Квартирант - часть вторая

Глава II
 
     Старенькая женщина, сидя у окна, в своём любимом кресле, тоскливо глядела в окно, поджидая сына, который уехал в очередную командировку и неизвестно когда вновь вернётся домой. Задумавшись, – это часто теперь с нею бывало, она вспоминала свою длинную, длиною в девяносто лет, жизнь.
   – Maria, vais manger. Tu que n'as pas encore dormi bien? – вдруг наяву она услышала французскую речь и даже ощутила рядом стоящую мать.
   Quel toi le loir, Мария – вновь недовольно произнесла мать.
   – Иду, иду, мамочка. Я уже выспалась, бегу завтракать – тут же ответила, находясь в полудреме, старушка-подросток, и через минуту уже сидела за столом.
   Мать была строга с нею. Мария даже побаивалась её. А вот отец, напротив, был ласков  и мил, и его, конечно же, она больше любила.
   Мать была совсем девчонкой по сравнению с отцом, это было заметно даже маленькой Маше, которая смотрела на своих родителей, и удивлялась этому. Они были, как дочь с отцом.
   Они отличались не только по внешности, но и по характеру. Их связывал, как будто бы какой – то договор или дружба, но только не любовь. Жили они тихо, дружно, обращаясь, друг к другу, почтительно, и всегда были вместе.
   Маша никогда не видела, да и не слышала, чтобы родители сердились друг на друга, а тем более ругались.
   Мать отца называла по имени отчеству, а отец называл её: «душечка».   Маше нравилось их спокойное, умиротворенное отношение друг к другу, нравилась их забота друг о друге. Ей хотелось, в будущем, себе такой же семьи, где был бы достаток и покой.
   Став взрослой, окончив ВУЗ, учась в аспирантуре, в свои – то двадцать пять лет, она однажды увидела, на своей кафедре, молодого человека.  Одет он был в военную форму. Выглядел он намного старше ее.  Но, что её удивило, так это то, что он очень походил на её отца. Как внешне, так и по манерам разговора.
   Познакомившись с ним поближе, при этом, приложив максимум усилий, она постаралась его завлечь своей эрудицией, своей активной натурой, что его забавляло. Не прошло и года, как она женила его на себе. Да, да! Именно женила, так как сам он этого сделать всё не решался.   Но, а когда уже родился сын, первенец, то об имени его не могло идти было и речи, она не стала и задумываться ни над чьим– либо предложением, а назвала его сразу же Юрием, так же, как своего отца.
   В окно, что-то стукнуло, как будто бы постучали. Женщина очнулась от забытья, и вновь тоскливо посмотрела в окно на улицу.
   Снег шёл крупными хлопьями, а отдельные снежинки, собираясь в крупные комочки, сцепившись, ударяли к ней в окно, от стука которого она и очнулась.
   Посмотрев во двор, увидела запорошенные снегом тротуары, деревья, а, напротив, детскую площадку.
   Взглянув на неё, каким-то печальным взглядом, она шёпотом произнесла, словно боялась, что, кто-то её может услышать:
   «Видно я так и не дождусь внуков на своём веку» – и, встав, тихо поплелась от окна на кухню.
   Выпив, совсем остывший чай, который налила ещё час назад, подошла к своей библиотеке и достала одну из своих любимых книг, под названием «Русы Древнего Востока».
   Погладив книгу, как малого ребенка, она произнесла, обращаясь, будто бы рядом стоящему с нею здесь человеку: «Умница же ты, Юрий Петухов!»
   Эту книгу она читала уже не первый раз, но, тем не менее, к ней обращалась вновь и вновь. История интересовала её всегда, с самого раннего детства, вот почему, после окончания школы у неё выбор пал сразу же на исторический факультет.
   За эту длинную свою, нелегкую жизнь, она старалась, уже став зрелою, как можно больше узнать о своем древе, своём роде, и всё делала для этого максимально. Она изучила всю историю своего рода и знала почти, что всё о каждом его члене, ну, не досконально всё, но, большую её часть.
