воевода васенок

ВОЕВОДА ВАСЕНО;К
Глава 1. Князь Боротынов

В конце XIV века в своем владении жил известный русский князь Николай Михайлович Вельский. Почти все соседние княжества были у него в подчинении; многие правители его трепетали и не смели ни в чем ослушаться. Богатыми дарами и подношениями он добился милости хана, и тот поручил ему сбор дани, бо;льшая часть которой оседала в казне Вельского. В своей духовной грамоте  князь завещал вотчину  старшему сыну, княжичу Алексею Николаевичу, предварительно добившись согласия соседей, который находились всецело в его власти. Хитрый князь заручился также поддержкой хана, который привесил к его завещанию свою золотую печать.
Перед смертью Вельский собрал ближних бояр и приказал им при нем целовать крест  наследнику. Новый правитель оказался человеком твердым, но своенравным: он сразу повел себя жестоко, притесняя соседей и отбирая у них уделы. Алексей Николаевич тотчас подавил попытки удельных правителей выйти из-под его подчинения. Он совершил на непокорные княжества несколько карательных походов, которые поразили современников своей жестокостью. Летописцы с ужасом писали про великое разоренье земель и с горечью вспоминали великую тишину прошлых лет.
Едва Алексей Николаевич управился со своими злополучными союзниками, как в его собственной семье началась смута. Иван Михайлович Боротынов – двоюродный брат Вельского выступил против него, отказавшись признавать за ним великокняжеское достоинство. Отец Боротынова когда-то сидел на этом столе , но впоследствии был вынужден уступить брату, что чуть не привело к междоусобной войне между ними. Иван Михайлович претендовал на место Вельского по праву старейшинства, и многие удельные князья его поддержали. Однако Алексея Николаевича мудрено было сбить с толку: он призвал ближних бояр и объявил им свою волю: немедленно готовить войско и идти на мятежника войной. Собравшиеся заволновались и переглянулись с неудовольствием и сомнением. Окольничий Одоев покачал головой. Он руководил княжескими полками во всех походах и неизменно одерживал победы; поэтому его теперешнее колебание не понравилось Вельскому. Он нахмурился.
– Что это ты, Афанасий Игоревич, насупился? Али не по душе тебе моя затея? Говори прямо.
Одоев встал и поклонился Вельскому в пояс.
– Не прогневайся, государь, за одно слово: не дело ты задумал – на брата руку поднимать. Откажись от своей мысли да мир заключи полюбовно: этак оно лучше, князь, право, лучше.
Вельский помрачнел и насупился. Он долго молчал, опустив глаза в землю и склонив голову на широкую грудь.
– Не любо мне тебя слушать, Афанасий Игоревич: не ожидал я от тебя такого ответа. А что скажите вы, бояре, каково будет ваше мнение об этом деле?
Вслед за Одоевым поднялся стольник Хвостов.
– Изволь, господине, выслушать мою речь: нам с Иваном Михайловичем тягаться не с руки: негоже сор из избы выносить, а коли нужда настанет, так прикажи посла отправить мир испросить: авось все и уладется по-хорошему, коли добрый человек сыщется. Есть у тебя воевода Петр Васенок, славный воин, он твой самый верный слуга и если за дело возьмется, то справит его как следует. Слыхивал я, будто ему благоволит тамошний боярин Долгорукий, не думаешь ли ты, что этак им легче будет столковаться, а? – проговорил Хвостов, хитро подмигивая.
Вельский усмехнулся. Шепот одобрения прошел среди бояр.
– Правду говоришь, Федор Всеволодович, – отвечал князь Вельский. – Так и быть, пошлем Петра к брату, авось они и впрямь между собой как-нибудь да столкуются. Как ты думаешь, Александр Петрович? – продолжал он, обращаясь к Репнину.
– Уж наверняка столкуются, – отозвался боярин, – Петр Андреевич сумеет убедить князя отступиться, по крайней мере, на время, а уж потом мы посмотрим, как с ним лучше управиться.
– Добро, – сказал Алексей Николаевич, – принимаю ваш совет и благодарю на добром слове. А покамест ступайте, не забуду ваших услуг.
Бояре разошлись. Оставшись один, Вельский приказал позвать к себе Васенка. Тот явился немедленно.
– Послушай, воевода, у меня к тебе есть дело, – сказал Вельский. – Знаешь ли ты, что Боротынов против меня затеял?
– Как не знать, государь, все кругом о том только и толкуют.
– Я намерен с ним мир заключить, что ты об этом думаешь? 
– Коли ты в самом деле решился, то так тому и быть, – сказал Васенок.
– Так-то оно так, братец, да столкуемся ли – вот ведь в чем вопрос. Чую, трудно нам будет поладить, не ровён час – война начнется.
– Дело мудреное, князь, надобно как-нибудь избежать этакой напасти. Иван Михайлович тебе родня, стало быть, вы с  ним сговоритесь.
– За тем я позвал тебя, Петр Андреевич. Хочу, чтобы ты подсобил мне управиться с этой бедой. Я намереваюсь отправить к Боротынову посла для переговоров. Согласен ли ты поехать?
– Как, князь, мне поехать? Чего же может быть лучше? В таком случае не изволь беспокоиться, уж я его как-нибудь уломаю, уговорю по-своему.
– Ты так думаешь? Ну, поглядим, что  у тебя получится. Скажи ему, что коли сын его княжич Иван Иванович вздумает посвататься к моей дочери, княжне Наталье Алексеевне, то ни в чем ему препятствий не будет.
Васенок ничего не ответил и только молча поклонился; лицо его было мрачно. Вельский заметил это и усмехнулся.
– Что же ты, воевода, нос повесил? – спросил он насмешливо. – Уж не приглянулась ли тебе княжна? Я тебя, брат, давно наблюдаю, смотри ж у меня, а не то накажу примерно, не посмотрю на то, что воевода.
Васенок молчал, угрюмо потупившись.
– Не престало мне, княже, о таких вещах с тобой говорить, – вполголоса сказал он наконец.
Вельский нахмурился.
– Ты, Петр Андреевич, это дело брось; не про тебя невеста, так что не мучайся зазря, не трави себе душу понапрасну да забудь ее поскорее. Не грусти, воевода, другую красавицу сыщешь, будет  у тебя с ней любовь да совет. А покамест будь благоразумен и делай, что тебе говорю для твоей же пользы. Я намерен устроить этот брак, и к тому у меня все давно уж готово на тот случай, если брат мой надумает со мной мир заключить.
