О любви. Алиса - 4

       На Кипр жена уехала с матерью. Я не мог выкроить и недели. Рекламное издательство это особая ниша. Встречи, контракты, проекты, презентации. Пропади оно пропадом, даже если сотрудники талантливы и активны. Но это было мое издательство! Престижное, с высоким рейтингом. Подарок Алисы, прелестной  женщины в бежевом, первой моей жены.  Тогда, давно! До ее исчезновения, до возвращения через три года, лечения в психиатрической клинике... Рейтинг, правда, появился позднее, но для Алисы это уже не имело значения. Как же давно это было! Но я помню! Помню, злюсь и тоскую... 
      ... Из клиники она вернулась через три месяца. Похудевшая, с отросшими волосами, спокойным взглядом. И не плакала больше. Больше не плакала! Слава Богу! Только походка осталась тяжелой. Все это время мы не виделись. Тот самый психотерапевт с умными глазами считал, что так для нее лучше, но я был в курсе, какие препараты ей назначают, какие методики применяют. Он не скрывал... Привозил роллы, салаты с креветками, мидиями, десерты из лучших ресторанов, хотя все это не разрешалось. Передавал через знакомую медсестру.
        – Прекратите, – рассердился доктор, – привезите лучше сушеных яблок, печеной картошки, домашнего козьего сыра. То, к чему она привыкла. Старые привычки и вкусы вернутся не сразу.
       Я невольно рассмеялся. Какая печеная картошка? Это же Алиса, избалованная гурманка. И опомнился. Откуда мне знать, как она жила три года без меня, неизвестно где. Картошка, так картошка. Козий сыр тоже не проблема.
       – Что с ней все – таки произошло? – не выдержал я однажды, – надо знать, иначе жить вместе будет очень непросто.
       – Да, – согласился он и внимательно на меня посмотрел, – многое зависит от вас. Каждый день она пишет об этой истории. Так мы с ней договорились. Сегодня один эпизод, завтра второй... Я вам это покажу, но позднее. 
      Пусть будет позднее, решил я. Что она говорила? Дальше только Лыковы. Семья старообрядцев, которая поселилась в тайге в тридцатые годы и была обнаружена геологами в конце семидесятых. Дальше  –  ближе, неважно. Но где – то там пропадала моя жена. В Саянской тайге... Бред, шизофрения! Наш северный город и другой конец страны. Не верил. Была какая – то другая история, более правдоподобная. Какая?
       Перед выпиской доктор разрешил прочитать Алисины записи. И я еще раз усомнился. Это не могло быть реальностью, чтобы измученная родами женщина, возвратившись домой, не легла отдыхать, не позвонила любимому мужу, а переоделась, собрала сумку, поехала на вокзал и купила билет на Москву. В поезде познакомилась с каким – то придурком и рванула с ним в богом забытую деревню. В тайгу! Самолетом, автобусом, пешком по тропе. С температурой и рвотой. Когда добрались, он сказал: «Для всех ты моя жена. Не болтай, что ребенок при родах умер. Ни к чему!  Паспорт и деньги будут у меня. Здесь они тебе не потребуются. И не плачь. Родители этого не любит». «Да», –  равнодушно согласилась она и потеряла сознание.
       Он был прав. Не полюбили, но выходили. Козьим молоком, куриными бульонами, отварами из трав. Купанием в холодной воде каждое утро. Она не пыталась сопротивляться. «Полезно для нервов, – говорил придурок по имени Тихон, – ты мне нужна, выздоравливай». Не спрашивала, для чего. Не плакала, когда он каждую ночь входил в нее. Лежала тихо. На полу! На матрасе, набитом сеном. Рядом была кровать родителей. Мать иногда прикрикивала: «Уймись. Больная еще». И он покорно укрывался другим одеялом.
       Ничему не сопротивлялась. Все казалось туманом, который наваливался безжалостно и плотно. И уже не верила, что она Алиса, и была у нее совсем другая жизнь. Больно щипала или кусала пальцы. Надеялась, что туман рассеется. Чуда не происходило. И тогда думала: «Может, так было всегда. Я родилась в этой деревне. Вышла замуж за Тихона. Потом заболела. А город и другие люди приснились». Так она думала. И уже без удивления смотрела на кряжистые древние дома, неразговорчивых мужчин и женщин. На могучие деревья, уходящие ввысь. На реку, в котором стирали, мыли обувь, купались. На Тихона, неухоженного, с сальными волосами. В памяти мелькало другое его лицо, веселое, заботливое; поезд, самолет... «Пригрезилось! Надо жить, как все».
