Встреча с Мессингом

  Я сижу на балконе, курю и наблюдаю, как укладывают асфальт на перекрёстке. Докуриваю, встаю, мну окурок в консервной банке, а мой взгляд останавливается на кипе старых пожелтевших газет. Не знаю почему, но я вытаскиваю наугад одну из них, разворачиваю и вижу статью «Мессинг – ночной кошмар Гитлера».
 
  Под заголовком большая фотография Мессинга. Кисти рук, скрюченные пальцы на уровне плеч и напряжённый взгляд, направленный куда-то вниз. Под фотографией надпись - «Он всю жизнь был одиноким, говорил: «Как я могу общаться с людьми, если знаю все их мысли».

  Это «Аргументы и факты» № 45, 2009 год. Почему раньше я не видел эту газету? Почему не попалась мне эта статья? Ну, что тут скажешь? Не попалась и не попалась! Мало ли чего пропускаешь в жизни - за всем уследить и всё прочитать – невозможно! Но вот сейчас эти четыре последних слова под фотографией «…знаю все их мысли» и заставляют меня подробно рассказать о моей короткой встрече с Вольфом Мессингом.

  Встреча эта произошла в июне 1963 года, а местом была сцена оперного театра имени Мусы Джалиля в Казани.
 
  Как назвать выступления Мессинга, я не знаю. Это, разумеется, не концерты и даже не лекции, это скорее демонстрации феноменальных возможностей человеческого мозга. Это, как пишут в разных статьях, - психологические опыты. И все выступления сопровождаются короткими пояснениями и ссылками ассистента на великие имена и их учения.
 
  Сам Мессинг так описывает свои выступления: «Это не чтение мыслей, а, если так можно выразиться, «чтение мускулов»… Когда человек напряженно думает о чём-либо, клетки головного мозга передают импульсы всем мышцам организма. Их движения, незаметные простому глазу, мною легко воспринимаются. …Я часто выполняю мысленные задания без непосредственного контакта с индуктором. Здесь указателем мне может служить частота дыхания индуктора, биение его пульса, тембр голоса, характер походки и т. д.»

  На сегодняшнем языке всё, о чём говорит сам Мессинг, можно назвать «живым полиграфом» или «детектором лжи», но это будет приближённым, и даже примитивным сравнением.

  Мы заранее приготовили Мессингу задание. Оно заключалось в том, чтобы достать из внутреннего кармана пиджака у моего товарища миниатюрные шахматы, вернуться на сцену и под присмотром жюри расставить шахматы в определённом порядке – чёрные фигурки так, а белые… Забегая вперёд, скажу, что выполнено всё было блестяще. Но рассказать я хочу о другом.

  Итак, я должен стать индуктором. Члены жюри прочитали нашу записку-задание и вызвали меня на сцену. Я вышел с твёрдым намерением не поддаваться «фокусам»  и, когда оказался лицом к лицу с Мессингом, нагло смотрел ему в глаза, а где-то внутри себя проговаривал… Воспроизвести мои проговорки печатными буквами здесь, на этой странице нельзя. А почему, вы легко догадаетесь. Мои внутренние речёвки состояли сплошь из матерных слов. Вслух такое не произносят! К тому же это оскорбит добрую память о Вольфе Григорьевиче (Гершиковиче). А если перевести на околокультурный язык, то суть будет такой – «нас, дядя, обмануть не получится, не на тех нарвался… не поддамся, не поддамся…»

  Зачем я об этом рассказываю сейчас? – задаю сам себе этот вопрос и отвечаю, – а когда ещё-то, мне восьмой десяток пошёл…

  Мессинг стрельнул в меня коротким взглядом, а мне показалось, что все мои внутренности – печень, желудок и прочие селезёнки стали меняться местами. Он спокойно повернулся лицом к публике и стал говорить, совершенно не замечая мою растерянность.

  -Недавно я был на Дальнем Востоке. И вот на одном из моих выступлений получаю записку от молодой особы с просьбой рассказать о её спутнике, который находился в том же зале. – Мессинг сделал небольшую паузу и, сосредоточенно глядя в пол, подошёл ко мне почти вплотную. Через секунду он быстро отошёл, двумя руками поправил волосы и продолжил. – Я пригласил молодого человека на сцену, и он, после настойчивых уговоров спутницы, согласился.

  Когда он вышел, я взял его руку (Мессинг показывает, как он держал руку) и стал рассказывать. Я сказал, обращаясь в зал, что ему тридцать лет, что он женат и что в другом городе у него есть ребёнок. И, знаете, за то, что я говорил правду, от этого человека, который стоял рядом и который не произнёс ни одного слова, исходило такое зло, такая ненависть ко мне… а я никак его ни в чём не оскорбил, я просто работал.

  Мессинг произнёс ещё несколько слов, порывисто шагнул ко мне и заставил вытянуть вперёд руки. Я подчинился, а он резко шлёпнул меня по вытянутым рукам и сказал, глядя на меня в упор.

  -Успокоились? Вот и хорошо, давайте работать!

  Мне стало стыдно от одной мысли, что этот человек, который втрое старше меня, этот человек с пышной седой шевелюрой и огромным лбом, знает сейчас всё, что у меня в голове. Секунда, две, три… и вот он снова смотрит мне в глаза и спрашивает – всё ли у меня в порядке?

  -Да. – Чуть ли не шёпотом ответил я.

  -Тогда начнём! Диктуйте!

  Через несколько секунд он крепко держал меня за предкистье левой руки, и мы шли по главному проходу партера. Я обратил внимание на его лицо: на лбу были глубокие складки, ноздри постоянно шевелились, кажется, что уши тоже шевелились, и он смотрел только под ноги.

  -Диктуйте, диктуйте! – беспрерывно повторял Мессинг.

  И вот мы, задевая сидевших в креслах людей и беспрерывно извиняясь, идём по нашему ряду. Мессинг просит подняться моего товарища. Ладони Мессинга совершают хаотичные движения на уровне груди моего товарища и совсем не касаются его пиджака. В очередной раз извинившись, он просит расстегнуть пуговицы и достаёт из внутреннего кармана пиджака плоскую коробочку с шахматами.
 
  Мы снова на сцене и на глазах у членов жюри Мессинг выполняет задание. Его рука с шахматной фигуркой совершает беспрерывные импульсивные движения над полем из чёрно-белых клеточек. И требования:

  -Диктуйте, диктуйте!..

  В какой-то момент он втыкает фигурку в дырку, а я мысленно произношу – «нет», тогда он вынимает фигурку и снова судорожными зигзагами водит ею над клетками. И когда от меня исходит – «да», фигурка оказывается там, где надо.

  Что писали в газетах о Мессинге в то время, я не знаю. Как-то всё не до газет было, их читали так, - изредка только.