– Этак Ивану Михайловичу легче всего будет своей цели достигнуть, – пробормотал Васенок.
Вельский вздрогнул и быстро на него поглядел.
– А почему ты так думаешь? – спросил он, скрывая досаду.
– Потому что в таком случае Иван Иванович также сможет искать под тобой стола великого княжения по праву родства, – спокойно сказал воевода.
Вельский ничего не ответил и принялся молча ходить по комнате тяжелыми шагами; Васенок с замиранием сердца за ним наблюдал.
– Ну, это мы еще поглядим, как он посмеет, – отрывисто проговорил, наконец, князь. – Я еще не давал ему согласия, и мое слово все-таки за мной остается. Ты же поезжай-ка теперь, я надеюсь на твое усердие, а в моей благодарности можешь не сомневаться.
Васенок вышел и в один день собрался в дорогу. Мысль о важности предстоящего предприятия ускорила его приготовления. Ему предстояло выехать на следующий день. Дружинники Доруцкий, Рожков и Роститнин вместе с их людьми должны были его сопровождать. В ночь перед отъездом воеводе не спалось. Он в волнении ходил взад и вперед по комнате, потом, подойдя к окну, принялся глядеть на звезды в черном небе. Воевода стоял, забывшись, когда в дверь тихонько постучали. Васенок вздрогнул и опомнился. Обернувшись, он увидел своего холопа Степку, который с торопливыми поклонами к нему приблизился.
– Изволь, Петр Андреевич, выйти на крыльцо, они там вас дожидаются, спешно переговорить с вами о чем-то желают, – сказал он шепотом.
Васенок глядел на него в изумлении.
– Ты пьян, братец, что еще за глупости выдумал? Поди выспись как следует до завтрашнего утра.
– Да что ты такое обо мне говоришь, батюшка Петр Андреевич? – обиженно отвечал Степка. – У меня во рту со вчерашнего дня ни одной капли не было, а ты вот лучше спустись-ка – тогда сам увидишь, как я пьян!
Васенок увидел, что если Степка заладил свое; он пожал плечами и отправился по деревянной лестнице вниз. На крыльце воевода увидел темную фигуру, которая выступила ему навстречу; подойдя к ней ближе, Васенок с изумлением узнал княжну Наталью. Он не растерялся и почтительно перед ней склонился.
– Я узнала, что ты уезжаешь, – сказала княжна, – и теперь хочу с тобой попрощаться; береги же себя, Петр Андреевич! Коли доведется тебе сойтись с княжичем Иваном Ивановичем, будь с ним особенно осторожен, он такой выдумщик, к тому же дерзок непомерно, беспокоюсь я, как бы не случилось чего!
– А почему ты так думаешь? – с живостью спросил Васенок.
– Видишь ли, Петр Андреевич, – запинаясь, продолжала княжна. – Он человек недобрый, я его страх как боюсь! Страшно мне, что Алексей Николаевич именно тебя посылает: не ровён час – беда приключится! Пуще всего пугаюсь, что с Иваном Ивановичем в розмирье  войдешь, а он таков, что может нарочно тебе ссору устроить. Мне же княжич не мил, не хочу женой его быть. Как подумаю, что придется с ним под венец пойти, так прямо дрожь пробирает! Не по сердцу он мне, не люблю я его!
Васенок хитро прищурился и многозначительно поглядел на княжну.
– Коли так, то тому не бывать никогда, уж я не допущу этого, – с живостью сказал он, – и коли прознаю, что он тебя чем обидел, то вовек ему не спущу; уж я-то сумею его унять!
Наталья Алексеевна вздрогнула и побледнела.
– Что это ты замыслил, Петр Андреевич? – испуганно проговорила княжна. – Не бери греха на душу, не прогневайся на Ивана Ивановича. Бог милостив, авось все как-нибудь уладится в свое время!
– Мне с Иваном Ивановичем нечего церемониться, у нас с ним давний спор и коли придет нужда – молчать не стану, не посмотрю на то, что он князь. И уж теперь-то я переговорю с ним наверняка, потому как ждать дольше не намерен, тем более что Алексей Николаевич мне давеча поручил сговориться с князем Боротыновым о свадьбе.
Наталья Алексеевна тихо вскрикнула и невольно побледнела.
– Но я намерен без того мира с Иваном Михайловичем добиться, – продолжал Васенок, – и я уж знаю, как достигнуть с ним соглашения, по крайней мере, на время. Тебя же, княжна, я благодарю на добром слове и прошу об одной милости: дозволь мне еще раз с тобой свидеться по возвращении
Наталья Алексеевна наклонила голову
– В добрый путь, Петр Андреевич, будь во всем благополучен, я за тебя молиться стану. Верю, что Бог тебя сохранит и помилует, потому что твое дело правое.
Она направилась в терем, Васенок проводил ее до двери и поклонился. Когда княжна ушла, он вернулся в горницу, где застал Степку за приготовлениями. Он насилу мог отвечать на его вопросы: мысли его мешались, и он не заметил, как наступил рассвет. Воевода не медлил и тотчас спустился во внутренний двор, где Доруцкий, Рожков и Ростинин со своими слугами его поджидали
Воевода не мешкал и в тот час выехал. Путешествие заняло несколько дней. По мере приближения к княжеской усадьбе воевода делал различные предположения относительно своего предстоящего разговора с Боротыновым. Зная упрямый характер последнего, он опасался за успех своего дела. Он решил приложить все усилия, чтобы склонить князя к миру. Несмотря на вражду между Вельским и Боротыновым Васенок надеялся на доброе расположение к нему последнего, который с некоторых пор был особенно  к нему милостив благодаря покровительству Долгорукого, ближнего боярина князя. Хитрый воевода решил этим воспользоваться и обернуть его благосклонность в свою пользу.
