Первая любовь за деньги

Борис Родоман

ПЕРВАЯ «ЛЮБОВЬ ЗА ДЕНЬГИ»

        Трогательные воспоминания  о том, как бедная советская женщина пыталась заработать на жизнь проституцией, а бедный автор мечтал хотя бы за деньги получить то, чего ему не давали любимые девушки.
        Имена и фамилии действующих лиц частично изменены.

1. В поисках «чистой любви»
 
        Потеряв надежду на взаимную любовь, ввиду приближающегося заката бренной жизни, я загорелся желанием попробовать, наконец, «любовь в чистом виде» – за наличные деньги встретиться с девушкой, не менее хорошенькой, чем те, в которых я обычно влюбляюсь. Осенью 1979 г., когда мне было 48 лет, я, зажав в кулачке 70-рублёвый гонорар за статью в научно-популярном журнале, пытался с одним моим молодым приятелем  выйти на профессиональных проституток. Двукратная вылазка в кафе «Аист» на Ленинградском проспекте, где работал рекомендованный нам официант-сутенёр, окончилась неудачей; искомого мы не нашли, а на рюмке коктейля изрядно разорились. Другое лицо, к которому я обратился по телефону, также отреклось. По тону, которым отвечали  эти товарищи, было ясно, что они и есть настоящие сутенёры, но из осторожности они опасались идти с нами на контакт, а мы не умели с ними разговаривать. Между тем, я настоящих проституток несколько побаивался, а мечтал о простой советской женщине, скромной любительнице, которая не выходит на широкую панель, а тихо подрабатывает в домашнем кругу. И вот, только в самом конце 1981 г., моя давняя мечта случайно сбылась.
        Осенью того года я закадрил для себя в турпоходах дюжину новых туристов обоего пола, среди которых были и привлекательные девушки, и сразу же нашёл общий язык с неким Мишей Соболевым, кандидатом технических наук 34 лет, работавшим на телевидении. Он рассказал мне, что два года с большими перерывами встречался с одной милой женщиной, которая раньше любила его просто так, а теперь вдруг ему сказала, что даром отдаваться больше не желает, и взяла с него 25 р. Он заплатил один раз, но потом встречаться с ней отказался, заявив, что хочет сохранить только дружбу. Эх, мне бы такую женщину!
        Не минуло после моего разговора с Мишей и трёх дней, как пришло от него письмо: Люда Маркова, о которой шла речь, встречаться со мной согласна!
        Для приличия Миша сначала спросил, нет ли у неё подруги, которая могла бы удовлетворить запросы одного его приятеля.
        – Зачем подруга, мне самой нужны деньги.
        Дозвонился я Люде не сразу, три дня дожидался её присутствия на службе, и вот наконец мне ответил молодой приятный голос, казавшийся интеллигентным, с московским произношением и книжной лексикой. Она попросила позвонить попозже, в пять вечера. На сей раз обсуждение  было более подробным. Оказалось, что она работает где-то недалеко от моего дома, на Олимпийском проспекте. (Этот проспект прорублен перед Олимпиадой 1980 г. ценою уничтожения самого романтического уголка старой Москвы в истоках реки Неглинки). Предложение сразу прийти ко мне домой Люда сочла чересчур категоричным.
        – Может быть, встретимся на нейтральной почве?
        Тотчас же я убедил её, что для знакомства лучше всего не прогулки по переулкам, а квартира после десяти вечера, когда моя мать уляжется спать в своей комнате, и Люда с этим поспешно согласилась.

