Герман мелвилл. маскарад. глава xxvii

ГЛАВА XXVII.

НЕМНОГО О  ЧЕЛОВЕКЕ СОМНИТЕЛЬНОЙ МОРАЛИ, КОТОРОГО, ТЕМ НЕ МЕНЕЕ, КАК ОКАЗАЛОСЬ, НАЗЫВАЛ УВАЖАЕМЫМ ВЫДАЮЩИЙСЯ АНГЛИЙСКИЙ МОРАЛИСТ, ЗАЯВЛЯВШИЙ, ЧТО ЕМУ НРАВЯТСЯ ХОРОШИЕ НЕНАВИСТНИКИ.


"Придя к тому, чтобы помянуть человека, вся рассказанная история о котором до настоящего времени была всего лишь введением, судья, который, как и вы, был великим курильщиком, настоял бы, чтобы вся компания взяла сигары,  и затем, зажегши свою сигару, поднялся бы со своего места и серьезнейшим голосом сказал - "Господа, давайте покурим в память о полковнике Джоне Мердоке"; а затем, после нескольких затяжек, сделанных стоя в глубокой тишине и в глубокой мечтательности, вернулся бы к своему месту и своей беседе, скорей всего, с таким словами:

"Хотя полковник Джон Мердок не был особенным индейским ненавистником, он все же лелеял особенное чувство к краснокожему, и в такой степени и так разыгрывал свое чувство, что только одного этого было бы достаточно для появления уважения к его памяти.

"Джон Мердок был сыном женщины, трижды побывавшей замужем и трижды овдовевшей от томагавка. Три  мужа подряд у этой женщины были пионерами, и с ними она переезжала из одного дикого края в другой, всегда находясь на границе. С девятью детьми, она, наконец,  нашла свое место в небольшой пустоши, впоследствии именуемой как Винсения. Там она присоединилась к компании, собиравшейся удалиться в недавно созданный штат Иллинойс. Тогда в восточной части Иллинойса не было никаких поселений, но на западной стороне, на берегу Миссисипи, около устья реки  Каскаскиа находилось несколько старых франкоязычных деревень. Поблизости от тех деревень, в очень чистых и приятных местах новой Аркадии был участок, предназначенный г-же Мердок; там, поблизости, среди виноградных лоз, они и начали обосновываться. Они поплыли по реке Уобаш в лодках, планируя спуститься по её течению в Огайо и по Огайо к Миссисипи, и далее к северу, к месту, которого нужно было достичь. Все шло хорошо, пока перед ними не появилась скала Великая Башня на Миссисипи, где они должны были высадиться и перенести свои лодки вокруг мыса,  где несся бурный поток. С этой стороны и выбежали подстерегавшие их индейцы, убив почти всех. Среди жертв и была вдова со всеми её детьми, за исключением Джона, который в отдалении в пятьдесят миль следовал со второй партией.