До сих пор братья держали мир по старому докончанию и не посылали друг другу разметных грамот, однако о войне уже поговаривали как о деле решенном. Боротынов в последнее время имел вид таинственный и озабоченный, и было очевидно, что он рассчитывает нанести удар первым. Вельский, заметив такое его настроение, также принял меры, готовясь отразить неожиданное нападение; впрочем, он не терял надежды уладить спор миром. Все это должно было сильно затруднить переговоры, однако воевода не унывал: дело не казалось ему потерянным, и он надеялся склонить князя на свою сторону, рассчитывая при этом на помощь боярина Долгорукого. Однажды они уже уговорились вместе просить при случае Боротынова отступиться от своих притязаний на великое княжение. Васенок не мог больше медлить: обстоятельства были теперь таковы, что дольше ждать представлялось невозможным. Воевода помнил, что Вельский мог решиться справить мир свадьбой Ивана Ивановича с его милой княжной. До него дошли слухи, что молодой княжич уже готовился засылать сватов, когда злополучная ссора братьев все испортила. Впрочем, Иван Иванович, кажется, не отчаялся и, судя по всему, отказываться от своих намерений не собирался. Васенок знал гордый и нетерпеливый нрав княжича, который обыкновенно не мешкал и действовал наверняка. Однако воеводу это не смутило: он верил в успех своего предприятия и не сомневался, что сумеет добиться от Боротынова хотя бы перемирия на время. С такими мыслями Васенок подъезжал к месту назначения. Он изо всех сил пришпоривал коня, желая прибыть в город до наступления ночи. Уже стемнело, когда Васенок подъехал к воротам усадьбы. К нему вышел караульный, и воевода узнал дружинника Ряполовского.
– Здрав буде, Петр Андреевич!
– Вечер добрый, Никита! Как поживаешь, брат?
– Слава Богу! – отвечал Ряполовский. – Все хорошо. С чем пожаловал?
– Я прибыл с поручением к князю Ивану Михайловичу, – сказал Васенок, проворно спешиваясь с лошади. – Мне надобно с ним потолковать поскорее, можешь ли ты провести меня к нему?
Ряполовский повернулся и кликнул своих товарищей. Те тотчас к нему приблизились.
– Кто это с тобой? – спросил Васенок.
– Как же так, брат Петр Андреевич? Али не признал старого знакомого? – ответил голос, и Васенок увидел Игнатия Рогова, молодого дружинника, который вышел ему навстречу.
Васенок обрадовался, увидев его. Прежде они были друзьями, но потом расстались надолго: Рогов служил при княжиче Иване Ивановиче, который сидел наместником в Пскове, а Васенок последние несколько лет провел в походах, так что теперь это была их первая встреча после долгой разлуки. Оба обнялись.
– Я по делу приехал, – сказал Васенок. – Мне нужно переговорить с твоим государем. Я от князя Вельского.
– Знаю, слышал, – быстро отозвался Рогов. – Не любо мне то, что этакая замятня учинилась. Иван Михайлович настроен решительно, трудно же тебе будет своего достигнуть: вряд ли он пойдет на мировую. Слыхал я, будто он намеревается искать ярлык на великое княжение в Орде. Плохо дело, Петр Андреевич, того и гляди – война начнется!
– Покамест все можно поправить, я за тем и приехал, – с живостью возразил Васенок. – Уж я как-нибудь постараюсь его переубедить и не отступлюсь, пока не добьюсь своего.
– Да я уж вижу, что и ты настроен решительно, – смеясь, сказал Рогов.
– Подсоби же мне теперь, Игнатий Савельевич, не откажи в такой милости! Посоветуй, как мне лучше к Ивану Михайловичу обратиться, чтобы он принял меня с честью и был бы ко мне милостив. Я хочу уговорить его заключить докончание с Алексеем Николаевичем. Что ты об этом думаешь?
Но Рогов развел руками и усмехнулся.
– Мудреное дело, воевода, вряд ли у тебя тут что-нибудь выйдет; с Иваном Михайловичем трудно поладить. А ты лучше обратись-ка прежде к боярину нашему, Василию Дмитриевичу Долгорукому, авось он тебе поможет. Он человек добрый, справный, князь во всем ему доверяет. Помнится, он был до тебя добр.
– Я знавал когда-то Василия Дмитриевича, – задумчиво проговорил Васенок. – Он мне был в отца место , держал в братстве, без обиды, во всем помогал. Давно он на службе у князя Боротынова?
– Да вот уж пошел второй год, – отвечал Рогов. – Князь Иван Михайлович давно уж был о нем наслышан, поэтому сам призвал его в свой двор. Василий Дмитриевич в думе у государя сидит и первое слово держит; нынче он ближним боярином сделался. Иван Михайлович больше всех ему доверяет, так что тебе на руку, коли он замолвит за тебя слово перед князем.
– И то правда, – смеясь, сказал Васенок. – Твой государь таков, что к нему без подмоги не подступиться. Спасибо за добрый совет, брат Игнатий, я сделаю все, как говоришь.
– Ты на меня во всем можешь рассчитывать по-прежнему, – отозвался Рогов. – Ты мой названый брат, я за тебя жизнь отдам, коли нужда придет.
Тут он обратился к слугам и приказал разметить путников в доме. Друзья вместе отправились к ближнему терему. Рогов отвел гостя в просторную комнату и обещал в этот же вечер устроить ему встречу с Долгоруким. Воевода дожидался недолго. Он едва успел расположиться, как к нему постучали. Степка бросился открывать и так и замер на пороге: в дверь вошел старый боярин в лисьей шубе и высокой горлатной шапке. Васенок ступил ему навстречу и почтительно поклонился.
– Благодарствуй, князь Василий Дмитриевич, за доброе ко мне расположение, – сказал воевода, – ты мой благодетель, бью тебе челом о содействии: подсоби в моем деле, мне без тебя не обойтись. Один я не справлюсь, уж я и не придумаю, как подступиться к Ивану Михайловичу.
– Чего же ты пужаешься, Петр Андреевич? – проговорил боярин, тяжело опускаясь на лавку. – Неужто и впрямь страшно тебе?
– Я рассчитываю на твою помощь в переговорах с государем, – отозвался Васенок. – Почем я знаю, что у него на уме? Чую, не сойдемся мы по-хорошему: больно проворен князь Боротынов, не представлю, как к нему подступиться. Помоги, Василий Дмитриевич, не откажи в такой милости, одна надежда, что у тебя получится.
– Плохо твое дело, брат, кажется, Боротынов не расположен идти на мировую, уж и не знаю, что из всего этого выйдет, – с расстановкой проговорил Долгорукий, неторопливо поглаживая густую бороду. – Не к добру князь смуту затеял, такой грех на душу взял! Что-то теперь будет, Петр Андреевич!
– Иван Михайлович не желает докончание заключить? – с замиранием сердца спросил Васенок. – Что он тебе сказал?