       И жила! Голову повязывала платком, выходила ранним утром доить коз. Училась готовить творог и сыр, выращивать овощи, разделывать кур. Мать Тихона, статная, высокая, не ворчала, не придиралась. «Делай, как я, – говорила она, – надо уметь все». И делала! Молчаливо, покладисто. Радость была одна - окунуться ранним утром в еще прозрачную воду, а потом всматриваться в густую зелень тайги. Казалось, что именно там разомкнется туман, который давит на голову, надо только решиться уйти. На часок. А еще лучше на день, до вечера, до первых звезд. Не получалось. Тихон ходил следом, словно чувствовал.
       Селение было маленьким, два десятка домов. Она ни с кем не знакомилась. Не интересовалась, как живут эти люди, где учат детей, куда ведет узкая дорога, по которой иногда мужчины уезжают на лошадях.
       – Какая ты нелюбопытная, – удивлялся Тихон, – а ведь в этих краях зимовка Лыковых. К ним сейчас мотаются геологи, журналисты, медики. На вертолетах. А от нас можно добраться тропами. Я бы пошел, да батя ружье не даст, а без него в тайге делать нечего. Неужели о Лыковых не слышала?
        Она пожимала плечами:
        – Не слышала. И какое мне дело до них. Пусть живут, где хотят.
        – Я и говорю, нелюбопытная. Скучная, холодная, как ледышка.
        Не обижалась. Туман обволокивал чувства, околдовывал тело. Не ходила, а словно плыла по воздуху. Невесомо! И кусала, кусала запястья и пальцы. Больно, значит живая. И эти дома, лошади, куры, козы реальны. Сквозь туман виделись широкие улицы, автомобили, белый диван, широкоплечий мужчина с русыми волосами. Она в том мире смеялась, лежала у лазурной воды на белом песке, целовалась, носила летящий бежевый сарафан... Сказка, сон!
        Однажды Тихон сказал, что уезжает, а она останется помогать матери и сестре. Смутно помнила, что были деньги, попросила оставить немного.
        – Зачем? – не понял он, – магазин далеко. И что там тебе покупать? Отец соболиные шкурки продаст, подарок сделает. Я попрошу.
        Деньги, деньги... Много! За детскими пеленками, распашонками, комбинезонами. В какой – то коробке. В уютной комнате, в которой было много одежды. Она их откуда – то принесла и спрятала. Господи, опять туман. Не вспомнить. Посмотрела на Тихона, и на душе вдруг стало тепло. Уезжает! На дольше бы, навсегда. Первый раз – тепло!
         Он заметил.
         – Не радуйся, зимой приеду. Бумагу на квартиру свою подпишешь. Или думаешь за так мы с тобой возимся?
         Квартира? С белым диваном, с картинами. Прошлое или видение? Проклятый туман!
        – Делай, что хочешь. Все – равно умру. На голову давит. Я это или не я, не знаю.
        – Не умрешь, работа вылечит. Туман у нее! От мужа сбежала, спишь со мной. А любишь – не любишь, мне без разницы. Мать слушайся.   
        Не Алиса! «Дурка», – так ее здесь называют. И если сбежала, то почему? Где этот муж, почему не ищет?
        – Ненавижу вас, – прошептала она.
        – Твоя воля, – Тихон усмехнулся, – только здесь ты на всю жизнь. Даже если искать будут, не найдут.
        После его отъезда мать стала грубей, требовательней. Все чаще хотелось плакать. Но когда начинала всхлипывать, сестра Тихона, пятнадцатилетняя Тася, украдкой обнимала, вытирала ладонью слезы.
        – Ручки твои жаль, – говорила она, – я их смажу медвежьим жиром, а ты не грызи больше.
        Грызла! Пугалась тумана все чаще, все больше молчала. А зимой вернулся Тихон. Счастливый, добротно одетый. Попросил мать и сестру «заняться Алиской», вымыть до блеска волосы, обработать пальцы, примерить Тасины наряды.