2. Психологический барьер

        Во вторник 1 декабря 1981 г., точно в назначенное время – в четверть десятого вечера, на автобусной остановке на углу Олимпийского проспекта и Сущёвского вала, ко мне решительной походкой подошла маленькая, хорошо сложенная женщина лет тридцати и протянула мне руку, которую я пожал. Мы пошли через подземный переход, оживлённо болтая о погоде и дорогах. Люда служила  смотрителем дорожно-эксплуатационного управления. Была гололедица, только что засыпанная свежим снегом, которому суждено вскоре растаять. (Зима всё ещё никак не установится). Если я поскользнусь и расшибу затылок на её участке, то она будет отвечать. Но здесь мы были не на её территории и могли падать сколько угодно. А по моей улице она шла впервые.
        У меня в прихожей я стал неумело расстёгивать и снимать с Люды простое зелёное байковое пальто, а она, видя мою неловкость, сначала подала мне шарф и зонтик. Сапоги она сняла уже в моей комнате и надела приготовленные тапочки, пока я ходил гасить свет в других помещениях. Квартира была тщательно убрана, в комнатном буфете  стояли фрукты и флакон с «коньяком», а на полу – бутылка «Салюта» (дешевый суррогат советского «шампанского»), с которой случился конфуз. Она, не будучи откупоренной, почему-то дала течь, когда я уложил её (бутылку, а не Люду) на короткое время на кровать, и залила мне постель. Наверное, пробка слегка растворилась. Я слышал, что в бутылке «Салюта» за одну ночь растворяется нейлоновая рубашка вместе с пуговицами. Или это говорили о «Фанте», которая ещё более ядовита.
        Как я и предполагал, желанное занятие началось далеко не сразу. Целых три часа мурыжила меня эта красотка! Очевидно, столько времени ушло на преодоление  психологического барьера. Отклоняя всякие попытки её приласкать, Люда усадила меня на стул напротив себя и завела светский разговор, долженствовавший внушить, что она  – НЕ ТАКАЯ («Я не такая – я жду трамвая»), а пришла просто познакомиться с рекомендованным ей интересным человеком, но если я думаю, что они с Мишей всё уже решили, то глубоко ошибаюсь.
        – Миша вас неправильно информировал, я его за это взгрею!
        Между прочим, Миша предупреждал меня, что у Люды развит комплекс неполноценности от того, что она не получила высшего образования, так что с этой темой надо быть поосторожнее. А я, несчастный, наоборот, всё испортил! Невольно заговорил о моей профессии и научных работах и даже спросил, показав на мои книжные и архивные полки:
        – Вас это не подавляет?
        Ох, подавляет! Ох, как подавляет! Я наступил на её больную мозоль. Это обошлось мне дорого. Ещё три часа тягомотины, вырванные из драгоценного времени, оплачиваемого четвертной бумажкой (фиолетовой купюрой, 25 р.). Бедненький мой! Сколько ему ещё терпеть? И что он после этого сможет, если будет (да и будет ли?) востребован?
        Люда читала мне нотации, рассуждала о «подлинных аристократах» (вероятно, она хотела сказать о «настоящих интеллигентах»), которые встречаются среди людей во всех социальных слоях. В конце вечера я уже догадывался, что она хочет сказать, и сам стал доканчивать её тирады; ей даже стало казаться, будто я её понимаю. За эти три мучительных часа я вкратце выслушал от Люды почти всё, что слышал от женщин за всю предыдущую жизнь. Модель психологического барьера была хорошо продемонстрирована. А уж меня эта женщина ни капельки не понимала. Моя искренняя нежность трактовалась ею как фальшь, манера говорить вызывала отвращение и превратно истолковывалась. Временами мне становилось так тоскливо и нудно! Казалось, что всё уже потеряно и вот-вот она скажет: «Проводите меня на троллейбус».
        Но время шло и работало как будто на меня; возвращаться домой на троллейбусах было уже поздно, а на такси она ещё не заработала, да и не для того ей были нужны деньги. Надежда получить желаемое меня не покидала, но нравоучениями она мне здорово испортила вечер. Настоящая советская сфера обслуживания, как в ресторане: за мои же деньги меня же и унижают.
        Под конец она так загнала мою душу в пятки, что я только бормотал:
        – Ну, как хотите, Людочка, как хотите; лишь бы вам было хорошо, а я ни на что не претендую.
        И я, съёжившись, паинькой сидел против неё на стуле, опасаясь её спугнуть и  всё ещё не смея к ней прикоснуться, но она, видимо, и сама хотела размыть барьер, и сказала то, что говорят в таких случаях настоящие русские люди:
        – Давайте выпьем!
        И мы пили, благо, «коньяка»  и «вина» было достаточно, хотя пить эту дрянь мне очень не хотелось (это может помешать сексу), но до заметного опьянения дело не дошло.
        Однажды, когда тема разговора иссякла и угроза длительного молчания нависла над нами, я неожиданно проявил находчивость.
        – Может быть, посмотрим семейные фотографии?
        – С этого надо было начинать! – встрепенулась и обрадовалась Люда.
        Оказывается, когда Миша рассказывал обо мне, она интересовалась, какая у меня была жена (внешность, возраст, зарплата).
        – Зачем это вам?
        – Нет, нет, для меня это очень важно!
        Она смотрела фотокарточки с удовольствием. Нашла, что у Лиды, с которой я только что развёлся, хорошая фигура, что было недалеко от истины. Конечно, Лиду портили тяжеловатые ноги и склонность к полноте, но у неё были великолепные здоровые зубы и вся она была ещё ничего даже в нынешнем возрасте 41 года. Но эта Люда, сидевшая теперь возле меня, была несравненно более хорошенькой – лучше подавляющего большинства моих любовниц.
        Как я и предполагал, мне предстояло ещё одно пренеприятнейшее дело – бегать для Люды за сигаретами. Предвидя, что новая приятельница окажется курящей, я заглянул в киоски МГУ, но там в этот день ничего такого не было. И вот на исходе 11-го часа вечера  она послала меня за сигаретами! Две я добыл у соседа по этажу, а ещё три стрельнул на улице у мужика, выгуливавшего собачонку. После такого подвига Люда несколько смягчилась, но поцелуя благодарности ещё не последовало. Мы пили ядовитую синтетику –  «Три звёздочки» запивали «Фантой», потом лакали «Салют», в который Люда добавляла «коньяк». Три часа уже прошло (и четыре машинописные страницы воспоминаний об этих часах впоследствии написаны), а долгожданного дела всё ещё нет как нет! Quousque tandem…?!
        Растоплению льда помогла мелочь. Болтая о том, о сём, я упомянул, что у меня есть штамп-календарь, коим я могу ей поставить отпечаток на теле, а она в ответ показала мне настоящую печать своего дорожного участка, которую, как лицо ответственное, постоянно носит с собой, и предложила поставить мне её на любую часть тела. Что, уже можно раздеваться? Не тут-то было – она поставила мне штамп на лоб! Тот факт, что человек немолодой и «солидный» допустил такую игру, её, видимо, развеселил. Я быстро смыл печать тройным одеколоном. Она почему-то удивилась, что у меня ещё сохранился тройной. (А что, я должен был его давно выпить?). Я объяснил, что промываю одеколоном шрифт пишущих машинок – за неимением чистого спирта. Затем я вторично зашёл в ванную, чтобы смыть следы печати водой.
        До того Люда не раз ходила в ванную одна, чтобы смотреться в зеркало, но на сей раз зачем-то пошла туда со мной, мы как бы невзначай повернулись друг к другу лицом и… слились в обыкновенном поцелуе в губы. Лёд тронулся!?
        Нет, нет! Ещё нет! И после этого она с полчаса сидела в кресле, пила и опять говорила мне, что не нужно торопить события.
        – «Ямщик, не гони лошадей!»
        – Современные ямщики – это шофёры. Я не похож на твоих шофёров, наверно, к сожалению?
        – Ничего подобного! Я шоферов терпеть не могу, это же такое говно! Я им ничего никогда не позволяю. Я вожусь только с порядочными людьми.
        (Позже Миша сказал мне, что Люда постоянно вынуждена жить со своим начальником на работе и ещё встречается с одним филологом, который обучает английскому языку методом погружения и предлагал это Мише, но тот не захотел погружаться. При следующих встречах Люда нарисовала мне портрет своего любовника-филолога как образец настоящего интеллигента. Он стоит в дублёнке возле своего автомобиля, а пальцы его, украшенные перстнями, играют ключами от  машины. С тех пор этот яркий образ вошёл в мои литературные произведения. Но, видать, не склонен был этот «настоящий интеллигент», бравший с клиентов по сто рублей за сеанс, содержать свою красивую любовницу Люду, если она приходила ко мне переспать за 25 р.).  Меня интересовало погружение иного рода, но я боялся обнаружить нетерпение. Само время, неумолимо приводившее к закрытию общественного транспорта, работало на меня и показывало, что дело как будто уже в шляпе.
        И вот примерно в половине первого ночи Люда вдруг сказала просто.
        – Ложитесь в постель, а я сейчас прийду.