"Он просто повзрослел, когда вот так внезапно остался, в сущности, единственным живым из своего рода. Другие молодые люди, возможно,  превратились бы в скорбящих, он же превратился в мстителя. Его нервы стали электрическими проводами - чувствительными, но стальными. Он был тот, кого из-за его самообладания нельзя  было заставить ни вспыхнуть, ни побледнеть. Говорили, что, когда ему принесли эти вести, он сидел на берегу под  болиголовом, поедая свой обед из оленины - и как только новость была ему рассказана, он сперва приподнялся, но затем продолжил медленно есть, сознательно пережевывая дикие новости с диким мясом, как если бы и то и другое вместе, превращаясь в млечный сок, должны были стать движущей силой его намерений. После этой трапезы поднялся уже индейский ненавистник. Он встал,  взял свое оружие, упросил некоторых товарищей присоединиться к нему, и без промедления принялся узнавать, кем фактически были преступники. Они, как оказалось, принадлежали к группе из двадцати отступников из разных племен, людей вне закона даже среди индейцев, сбившихся в мародерскую шайку. Не имея возможности действовать  сразу, он отпустил своих друзей, поблагодарив их и  сказав, что попросит помощи в некий будущий день. Больше года блуждая в дебрях, он в одиночку наблюдал за бандой. Однажды он решил, что появился благоприятный момент - это было посреди зимы и дикари где-то разбили лагерь, очевидно, собираясь тут и остаться, - он снова собрал своих друзей и пошел туда; но, учуяв по ветру его приближение, враг сбежал, и в этой панике индейцы оставили всё, кроме своего оружия. В течение зимы аналогичный случай дважды предоставлялся ему. В следующем году он разыскал друзей и заручился обещанием послужить ему в течение сорока дней. Наконец час настал. Это было на берегу Миссисипи. Из своего укрытия в красном вечернем сумраке Мердок и его люди смутно различили банду кайенов, гребущих в своих каноэ к покрытому зарослями острову посередине реки, где можно было более безопасно устроить привал;  для карающего духа Мердока в диком краю  голоса, вызывавшие когда-то трепет,  теперь прозвучали, словно голоса, прошедшие через райские сады. Прождав до глубокой ночи, белые поплыли по реке к острову, буксируя за собой груженый плот. При высадке Мердок обрезал канаты у каноэ врага и пустил их с его собственным плотом по течению; решив, что у индейцев не должно быть ни спасения, ни безопасности, а победа - только для белых. Белые победили,  но трое из индейцев спаслись самостоятельно, бросившись в поток. Группа Мердока людей не потеряла.

"Трое из убийц выжили. Он знал их имена и личности. В течение трех лет каждый из них один за другим пал от его собственной руки. Все теперь были мертвы. Но этого было недостаточно. Он не признавался в этом, но убивать индейцев стало его страстью. Как охотник, он имел немногих, равных себе; как стрелок, ни одного; все ради того, чтобы в поединке не быть побитым. Владея лесной хитростью, позволяющей знатоку выживать там, где новичок бы погиб, и, будучи экспертом во всех искусствах, при которых врага преследуют неделями, возможно, месяцами, без какого-либо подозрения, он не выходил из лесу. Одинокий индеец, который встречался ему, погибал. Когда убийца бывал им замечен, он или тайно преследовал его по следу ради малейшего шанса нанести, по крайней мере, один удар,  или, если во время этого занятия бывал обнаружен кем-то, то уклонялся от него, воспользовавшись превосходством.

"Он потратил на это много лет, и хотя через некоторое время, став старше, и, будучи в звании полковника, в определенный момент вернулся к обычной жизни в своем краю,  то все полагали, что Джон Мердок никогда не упустит возможности подавления индейцев. Свершенные тогда подобные убийства, возможно, принадлежали ему, и не без недомолвок.

"Было бы ошибкой допустить", - сказал бы судья, - "что этот джентльмен был по натуре свиреп или больше обычного обладал  бы теми качествами, которые, не помогая провоцировать события, имеют тенденцию отзывать человека из общественной жизни. Наоборот, Мердок был примером какого-то очевидного собственного противоречия, конечно же, любопытного, но в то же время, бесспорного: а именно, у этого почти абсолютного индейского ненавистника была и сердечная любовь; в любом случае, шедшая от сердца, во всяком случае, более горячая, чем бывает обычно. Бесспорно, что в той степени, в которой он участвовал в жизни поселений, Мердок показал, что сам по себе он не был лишен гуманных чувств. Совсем не холодный муж и не равнодушный отец, он, пусть часто и долго пребывая вдали от своего домашнего хозяйства, принимал во внимание свои потребности и предусматривал их удовлетворение. Он мог быть очень дружелюбным: рассказать хорошую историю (но никогда о своих личных подвигах), и спеть превосходную песню. Гостеприимный, не отказывающий в помощи соседу; согласно отзывам, столь же доброжелательный, как и тайно карающий; обычной внешности, хотя иногда и с печалью, – совсем не странный в общении, - с людьми такого же цвета лица, страстным и трагично смуглым, - и ни с кем, исключая индейцев, не иначе, как учтиво и с мужественным видом; джентльмен в мокасинах, которым восхищаются и которого любят. Фактически никто не был  более популярен, что может доказать следующий инцидент.