– Ничего не сказал по своему обыкновению; сам знаешь, как он это умеет делать, – со значительным видом ответил Долгорукий. – Однако по всему видно, что настроен по-прежнему стола искать. Теперь не ходи к нему, обожди малость, покамест я тебе не дам знать, а уж тогда приготовься.
– Хорошо, – согласился воевода. – Я готов ждать, сколько скажешь, но когда придет мой час, я от него не отстану, что бы ни случилось. Дело это слишком для меня важное именно теперь, когда вся жизнь моя решается. Боюсь, как бы князь опять чего не выдумал: ведь он таков, что от него всего ожидать можно. Того и гляди – и впрямь междоусобная война начнется.
– Не берись предсказывать, – возразил с важностью Долгорукий. – Авось все обойдется по-хорошему. Пойди не в перво;й; уж как-нибудь справимся вместе: ведь с какой стороны ни посмотри, а горе у нас общее – одно на всех. Вот потолкуешь об этом с Иваном Михайловичем – поглядим, что получится. Князь человек смышленый, хотя и горячий, к тому же к тебе расположен. Он хоть и настроен решительно добыть удел Вельского, однако же тебя примет – ты это имей в виду. Докончания с твоим князем он, скорее всего, заключать не станет, однако, возможно, согласится на перемирие. Тебе это, боярин, на руку: тем легче вам будет соглашение меж собой заключить.
– Я и сам о том же теперь думаю, – проговорил в задумчивости Васенок. – Хотя сомневаюсь, что сумею его упросить: больно упрям князь да еще непокладист; трудно мне с ним придется.
– Ты все-таки попробуй, а я со своей стороны с Иваном Михайловичем переговорю; может быть, он меня послушает. Обожди некоторое время, пока я как-нибудь постараюсь его умилостивить.
– Я на тебя надеюсь, Василий Дмитриевич, хоть бы ты внушил ему по-свойски, что негоже с Вельским в розмирье входить; видишь же, какой бедой все нынче обернулось.
– Известно ли тебе, воевода, что князь Иван Михайлович милостью хана намеревается добыть себе вотчину родительскую, – медленно сказал Долгорукий, глядя в упор на Васенка. – Тут я ему не сподручник, однако если в самом деле надумает пойти к поганым, то ничего поделать не смогу. А между тем, по всему видно, что и впрямь рассчитывает ярлык у царя получить.
– Кажется, завещание, по которому нынче княжит Иван Михайлович, не утверждено в Орде? – небрежно спросил Васенок.
– Вот то-то и оно, – отозвался Долгорукий, разводя руками. – Ты человек умный, сам видишь, как теперь дело обстоит, стало быть, понимать должен, что князь для того задумал эту поездку, чтобы еще и духовную отца своего ханской печатью скрепить. Он намеревается купить ярлык на великое княжение серебром, уж и дань для того со всех земель собрана. Смотри же, Петр Андреевич, не упусти своего, потому что Иван Михайлович медлить не станет; вот увидишь, как скоро он достигнет успеха.
– Да я вижу, – пробормотал Васенок, медленно ходя по комнате.
Долгорукий внимательно за ним наблюдал.
– Что это ты задумал, Петр Андреевич? – спросил он. – Я тебя давно изучил и теперь замечаю, что ты решился действовать наверняка.
– Как получится, – рассмеялся воевода. – Ты же, коли действительно не норовишь к мысли князя Боротынова, то поспособствуй мне, Василий Дмитриевич всеми силами, не допустить такой несправедливости. Только бы в Орду не ходить, а уж далее промеж себя сами управимся хоть миром, хоть войной; свои люди – сочтемся.
Долгорукий покачал головой.
– Теперь Иван Михайлович настроен во что бы то ни стало отобрать великое княжение у Вельского, – возразил он. – Впрочем, если бы Алексей Николаевич согласился, например, на брак молодого княжича с Натальей Алексеевной, то тогда, разумеется, можно было бы рассчитывать…
– Брак княжны с Иваном Ивановичем? – вскричал Васенок, и глаза его засверкали.
Долгорукий поглядел на него пристально, лицо его было сурово. Некоторое время оба молчали.
– Я было запамятовал, – заговорил, наконец, с расстановкой Долгорукий, – ведь ты, кажется, влюблен, не так ли? Плохо, воевода, это может сильно повредить твоему делу.
Васенок не смутился; он поднял голову и только посмотрел на собеседника.
– Ну, полно, брат, горячиться; меня не проведешь; сам теперь вижу, что прав. Ты приди-ка лучше в себя, а то этак двух слов связать не сможешь. Не изволь беспокоиться, все сделаю в твою пользу, – сказал Долгорукий, с трудом поднимаясь со скамьи, – а нынче ложись-ка ты лучше почивать до завтрашнего, утро вечера мудренее, Петр Андреевич!
С этими словами он вышел. Воевода остался один, но и подумать не мог о сне, всю ночь размышляя о том, как лучше подступиться к грозному князю с увещаниями и уговорами о мире. На следующий день Васенок долго советовался со своими дружинниками, которые его сопровождали в путешествии. Никита Рожков, который когда-то воевал вместе с Долгоруким против татар, предлагал последовать его совету и выжидать время, пока он сам не призовет к Боротынову. Ему возражал его товарищ, Владимир Ротынский, говоря, что на помощь Долгорукого надеяться нельзя. В конце концов Васенок решился пока не обращаться к князю: слова боярина произвели на него впечатление довольно сильное, так что он по-прежнему рассчитывал на его помощь в предстоящих переговорах.
Ждать ему пришлось недолго. На третий день пришли к воеводе звать его от имени князя Боротынова. Васенок застал Ивана Михайловича в окружении бояр, которые обступили его с видом подобострастным.
– Добро пожаловать, Петр Андреевич, – живо приветствовал его Боротынов. – Милости просим, гостем будешь! Уж как порадовал ты меня, сказать не могу, я думал, запамятовал ты о нас, служа у нашего брата.
– Я о нем и приехал говорить с тобой, государь Иван Михайлович! Мне дан наказ моим государем, дозволь же теперь говорить от его имени; я к тебе с миром пришел.
Боротынов поглядел на него молча, хитро прищурившись, с выражением чрезвычайной смешливости и недоверчивости. Наконец, он повернулся к своим дворянам и велел им выйти. Оба остались наедине.
