Спор ценою в жизнь

   Элегия бабьего лета, с его удивительными красками богатейших оттенков и утончёнными переживаниями душ восторженных и романтичных, остались позади. На смену пришла холодная пора со всё более запаздывающими рассветами, моросью и туманом. Но и в таком неярком времени года есть своя особенная прелесть.
   
   Хорошо неспешной походкой прогуляться по местам давно знакомым, отыскать уголки почти забытые, отдать дань воспоминаний былому. Ведь без памяти, с присущей ей ностальгией, равно как без надежды на будущее, не может быть полноценной человеческой жизни.
   
   Этот, выбеленный известью до голубизны старый дом с высокими окнами и ветхими ставнями за серой плетнёвой изгородью, уже который год притягивает к себе в сумеречно-грустную осеннюю погоду. Чем? Почтенными летами построек, утоптанным до глади, влажным, будто отполированным двором, не взятым ещё в полон ни асфальтом, ни бетоном, своим густо заросшим садом с деревьями, протянувшими ветви, как руки, из-за низкого забора на улицу? А может быть трагической судьбой предыдущей хозяйки? А что она оказалась жестокой, несправедливой и трагической, не вызывало сомнений ни у кого, знавших добрую, привлекательную девушку ещё в пору её расцвета.
   
   ... Антон с Майей готовились к свадьбе. Завершали предсвадебные хлопоты и их родители. Что же за гулянье без бочонка домашнего виноградного вина, кое-чего покрепче собственного приготовления, откормленного за год поросёнка, пары десятков сытых породистых кур и сельских деликатесов, вроде пирогов да всевозможных солений!
   
   Но обеим семьям хлопоты были не в тягость, а в радость. Они соседствовали и дружили столько времени, сколько были знакомы, - почти всю жизнь. Главы семейств разводили пчёл и увлекались садоводством. Место для пасеки на травостое всегда выбирали рядышком, виноград давили совместными усилиями и молодое вино дегустировали за общим столом.
 
   У Майи с Антоном любовь едва ли не с детского сада. Вначале бегали да играли на одной улице. Потом десять лет сидели рядышком за общей партой. Позже Майя училась в техникуме и честно ждала Антона со срочной службы. И вот, наконец, их общая долгожданная мечта  - торжественная регистрация брака завтра должна была состояться. Так что разногласий и неувязок не ожидалось.
   
   Настала пора невесте с подружками собраться по традиции на торжественно-грустный или, скорее, на торжественно-радостный девичник, а жениху с товарищами устроить весёлую, разухабистую и последнюю для него холостяцкую вечеринку. А там - прощай беззаботное времечко и да здравствует долгожданное, выпестованное в юношеских видениях счастье!
   
   До глубокой ночи парни бражничали и состязались в розыгрышах и остроумии в адрес друга, покидавшего их священное мужское братство, говорились бесчисленные тосты. Пили все вместе и каждый с женихом по отдельности. Задумка молодых людей "накачать" напоследок товарища, обретала реальное воплощение - язык его заплетался, движения становились всё более порывистыми и неуверенными, а молодецкая удаль хлестала через край.
   
   Герою дня на всю оставшуюся жизнь запомнилось его необъяснимое, назойливое и упрямое стремление в тот памятный вечер во что бы то ни стало поразить воображение присутствующих неординарным, почти сверхъестественным поступком. Обратным привычному и положенному ходу вещей. Который запомнится и будет приводиться в пример ещё не одним поколением парней.И это ему, кажется, удалось.
   
   - Быть тебе, Антоха, подкаблучником, это я тебе говорю! - качнулся в его сторону такой же нетрезвый Серёга. - Ты Майке с какого класса портфель носил?
То-то и оно - с первого. А дрался за неё сколько раз? Уже и позабыл. Ну да, любовь, из армии ждала, да и девчонка что надо, однако волюшка твоя накроется медным тазом. Будешь у неё по шнурочку ходить.
   
   Хмельная братия решила грубоватую шутку товарища поддержать. И в адрес жениха посыпались всякого рода насмешки и приколы, уже не на шутку разошедшихся друзей.
   
   - А как бы не так! - неожиданно протестующе вскинулся Антон. - В нашем доме не будет матриархата!
   - Правильно, установишь домострой, - продолжил провокацию Серёга. - Вот только не с Майей, она тебя быстро в угол поставит, теперь же она учительница, - ехидно заключил он, намекая на профессию невесты.
   