       – К нотариусу, – объяснил он коротко. Мать одобрительно кивнула.
       Долго ехали на санях. Она не мерзла под тулупами и медвежьей шкурой. Выглядывала из – под них, чтобы полюбоваться серебряным сказочным лесом, небом без облачка, вдохнуть морозного воздуха. Даже тумана в голове стало, как будто, меньше. Хотелось выскочить из саней и бежать, бежать... Куда? И разве отпустят? Два здоровых, больших мужика, Тихон и его властный, всегда мрачноватый отец.
       Город, куда приехали, не рассмотрела. Запомнила только небольшую площадь с аптекой, магазином и автобусной остановкой. Не вникая, подписала докуметы. В маленькой гостинице забралась в постель, но не уснула. Мужчины ели домашнюю снедь, пили самогон, обсуждали свои дела и ее, дурку.
       – Не жена она мне, – горячо говорил Тихон, – привязалась в дороге. Больная, с придурью, с деньгами. Кто же от них откажется? Места в доме не жалко. А квартира теперь наша. Еще бы прибрать одну, да муж там прописан.
       – А ты думай. Не зря я тебя в институте учил. Думай. Человека сломать легко.
       – Сделаю, батя. Матери не говори, что не жена. Загнобит Алиску.
       – Ну, не жена, так я побалуюсь, а ты в баре посиди. Сладкая дурка – то, Тиша?   
       – Может, не надо? Человек все же. Пусть поспит.
       – Гуляй, я сам разберусь, надо или не надо.
       Надеялась, что не подойдет, не прикоснется. Боялась его с первых дней, вечно лохматого, с грязными ручищами, с хитрым взглядом из – под густых бровей. Давно приглядывался, но не трогал.
       – Нет, - вздрогнула она, – нет! Пошел вон!
       Пыталась выскользнуть из под тяжелого тела. И не смогла. Заплакала, затихла, проваливаясь в темноту. 
       – Тьфу, – выругался он вдруг, – доска стиральная. Дрыхни!
       Очнулась не сразу. Тьма медленно раступалась. И не было тумана. Тумана не было! Хотела пить, хотела чашку горячего кофе, круасанов, бутербродов с ветчиной. Забытого! Потом врач объяснит, что пережитый стресс спас от еще более жестокой депрессии, от слабоумия и в конечном итоге от гибели. Но это потом. А тогда она лежала на неудобной постели, вспоминала мать, мужа... И понимала, что надо домой, к родным и любимым. И к морю, сразу к морю. Как только выбраться отсюда? Зима. И ни денег, ни паспорта.
       Два с половиной года еще терпела. Тихон приезжал злой. Требовал денег.
       – В поезде обещала. Где они, твои баксы? В квартире и гараже нет, все проверил. 
       Прожигала колючим взглядом.
       – Все тебе отдала. Забыл?
       Помнила короб из бересты, доллары под детской одеждой. Теперь помнила. Жалела, что принесла их домой. Лежали бы в тайнике у покойного авторитета. Муж не потратит, но мало ли таких Тихонов. Дверь – то открыть несложно.
       Хотел ее долю в квартире с камином. Делала вид, что не понимает. Гладил по голове, как ребенка.
       – А и не надо тебе понимать. Я все устрою. Нужные люди помогут. И всего – то еще раз бумаги подписать. В следующий раз привезу. Слышишь меня? Только не дури, в тайгу больше одна не ходи. Заблудишься. Зверь задерет. С ума тут всех посводила.   
       Вытягивала руки с обкусанными пальцами.
       – Больно! Ноют и ноют... Лучше в тайге пропасть, чем так жить.
       Он смотрел на нее с подозрением и испугом.
       – Ну не дура ли – себя кусать? Беда с тобой. Ничего, мать вылечит. Мы здесь сами себе врачи. 