– Так что же ты хотел мне сказать, боярин? Я чаю, с важными вестями пожаловал: раз уж сам Алексей Николаевич тебя прислал. Неспроста он это выдумал, небось решил новое докончание со мной заключить, дабы я от своего отступился, – начал Боротынов, подмигивая.
Васенок не растерялся; он прямо посмотрел на грозного князя и еще раз поклонился.
– Верно говоришь, господине: весть у меня к тебе добрая: с миром добрым и приветствием братским послал меня Алексей Николаевич.
– Так-то оно так, да мне в том какая польза будет? – возразил, смеясь, Боротынов. – Мне теперь не с руки уступать, и если Алексей Николаевич не вернет мне стол родительский добром, то я силой свое возьму. Нынче многие за меня стали, и преимущество до сих пор за мной остается; право же, ему лучше добром отдать великое княжение, а уж тогда я его пожалую и дам ему за то держать удел.
Васенок выслушал эти слова с внимательным, но невозмутимым видом, так что Боротынов поглядел на него в удивлении.
– Князь Вельский предлагает тебе докончать с ним соглашение, почтительно сказал воевода. – Мне поручено с тобой о том уговориться. Что ты на это скажешь, Иван Михайлович?
Боротынов закрутил ус и опять усмехнулся.
– Я тебе уж все сказал, Петр Андреевич: я от своего не отступлюсь: стол принадлежит мне по старшинству: мой отец сидел на нем по ханскому пожалованию, за что же мне теперь свое терять? Рассуди сам, ты человек смышленый и, конечно, понимаешь, что нечего спорить, тебе меня не переубедить! Ты лучше переходи ко мне на службу, я тебя награжу и щедро пожалую, что ты об этом думаешь?
Васенок покачал головой.
– Благодарствую, князь Иван Михайлович, за доброе слово и расположение: вовек не забуду твоих благодеяний. Но не прогневайся, господине, тебе служить не могу: я Алексею Николаевичу крест целовал, ему и буду верен до живота.
Боротынов быстро на него посмотрел.
– Любо мне тебя слушать, воевода Петр Андреевич, знаю, что отвечаешь по совести, за то я не оставлю тебя своей милостью, и когда нужда придет, подсоблю, чем смогу. Стало быть, ты не хочешь? Как знаешь, боярин, принуждать я тебя не намерен, раз уж ты так настроен, дело твое известное, служилое, но коли надумаешь – знай, я тебя всегда рад принять к себе, и тогда ты в накладе не останешься. Касательно же иного-прочего после переговорим, тебе же советую со мной не умничать и не упорствовать, потому что все равно быть войне, Петр Андреевич!
Он сказал это таким тоном, что воевода невольно вздрогнул.
 – Насчет же всего остального приходи завтра потолковать, – продолжал Боротынов, – мне надобно посоветоваться с боярами, а покамест обожди малость, авось мы вместе что-нибудь да надумаем.
Васенок молча вышел и отправился во двор, надеясь найти там своего друга. Он не ошибся: Рогов встретил гостя на крыльце, где поджидал его с нетерпением.
– Ну что, брат, видишь, как я слово свое держу! – весело проговорил Игнатий, выходя ему навстречу. – Ведь обещал же я тебе подмогу, так изволь удостовериться, что на меня во всем можно положиться. Так как же ты уговоришься с князем?
Васенок нахмурился и не сразу ответил. Рогов усмехнулся и ударил его по плечу.
– Полно тужить, Петр Андреевич, ведь ты сам знаешь: коли князь заберет себе что-нибудь в голову, его ничем не переубедить.
– А мне и нечего расстраиваться; я еще ему не все сказал, с чем приехал. Есть у меня одна мысль, так что разговор наш еще не кончен.
– Какой же ты упертый, воевода, вы с Иваном Михайловичем, как я погляжу, одного поля ягоды, – воскликнул Рогов. – Вот за это-то я тебя и люблю; коли б не был таким, никогда бы с тобой не сошелся. Хочешь верь, хочешь не верь, но чую, что-нибудь у вас все-таки в конце концов решится, потому не грусти пока понапрасну.
– Ты ведь, наверное, уже слыхал, что мы с ним не поладили как следует. Иван Михайлович нынче не добр до меня. Он грозит государю войной, но я уж знаю, как отвратить его от этого по крайне мере на время.
– Эк ты, брат, ловко все обернул, – восхищенно проговорил Рогов. – Уж и не знаю, что ты придумал, но, по всему видать, и впрямь дело говоришь. Что было бы, если б решился к нему на службу перейти? Подумай хорошенько.
– Я свой ответ уже дал и теперь не о том говорить пришел… Знаешь ли ты, Игнатий Савельевич, что государь, кажется, собрался с братом своим в Орде за княжество судиться?
– Искать суда у хана? – вскричал с изумлением Рогов. – Да правду ли ты говоришь, воевода? Неужто Иван Михайлович и впрямь такой грех решил на себя взять?
– По всему выходит, что так, – отвечал Васенок. – Хоть бы Василий Дмитриевич похлопотал; я на него одного теперь надеюсь! Пуще же всего боюсь, что Иван Михайлович и взаправду войной на нас пойдет, с него станется, я бы не удивился!
– Что верно, то верно! – дерзко проговорил Рогов, хитро мигая и прищуриваясь. – Наш князь таков, что своего не упустит, трудно же тебе с ним придется. Впрочем, посмотрим, что у тебя получится; авось дело все-таки миром окончится. А коли не судьба, то так тому и быть; если сойдемся на поле брани – тогда не взыщи, брат Петр Андреевич! Теперь же по-прежнему во всем помочь готов, ты только скажи, все, что смогу, для тебя сделаю, потому как самому не по сердцу такая смута.
– Благодарствуй, Игнатий Савельевич, кажется, и просить больше не о чем, – отвечал Васенок. – Не забуду твоих услуг и при случае отплачу тем же.
Друзья расстались. Васенок вернулся в горницу и с нетерпением стал дожидаться назначенного ему Боротыновым времени. На следующее утро воеводу позвали к князю. Тот встретил Васенка с готовностью, бояре, со своей стороны, важно его приветствовали.
– Ну, так как же, брат Петр Андреевич, что ты имеешь мне сказать? – весело спросил Иван Михайлович своего гостя, едва тот с поклоном к нему приблизился.
– Скажу, господине, что по-прежнему намерен бить челом тебе мир докончать и нелюбья на брата своего не держать.
Боротынов покачал головой.