   Их род был большим, но о самых близких его членов, она знала почти что всё.
   Многое она почерпнула из, оставшихся в доме, архивных документов, в которых она находила такие пикантные тонкости, что ей порою было не по себе.
   Остались письма близких её поколений, пожелтевшие от времени, свидетельствующие о каждом человеке её близких, родных ей людей. Остались от них и драгоценности, которых, правда, было уже мало, так как большая часть из них была обменена, во время войны, на продукты питания.
   Она села в кресла, укуталась пледом и читая, задремала. Во сне, в очередной раз, пришла мать, которая, улыбаясь, приглашала зайти к ней в гости, где было уютно, пахло пирогами и детством.
   «Mary, viens ; moi, ici aussi confortable, aussi bien. J'ai voulut faire cuire tes pr;f;r;s des petits pains avec de la m;re» – мать звала её к себе, убеждая Марию в том, что здесь, рядом с матерью, ей будет уютно, будет очень хорошо. Мать распорядилась даже испечь для Марии, её любимые пирожки с ежевикой. И был слышен, действительно, запах пирогов. Женщина вздрогнула и очнулась.
   Ей стало не по себе. Взяв, дрожащей рукой колокольчик, она позвонила.
   Соседка, знавшая этот звук, тут же зашла в незапертую дверь.

   -Марья Юрьевна, что-то случилось?– произнесла вошедшая в комнату соседка, и, видя, что на той нет лица, подбежав, усадила в кресло.
   - Сидите, сидите, зачем вы встали так резко, я сейчас измерю вам давление. Вы, что расстроились? Небось опять чего – то начитались?
Увидев, на тонометре учащенный пульс Марьи Юрьевны, соседка накапала в стакан валокордина и дала той выпить.
– Всё будет хорошо, успокойтесь. Поговорите со мной, вам станет легче.
 Соседка, в прошлом соц. работник, знала, что надо в таких случаях делать, а так же знала, как можно и словом успокоить такого престарелого человека.
   -Я задремала, мне приснился сон, не очень хороший, – проговорила Марья Юрьевна и пригласила соседку присесть рядом с нею за стол.
   Посиди со мною, Дарьюшка, поговори, если у тебя есть время, а то я, что-то захандрила сегодня, – обратилась она к соседке. Юрий приедет не скоро, а одной скучновато, да я и за него очень волнуюсь.
   Грешна я перед ним, не знаю, как мне ему всё рассказать. А грех-то точит меня из нутрии всё больше и больше, а что делать не знаю.
   -А, что за грех, если не секрет, Мария Юрьевна? Может вам священника пригласить? Исповедуйтесь перед ним, перед Богом, чтоб чистой быть-то.
   Дарьюшка, как называла, Марья Юрьевна, свою спасительницу, была младше её лет на тридцать. Как и Мария Юрьевна, Дарья была тоже уже на пенсии, но, получив пенсию, ещё лет пять работала, после уволилась, так как стали  её мучить ноги.
   Работа, ведь, не из лёгких у той была. Нужно было, порою, бегать по этажам, если дом был без лифта. А в руках авоськи, наполненные продуктами, да и лекарствами, которые несла она старым, немощным людям.
   Уйдя, совсем, на пенсию, Дарьюшка, стала ухаживать только за своею соседкой, тем более, что ей за это еще и приплачивал сын хозяйки, Юрий, и неплохо. К пенсии была довольно – таки приличная добавка. Да она и бесплатно бы согласилась это делать. А чем же еще заниматься, когда осталась одна? Муж её, как и у Марьи Юрьевны, умер, а две дочери жили отдельно, у своих мужей.
   Мать, Марьи Юрьевны, как и её отца, Дарьюшка не застала в живых, хотя вселились они, в эту квартиру, с мужем, будучи молодыми. Ей тогда было всего-то восемнадцать лет.
