Король

- А Эдика я видел, вот так же, как тебя сейчас.

Антон хохотнул и продолжил:

- Вообще, у нас странные представления об американцах. Капитализм нас слегка испортил – одна коллега, представь, всерьёз считает, что Эдик приехал к нам только потому, что всем предлагал свою схакнутую информацию, и никто не взял… Смешно. Мне даже ничего у него спрашивать не пришлось. Этот парень – натуральный романтик, фанатик. Страдает за идею, искренне. А кто у нас сейчас в это поверит? Верят в деньги – да, без сомнения. В идеи уже никто не верит.

Мы сидели в просторном кабинете за столом из красного дерева. Сигары, дорогой коньяк – яркая жёлтая этикетка и надпись на французском. Я его плохо знал. Но зато я хорошо знал, что у Антона не бывает ничего второсортного.

- Здесь ещё такой момент… деликатный, я бы сказал. Умение хранить чужие тайны. Алик, ты бы смог? Вот доверил тебе кто-то свой секрет, сокровенное что-то, а ты взял и рассказал другому. А здесь же государственная тайна, то есть, по сути, Эдик – предатель родины, получается. Но он ведь выдал тайны ради блага своих же граждан, вот ведь как. Тогда это что – преступление или нет? Вот и думай.

Дом у Антона большой, светлый. Это потому что окна огромные. Три этажа. На стенах висит какая-то восточная ерунда. Я всё время крутил головой, но Антон этого будто бы и не замечал. Сидел и вращал в пальцах нефритовые шарики. От нервов, что ли… Ах, ну да. Цигун.

- Я его как раз в той транзитной зоне отловил, - продолжал Антон – говорил он много, охотно и с большим чувством. - Меня с интервью опередили, так что я ограничился пятиминутным сюжетом у себя в ютьюбе. Я теперь там выхожу, ты же в курсе?

Я смотрел на него – мы не виделись лет восемь. Антон Короленко, Антон-Пропагандон. Кличка не прижилась. В кулуарах его называли Королём. Ехидно, и в то же время уважительно.

- Понимаешь, на одном таланте далеко не уедешь. Вот я талантливый, ты вроде как тоже. Но я зарабатываю в сотни раз больше. Нет, речь не о том, что я продаю талант. Я знаю, как его верно использовать. Деньги – это обрамление таланта, не я работаю на него, а он на меня. И весь вопрос не в том, кто мне завтра предложит больше, а в том, с кем совпадут мои взгляды. Про меня все говорили, что я – купленный журналист Артурчика. А я просто откровенно ржал над его захватническими планами, понимаешь? Я ему в глаза говорил, что думаю о нём. Наполеончик нашёлся… Всё равно он плохо кончил. Вовремя я его кинул.

Когда-то мы с Антоном работали на одном канале. Нас многое объединяло – одно время, один курс, одни взгляды. Мы оба стояли плечом к плечу у Белого дома, оба уходили с одного и того же канала, когда начался передел собственности. Оба видели Главного, ходили к нему на приём.  Помню впечатления. Совершенно невозмутимый, холодный взгляд, юмор… Обещание дать возможность творить в прежнем режиме. Мол, ничего не изменится – денег станет больше, а кое-кого даже повысили. И меня убедила эта встреча. Я боялся неизвестности и остался, а Антон ушёл. Он не боялся начинать с нуля, уходить с очередного проекта с очередным скандалом.

Его тембр голоса ещё с института привлекал целые тучи девушек. На его доклады слетались даже студентки смежных специальностей. Наверное, Антону больше подошло бы петь в опере. И он пел иногда, и то, что у него не было музыкального слуха, ему не мешало. Он прекрасно знал, как пользоваться своим обаянием.

Антон здорово располнел, но это его, как ни странно, не портило. Несмотря на то, что ему было хорошо за сорок, он ходил в мятых джинсах и футболках. Не закрашивал седые волосы, а просто очень коротко стригся. Когда-то он появлялся на основном канале исключительно в дорогих костюмах и белых рубашках.

- Главное – это постоянно быть на виду, быть в эфире, иметь возможность доносить свои мысли, - продолжал он свой, по сути, монолог, под глухой звон нефритовых шариков. - Как только перекроют кислород – всё, считай, ты умер. А ты всегда был тюфяком, Алик. Вот работаешь ты на своём ток-шоу, и что? На вторых ролях?

Тут он был прав. Тамара, которая в своё время меня пригрела, считала программу собственной и диктовала мне и остальным свои условия. Я мало что мог доносить до людей сам, и это меня раздражало, но ничего изменить я не мог. Говорящая голова с микрофоном. Разве я этого хотел? Я чувствовал себя подневольным идиотом. Это молодым девчонкам-выпускницам позволительно, не мне, взрослому мужику.

Когда я начал возмущаться, меня выгнали моментально. Перевели на понижение, в утренний эфир на какую-то развлекаловку. Вот и вся аналитика…

- Хорошо я вовремя ушёл из этого гадюшника, «Столичного времени». В какой-то момент я понял, что там за народ. Реально собирают желтизну из сети и смакуют-сидят. А меня хотя и демонизируют, я родину люблю. Короче, послал их далеко. Теперь на радио работаю, на своём. Свободен, как ветер. Знал бы ты, Алик, какой это кайф – работать на себя и в полное удовольствие.

Такого кайфа я себе позволить не мог.