3. Наконец-то, постель!

        –  Возьми халатик!
        Она с удовольствием взяла голубой халатик, купленный мною в 1962 г. по случаю приезда из Брянска 17-летней двоюродной сестры и с тех пор крайне редко надевавшийся моими гостьями, т.е. почти новый с не оторванной пломбой.
        – Этот халатик носила твоя Лидочка?
        – Чёрта с два!
        Жена Лида демонстративно отказывалась не только от халатика, но и от моих спальных мешков, на том основании,  что до неё ими пользовались многие.
        – Жаль, жаль, а я так хотела надеть вещь, которую носила твоя Лидочка.
        В постель я не лёг, а, сняв одежду, остался в одних белых обтягивающих трусах «Crocodile» (made in Singapore), подаренных мне другой подругой  специально для такого случая. В таком виде я ходил по квартире, заглядывая и в ванную.
        Ванная кабина у меня не запиралась, а вместо верхнего освещения, которое уже две недели не работало, туда просовывалась матовая лампочка на конце шнура-удлинителя. Через дверь, приоткрытую сантиметра на четыре, я увидел приятное зрелище. Хорошенькая женщина, с золотистым телом, умывалась и подмывалась, свесив попу над ванной. Я решил к ней не врываться, так как у нас ещё ничего не было и я опасался, что мне опять прочитают мораль.
        Люда свернула своё платье; белоснежные трусики и бюстгальтер повесила на трубу, а ожерелье из костяшек положила на полку и вышла ко мне в халатике на голое тело. Однако и после этого она не легла в постель, а уселась в кресло, но совсем не так, как прежде – соблазнительно вытянувшись и полулёжа. Я впился в её рот страстным поцелуем, расстегнул халатик и, ненадолго задержавшись на сосании грудей, скользнул ниже и, разведя и подняв её лёгкие ноги, сделал ей куннилингус. Затем я перенёс Люду на руках на нераскрытую постель, уложил поверх покрывала, снял свои трусы и стал её ласкать.
        Настало время описать её внешность подробнее, насколько это возможно при моей малой наблюдательности. Она вся была очень свеженькая и чистенькая, ни откуда ничем особенным не пахло, если не считать еле уловимых ароматов волос и кожи. Она красила губы фиолетовой помадой и в начале встречи шутливо грозила, что не позволит целоваться: дорогая мазь должна сохраняться до утра. Но то была шутка для простачка, а помада, как она призналась, стоила 70 коп., но была не хуже пятирублёвой «Элены», которую я почему-то дарил многим девушкам.
        По словам Миши, Люда весила около 50 кг, а по моему ощущению немного больше, до  52 – 53 кг, что меня вполне устраивало. Глаза у неё оказались карими (их цвета Миша никак не мог припомнить по телефону), а волосы выкрашены в золотистый цвет. По её словам, она была шатенкой чуть светлее меня. Её фигура, рост и вес полностью соответствовали моему идеалу.
        Груди у неё были умеренного размера, чуть меньше среднего (третьего размера, по сведениям  Миши), и как раз входили мне в рот целиком после некоторого усилия. Из всех моих ласк Люде сразу понравились две: куннилингус и заглатывание грудей, когда я их изнутри массировал языком. От этого она сладко стонала и охала, охватывая мою голову руками; так же она охала потом и при толчках членом во влагалище до какого-то упора.
        Как я ни старался оттянуть конец, но не мог удержаться от соблазна ввести его туда, пока он твёрд, и от этого мгновенно кончил в неё. Иного результата и не могло быть после длительного воздержания и последних часов тягостного ожидания. (Хорошим любовником бывает женатый мужчина, имеющий регулярную половую жизнь). Миша предупреждал меня, что противозачаточных мер с Людой применять не нужно. В этом отношении мне очень везёт: я уже 13 лет не пользовался презервативами и не применял прерванного полового акта.
     – Ты уже всё? Уже всё? – спросила Люда как будто разочарованно и побежала в ванну.
        Лишь после этого я раскрыл постель и мы улеглись туда, но не для сна. Только теперь для меня началось самое  главное! С исступлённой нежностью я стал её ласкать, со всё возрастающей силой, и уже через четверть часа она покрывала поцелуями всё моё тело. Не знаю, сколько раз и от чего она кончала и кончала ли вообще, но она чрезвычайно возбудилась, ей несомненно было со мной хорошо. Особенно необычно для меня и трогательно было то, что в кульминационные моменты ласк она целовала мне руки, целовала пальцы на моих руках.