– Не трать слов понапрасну, я от отчины своей не отступлюсь: коли Алексей Николаевич упорствовать станет, войной на него пойду и сам возьму стол родительский. Может, ты еще что передать можешь? – прибавил он с видом многозначительным.
Васенок вопросительно на него посмотрел.
– Давно уж сын мой Иван Иванович просил у Алексея Николаевича об одной милости, а о какой – сам наверняка знаешь, – сказал Боротынов. – Скажи-ка мне теперь, что ты об этом думаешь?
Воевода изобразил на своем лице удивление.
– Что же ты молчишь? – продолжал с неудовольствием князь. – Аль совсем сказать нечего? Да неужто ты, брат, и взаправду не понимаешь? Вздор, ни за что не поверю; не глупи, воевода: тут дело такое, что не до шуток. Говори толком, что тебе наказал передать Алексей Николаевич касательно сватовства княжича к Наталье Алексеевне?
– Касательно сватовства княжича к Наталье Алексеевне? – спохватившись, повторил Васенок, как бы только теперь сообразив смысл вопроса. – Не прогневайся, государь, за то, что доселе сам первый не заговорил, но, право же, мне всего теперь важнее уговорить тебя быть заодин с моим господином, с князем Алексеем Николаевичем, а его решение по этому вопросу сильно вредит моим намерениям.
– Как? Что это значит? Что ты такое говоришь, Петр Андреевич? – нахмурившись, спросил Боротынов. – В своем ли ты уме, воевода? Почему решение Вельского может тебе повредить?
– Потому что князь, хотя и соглашается на брак, однако же последнее слово за собой оставляет, – ответил Васенок.
Лицо Боротынова помрачнело от досады. Некоторое время он молчал; потом угрюмо заговорил:
 – Стало быть, брат гнушается моей милостью? А ведь вскорости великое княжение ко мне отойдет – не престало ему со мной теперь ссорится, а надлежит смириться и мне во всем покориться!
– Алексей Николаевич намерен стол за собой удержать, ты же задумал через этот брак посягнуть на его вотчину, – спокойно возразил Васенок.
– Врешь, брат, это ты уж сам выдумал, да лих, меня не проведешь, – нетерпеливо перебил Боротынов. – Впрочем, ведь речь теперь не о том идет, я о другом говорю. Довольно я терпел своего брата, пора ему и честь знать, нынче я по-другому с ним говорить стану. Больше я ждать не буду: намерение мое твердо и окончательно, и раз ты говоришь, что Алексей Николаевич добром не вернет мое наследство, то, стало быть, мне нечего и медлить. Так передай же князю мои размётные грамоты да скажи, что я объявляю ему войну. Впрочем, прежде того я намерен искать ярлыка на великое княжение в Орде у царя, и коли тот будет до меня добр, получу свое по праву. Если же брат станет упорствовать по-прежнему, то тогда он сделается коромольником и мятежником, стало быть, ему не с руки мне противиться. Ты сам теперь видишь, воевода, как наши дела обстоят и выходит потому, что мир между нами невозможен.
Васенок пожал плечами.
– Ты не утвердил духовную отца твоего у хана, а уж собираешься ехать к нему просить его пожаловать тебя великим княжением, – возразил воевода.
Боротынов небрежно посмотрел на него и гордо выпрямился.
– Ну, так что с того? – высокомерно спросил он.
– Трудно же тебе будет в Орде зараз и ярлык получить, и завещание утвердить, – серьезно сказал Васенок, не смутившись пренебрежительным обращением князя. – Прежде никогда такого не бывало, поэтому рассуди хорошенько, чем дело для тебя в конце концов обернуться может
Боротынов устремил на него свои огненные глаза.
– Это уж я сам решу, голубчик, без твоего совета, – глухо ответил он. –  Тебе же теперь надлежит склонить князя уступить моим притязаниям, ему больше выгоды войти со мной в соглашение, чем воевать понапрасну. Я со своей стороны выделю ему удел и, пожалуй, готов по-прежнему сдержать свое слово касательно женитьбы Ивана Ивановича на княжне. А ты коли все-таки надумаешь ко мне перейти, в обиде не останешься, я тебя тотчас ближним боярином сделаю.
– Я не преступлю клятвы, – повторил Васенок, – и не оставлю своего господина. Если ты в самом деле мне благоволишь, так помирись с князем Вельским.
– Какой ты настойчивый, – усмехнулся Боротынов. – Ничем тебя не переговорить, этак мы никогда не столкуемся.
– Если не любо тебе с Алексеем Николаевичем соглашение заключить, так прикажи учинить съезд князей русских, которые вас рассудят по справедливости.
– Не прогневайся, государь Иван Михайлович, за одно слово, –  вмешался боярин Лисин, главный советник Боротынова. –  Собрание устроить не беда, да на что оно, когда ты в своем праве? Для чего тебе посторонний приговор? Мы тут как-нибудь своим умом управимся, а чужого совета нам не надобно, – сердито продолжал он, обращаясь к Васенку.\
– Не за чем управы у других искать, – подхватил тысяцкий Балуев. – Немудрено догадаться, что эти князья засудят тебя по слову Алексея Николаевича, который их всех под своей рукой держит. Ты им только волю дай, так они от тебя не отстанут. Негоже тебе с ним разбираться: он поступил с тобой не по чести, стало быть, и говорить не о чем.
Речь Балуева показалась Васенку довольно убедительной, однако он не растерялся и спокойно отвечал боярину:
– Я говорил о приговоре всей земли Русской, к которому прибегали отцы и деды наши. Разве не по чести умирил в старину князей Владимир Мономах?
Боротынов засмеялся и повернулся к Балуеву.
–  Что скажешь, Святослав Григорьевич? Неужто ответить нечего? А ведь воевода, кажется, правду говорит, а?
– Так-то оно так, только давно дело бывало, в ноне все по-другому. Теперь нам ордынский хан царем приходится, не мы хозяева в вотчине своей, –мрачно отозвался Балуев.
– Полно, боярин, вздор говорить, – вмешался Долгорукий. – Придет время, управимся с бусурманами по-своему, и нечего с ними возиться понапрасну: потом беды не оберёшься. У нас свой ум есть; без них разберемся.
– Уж лучше у хана управы искать, чем у сподручников Вельского, – проворчал Балуев.
