Сказ о том, как сонет Шекспира перевели

К 400-летию с даты смерти Вильяма Шекспира

Сказ о том, как поэты и графоман сонет Шекспира перевели

Не берусь утверждать, что поэтические переводы шекспировских сонетов стали в России чем-то вроде национального хобби или заболевания, которым в равной степени страдают как «серьезные поэты», так и графоманы. Во всяком случае на тех литературных сайтах, где мне приходилась бывать, всегда громко заявляла о себе славная когорта авторов, упорно и настойчиво перелагавших творения Шакеспеара на великий и могучий русский язык. И это несмотря на то, что весь сонетный цикл был у нас давно и не единожды переведен. А об отдельных сонетах, переводившихся отдельными маститыми и крупными русскими поэтами, я и не говорю, как не касаюсь тысяч и тысяч графоманских поделок.
Принято считать, что наиболее успешный перевод этого знаменитого и таинственного цикла стихов выполнен Самуилом Яковлевичем Маршаком. Впрочем, и ему, выдающемуся советскому поэту порядочно и в основном посмертно досталось-таки от критиков: дескать, не та тональность, не тот язык выбраны; там, где у стратфордского барда кипят вулканические страсти, у Самуила Яковлевича царит спокойная отстраненная элегичность; окромя того, досадные ошибочки кое-где Маршак, якобы, допустил,  не отразил, сердешный, кое-каких нюансов и оттенков, не смог уйти от банальных рифм.  Есть и более категоричные суждения. Вот пример новейшего: "Маршак читается легко, отлично запоминается, только это не Шекспир — это полное извращение Шекспира. Большинство же других переводов сонетов вообще трудно читать." Процитированные слова принадлежат доценту ВШЭ Михаилу Свердлову.
Критиковать, конечно, легче, чем переводить, тем более что ни один критик не смог, по-моему, предложить свой, лучший вариант. Даже, полагаю, переводы Николая Самойлова с Прозы.ру, которому, по его признанию, "открылся" весь Уильям Шекспир, далеки от совершенства.
На мой непросвещенный взгляд, не так важно, насколько отступил С.Я. Маршак от «истинного Шекспира» в своих переводах сонетного собрания. Важно то, что переведенные им сонеты стали явлением русской поэзии.
Однако всё выше сказанное – лишь присказка, поелику сказка будет о том, как в один прекрасный день очередной графоман – сиречь ваш покорный слуга – неизвестно с какого перепугу раскрыл сборник маршаковско-шекспировских сонетов и углубился в чтение стихотворения, имевшего порядковый нумер 71. Его пытливые глаза споткнулись на начальном четверостишии:

Ты погрусти, когда умрет поэт,
Покуда звон ближайшей из церквей
Не возвестит, что этот низкий свет
Я променял на низший мир червей.

Во-первых, подумалось графоману, как-то нескладно звучит «ты погрусти»; во-вторых, Шекспир в сонетах довольно редко говорит о себе в третьем лице и если уж называет себя, то «Уиллом» или «шутом», но никак не «поэтом»; в третьих, маршаковское сочетание «покуда» с «когда» выглядит громоздко. И что это за «ближайшая из церквей»? Интересно, а как в оригинале?
А в оригинале буквально следующее (в перекладе на росийську мову, конечно): «Когда я умру, оплакивай меня не дольше/Того момента, когда услышишь угрюмый колокол».
- Так-так, - мыслит графоман и решительно берется за перо, дабы изваять свою версию сонета, лишенную выявленных им у мэтра недостатков начальной части «канонического» варианта. Через некоторое время из-под графоманского пера вылезает следующий "шедевр":

Когда умру, оплакивай меня
Не дольше часа скорбных похорон.
На мир червей мир зла я променял,
И колокол поведает о том.
Люблю тебя, любовь - в моей строке,
Столь искренней и сокровенной столь,
Что я прошу: не вспомни о руке,
Её писавшей, память - та же боль.
А если ты прочтёшь вот этот стих,
Когда мой прах смешается с землёй,
Не поминай имён моих простых -
Пускай любовь твоя умрёт со мной.
Не будет повода у света, чтобы сметь
Нас осмеять, когда я встречу смерть.