        Наконец, я посадил её на мои губы, сначала лицом ко мне, а потом лицом к моим ногам, и впивался во всё, что имелось в её промежности. Всё это казалось мне дивным цветком вроде лотоса или нежным плодом, как ананас или персик, и я вкушал, не отрываясь и просто не представляя, что от этой штуки можно по своей воле когда-нибудь оторваться. При этом я раздвигал и слегка щипал и царапал её ягодицы. Почти сразу же после начала этих ласк Люда легла на меня и сама, без всякого подталкивания, взяла в рот, прикрыв зубы губами, как это делали все, но она в тот момент казалась мне приятнее предыдущих любовниц.
        К сожалению, мне не пришлось изливаться ей в ротик, потому что незадолго до того я, как уже сказано, кончил «куда следует». Сося мой член, да и во время других ласк, Люда меня пощипывала, поглаживала, покусывала; массировала мне промежность, яички, предстательную железу. Это было приятно, но иногда причиняло некоторую боль; мне приходилось напрягаться, чтобы вовремя оторваться или вырваться.
        Я вообще не привык, что женщины меня ласкают. Целовать девушку самому мне бывает куда приятнее. Так я и держал Люду на себе сверху очень долго, может быть больше часа, пока сам устал, и мы улеглись рядом и перешли к более тривиальным ласкам и поцелуям в губы взасос с вращением языка. Наконец, Люда заявила, что  устала и хочет спать.
        – Ты слишком темпераментный, должно быть оттого, что давно не имел женщин, а я больше не могу, я устала, я должна поспать.
        Я сказал, что дело не в темпераменте; я ласкаю всех хорошеньких женщин примерно одинаково. Я вообще не привык ложиться спать раньше трёх часов ночи, а тем более в сексуальную ночь мне надо трудиться непрерывно до раннего утра, а потом немного с женщиной поспать  в буквальном значении слова и часов в 11 утра кончить в последний, третий раз. Лишь после того я могу освободиться от полового влечения на три дня и успешно работать. (Как видно из изложенного, мои половые потребности и возможности невелики, но необходимого мне режима у меня не было никогда, поэтому я всю жизнь оставался  озабоченным и неудовлетворённым).
        Я огорчился оттого, что сумма, хотя и небольшая, но с трудом оторванная от нищенского бюджета, останется наполовину не использованной, но делать нечего, пришлось мне дать ей отдохнуть. Она спала и даже немного храпела, я целовал её и спящую, временами будил и снова ласкал.
        Когда пенис опять затвердел и стал входить без её помощи, я доставил ей новое удовольствие толчками до предела, но почувствовал, что мой прибор во что-то упирается. Возможно, то была какая-нибудь вставленная туда штуковина, например, спираль. Совокуплялись мы и наполовину на боку, и ; la vache (она хорошо приняла позу лордоза), но когда я хотел вставить член в анус, она перевела его в вагину, как делали все женщины до неё. Впрочем, я думаю, что это и не удалось бы: он  был недостаточно твёрд, да и мне не хватало навыков.
        Моё удовольствие омрачилось ещё больше, когда я окончательно убедился, что Люда намерена уйти от меня рано утром. Электронный будильник, который  она считала ненадёжным, поставили на половину седьмого. Но не работа ждала Люду с ранья, а десятилетний сын, которого надо посылать в школу. И так будет всегда, разве что, кроме воскресенья, когда мальчика можно отправить к отцу, но ведь по выходным дням я хожу в турпоходы, и, что трогательно, данная Люда тоже выразила желание ходить с нами на лыжах, если я возьму её с сыном, да и Миша не возражал. Ах, как это будет чудесно, если с нами пойдёт наша общая самочка с детёнышем, получится такая тёплая семейка. Ну, а сейчас мне не хотелось расставаться с этой милой женщиной, которая доставила мне так много радости, но в конечном счёте не удовлетворила меня, а только возбудила, хотя и дала пищу для ярких мемуаров.
        Перед звонком будильника я всё же заставил Люду дать мне на прощание, и кончил так, как любил кончать утром: лёжа на ней, сжав её бёдрами глубоко введённый член, просунув руки у неё под мышками и подложив их под её затылок, запустив пальцы в её волосы, широко раскрыв свой рот, поглотив её губы и язык, с нежностью глядя в её открытые глаза и введя её пальчик в мой анус. (А до того я не раз засовывал свой палец в её чистенькую попочку).
        Я мучительно сожалел, что мои моральные принципы и неискоренимая, патологическая  правдивость не позволяют  в столь кульминационный момент заплакать от счастья и сказать доступной мне женщине что-то вроде «ласточка» или «любимая», потому что эти драгоценные слова, которые я опасаюсь обесценивать повторением, были заготовлены для другой, недоступной. А та, другая, которую я безответно люблю вот уже девять лет, – о, как она могла бы быть счастлива со мной, если бы я мог к ней пробиться, преодолеть ещё более высокий психологический барьер или хотя бы купить её на одну ночь, а потом, я уверен, она и сама бы от меня не оторвалась.