   И тут Антона понесло.
 
    - А давайте поспорим, что я завтра не женюсь на Майе, - неожиданно для себя взъерепенился он. - И вообще на ней не женюсь. А возьму замуж её подружку Клавдию. Хотите, прямо сейчас пойдём  к ней домой и я ей об этом скажу? - брякнул и ужаснулся. Подумал: "Мало ли что сболтнёшь по пьянке? Сейчас они меня отговорят. Всё будет нормально."
   
   Но взбодрённая спиртным мужская братия вызов неожиданно приняла. И даже предложила его сопроводить и подождать на углу улицы, пока он уладит вопрос с Клавдией, которой - все знали - назавтра предстояло стать дружкой невесты.
   
   Строптивый жених по дороге не протрезвел, бес безрассудства и ложного стыда - ни от кого теперь не скрыть позорного спора - продолжал подталкивать к аду. С трудом достучавшись до спавшей Клавдии, выпалил разом:
   - Если я тебе нравлюсь, то собирайся! На рассвете Коля, таксист, отвезёт нас в город. Я буду работать на руднике, там хорошо платят. Заживём по-людски.
   - А что подумают люди? - только и спросила растерявшаяся девушка.
   - Посудачат и забудут. Решайся, я дважды приглашать не намерен.
 
   Антон знал, с кем говорил. Клава давно положила на него глаз, да только, кроме своей Майи, он никого прежде не хотел замечать. Отчего теперь безоглядно всё крушит? Может, шутит? Тогда неумно и оскорбительно. Сердце Клавдии выскакивало из груди. И только через несколько часов, трясясь в предрассветной мгле в раздрызганном рейсовом автобусе, Николай отказался их везти, дабы не оказаться соучастником сомнительного дела, она тревожно и сладко прикрыла глаза - невозможное свершилось!
   
   Пожалуй, нет особой необходимости подробно говорить об их совместном  жизненном пути. Внешне всё было вполне благопристойно. Но, когда мысли и сердца врозь, то двигаться в одном направлении мучительно сложно, ибо рукам тоже не дано сплестись в едином порыве для взаимной поддержки.
   
   Как говорила, осуждающе качая головой, всезнающая баба Поля:
   - Понятное дело, не до радости, коли мужу не люба. Краденое солнышко не согреет! Клавдия Майе жизнь загубила и саму Бог наказывает.
   
   Вначале вроде бы не происходило ничего особенного. Антон действительно устроился работать на молибденовый комбинат. На зарплату не жаловался. Вскоре получили они с Клавдией квартиру, обставили. Родился старшенький. Подрос и Клавдия вышла работать в аптеку уборщицей. Она проявила себя ровной по характеру, непритязательной в быту, неплохой хозяйкой и матерью. Мужа ценила. И он её не обижал. Но было это одиночество  вдвоём - между Антоном и его женой никогда не наблюдалось лёгкой и непринуждённой атмосферы взаимного притяжения, желания побыть подольше вместе. И уж точно отсутствовали как горячие чувства, так и  проявление взаимной нежности и ласки. Во всём их отношения походили на обыкновенное исполнение давно привычных и скучноватых супружеских обязанностей.
   
   Очень часто, глядя на полноватую, круглую, как столбик, фигуру жены, на её, не по росту большую голову с грубоватыми чертами лица, Антон видел перед собой  гибкую, стройную Майю, её тонкие, нежные пальчики, теребящие на его голове  непослушную шевелюру и слёзы безысходности подступали к глазам, першили в горле.
   
   - Дурак, дурак! И что я за дурак! - мысленно корил он себя из года в год. - Ведь когда протрезвел, было ещё время одуматься. Смалодушничал, пошёл до конца в  мужской подлости, уехал и окончательно отрезал путь к отступлению. Себе, Майке, да и Клавдии жизнь искалечил.
   
   А потом пришли не лучшие времена. Антон сорвался в шахту. Чудом остался жив, но сломал позвоночник. У них с Клавдией родился глухой мальчик и остался на всю жизнь ещё и немым. Будучи в жёстком корсете, Антон решился сесть за руль своего автомобиля, и насмерть сбил чужого семилетнего ребёнка. Суд его оправдал, но совесть окончательно замучила.
   