   Выйдя замуж за своего соседа Ивана, в пригороде Тамбова, который только что пришёл с армии, она переехала с ним в Ленинград, сразу же после войны.
   Часто бегая от одной старушки к другой по району, а город большой, Дарьюшка, порою, прибегала к последней своей подопечной, которая жила рядом с её домом и, сев с той пить чай, та часто её приглашала с ней выпить кружечку, разговорившись, засыпала прямо у неё на стуле.
   Старушке, как и сейчас престарелой Марии Юрьевне, хотелось, с кем – нибудь поговорить по душам.
   Один раз разговор зашёл о самой Дарьюшке.
   Дама – старушка расспрашивала, как она попала в Петербург, та ни за что не хотела называть свой родной город, Ленинградом, расспрашивала, чем она занималась ранее, где жила, откуда приехала и где живёт теперь.
   Услышав адрес проживания Дарьи в настоящее время, дама заулыбалась загадочно, и вдруг сказала: «Знаю, знаю хозяев этого дома. Славный был хозяин, Юрий Петрович, да и с женушкой его, Софьей Карловной, я была знакома. Она была просто душкой! Чуть старше меня была. Жаль, Бог забрал её, рановато! Несчастной выглядела, хотя, все было у той. Но взгляд был всегда печален. Разговоры шли, что очень любила она сына этого барина, за которого потом замуж пошла. Куда-то тот сынок делся, сделав предложение ей. Что там случилось? Не знаю.  Когда началась эта проклятая революция, люди пропадали неизвестно куда».
   Дарьюшка, почему – то сейчас вспомнила тот далеко ушедший год, когда сама была ещё совсем молодой, и ту даму – старушку, которую она посещала частенько, как соц. работник.

   -Дарьюшка,– продолжала Марья Юрьевна, грех ношу в душе, не знаю с кем поделиться, не знаю, как его в могилу уносить, да и тебе сказать не могу – она глубоко вздохнула и продолжала: Дарьюшка, подай мне, пожалуйста, вон ту книгу, называется «Битва Богов». Хочу тебе её дать, чтобы ты почитала.
   -Ой, Марья Юрьевна – воскликнула тут же Дарья, – слепа я совсем стала последнее время, читать мне стало так трудно! Только и смотрю, что один телевизор, да и то в очках.
   Посидев, еще какое – то время, с Марией Юрьевной, увидев, что та успокоилась, Дарья встала.
   Измерив, ещё раз ей давление, и, убедившись, что всё в порядке, сказав: «Ну вот, всё у вас прекрасно! Сейчас успокаивайтесь, больше ничего не читайте, а от валокордина, что я вам дала, вам захочется поспать, так что ложитесь на кровать и отдыхайте», – та направилась к двери.

   – Спасибо, Дарьюшка! Спасибо, дорогая, за всё, что ты мне делаешь! И чтобы я делала без тебя? – проговорила ей вослед Марья Юрьевна.
   – Что вы, Марья Юрьевна, я всегда к вашим услугам, а что мне ещё делать-то одной. Мне даже приятно, что мы с вами подружились и так мирно живём. Вон, сколько есть семей в Питере, которые живут в коммуналках! Не могут ужиться никак. Дерутся, а то пьют все, напропалую.  Нет, я довольна, что нахожусь рядом с вами.
   Спокойной вам ночи, Марья Юрьевна! Если что, звоните, я сплю чутко, услышу, – и она вышла из комнаты, плотно прикрыв за собою дверь.
   Марья Юрьевна немного, всё же, почитав, вновь подошла к окну.
   Сев, на стоящее рядом кресло, стала смотреть в окно. Свет во всей квартире она погасила.
   На улице стемнело, но от фонарей и обильного белого снега, который выпал накануне, было светло, как днём, и ей был виден весь двор.
   Двор, который был ей знаком с раннего детства.
   Она вновь задумалась. Думы, как всегда были о сыне. Который сейчас отсутствовал, и с которым ей хотелось больше всего поговорить.