                Робость, застенчивость, гордости латы,
                Предубеждений и сплетен следы.
                О, если б знала, о, если б могла ты
                В пятницу выйти за рамки среды!

        И было что-то символичное в том, что женщину, на которой я теперь лежал, звали так же, как моих многих любимых девушек, но именно поэтому я избегал лишний раз называть  её по имени.
        К сожалению, Люда не позволила мне полежать на ней подольше, а сразу же после «конца» выбралась из-под меня, дав понять, что сеанс окончен. Я лишь на минуту отлучился в туалет, а когда пришёл, она уже сидела одетая и намазанная. Она попросила чаю, я поставил чайник на электроплиту в кухне, но, не дождавшись кипения, налил из термоса. Она заедала чай сыром без хлеба. Хотела закурить, но сигарет уже не было, а окурки я успел вытряхнуть в корзину для бумаг. Тогда она, не смущаясь, полезла в мусорную корзину, в которой лежали пробки, пепел, кожура мандаринов, обрывки бумаги, достала «бычок» и закурила. Это было мерзко!
        Тут настала роковая минута, о которой я всё время забываю, и сейчас чуть не забыл написать – как я вручил ей деньги. (Профессиональным проституткам деньги вручают до сеанса, любовницам – в конце визита; с девушками промежуточного статуса бывает так и эдак). Одна 25-рублёвая бумажка, не слишком ветхая, но и не новенькая, сложенная вдвое, с вечера лежала под плексиглазом на краю моего шкафа-буфета, стоявшего возле кровати. Когда Люда опять сидела в кресле спиной ко мне и к моей постели, я достал эту бумажку, взял её в левую руку, поднёс к её лицу, стоя сзади, и сказал: «Возьми». Она взяла спокойно и спросила меня с интонацией, в которой сквозила какая-то деланная усмешка, ирония, потуга скрасить ситуацию шуткой:
        – Это тебе Миша сказал, что ты должен дать мне именно 25 рублей?
        – Не помню, деточка, что говорил Миша, это теперь не моё дело, – пробормотал я, ускользая от щекотливой темы.
        Договорились, что я позвоню ей 4 декабря, т.е. через три дня. Это означало, что она не прочь ходить ко мне так же и впредь, но надолго ли меня хватит, чтобы изображать богача? С другой стороны, ограничиваться одним разом или далеко отодвигать второй визит никак нельзя; надо поскорее закрепить эту связь и пройтись по всему диапазону услуг, прежде чем попытаться изменить условия продажи. Ведь взяла она (точнее, я ей дал) не много, как бы не потребовала больше.
        Миша говорил, что Люда получает 140 р. и остро нуждается в сапогах, вельвете и джинсах, а на зарплату этого не достанешь. В вельвете и джинсах, по мнению окружающих меня женщин, нуждался и я, но теперь, пока Люда со мной, я не смогу себе купить даже хорошие носки, но зато я буду счастлив абсолютно голым рядом с красавицей, а это лучше, чем ходить  прилично одетым среди сотни недоступных девушек.
        Повисая у меня на шее в промежутке между прощальными поцелуями, Люда сказала замечательные слова, которые следовало бы высечь на камне:
        -- ВСЕМ ТЫ ХОРОШ, ТОЛЬКО ПОМЕНЬШЕ БЫ ГОВОРИЛ!
        – Радость ты моя! Да ведь ты же сама меня заставила с тобой так нудно трепаться весь вечер!
        Если бы вы все отдавались просто и сразу, то не нужно было бы этой тягостной  волынки.

4. Почём вы, девушки с Геофака?

