.  Искали его в кромешной тьме полярной ночи сутки, так по уставу положено, всей флотилией, судов 30, да так и не нашли.

      Через полторы недели у нас забарахлил главный двигатель. Отремонтировать двигатель в море было  невозможно, мы экстренно снялись с промысла и взяли курс на Мурманск, 

      По дороге в Мурманск судовой комитет неожиданно инициировал инспекцию провизионки. Я охренел, когда на полке обнаружили коробку с банками растворимого кофе, которого я в глаза не видел! Я попал на это пароход неожиданно, на замену, когда тот уже стоял на рейде, и не присутствовал ни при получении провианта на продовольственной базе вместе со вторым помощником капитана, ни при погрузке на пароход.   Документы я тоже не проверил,  в них расписывался шеф, которого я заменил.  Я изучил ассортимент продуктов в провизионке, но кофе мне на глаза не попадался, хотя в списке, который мне сунули в нос на комитете, он значился. Видать, второй помощник, сучара, заныкал кофе для себя, но услышав о неожиданной проверке, положил его обратно, только у него имелся второй ключ от провизионки. Мало того, коробка была вскрыта, и в ней не хватало двух банок. Если б коробка была цела, то тут хоть шанс был оправдаться, мол, не заметил, забыл.  Какой-то несчастный кофе! Да тогда за пару банок кофе в качестве мзды можно было заполучить блага исчисляемые нынче в миллионах. Получалось, что ни какой я не идейный борец с привилегиями, а обычный прохиндей, крыса, объедавший своих же братцев-моряков. Мои экивоки на второго помощника не возымели успеха, он всячески отрицал, заверив, что в провизионку без меня не заходил. Судовой комитет постановил  - списать меня на берег по приходу в Мурманск, и требовать моего увольнения.
    В старые времена, таких как я выбрасывали за борт или в лучшем случае оставляли на необитаемом острове. Со мной перестали общаться. Благо, Мурманск был совсем близко.

   Длинная кишка Кольского залива. Наконец бетонный колосс Алёша на сопке - памятник защитникам Заполярья – возвестил о приходе в порт.
    Русские провинциальные города скучны и однообразны. Порт и море придают городам особый шарм, жизнь в них более веселая, кипучая. Сопки, вечно хмурое небо, где среди лета может прилететь снежный заряд – Мурманск - не будь он портовым городом, являл бы собой совершенно удручающее зрелище, особенно в полярную ночь. Но тогда в 80-е Мурманск был Меккой моряков, самый веселый порт на Севере страны, несмотря на природу и погоду, единственный незамерзающий порт. Я знал  город- герой Мурманск исключительно по местоположению питейных заведений: «ПЗ», «69-я параллель», самым приличным заведением был ресторан при гостинице «Арктика». Площадь «пять углов» перед гостиницей. Знаменитая «стометровка» у железнодорожного вокзала, вот, пожалуй, и все достопримечательности заполярного Мурманска.
   «Стометровка» была притчей во языцех. Это было местом сбора третьесортных ****ей. Туда причаливали в поисках плотских утех недопившие кутилы, которым не посчастливилось закадрить дам поприличней. Баек про стометровку я  переслушал бесчисленное множество, но боцман в этом рейсе, пьяница и краснобай, всех переплюнул. Забрел он как-то ночью на стометровку. Дальше провал в памяти. Просыпается утром неведомо где - рядом баба сопит. Он ее за плечико погладил, ниже, талия, бедро … бедро обрывается … он скидывает одеяло: баба - одноногая! Боцман в оцепенении. Видит, у кровати протез валяется. Чтоб окончательно не сойти с ума с похмелья, тормошит бабу. Та забормотала, повернулась – у боцмана вырвался крик ужаса -  страхолюдная пьянчужка с подбитым глазом! Боцман рычит – выпить дай! Та, мол, нету выпить. Тогда боцман хватает протез и собирается уходить. Баба взмолилась - только не это. Тогда выпить тащи! Баба накинула халат, и, опершись на костыль, поковыляла к соседке. Принесла чекушку, после чего боцман отдал ей протез. Боцман последним подлецом не был, плеснул и бабе пять капель.
    Рассказ-то морской, как тут без баек! Вот еще одна в пандан от того же боцмана-морского волка.
    Рыбачили раньше на небольших траулерах бортового траления с автономностью плавания пятнадцать суток.  Дело было в 60-х годах. Порой, когда не могли укомплектовать команду, доукомплектовывали следующим образом. Брали в вытрезвителе пьяных мужиков, понятно, что не на  командные должности, на разделке рыбы сойдут, оформляли административный арест на пятнадцать суток с обязательным исполнением общественных работ и отправляли в рейс на эти пятнадцать суток автономного плавания! Хорошо, если моряк попадался, я в смысле здоровья и самочувствия – качка, морская болезнь – от нее никуда не деться. Представляю человека с похмелья первый раз вышедшего не на прогулку на лодочке по тихому пруду, но в открытое море – ужасное зрелище, сам испытал. В один такой рейс доставили милиционеры на пароход мертвецки пьяного мужика - здоровенного, бородатого,  в пальто до пят. Очухался мужик уже в открытом море, в ужасе выбрался на палубу, скинул пальто, под пальто – ряса, мужик этот попом оказался! Грохнулся ниц на палубу и давай крестится, всех святых поминать! Хорошим работником оказался батюшка,  между делом и пароход освятил, к великому  неудовольствию капитана-коммуниста.
   В 50-х годах в нашем тралфлоте на таких траулерах трудился кочегаром замечательный поэт Николай Рубцов:

«Я весь в мазуте,
                весь в тавоте,
Зато работаю в тралфлоте!»