- Кстати, о «Времени» - Алик, ты же знаешь Гошу? Нет? Ну, слышал и видел наверняка, он главным редактором там. Я к нему домой захожу как-то, уже когда ушёл с того канала, бумаги забрать – а он как-то засуетился, смутился. Потом выходит Катенька из душа – ну, эта Катенька рыжая, помощница его, в полотенце завёрнутая. Ножки, хм… Гоша говорит – у Катеньки воду отключили, она у меня душ принимала. Ага, - загрохотал Антон, и шарики в его толстых, похожих на сардельки пальцах замерли. – Мне потом ребята рассказали, что это она на самом деле «Временем» теперь руководит. Прикинь, какой бардак – матом на них орёт, командует. Ай да Катенька… А Гоша куда смотрит? А на её ноги и в декольте. Вот тебе и канал…

Нормально – всё понятно, седина в бороду. Много где девчонки, пользуясь тупостью надменных стариков, берут дело в свои руки. И им никто и слова поперёк не скажет. Тем более, если не хочешь вылететь с канала. Мне ли не знать?

- А по поводу Крыма… Ясно ж всё, он наш, и всегда нашим был. Я родился на Украине, ты же знаешь. Как я могу сейчас этот идиотизм, который там, нормально воспринимать? Отжали своё, и хорошо. Я на каждой передаче это говорю и буду говорить. Методы – ну, какие были. Удалось без крови – и ладно. Кто пострадал? Все довольны.

Здесь я не мог согласиться с Антоном. Не спорю, Крым когда-то отошёл Украине вопреки всем законам, но и сейчас мы его отняли вопреки всем возможным международным нормам. Всё во мне противилось этому отъёму. Ну, нет таких законов. Тогда и Калининград мог бы немцам отойти, проведи они референдум, так, что ли? В этом была какая-то высшая несправедливость. Но что показывают опросы? Такие скептики, как я, в меньшинстве. Хотя меня никто особо и не спрашивал.


И тут мы услышали звонкие быстрые шаги по коридору.

- Антон, ты дома?

Вошла высокая стройная брюнетка в белой блузке и обтягивающей чёрной юбке, на неимоверно длинных каблуках. Улыбнулась.

- Это Римма, - прищурился Антон, как довольный кот. – Здравствуй, дорогая. Дети с няней, на прогулке, все нормально... Это Алик, мой старый приятель.

- Здравствуйте, Алик, - кивнула она. Подошла к Антону и мимоходом коснулась длинной узкой ладонью его плеча. Надёжно. И я подумал, что у меня никогда не было женщины, которая бы вот так просто, одним жестом, сказала бы – я с тобой.

- Женился вот, ну, ты знаешь. Об этом писали. Точнее, больше о том, как моя бывшая жена моё имущество делила, - хохотнул Антон и отхлебнул из рюмки. – Влюбился вот, представь. Работали вместе. Фамилию  свою заставил её взять. Дети у нас… Совсем, представь, по-новому чувствую жизнь. Раньше, когда моложе был, совсем не берёгся. По горячим точкам болтался – помнишь же, Чечня, Чернобыль, дома совсем не бывал… А сейчас всё иначе. Получаю удовольствие от тихих семейных вечеров… Трудно поверить, да? Тем не менее. Осторожнее стал. На мягких кошачьих лапах по жизни хожу.

Антон улыбнулся, его широкое лицо расплылось и стало похоже на щедрый масленичный блин.

- Вот все говорят, что я жестокий, безжалостный, могу закопать кого угодно. Это я-то? Да я тихий, скромный человек. Вот сижу, делаю передачи в ютьюбе, никого не трогаю. Это, знаешь, как на охоте – не надо смотреть в глаза жертве, не сможешь выстрелить. И охотиться не сможешь. Это правда, Алик. Я и не смотрю… Уже уходишь? Ну ладно, я пошёл наверх работать, дорогу найдёшь? Пока, увидимся.

Он тяжело поднялся, отхлебнул из рюмки и не спеша стал подниматься по высокой деревянной лестнице.


Римма нагнала меня в коридоре.

- Пойдёмте, я провожу…

У этого коридора, казалось, не было конца. Я шёл, потупившись, разглядывал дорогущий горчичный паркет. И тут Римма толкнула меня в свободную комнату… тёмная, тесная, вроде кладовки.

- Здесь нет камер… Пожалуйста, побудь со мной, Ал. Ну, я прошу…

Римма рванула заколку, и роскошные чёрные волосы скрыли её плечи. Ладони ледяные… Рванула рубашку, которая прилегала так тесно, будто была моей кожей.

- Что ты делаешь? – смеялся я.

- Ал, как же мне надоело… Эта заносчивость, напыщенность, эти шарики его дурацкие, если бы ты знал…  Индюк. Я задыхаюсь в этом чёртовом доме. Ал… Дай мне воздуха, я прошу тебя… Дай.

Мы спешили. Она ненормальная – пусть. Меня это заводит. Потом сидели на полу и слушали своё сбившееся дыхание.

- Там камеры были, в той комнате… Он всех снимает, записывает. Вот кассета, - она сунула что-то мне в руку. – Сделала копию, заглушу звук. Он их не просматривает, просто хранит, складывает…

Отлично. Всё лучше, чем я думал… Она сделала всё так, как надо.


Пришёл  в норму привычно быстро. Вышел из ворот, дошёл до машины. Всё. Здесь не снимают…

Слегка надавил на карман и услышал глубокий, хорошо поставленный голос Антона:

- … хранить чужие тайны. Алик, ты бы смог? Вот доверил тебе кто-то свой секрет, сокровенное что-то, а ты взял и рассказал другому…

Прекрасно. Запись есть. Теперь и на Антона есть досье. Какое по счёту? Сбился. Могу поспорить, Антон даже не догадывается о том, что проворачивает Алик-неудачник. И что потом происходит с этими материалами.

Не смотреть жертве в глаза… Чушь какая. В этом самая соль. Это самое интересное.
Время таких королей, как Антон, прошло. Теперь моё время. Теперь король – я.