"Его храбрость, в борьбе ли с индейцами или в чем-либо другом, была неоспорима. В ранге офицера он служил во время войны 1812 года, где с честью выполнил свой долг. О его воинском характере рассказывают такой анекдот: вскоре после сомнительной сдачи генерала Холла в Детройте, Мердок с несколькими своими рейнджерами подъехал ночью к рубленому дому, чтобы отдохнуть там до утра. После того, как  отряд позаботился о лошадях,  поужинал и разместился ко сну, хозяин показал полковнику свою лучшую кровать, но не на земле, как у остальных, а стоящую на ножках. Но из деликатности гость отказался занять её или, воистину, занимать её вообще; тогда, чтобы его уговорить, хозяин сказал ему, что когда-то генерал спал в этой постели. "Кто, умоляю, скажите?" - спросил полковник. "Генерал Холл". "Тогда вы не должны наносить ему обиду", - сказал полковник, застегивая свое пальто, - "но, пожалуй, кровать труса для меня будет не совсем удобна" С этими словами он завязал дружбу с ложем доблести - холодом от земли.

"Когда-то полковник был членом территориального совета Иллинойса, и при формировании регионального правительства был выдвинут кандидатом в губернаторы, но попросил извинить его. И, хотя он отказался привести свои доводы для этого отказа, все же те, кто лучше всего его знал,  не до конца осознавали причину. При его должностном положении он мог бы быть призван вступить в дружеские соглашения с индейскими племенами, - ситуация, о которой нельзя было и думать. И даже если бы такое обстоятельство и не возникло, он все же чувствовал, что для губернатора Иллинойса будет неуместно в течение нескольких дней иногда исчезать во время перерыва в работе законодательных органов ради стрельбы по людям в рамках своей основной отеческой должности судьи. Если должность губернатора предлагала большие почести, то от Мердока это потребовало бы больших жертв. Они были несовместимы. Короче говоря, он отлично знал, что быть последовательным индейским ненавистником включает отказ от этого стремления с его атрибутами - великолепием и мирской славой, и всё, начиная с религии, объявлял тщеславием, считая, что следует отказываться от этого, поскольку  далеко зашедшую ненависть к индейцам, независимо от того, что можно подумать о ней в других отношениях, можно считать не полной при наличии религиозности"
Здесь рассказчик сделал паузу. Затем после своего долгого и надоевшего сидения он поднялся на ноги и поправил свое беспорядочное жабо, одновременно приведя себя в порядок, встряхнув ногами в смятых панталонах, и заключил: "Итак, я сделал это, рассказав вам не свою историю, как мне думается, или мои мысли, без каких-либо ещё. И теперь из-за пояления вашего друга в енотовой шляпе я не сомневаюсь, что если бы судья был здесь, то объявил бы столь колоритного полковника Мердока человеком, кто чересчур сильно разжег свою страсть, и - впустую"

От переводчика:
Стало интересно? Книга была отпечатана  и весь тираж разобрали за пару дней.

А ДАЛЬШЕ ПЕРЕВОДЧИК РЕШИЛ, ЧТО если книга отпечатана, но уже продана во всех крупнейших интернет-магазинах, то её можно разместить на Ридеро, ОЗОНе, АМАЗОНе, БУКВОЕДе и прочих интернет-ресурсах.

Заходите на https://ridero.ru/books/maskarad_ili_iskusitel/

Теперь книгу можно приобрести как в электронном, так и в бумажном виде.

Приятного чтения.
 
Еще 44 главы удивительного и неведомого русскому читателю романа ждут вас. Ждут уже 160 лет. 
Зайдите на http://kampa-art.ru/?inc=lit или напишите kampa-art@mail.ru











 влет еще 44 главы удивительного и неведомого русскому читателю романа ждут вас. Ждут уже 160 лет. Если хотите купить, то зайдите на http://kampa-art.ru/?inc=lit или напишите kampa-art@mail.ru
 КНИГА УЖЕ В ПРОДАЖЕ!!! Тираж небольшой, но вы успеете.