   Майя, потрясённая предательством любимого и самой близкой подруги, решила быть сильной и, назло посмеявшейся над ней судьбе, удачливой. Она закончила университет, аспирантуру, преподавала в техникуме и высшей школе. Вышла замуж, родила сына, разошлась. Снова вышла. И опять разошлась. Всё, вроде, было нормально, однако появилась в ней не сразу приметная усталость или же надломленность. Антона забыть она не могла. Как и не могла быть без него счастливой. А когда родители состарились и нуждались в её заботе, без сожаления оставила работу, город и переехала на родину в станицу. Досмотрела стареньких отца и мать, женила сына и жила в родительском доме сама. Это были годы потрясающего одиночества.
   
   Однажды, как бывало не раз, по улице отключили электричество. Майя зажгла свечу, поставила её на стул у диванчика и с книгой в руках уснула. Свечка расплавилась, скособочилась и возник пожар. Майя сильно обгорела, ещё прежде отравившись угарным газом.
 
   Доставшийся по наследству дом, сын продал чужим людям. И теперь стоял он, выбеленный известью до синевы, особенно значимый в хмурую, ненастную погоду известной в округе былью. А сад протягивал руки-ветви  к людям на улицу и будто напоминал им о своих прежних хозяевах.
   
   В завершение следует отметить, что для всех главных участников событий человеческий свой век окончился слишком рано и драматично.
   
   Глухонемой сын Клавдии и Антона рос замкнутым, обозлённым и обиженным не только на весь мир, но и на свою семью ребёнком.  Он не шёл на тесный контакт с ровесниками, не имел близких друзей и, казалось, недолюбливал родителей. И только со старшим братом Виталиком Дима легко общался и неплохо ладил. Виталик для этого, как, впрочем, и отец с матерью, выучил язык жестов.
   
   Виталий за уличную драку с последствиями попал в тюрьму. Антон вскоре умер от ранее полученной на производстве травмы. Клавдия осталась в квартире вдвоём с больным сыном.
   
   И тут начались проблемы, которые не могли присниться Клавдии в самом дурном сне. Дима, уже будучи взрослым молодым человеком, стал уходить из дома. И не просто уходить, а уезжать проходящими поездами, как говорится, куда глаза глядят.
   
   Дождавшись полуночи, он, не собрав продуктов и вещей, с маниакальной последовательностью отправлялся на железнодорожный вокзал, садился в поезд и пропадал. Находили его изголодавшимся, полуживым в каком-нибудь отдалённом населённом пункте, часто в районах Крайнего Севера и доставляли в родной город к родительнице. Она его откармливала, обихаживала. А через некоторое время всё до мелочей повторялось. Разве что города и полустанки, где разыскивали Дмитрия, меняли наименования.
   
   - Моя вина, - каялась в содеянном Клавдия. Ровно в полночь много лет назад пришёл к ней Антон со своим нелепым, предательским в отношении своей невесты Майи предложением.
   - На мне смертный грех, а расплачивается за всё мой ни в чём неповинный сыночек, - повторяла несчастная женщина. - Всякий раз дождётся полуночи потемней и исчезает. Куда бежит, зачем? Мы с Антоном ведь тоже толком не знали куда бежали той злополучной ночью. Кто знает, существует ли наказание за наши гнусные дела на том свете, а  на этом, грешном, горюшко хлебаем полной мерой.
   
   Однажды далеко, за тысячи километров от родных мест, транспортная милиция сняла Диму с товарного поезда. Дело было зимой и он сильно обморозил руки. Ему отрезали кисти рук и теперь уже он стал очень тяжёлым инвалидом. На заботу матери почти не реагировал, испытывая к ней отчуждение и, на первый взгляд, ни чем не оправданный эгоизм. Непонятно по какой причине, он считал её виновной в своей инвалидности. И первой - глухоте, и последующей - обморожении. Клавдия, как ни старалась, так и не сумела найти ключик к сердцу сына.

   Скоро она сама захворала и отдала Дмитрия на попечение в дом-интернат для инвалидов. Через несколько лет в живых не было ни Клавдии, ни её младшего сына Димы. Из всей семьи остался только старший Виталий, давно женившийся и переехавший в краевой центр. Где до сих пор благополучно проживает в семье своей дочери Марии. Его жена и мама, теперь уже взрослой дочки Маши, рано заболела и тоже умерла молодой.