       После ухода Люды я поспал часов до 12 дня и почувствовал, что опять хочу её. Душистая промежность и нежные ягодицы, облекавшие мои щёки, вновь стояли у меня перед носом. Но заниматься мастурбацией сейчас значило бы унизить себя, свести на нет свою победу и снова погрузиться в депрессию. И я поехал в Университет, на защиту диссертации моего ученика, в состоянии дикого полового возбуждения.
        В коридорах и в лифте я перецеловал множество знакомых женщин, прижал к стеночке несколько девушек, и они были ко мне приветливы. Одну женщину по прозвищу «Зайчик» я чмокнул в щёчку и пригласил к себе домой, она понимала, зачем, и после второго приглашения согласилась прийти. По-видимому, от меня исходили флюиды, которые возбуждали и их. В этом я убедился час спустя.
        У меня появилась новая циничная привычка – оценивать женщин по той шкале, которой я сегодня расплачивался с Людой. Я прекрасно понимаю, что цена услуг женщины зависит не столько от её внешности, sex appeal и т.п., сколько от социального статуса партнёров. В дореволюционном трактире за два рубля можно было получить прекрасный обед с выпивкой не намного хуже того, который в роскошном ресторане стоил 50 р., но в этих заведениях была разная обстановка, туда ходили разные люди. Но если чисто условно принять сегодняшнюю Люду за эталон (за основание масштаба), то очень хорошо получают оценку все остальные.
        Любимой девушке, которой в следующем месяце  исполнится 27 лет, я дал бы всего лишь вдвое больше – если бы не был в неё влюблён. Я знаю, что фактически дал бы за одну ночь с ней и 300 р. (максимальную сумму, которую мог бы взять в долг), потому что я её люблю и уверен, что после этого её отношение ко мне улучшится, но если отвлечься от любви и самолюбия, то она, более молодая, хорошенькая и ароматная, стоит по Людиной шкале 50 р., хотя предлагали ей быть может тысячи.
        Остальные, в кого я был влюблён чуть прежде, если отбросить наценки на девственность, новизну и моё самолюбие, измученное постоянными отказами, стоили самое большее 30 р. Это была оценка внешности, без каких-либо предположений о поведении в постели. Большинству тех, с кем я общался, было бы справедливо дать тоже 25, но ни рубля больше. Милочка, бывшая моей невестой в 1975 г., запросившая с меня теперь 50 р., но обращавшаяся со мной в последнее время по-хамски и заранее оговорившая, что минета не допустит (хотя я и без того её с удовольствием ласкал), оценена в 20 р. Даже красавица Лариса Яковлева, столь мною обожаемая издали, не тянула по этой шкале дороже 40 р., тем более, что Люда Маркова многим напоминала Лару, т.е. казалась находящейся на том же уровне внешности. Конечно, для  конкурса красоты Люда Маркова не годилась, но Миша считает, что лет 15 назад её можно было послать и на конкурс; следовательно, в 18 лет она была ничуть не хуже Ларисы и некоторых других, а это для моего самолюбия очень важно.
        Могу ли я чувствовать себя счастливым, если мне некому об этом рассказать? Я горел желанием поскорее поведать о моей платной «ночи любви» некоторым девушкам, чтобы их возбудить в свою пользу и освободиться от бремени сладкой тайны. Я не  беспокоился от того, что завтра же об этом будет знать «весь факультет». Университет настолько велик, что любая сплетня тонет в его многолюдье, а правда всегда невероятна, поэтому её распространения опасаться нечего; циркулируют преимущественно ложные слухи.

        «Правда всегда невероятна. Чтобы сделать правду вероятной, надо добавить к ней немного лжи». Эти слова, дошедшие до нас, видимо, в обратном переводе,  финский писатель Мартти  Ларни  приписал Ф.М. Достоевскому. Я много раз убеждался в их правильности. В моих рассказах нет ни капли вымысла, но я не уверен, что читатели это понимают. Если хочешь скрыть тайну – рассказывай о ней всем! Люди привыкли ко лжи настолько, что настоящей правде (фактам) они не верят.
        Однажды мой друг Витя Мучников спросил у моей подруги Люси,  к которой он, как и ко всем прочим девушкам, интенсивно клеился:
        – Не пойму я, кто любовница Родомана – ты или Галя?
        – Мы обе! – засмеялась Люся.
        Витя решил, что она шутит, а это была голенькая правда, известная обеим девушкам.