После того, как муза неслышно покинула графомана и к нему возвратилась способность тверёзо смотреть на вещи, стало выясняться, что первое четверостишие шедеврального перевода можно с грехом пополам оценить на три с минусом. Слава Богу, нет ни «когда» с «покуда», ни «поэта», ни «погрусти», а есть кое-как переданная мысль о том, что весть об уходе ЛГ в мир иной будет принесена колокольным звоном, который непременно должен послышаться на похоронах означенного ЛГ. Только вот рифмы «меня-променял»* и «похорон-о том» выглядели несколько подозрительно, как и ударение в слове похорОн (а вдруг - пОхорон?). Да и можно ли сказать по-русски «оплакивай не дольше часа похорон»?
- Ладно, пойдем дальше,- неохотно бурчит графоман и начинает понимать, что во втором четверостишии он ради рифмы «строке-руке» заметно изуродовал руку и строку Мастера, у которого ясно, хотя и пространно сказано, что
"… Даже если ты прочтешь эту строку, не вспоминай/ Руки, ее написавшей, ибо я люблю тебя так,/
Что (хочу) чтобы, думая о сокровенном, ты забывал(а) обо мне,/Коль скоро твои мысли обо мне причинят тебе страдание..."
- В общем, переврано порядочно, причем «люблю тебя» звучит совершенно немотивированно в предлагаемом переводчиком контексте, а восхваление лиргероем своей строки в оригинале напрочь отсутствует... Хотя и Самуил Яковлевич тут тоже маху дал, - полагает переводчик, кивая на «каноническую версию».

…И, если перечтешь ты мой сонет,
Ты о руке остывшей не жалей.
Я не хочу туманить нежный цвет
Очей любимых памятью своей…

- Два раза в двух соседних строках звучит «ты»; «нежный цвет любимых очей» - отсебятина. Почему же на отсебятину Маршака я не могу ответить своей?! В конце концов, куда же без отсебятины в поэтическом переводе? - утешает себя переводчик, ставит здесь себе два с плюсом и смело переходит к последнему четверостишию, выглядящему в подстрочном переводе следующим образом:

… Или если, скажу я, ты взглянешь на эти стихи,
Когда я, возможно, смешаюсь с землей,
То даже моего бедного имени не повторяй,
Но пусть твоя любовь прервется с моей жизнью…

- Ай да, Аксельрод, ай да сукин-сын, - блаженно бурчит графоман, скромно полагая, что здесь у него перевод заслуживает твердой четверки (как теперь представляется, он рано радовался).
Что же касается заключительного двустишия, то честно говоря, оно, по мнению графомана, в переводе, немного искажено, ибо в оригинале провозглашается: «...Чтобы сведущий мир не заметил твоих рыданий/И не осмеял тебя из-за меня, когда я умру». Подлец же переводчик изобразил дело так, будто у мира не будет повода осмеять как ЛГ, так и предмет обожания, когда ЛГ помрет.
В свое оправдание графоман считает своим долгом заметить, что даже тень Гения придает бездарному переводу некую значительность, позволяющую снисходительно смотреть на такого рода переводческие потуги. Подобие аллитерации (СМЕТЬ - оСМЕяТЬ - СМЕрТЬ) "вылезло" у переводчика случайно, по прихоти музы, и его не следует записывать ему в плюс.
Вот и вся сказка. Но теперь – «послесказие».
Спустя год или два после того, как вышеупомянутые потуги были опубликованы, графоман «открыл» для себя «настоящего поэта» - Александра Семеновича Кушнера, члена Союза писателей бывшего СССР, Русского ПЕН-центра и редколлегий литературных журналов, лауреата многочисленных премий и прочая и прочая. «Открыл» он его случайно, просматривая в интернете подборку статей о шекспировских сонетах. Оказывается, А.С. Кушнер тоже грешил переводами из Шекспира и тоже критиковал в связи с этим С.Я. Маршака. Но самое удивительное для нашего переводчика-графомана состояло в том, что в свое время Александр Семенович взял да положил свой опытный профессиональный глаз на 71-й сонет великого британского драматурга и поэта. Более того, в его переводе третье четверостишие звучало до чрезвычайности похоже на графоманское (различие в размерах в данном случае не играет роли):

Кушнер: И если ты увидишь этот стих, - Аксельрод: А если ты прочтёшь вот этот стих
 Когда мой прах смешается с землёю, - Когда мой прах смешается с землёй,
Не призывай тогда имён моих - Не поминай имён моих простых -
Пускай любовь Твоя умрёт со мною - Пускай любовь твоя умрет со мной

- Я кушнеровского перевода не крал, вот-те крест! – на всякий случай твердо заявляет кому-то наш графоман, хотя мы-то с вами знаем, что доказать некражу он явно не в состоянии. Как, кстати, не в состоянии доказать некражу полутора начальных строк еще у одного переводчика - О.Л. Демченко - с его "Когда умру, оплакивай меня/Не долее, чем колокол церковный..."**
Однако о чем свидетельствует сей любопытный казус, если поверить восклицанию графомана? Пожалуй, о том, что 1). Не боги горшки обжигают, что 2). Разные переводчики могут настраиваться на одну и ту же переводческую волну и что 3). Коэффициент графомании нашего чисто конкретного переводчика в данном случае составляет чуть больше 70%. Т.е. поэта в нем около трети!