  Вот что я написал в память об этом.

Тернист наш путь и неисповедим.
Когда закончить суждено? Когда начать?
В мороз крещенский погрущу один.
Кому-то радость он принёс, а мне печаль

Кто в сердце далью неизведанной томим,
У тех как водится - бушлаты нараспах.
На пару румбов наши курсы разошлись.
Гудок прощальный. Меня ждут. Пора.

Родной наш порт, крик чаек над Двиной,
И "по зелёной" вновь веселье в кабаках!
На пирсе старенький стоит велосипед -
Не тот ли, что ты гнал в глухих лугах?


    Ступать на землю после длительных морских скитаний - особенное чувство. Даже десятилетия спустя, смотря какой-нибудь фильм, где марсовый на рее кричит ЗЕМЛЯ! я невольно напрягаюсь, а затем испытываю абсолютно  детский восторг.
    Повесив сумку на плече, спустился по скользкому трапу и ступил на твердую, прекрасную ЗЕМЛЮ! Испытав детский восторг, я тут же позабыл все невзгоды и отправился устраиваться на ночлег в ДМО (Дом Межрейсового Отдыха моряков).

   Выправив на вахте разрешение на койко-место, поднялся в номер. В номере уже обитал один мореман.  Прогуляв зарплату и отпускные тут же в Мурманске, так и не съездив домой, он торчал «на биче» в ожидание следующего рейса. На биче – от английского beach – пляж, берег – на суше значит, а вот почему в сухопутных городах бродяг бичами называют, до сих пор не понимаю. Возвращаюсь из душа, сосед сидит за столом и выливает из флакончика в стакан - «коленвал» - настойку календулы. Увидев меня побритого, почуяв запах лосьона после бритья, он застенчиво предложил обменять мой лосьон на крем после бритья. Я завязал пить политуру сразу после армейской учебки. Доводилось пить от «Шипра» до клея БФ-6, но предпочтение я отдавал лосьону «Огуречный» - пился он легко и ароматно отрыгался свежим огурчиком. Гуляем, брат с моря пришел! Отдал соседу полфлакона лосьона, одеколон у меня уперли из каюты еще в море, а еще пачку сигарет и брикет вяленого ерша в придачу.
    Направился я, вечер уже был, куда? Туда, куда направляется любой, давно не видевший берега нормальный моряк – в кабак! Направился я выпивать в ресторан при гостинице «Арктика».
    У отеля спекулянты тусуются: - С моря, братан? Чеки есть (прим. - чеки сети магазинов «Альбатрос»)?  Наглый швейцар - мест  нет. Сунул пятеру – нашлось место. Зал почти заполнен. Официантка подсадила к трем мореманам. Рыбаки, как и я, мурманские, «по зеленой» зашли. Заход по зеленой  это особая история. Это когда траулер заходит в порт на двое-трое суток для выгрузки рыбы и снова в море. Самые грандиозные пьянки как раз и происходили во время заходов по зеленой.  Соскучившиеся по водке и бабам моряки вываливали  на берег – дико пили и трахали все, что шевелится, пополняя все новыми перлами эпос о стометровке.
    Соседи по столику задали темп, братство морское,  наливают - пей. Боцман – команде грог! Да, сэр! Романтичней моряков не пьет никто.
   Я уже пьяный совсем. Надо срочно выйти на улицу освежиться. Прохожу мимо танцующих, сквозь пьяный туман вижу – наш второй штурман, падла, танцует с какой-то телкой. Штурман в кителе при погонах – понтуется. Вот и свиделись! Как танец  закончится,  сразу в рыло дам. Откуда ни возьмись передо мной вырос наш камбузник. Говорит, что сидят они в другом конце зала, пришли недавно, и второй штурман с ними. Камбузник понял мой маневр - не заводись, говорит, не стоит, второй – гондон, я знаю, не докажешь, пойдем лучше покурим. Выходим на улицу. Камбузник увидел знакомого, отошел. Маклак один  подруливает - чеки есть? Нету чеков. Может телку? - маклаки, чеки, телки – с этим делом в Мурманске нужно было быть крайне осторожным – мошенничество, вымогательство, грабежи, подставные телки, опаивание клофелином случались сплошь и рядом -  на биче я, с друзьями тут прицепом, отвечаю, чтоб тот отстал.  Правда, в кабаке один штурман предлагал чеки, целую котлету засветил. Покажешь?

   Вечером следующего дня, на перроне, ожидая посадку на поезд до Архангельска, встретил моториста с нашего парохода. Его списали с рейса по состоянию здоровья, он ехал домой в Архангельск тем же поездом. Он рассказал, что ночью милиционеры доставили на пароход второго штурмана - пьяного, избитого, ограбленного, подобрали в подъезде, иначе б замерз.

    Так закончилась история, достойная завсегдатаев  таверны «Подзорная труба» Джона Сильвера.

                КОНЕЦ