        Я обсуждаю свои любовные дела с женщинами, потому что мужчины циничны и оскорбляют меня непониманием. Первая, с кем я поделился своей радостью на «родном Геофаке», моя бывшая «интимная» подруга, Люда Шевченко, чуть старше Люды Марковой, отнеслась к моей затее сочувственно, советовала мне не жалеть денег и продолжать связь, пока она не установится окончательно. Её восхитили заключительные слова Люды Марковой «Всем ты хорош, только поменьше бы говорил», но несколько шокировали сексуальные подробности. Ведь у меня и с Людой Шевченко  было когда-то такое же, а значит и о ней я мог бы так же кому-то рассказать.
        В моих походно-туристских кругах распространено мнение: девушки не отдаются Борису Родоману,  потому, что опасаются быть ославленными в его письменных и устных рассказах. Но я не представляю, как можно быть счастливым от любовных дел, если не обсуждать это со многими читателями и слушателями. Ведь для меня половая жизнь не интимна – напротив, это самое большое и единственное, что объединяет всех людей. У меня интимна только моя научная работа, которую я не стану обсуждать с кем попало, даже в порядке популяризации. Любой мой разговор на эту тему с профаном обычно заканчивается обидой и оскорблением. Всегда есть опасение, что собеседник скажет: «Ты занимаешься ерундой, это никому не нужно» и тем испортит моё хрупкое настроение      
        Другая особа, Валя Москалёва, разбитная 27-летняя бабёшка, имевшая до того 32 мужика, но мне, несмотря на долгие уговоры, не отдавшаяся, оценила себя вдвое больше, хотя по моей «Людиной» шкале стоила столько же. Своим рассказом я возбудил её так, что она сама воспылала желанием поведать о своей половой жизни. И тут же, не дожидаясь удобного времени, она начала рассказывать мне, как впервые взяла в рот. Было это в такси. Уж не с шофёром ли?! Я не успел получить ответ, так как к нам, сидевшим на знаменитой скамейке на 18-м этаже, подошёл диссертант и подвёл ко мне своего оппонента, известного архитектора Алексея Годунова, недавно преобразившего своим проектом престижный уголок Москвы и теперь желавшего со мной познакомиться. Его прочили мне в оппоненты для докторской диссертации. Перемена темы разговора от минета к теоретической географии меня ошарашила. Я обменялся с Годуновым адресами, обещал ему выступить с докладом в его институте и поспешил вернуться к Вале, чтобы дослушать её рассказ о первом минете, как вдруг оказалось, что Валя несколько минут назад с первого взгляда влюбилась в этого архитектора. Вот как сработали мои флюиды! То был блистательный молодой доктор архитектуры, 44 лет, с импозантной внешностью, до безумия нравившийся женщинам (на него девушки заглядывались на улице), а Валя ещё ни разу не отдавалась обладателю докторской степени. Она стала требовать от меня, чтобы я ей устроил встречу с Годуновым, об этом же побежала просить и нашего диссертанта, защиты которого мы дожидались на скамеечке. Заодно Валя обещала отдаться и мне: за Годунова, за московскую прописку, которую я обещал ей попытаться устроить через знакомых путём фиктивного брака (Валя была прописана в подмосковном Щёлкове), и, наконец, намекала, что может быть вскоре даст мне просто так, на что я, наученный горьким опытом, не очень надеялся.
        На той же скамейке в тот же день я сидел и с аспиранткой Анечкой Мельниковой, очень живой женщиной, вторично замужней и подвизавшейся в художественной самодеятельности. Я хотел пригласить к себе трёх весёлых 27-летних женщин, в том числе Валю и Аню, знакомых между собой, чтобы они просто напились и повеселили меня своим визгом и какими-нибудь «непристойностями». Но Аня считала Валю слишком вульгарной, хотя самоё Аню такой же считали многие. Рассказ о платной ночи Анечку разочаровал.
        – Я думала, ты с настоящей проституткой встречался, а это была обыкновенная советская бедная женщина. А меня, Боря, ты не оценивай, я себе цену знаю. Мне предлагали автомобиль в подарок.
        Предлагали автомобиль, а она вышла замуж (вторично) по любви за сорокалетнего продавца книжного киоска и мыкается с ним теперь то от нужды, то от его чрезмерной ревности, которой в то же время, как и всей его любовью, очень гордится, но и погуливает слегка на стороне, повинуясь своему темпераменту. У меня она взяла взаймы 10 р. и не думает их отдавать, уверенная, что я о них забыл; а я не забыл, но требовать не буду. Оказывается, все наши женщины себя уже оценили в денежном выражении.
        Защита диссертации прошла для меня скучно, выступлений было мало, мне говорить не пришлось, потому что написанный мною отзыв кафедры уже зачитали и к выступлению я был не готов –  голова была забита сексом. Я сидел с Валей и бесстыдно с ней кокетничал, разговаривал о сексе чуть ли не громким шёпотом; наверно, производил на многих дикое впечатление. Мы с Валей считали, сколько наших бывших любовниц и любовников сидело в этой немноголюдной аудитории. У меня была только одна, а у Вали не менее двух, но кто это, никто из нас не угадал.
        Когда после успешной защиты большинство зрителей разошлось, осталась лишь тесная кучка тех, кто, так же, как я и Валя, считали себя вправе быть приглашёнными на мини-банкет; но, конечно же, не попойка интересовала меня сама по себе, а возможность проводить и быть может заманить к себе домой вышеупомянутую женщину по прозвищу «Зайчик». Диссертант обещал, что пригласит нас всех к себе через неделю, и мы разъехались. Валя отправилась к подруге, куда я приглашён не был; я ехал с ней в метро, мы кокетничали и миловались, вызывая негодование у сидевших напротив пожилых людей. Им было завидно и противно, что какой-то старик провинциального вида в потёртом пальто и нечёсаной шапке кокетничает с миловидной бабёшкой вдвое моложе себя, одетой в дублёную куртку.
        Постепенно спадало моё дикое половое возбуждение, переходя в надежду на новые встречи с Людой Марковой. Я решил казаться с ней «джентльменом» – не торговаться, не просить о скидке и продлении свидания, а как ни в чём не бывало давать так же просто ту же сумму, пока она сама не изменит прейскурант. Заговаривать о групповом сексе или коллективной финской бане было преждевременно; хотелось ещё поиграть вдвоём в простую любовь. А когда нет денег – откладывать свидание под предлогом занятости, тем более, что и она очень занята, а я, как научный работник, считающийся и преподавателем вуза, просто обязан таким выглядеть.
        Есть же счастливчики, думал я с завистью, которые каждую ночь спят с такими хорошенькими бабёшками, а они им ещё кофе варят, обедом кормят, рубашки стирают. А я всю жизнь их так вылизываю, землю под их ногами целую, и удовлетворяю вроде бы неплохо тех немногих, к которым удаётся прорваться, но они меня в грош не ставят. Никто, кроме матери, не выгладит мне рубашку. (А после маминой смерти я одежду, которую надо гладить, и не носил). Я сам дошёл до того, что однажды мыл ванну и выбивал ковёр девушке, которая не хотела со мной спать, но я не такой уж мазохист, мне была бы приятна хоть какая-то капля человеческого обращения, даже если это покупается за деньги.
       
        Я  вспомнил историю с художницей «Чебарышкой» (сама она называла себя Багирой), обладательницей красивого белого живота, у которой я выканючивал секс и на прогулках, и у неё в квартире.
        – Чебарышечка! Ну что мне сделать для тебя приятного?
        – Поди, выбей  мне ковёр во дворе. Но смотри, чтобы он пола и земли не касался!
        Ах, как тяжело было одному тащить ковёр с пятого этажа и вешать его на перекладину, но я с честью выполнил задачу; ковёр не коснулся пола и земли. Потом я вымыл Багире ванну, умывальник и посуду. Она стояла у кухонного стола, я целовал её и немного проник пальцами в неё сзади, но она не обернулась для желанного поцелуя, не шелохнулась, а продолжала делать салат оливье. Потрясённый её бесчувственностью, я от волнения раздавил пальцами фаянсовый заварочный чайник…