   Ей всегда приятно было с ним беседовать, он, как и она, много знал, был во всём сведущ, разговор всегда был ей с ним приятен. Но он так часто отсутствовал, уезжая в свои командировки, что ей становилось от этого не по себе.
   Когда же он, наконец– то, приезжал с очередной командировки, то они, хотя и засиживались допоздна за разговорами, но на тему своей родословной она с сыном так и не смогла поговорить, так как сын уходил от этого разговора, история его родословной не интересовала.
   Будучи ещё мальчишкой, он часто, засиживался за конструктором, что-то мастерил, а из спичечных коробков строил дома, дороги.
   Став взрослым, он уже не конструировал, а чертил все свои задумки и проекты на бумаге, и так увлекался, что забывал обо всём на свете.
   В это время она его боялась побеспокоить.
   У неё была от сына тайна, тайна личного характера, которую она с большим удовольствием унесла бы с собой в могилу, но она не имела права этого сделать.
   Марья Юрьевна была уверена в том, что она должна сказать сыну всю правду, но, отважиться, это сделать, всё никак не решалась. От этого она терзалась, ей было не по себе от своей неуверенности, и она искала момент, когда они, наконец-то, спокойно сядут с сыном и поговорят, по душам.
   Когда сын вырос, то нетрудно было догадаться, куда он пойдёт учиться.  Он поступать, а потом и окончил Ленинградскую академию, архитектурно – строительный факультет, а после её окончания с большим удовольствием стал колесить по всей огромной стране и строить дома, а потом и дороги.
   За пятьдесят лет он так и не обзавёлся семьёй.
   Прилетая, в очередной раз, с очередной командировки, в свой родной Ленинград, а теперь уже Санкт-Петербург, он целовал свою постаревшую мать, которая с каждым его приездом становилась ростом всё ниже и ниже, и начинал над нею подшучивать:
   «Мамуличка, дорогая моя, и почему это ты у меня растешь все вниз и вниз, а не вверх-то, а?»
   А на её вопрос: «А когда ты, мой дорогой мальчик, женишься уже?».
   Он уходил от этого вопроса и только отшучивался.
   Мать же, при каждом его появлении журила его за то, что тот не приводит в дом невестку, что до сих пор нет внуков, нет смеха и детского крика в квартире, а она вот уже одной ногой стоит в могиле.
   Юрий, в очередной раз, божился ей, давая обещания, что по приезду из его очередной, именно этой, последней командировки, он обязательно приведёт в дом жену.
   -Мамуличка, я обязательно приведу тебе невестку, ещё дождёшься внуков, моя дорогая, я тебе обещаю. – Он успокаивал мать, обнимая, целовал её в макушку и снова уезжал, собрав свой, уже полинявший от времени рюкзак, и исчезал на несколько месяцев из дома.
   После отъезда, по приезду на новое место, он, конечно же, ей звонил, из какой – нибудь тьма – таракани, интересуясь её здоровьем.
   И возвращался домой, как всегда, один, и вновь, как и прежде грозился, что приведёт в дом невесту – жену. Голова его сидела, так же быстро, как старела, горбясь, его мать.
   Вот и на сей раз, побыв дома всего лишь неделю, Юрий засобирался вновь в дорогу.
   Матери стукнуло уже девяносто, но она была при хорошей памяти. Будучи историком, она увлеклась написанием исторических трудов, роясь в своих архивах, да в архивах государственных. Благо сейчас такая возможность ей была предоставлена.
   Оставлять одну мать дома, Юрию было всегда опасно, но, как всегда выручала соседка, Дарья. Её, уезжая, всегда просил он об этой услуге.
   То, что осталась в их большом доме, с многочисленными комнатами, ещё одна соседка – это его радовало, он знал, что соседка за матерью присмотрит, когда он будет вдали от дома.
