Лазорево-ковыльная степь Донская

Когда Георгий ехал в знакомый с детских лет хутор Семибалки, всё ему казалось исполненным тех тайных обаяний и призывов, которых он был лишён много лет... Сначала Дон, в нежных и прозрачных вечерних красках, серебристо-голубая недвижная вода, узенькие зелёные островки, от которых веяло сонной тишиной и негой, девственно-розовые пятна заката говорили ему о сладких утехах земной любви и неотравленном счастье. Потом, после Азова, и степь, казалось Георгию, вся дышала любовью и точно раскрыла объятия – вся разметалась и замерла мечтательно, и сдержанно-страстным шопотом манила слиться с собой. И слышался Георгию в давно знакомых степных звуках какой-то новый, тонкий женский голос: «я любима».
Он даже не удивлялся, что снова охвачен чарами и снова ищет души и чувства.
Он улыбнулся и представил Наденьку, которая писала ему в далёкий Золотой Рог Тихого океана, где долгих пять лет нёс он службу:
«Жоржик, вот приезжай к нам в степь, увидишь сам – она не забыла тебя, как и я. Приезжай скорее. Твоя подруга Надежда»
Он шёл по степи, огибал круглые, пологие холмы, то видел, то не видел багрового шара солнца. И степь меняла свои цвета. То она казалась тёмно-красной, огненной, вся искрилась, и было в ней тепло и как-то весело и уютно, а то вдруг становилась тёмной. Шопот её усиливался, и в радостном её томлении уже слышалась скрытая грусть. Пошли пруды... Вода, гонимая лёгким ветерком, бежала мелкой сероватой рябью, и два-три розовых облачка над нею от этого были ещё неподвижней и задумчивей.
Скоро показался хутор. Один дом, самый большой и высокий, как-то резко, острым углом выдался в степь и ещё издали обрисовывался своею резьбою, шпицами и петушками. То была школа для хуторян, и его, откуда начал он своё восхождение в жизнь взрослую.
Школа, как и прежде, утопала в купах боярышника и кущах сирени. Рядом стелилась серой лентой дорога, уходящая в донские, а затем и кубанские степи.
Георгий уже давно заметил девичью фигуру в белом платье.
Солнце уже зашло, и Георгий, только подойдя поближе к девушке, узнал подружку своего детства, Наденьку Магнитко.  Её голова и плечи были закутаны в белый пуховый платок, от которого пахнуло теплом, когда Георгий обнял её, здороваясь. Два локона чёрных волос выбились наружу и нежно шекотнули ему губы.
- А я тебя уж какой вечер дожидаюсь, сказала Наденька с чарующей грацией, оставляя в руке Георгия свои маленькие горячие пальцы.
Она не сводила глаз с него. У ней были длинные полуопущенные ресницы, от которых её глаза казались матовыми, как чёрный бархат.
Едва поужинав в семье Магнитко, Георгий с Наденькой, не сговариваясь, уже гуляли средь кип дерев и зарослей дурманящей своим волшебым запахом сирени.
Бледные лунные блики, тонкие как иглы, смешались с чёрными тенями, пестрили дорожку. Полупрозрачное кружево листьев, голубоватое далеко небо и жёлтый лик луны были сказочны.   
-Ах, как я рада твоему приезду, Жора! –между тем говорила Наденька идя с ним рядом и тихонько опираясь на его руку: если бы ты знал, как я тебя ждала!
Немолчное стрекотание кузнечиков и сильный, опьяняющий запах сирени наполнял сердце Георгия. А Наденька, несводя с него глаз, говорила:
- Помнишь, мы с тобой были детьми, и вместе ходили в школу? Я была совсем маленькой девочкой, а ты был выше меня на две головы и покровительствовал мне свысока. - Она засмеялась и придвинулась к нему ближе.
А наши шалости? – продолжала она: - помнишь, снежки? А как мы с тобой на пасху христосовались? Ха-ха-ха! Как по команде – раз, два, три...и целуемся.
 Ах, какое  славное было время... Всё это ничто в сравнении с одним месяцем. Жоржик, ты помнишь тот месяц?...
- А ты?
- Я не могу этого забыть. Ведь я стала женщиной. Ты наполнил мою жизнь с тех пор. Конечно я люблю тебя.
Она выпрямилась и вдруг обвила его шею. Она лежала у него на груди, плакала и смеялась, как безумная, блистая глазами... Пуховый платок скатился с её плеч на землю.
- Наденька, - взволнованно и быстро заговорил Георгий: - я должен тебе сказать.
- Что?
- Нет... ничего.
У Наденьки стали ватными ноги. Она упавшим, словно в бездну, голосом прошептала:
- Что? Говори.
Георгий медленно, как бы безсознательно осмотрелся кругом.
- Наденька, - пробормотал он: - Я стыдился написать тебе об этом, но... там, на Дальнем востоке, у меня жена и дочь.
В его голосе жалобной нотой зазвучали слёзы, но он видимо сдержал себя, провёл рукою по волосам Наденьки и сказал тихим, упавшим голосом:
- Прости.
Они стояли рядом безмолвные, мертвенно-бледные, залитые волшебным светом. Серебристая, эфирная, голубая и желтоватая полосы, смутные и прозрачные туманы хороводами волновали степь  вдали у горизонта, к которому они шли.  Полынь, обрызганная росою, сверкала острым блеском, издавала горький и свежий запах. Кругом что-то неслышно притаилось, что-то манило и звало... Цепи волшебные, не тяжёлые сковали степь. Она не спала, она выжидала чего-то, как будто тихонько смеялась, смеялась над ним, Георгием. И он на мгновение испугался, ему почудилось, что он умирает, и ему стало жалко Первой Любви.
А Наденька смотрела вдаль, и ей слышались в неуловимых звуках чьи-то слёзы, чья-то тяжкая жалоба, тоска любви.
- Что же теперь делать? – прошептала она, не поднимая головы. Не говори больше ничего. Я люблю тебя, мой милый, и забыть никога не смогу.