        Я позвонил Люде Марковой, как было условлено, 4 декабря днём. Она не могла говорить со мной свободно: над нею висел мужик. Она предложила позвонить девятого, намекая на встречу в тот же вечер. Ей со мной понравилось, она была явно заинтересована в продолжении. Не собирается ли она меня на себе женить? Это намерение мне не страшно, оно быстро пройдёт без особых стараний с моей стороны; она быстро убедится в моей непригодности к семейной жизни, да и второй ребёнок ей не нужен, она и с первым достаточно помучилась. Размышления на эту тему придали мне уверенность, и я решился на поступок, который долго откладывал.
        Был разгар дня (пятница 4 декабря), но я почему-то решил, что та, которую я люблю, сейчас дома. Впервые за три последние года я осмелился пригласить её на свидание по телефону. Впервые за много лет она согласилась.
        А что касается всего остального, то эту часть моих мемуаров, написанную в основном 6 декабря 1981 г., можно закончить так же, как известный рассказ А.П. Чехова:
        – Нет ли у кого-нибудь взаймы ста рублей, господа?
            
5. Эпилог – грустный и жалкий

        Как и можно было предвидеть, столь необходимой мне постоянной любовницей Люда Маркова не стала. Она посещала  меня после вышеописанной первой ночи не более четырех раз. Восторженных мемуаров о прочих встречах с ней написано не было. Дневник в ту зиму 1981/82 г.  я вёл небрежно, с перебоями.
        Во второй раз Люда пришла ко мне в четверг 10 декабря в 21:30 и опять три часа меня волынила. Мы улеглись только в 1 час ночи. Секс был хорошим. На сей раз я кончил ей в рот. Она не глотала сперму, а выплюнула и сказала, чтобы я больше так не делал. Я её послушался и в самом деле больше никого не кормил своей «яичницей», поскольку и прочие девушки такого угощения от меня не жаждали. Ночью Люда опять очень хотела спать. Вторично я кончил в шесть утра, а до третьего раза мы, как и 2 декабря, не дотянули – она ушла в 9:30. После её ухода я ещё спал до 12. Что ж, хорошо, всё как будто наладилось, режим установился, пусть будет так и дальше. Но нет! В жизни так не бывает. Дальше всё покатилось под откос…
        Зимой я звонил ей довольно часто, но достоверных данных о её визитах ко мне в январе и феврале 1982 г. в моём дневнике не обнаружено. Однажды в разгар зимы она явилась ко мне и сказала, что у неё только что умерла мать. Может быть, по такому случаю нам не надо предаваться плотским утехам? Но нет, она же пришла для этого и должна честно заработать. Но на меня она яростно накинулась за то, что я не сказал ей всего набора слов, полагающихся в таких случаях. Каким был секс после того, я не помню.
        Весной 1982 г., вследствие развода с Лидой, я из благоустроенной квартиры в Марьиной Роще переселился в пятиэтажную трущобу на месте бывших Коптевских выселок, около Тимирязевской академии. В последний раз Люда навестила меня на пятнадцатом  этаже в четверг 11 марта. Она явилась без предупреждения, внезапно, в середине дня, если не поздним утром, была в плохом настроении, ругала, пилила меня и, отдавшись, не дала кончить, сбежала, отказавшись от денег, но схватила со стола две приготовленные для неё стограммовые плитки шоколада – «отнесу ребёнку». В комнате у меня был ужасный беспорядок, часть вещей была уже перевезена на другую квартиру.
        14 марта бывшая жена Лида окончательно перевезла меня и мою мать в Коптево, на Большую Академическую улицу. По уровню благоустройства эта квартира была похожа на старый курятник, но дом был окружён прекрасным ландшафтом и утопал в зелени; по нашему двору летали дикие утки из ближайшего пруда и лесопарка. В отчаянии мы поместились среди груды вещей, мать плакала, не имея нормальной возможности ни сесть, ни лечь. Добрый Миша Соболев пришёл в тот же вечер со своей подругой Надей, они поставили нам кровати, постелили постели, передвинули кое-какую  мебель. Я ночевал в своей  комнате на раскладушке.
        Телефон ещё не работал, когда в четверг 18 марта под вечер раздался звонок в квартиру. Это опять внезапно пришла Люда. Она увидела в продаже джинсы, стоившие как раз 25 р., но у неё совершенно не было денег. И она как бы случайно вспомнила, где их можно срочно добыть. Мой новый адрес она узнала у Миши. Я был не вымыт, не выбрит, не одет, как следовало бы; Люда смотрела на меня и мою обстановку с отвращением. Я судорожно рылся в ящике стола и нашёл там только 16 р. Чертыхаясь, она согласилась и направилась к моей раскладушке, которая не очень-то годилась, чтобы на ней раскладываться. Половой акт был убогим и не заслуживающим описания. Я пробормотал что-то о минете.
        – Тебе ещё и минет? Да за это пятьдесят рублей платят!
        Люда была старомодна в своих представлениях о сексе. В наши дни у подростков оральный секс считается более простым, лёгким и пустяковым, чем вагинальный, да и в салонах интимных услуг он стоит не дороже. Это теперь такой повсеместный портативный способ разрядиться в любой обстановке – в автомобиле, в самолёте, в офисе, на прогулке в многолюдном парке. Пять долларов стоит  минет на бензоколонке, не вылезая из машины. А о туалетной кабине в вагоне или самолёте я уже не говорю.

Нет повести печальнее на свете,
Чем повесть о минете в туалете.
       
        Больше я этой Люды никогда не видел.  Вскоре Миша сообщил мне, что она от встреч со мной отказалась.

10 января 2009

–––––––––––––