– Что ты обо всем этом думаешь, Петр Андреевич? – спросил Боротынов, прищурившись. – Мне кажется, боярин мой дело говорит; я и сам так же теперь думаю. Так и быть, – продолжал он громко, – войну по твоему слову начинать не стану, заключу с братом перемирие на время до ханского приговора. Вот тогда и потолкуем, раз уж Алексей Николаевич по-доброму не хочет мне стола родительского отдать.
Васенок нахмурился и покачал головой.
– Что это ты, брат, нос воротишь? – с неудовольствием спросил Боротынов. – Али чем недоволен? Отвечай прямо.
– Не осуди меня строго, князь, если скажу, что не дело ты затеял – у бусурман правды искать. Нечего ждать от них чего-нибудь путного. Хлебнешь ты с ними горя – лучше отступись, князь, пока не поздно.
Боротынов криво усмехнулся.
– Полно, Петр Андреевич, слова попусту тратить. Я тебе уж все сказал и своего решения не переменю, так и знай. Тебя же всегда буду рад принять по-свойски; коли решишься у меня служить, воевода – милости просим! А с Алексеем Николаевичем, как ворочусь из Орды сам потолкую, вот тогда-то и посмотрим, что делать.
Васенок молча поклонился ему и боярам и вышел. Он отправился в свою комнату и принялся расхаживать взад и вперед в нетерпении: воевода был уверен, что Долгорукий непременно явится к нему до его отъезда. Васенку предстояло отправиться в путь завтра утром, и теперь он думал также о том, как бы свидеться перед тем с Роговым. Мрачные соображения приходили ему на ум: он видел ясно, что теперь нечего добиваться соглашения между князьями, что миру не бывать, и мысль эта не давала ему покоя. Одно соображение успокаивало воеводу: несмотря на упрямство Боротынова, ему все-таки удалось склонить его к перемирию, так что, по крайней мере, в ближайшее время, войны не будет. Размышления воеводы были прерваны приходом Долгорукого, который вошел к нему с видом озабоченным. Тяжело дыша, боярин сел на лавку и, опустив руку на колено, подпер голову кулаком.
– Князь Боротынов даже слушать меня не пожелал, – начал Васенок. – Решение его твердо: он едет в Орду тягаться с Алексеем Николаевичем о вотчине. Быть войне, Василий Дмитриевич!
– Так тому и следовало, – резко отвечал Долгорукий. – Удивляться не приходится, вряд ли тут можно было бы рассчитывать на успех.
– И все-таки хорошо, что покамест от войны отказался, – проговорил Васенок. – Я и не чаял его уговорить.
– Никак не возьму в толк, как это тебе удалось, – проворчал Долгорукий. – Совсем ты намучился с князем, я вижу: уморил он тебя. Погоди, то ли еще будет; уж он себя покажет.
– Да и я, чай, не лыком шит, – отозвался Васенок. –– Мы не из пугливых, много повидали да всего насмотрелись. Одно плохо, что к хану обратиться вздумал. Не по сердцу мне эта затея, да, видно, ничего не поделаешь.
– Не кручинься, боярин, прежде времени, после посмотрим, что выйдет, еще неизвестно, как у него дела в Орде пойдут. Ты же кланяйся от меня государю своему Алексею Николаевичу да скажи, что, дескать, не забыл боярин Долгорукий его прежнюю ко мне милость да поклонись при случае от моего имени княжне Наталье Алексеевне. Насчет же всего прочего после потолкуем, смотря по обстоятельствам. Теперь же прощай, Петр Андреевич, авось опять сойдемся в лучшее время.
Долгорукий с трудом поднялся и, пожав Васенку руку, вышел. После ухода гостя воевода постарался уснуть, но не смог: всю ночь странные предположения приходили ему на ум, так что он только к утру кое-как задремал. Но едва рассвело, как он тотчас очнулся и поспешил на крыльцо. Здесь все было готово к отъезду, и люди его стояли у ворот в ожидании. Но Васенок не тотчас к ним подошел, он задержался на какое-то время в дверях, рассчитывая встретить здесь Рогова. Вдруг из терема ему навстречу вышел молодой княжич Иван Иванович. Воевода вздрогнул, его увидав.
– А поведай мне, Петр Андреевич, по какому такому делу пожаловал ты в нашу вотчину, не по поведению ли Алексея Николаевича ты нынче в этих краях очутился? Знать, не любо Вельскому, что этакая замятня учинилась: небось призадумался, озаботился великий князь. Видать, позабыл он, что государь Иван Михайлович ему братом старейшим приходится, стало быть, он в своем праве и долг твоего князя ему повиноваться, – с неприятной улыбкой сказал он.
Васенок холодно ему поклонился и ничего не ответил: присутствие княжича было ему чрезвычайно неприятно, и он насилу сдерживался.
– Неужто и взаправду тебе совсем нечего сказать? – продолжал княжич с дерзкой насмешкой. – Ты, боярин, как я погляжу, себе на уме; не иначе как решил меня с толку сбить. Однако я знаю, что медлить не в твоем обычае, лучше сейчас все сразу выскажи, этак будет лучше, право, намного лучше: ведь невозможно же нам это дело так оставить.
Между тем Васенок овладел собой и, с трудом скрывая досаду, ответил:
– Я теперь уезжаю, Иван Иваныч, так не взыщи же за то, что не могу с тобой переговорить. Поручение у меня спешное, и я отправляюсь немедленно.
– Кажется, наше дело не менее спешное, – возразил княжич с усмешкой, которая все больше раздражала воеводу. – Я о тебе кое-что слышал… неужто и впрямь верно то, что про тебя говорят?
Васенок вздрогнул и затрепетал, но он все еще сдерживался.
– А что обо мне говорят? – спросил он, с усилием подавляя отвращение.
– До меня дошел один слух… право, такая странность – чего люди не скажут, не знаю, можно ли верить!
– Мало ли чего наговорят, – сухо возразил Васенок и повернулся, собираясь уходить.
– Стало быть, дело и впрямь серьезно! – продолжал Иван Иванович со злобной улыбкой. – Но послушайся моего совета: отступись поскорее и не обманывайся понапрасну, потому что княжна уж мне свое слово дала.
Васенок вне себя чуть на него не набросился; княжич быстро отступил назад и схватился за рукоятку меча. Но воевода тотчас опомнился; он остановился, с трудом сдерживая негодование и с презрением глядя на своего соперника.
– Коли прослышу от тебя что худое, тогда не взыщи, отвечу тебе по-своему, не посмотрю на то, что ты князь.