*Оказывается, рифма "меня-променял" не столько подозрительная, сколько бородатая: она в виде "меня-променять" украшает стихотворение Алексея Фатьянова "Когда весна придет...", которое в свою очередь украшает песню композитора Бориса Мокроусова, украшающую кинофильм "Весна на Заречной улице".

** Совсем недавно (за пару недель до наступления 2023 года) я случайно наткнулся на другой шекспировский сонет - № 144 - в переводе Сухбата Афлатуни (это литературный псевдоним Евгения Викторовича Абдуллаева - поэта, прозаика, переводчика, критика, эссеиста, кандидата философских наук, наконец). В качестве поэтического языка он выбрал для своего перевода язык "русской лирики допушкинской поры", поскольку, по мнению переводчика, "сумерки русского классицизма ближе сумеркам английского Ренессанса" и позволяют "точнее передать поэтический язык шекспировской эпохи". Пусть так, но даже в таком обличье отдельные шекспировские строки сто сорок четвертого сонета, переведенные в свое время вашим покорным слугой, схожи с теми, которые предложил Сухбат Афлатуни.

С.А.:                A.A.:
Чтоб свесть меня во ад, она готова|Чтоб в ад меня свести, она готова
Растлить благого духа моего;      |Взять ангела в полон и соблазнить
И хочет Беса обратить в Святого,  |И в Дьявола преобразить Святого,
Красой надменной обольстив его... |Развратом грязным чистоту растлить... 
      
 
Приложение: 71-й сонет В. Шекспира, его подстрочный перевод, он же в переводах С.Я. Маршака и А.С. Кушнера

Sonnet LXXI
 No longer mourn for me when I am dead
 Than you shall hear the surly sullen bell
 Give warning to the world that I am fled
 From this vile world with vildest worms to dwell;
 Nay, if you read this line, remember not
 The hand that writ it, for I love you so
 That I in your sweet thoughts would be forgot,
 If thinking on me then should make you woe.
 Or if (I say) you look upon this verse,
 When I (perhaps) compounded am with clay,
 Do not as much as my poor name rehearse,
 But let your love even with my life decay,
 Lest the wise world should look into your moan,
 And mock you with me after I am gone.

Подстрочный перевод
 
 Когда я умру, оплакивай меня не дольше
 Того момента, когда услышишь угрюмый колокол,
Который оповестит мир, что я бежал
 Из этого подлого мира, чтобы поселиться с еще более подлыми червями.
Даже если ты прочтешь эту строку, не вспоминай
 Руки, ее написавшей, ибо я люблю тебя так,
Что (хочу) чтобы, думая о сокровенном, ты забывал(а) обо мне,
Коль скоро твои мысли обо мне причинят тебе страдание.
Или если, скажу я, ты взглянешь на эти стихи,
Когда я, возможно, смешаюсь с землей,
То даже моего бедного имени не повторяй,
Но пусть твоя любовь прервется с моей жизнью,
Чтобы сведущий мир не заметил твоих рыданий
 И не осмеял тебя из-за меня, когда я умру.


Маршак С.Я.

Ты погрусти, когда умрет поэт,
Покуда звон ближайшей из церквей
Не возвестит, что этот низкий свет
Я променял на низший мир червей.

И, если перечтешь ты мой сонет,
Ты о руке остывшей не жалей.
Я не хочу туманить нежный цвет
Очей любимых памятью своей.

Я не хочу, чтоб эхо этих строк
Меня напоминало вновь и вновь.
Пускай замрут в один и тот же срок
Мое дыханье и твоя любовь!..

Я не хочу, чтобы своей тоской
Ты предала себя молве людской.

Кушнер А.С.

Недолго плачь по мне, пусть слез исчезнет след
Лишь колокол вдали пробьет тоскливый,
Что я оставил этот низкий свет,
Спустившись ниже в черный мир червивый.
И над строкой заплакать не спеши
В сознании моей несчастной доли
Я так любил, что для твоей души
Я не желал бы даже этой боли.
И если ты увидишь этот стих,
Когда мой прах смешается с землею,
Не призывай тогда имен моих -
Пускай любовь твоя умрет со мною.

Чтоб этот мир, услышав голос твой,
Не осмеял нас за твоей спиной.