   А мать рада была, что живёт в своём родовом гнезде, которое ей грело душу и напоминало о своих близких и дорогих сердцу людей. Стены этого дома, ей напоминали своё детство. Здесь вообще всё напоминало о прошлом, о её корнях. Здесь она была, как будто бы защищена от страшной беды. В этом доме она познала и горести, и расставания, перенесла блокаду, здесь она впервые влюбилась, здесь она впервые почувствовала счастье материнства.
   После революции, их многокомнатную квартиру поделили на однокомнатные. И тут же заселили прибывшими семьями, которыми заполнялся, в то время, Ленинград. Сюда стекался народ из всех губернии России. Комнат было много, и поэтому, отселив старых жильцов в двухкомнатную квартиру, семьи, прибывших, заселяли в остальные комнаты.
   С годами, многие съехали отсюда. Кто-то получил квартиру, кто-то убыл вновь к себе на родину, в свою губернию, а оставшихся двоих соседей, Юрий, после окончания академии, уже в наше время, проработав несколько лет, заработав приличную сумму, сумел уговорить на отселение из этого дома, купив им по отдельной квартире.
   Будучи ещё старшеклассником, он пообещал своей матери, что всё сделает, для того, чтобы их дворянское гнездо полностью отошло к исконным хозяевам. Но, оставалась ещё одна семья, которую, Юрий не стал отселять. С оставшейся соседкой, Юрий сдружился, да и для матери нужен был присмотр.
   Ещё, будучи восемнадцатилетним парнем, он, как-то задал вопрос ей, матери, хотя не любил слушать её о своем родословном, старинном роде:   Почему на всех фото наша бабушка всегда грустная?
 Мать растерялась, не зная, что сыну ответить, но быстро нашлась и ответила ему: «На то была у неё причина, сынок».
   Матери неудобно было раскрывать тайну своих родителей, но, после того, как она обнаружила в архивах, кто был ей её отец, она по крупице рассказывала, всё же ему.
   Ты знаешь, сынок,– ведь, её жених, бабушкин, которого она безумно любила, вдруг, в один прекрасный момент, исчез из города, это случилось после того, как он сделал бабушке твоей предложение.
Исчез незаметно, никто не знал, куда он делся, даже его родные.
Вскоре она вышла замуж за отца жениха, который в то время был отставной генерал царской армии, оставшейся вдовцом с тремя несовершеннолетними детьми. А у них, вскоре, родилась и я».
   Юрий не застал свою бабушку, но знал со слов матери, что она была строга с нею, хотя после любой ссоры, бабушка обнимала свою дочь, его маму, и плача причитала:  «Доченька ты у меня самое дорогое в жизни, дороже тебя у меня никого нет».
   Бабушка умерла, когда Юриной матери было пятнадцать лет. Дедушка был хоть и старше бабушки, но пережил её намного.
   Оставшись один со своими детьми, которых теперь у него было четверо, старый генерал постарался совместить два капитала, материнский и свой, и на содержание совместного капитала выучил, женил и выдал замуж, всех своих детей, на хороших, как он говорил, кавалерах и девицах.
   Единственно, он ничего не знал о своём старшем сыне. Тот, как в воду канул.
   Марья Юрьевна, окончив исторический факультет Ленинградского университета, с красным дипломом, в двадцать пять лет уже окончила и аспирантуру, вышла замуж по любви за морского офицера, а вскоре родила и сынишку. Жила в браке, была счастлива, и ни в чём не нуждалась, до тех пор, пока не началась война, и блокада города.
   Эти годы она вспоминала всегда содроганием, и всегда уходила на Пискарёвское кладбище, когда только у неё был свободный день, чтобы возложить цветы и побыть в одиночестве.
   Кто у неё там был захоронен, не знал даже Юрий. По рассказам её, отец, Юрий Петрович, погиб в годы Великой Отечественной войны, но был  захоронен рядом с матерью, которая умерла ещё до войны, когда Маша  была ещё ребёнком.
   Эту тайну она носила в себе, и Юрий в неё, пока, не был вхож.
         

Продолжение следует:
Начало на: http://www.proza.ru/2015/12/05/1961