– Помилуй, воевода, да разве бы я посмел? – небрежно отозвался Иван Иванович. – Не сердись за одно слово, а лучше поклонись от меня княжне Наталье Алексеевне, передай, что скоро сватов зашлю, а после сам за ответом приду. Пусть меня приветит ласково, по-доброму, я же не с пустыми руками пожалую, знаю, как такие дела делаются, не ударю лицом в грязь, –  прибавил он с многозначительной усмешкой.
Васенок нахмурился.
– Незваный гость хуже татарина, – глухо проговорил воевода. – Что если не пожелает тебя видеть княжна Наталья Алексеевна?
– Вздор, братец, все равно в конце концов моя возьмет, – пренебрежительно ответил Иван. – Дело это решеное: с князем Вельским уговориться можно, а батюшку царь в Орде скоро пожалует ярлыком на великое княжение, стало быть, все в нашу пользу складывается. Вот увидишь, как у нас сладится, я своего не упущу, ты это имей в виду.
Васенок побледнел; сжав кулаки, он подступил к нему почти вплотную.
– Это ты, может быть, ошибся, – сказал он, стиснув зубы, – я от тебя не отступлюсь и не допущу такой несправедливости. Запомни мое слово: как ни старайся, а своего не добьешься, вовек княжне не бывать за тобой.
– Экий ты горячий, право, даже странно слушать, – рассмеялся Иван Иванович, – ведь не разбойник я какой-нибудь, не вор, не душегуб, чем же я для нее плох? Я княжеского рода, богат, Наталью Алексеевну вовек не обижу, наряжу ее как царицу, все будут ей завидовать. На руках носить ее стану, стало быть, княжна моей будет.
– Дарами злодейство не откупишь, любви не выпросишь, – с жаром воскликнул Васенок. – Не по чести, не по правде ты это дело замыслил; не престало тебе, княже, принуждать Наталью Алексеевну против ее воли; лучше теперь сам отступись, не в добрый час решился ты к ней посвататься..
Иван Иванович быстро на него посмотрел.
– Слыхал я, будто Наталья Алексеевна тебе приглянулась, – мрачно сказал он. – Ты это забудь, слышь ли? Знаю, что до конца за ней пойдешь, ничего не пожалеешь, да вот только не судьба вам быть вместе, так зачем же тебе мучиться ни за что да ее обманывать понапрасну? Все равно княжна будет моей, даже если придется панихиду по тебе служить!
Васенок вздрогнул и побледнел.
– Верно говоришь, Иван Иванович, скоро будут по одному из нас панихиду петь, а другой свое получит, но только это будешь не ты, потому как не любит тебя Наталья Алексеевна, не хочет за тебя идти и коли ты замыслишь недоброе – берегись, княже, голову сложу, а не спущу тебе такого!
Иван Иванович подбоченился и ничего не ответил. Васенок глядел на него пристально, глаза его сверкали, казалось, он с трудом сдерживался. В эту минуту к ним подошел Рогов, княжич криво усмехнулся и, не сказав ни слова, ушел в терем.
– Прощай, брат Петр Андреевич! – сказал Рогов, пожимая ему руку. – Авось еще свидемся; не поминай меня лихом и помни: я во всем тебе добра желаю, так не держи же на меня зла за то, что мы с тобой теперь по разные стороны очутились.
– Здрав буде и ты, Игнатий Савельевич! Больно не хочется мне с тобой так расходиться, да, видно, ничего не поделаешь.
– Не кручинься, воевода, авось пронесет, а уж тогда мы на свадебке твоей погуляем! – весело проговорил Рогов. – Чую, выдаст за тебя Алексей Николаевич Наталью Алексеевну даром, что ты не князь. Пожалуй, я буду дружкой, когда срок придет. Теперь давай простимся по-хорошему и доброго тебе пути, Петр Андреевич!
Оба обнялись и расстались. Васенок пустился в обратный путь. Вернувшись в княжество, он тотчас явился к Вельскому и пересказал ему свой разговор с Боротыновым. Князь Алексей Николаевич долго мрачно молчал, поглаживая бороду и расхаживая взад и вперед по комнате в задумчивости.
– Стало быть, брат надумал в Орде со мной судиться, – сказал он, наконец. – Все это вздор: я хозяин в своей вотчине, и Боротынов мне не указ. Вот еще что вообразил – у поганых суда искать! Так и до беды недалеко; поди и без того горя с ними не оберешься, уж и не знаешь, куда податься, как избегнуть вражьего нашествия да землю свою сберечь. Неужто и впрямь вознамерился Иван Михайлович к хану отправиться? А по мне – так лучше было бы в бою спор решить, чем с врагами водиться. Впрочем, худой мир лучше доброй ссоры. Так и быть, покамест обождем до времени, а потом посмотрим, что делать: может, как-нибудь все и образуется, вель не с руки в самом деле Ивану Михайловичу со мной тягаться. Мне не привыкать: не в первый раз такая оказия приключается. Как ни крути, а в конце концов все равно моя возьмет! Так что же, Иван Михайлович сказал касательно сватовства сына к княжне? – прибавил он с недоброй улыбкой после минутного молчания.
Васенок собрал все силы.
– Сказал, что по-прежнему готов сдержать свое слово, рассчитывая при этом вступить с тобой в соглашение.
– Соглашение? – мрачно повторил князь. – А сам меж тем в Орду к хану послов засылает!
Воевода посмотрел на Вельского с удивлением.
         – У меня свои доброхоты в его думе имеются, – рассмеялся, наконец, Вельский. – С Иваном Михайловичем надобно быть настороже, потому я заранее изготовился.
 – В таком случае дозволь мне, княже, дружину собрать да город пушками укрепить, – сказал Васенок. – Боюсь я, как бы Иван Михайлович не замыслил чего-нибудь против тебя. Недобрым он мне нынче показался; не верю я ему, не иначе как схитрит он с тобой по-своему обыкновению.
– Это уж наверняка, – отозвался, смеясь, Вельский. – Мой братец таков, что своего не упустит; с ним надобно держать ухо востро. А сказал ты сейчас правду: должно приготовиться как следует заранее, дабы не оплошать в случае нападения. Я на тебя больше всего теперь рассчитываю; смотри же, не подведи: дело-то ведь, кажется, серьезное, и нам с тобой, братец, следует быть настороже.
Васенок отправился выполнять поручение князя.