       Покорно кивала, а думала: «Как же! Пусть считают, что дурка. Пусть считают». И до крови кусала пальцы. Чем хуже, больнее, тем лучше. Пальцы сильно загноились, поднялась температура. Болела долго и тяжело. И опять ее выходили, но глаз старались не спускать и били по рукам, когда подносила пальцы к губам. Работала только рядом с матерью Тихона. От волнения много ела, расползлась в бедрах, животе, талии. И все чаще вглядывалась в тайгу. Где – то там жили таинственные Лыковы. К ним приезжали геологи, журналисты. Если бы добраться, уехать с ними! И понимала, что нереально. Двести километров. Нечего и пытаться. Прав Тихон... Чудо случилось внезапно, как и все чудеса. Тася однажды шепнула:
       – Боюсь за тебя. Тихон скоро приедет. Ты уходи. По тропе за деревней. Уходи сегодня, как только уснут родители. Паспорт и деньги в моей куртке. Денег мало, да Господь не оставит.
        Она обняла Тасю.
        – Я тебя никогда не забуду. Никогда! Может, еще и встретимся. 
        Не бежала, летела, без страха, без мыслей о том, что впереди. А впереди был город и автобус на маленькой площади, которую она сразу узнала. Шофер усмехнулся, когда из кармана достала мелочь.
        – Ну, это километров на двадцать, а нам ехать долго. Выходи!
        Она села на ступеньку и разрыдалась.
        – В грязи вся, – сказал кто – то, – должно быть, туристка, в тайге блудилась. Возьми ее, я заплачу!
        Кормили, распрашивали. Сквозь слезы повторяла только одну фразу:
        – Мне домой. Но сначала до Москвы.
        – Сначала до Абакана, – уже серьезно объяснил шофер, а там в милицию. Расскажешь, как и что, отправят, с родными свяжутся.
       Кивнула, но решила, что в милицию ей не надо. Не будет она ничего рассказывать. Не поймут, не поверят. В психушку отправят. Или обратно в деревню. Выяснять будут, что да как. Не выдержать! В аэропорту встала возле касс, протянула руку со шрамами на пальцах и закрыла глаза...
  ***
         Такое вот кино! Такая вот картина нарисовалась у меня из откровений Алисы. С врачом я беседовать не стал. Фантазии, выдумка, ложь, да что угодно, но не правда. Если только он ошибся в роддоме, и психоз все - таки был! А сбежав, она попала в какую - нибудь убогую психиатрическую больницу... Надолго! Без документов, без денег. Украли, пока бродила, ехала на  поезде или в автобусе. Могло ли такое быть? Могло. А все остальное бред.
       Вопросы выматывали меня. Посоветоваться было не с кем. Друг мой к тому времени жил в Израиле. Знакомым и коллегам врал, что она вернулась из Египта, куда, оказывается, укатила с любовником. Милицию моя проблема не волновала, вернулась и вернулась. Не терпелось расспросить Алису. Алису, которая спустя полгода, все реже хмурилась и неожиданно похорошела. Это уже была не толстая, неуклюжая тетка. Исчезли складки на животе и талии. Тепло мерцали зеленые глаза, когда мы изредка выбирались в театр, ресторан или на выставку. На высокую шею блестящей волной падали рыжеватые волосы. Руки она прятала в перчатки, но я знал, что кожа стала ровней, а пальцы не столь безобразными.
       Каждое утро отвозил ее в бассейн, вечером к косметологу. За ужином мы говорили о фильмах, о книгах, о милых пустяках. Ложились спать в одну постель, но я не хотел ее. Я ее не хотел! Не верил в историю с тайгой, но как только пытался обнять, воображение уносило в деревенскую избу, где на полу придурок Тихон тискал покорное тело. Мою нежную Алису с податливыми бедрами, упругой, маленькой грудью. Подлец, неухоженный и вонючий...
       Наваждение! Это мог быть другой мужчина и не в тайге, не на полу. Но был. Был! Я это чувствовал. Скорее всего другой, а убить мне хотелось придурка Тихона. Почему придурка? Не знаю. Этого слова в записках Алисы не было. Не обижалась на меня, не пыталась ласкать. Тихо лежала рядом, быстро засыпала. Утром вставала рано, готовила завтрак, собирала сумку для бассейна.
      Однажды, когда мы ехали, я все – таки спросил:
      – Что такое туман в голове?
      Она серьезно ответила:
      – Жуткое состояние, когда кажется, что ты это не ты. Давит виски, лоб. Многое не можешь вспомнить. Знаешь, та квартира теперь не моя. Подписала доверенность на продажу. В тумане, да!
       В той квартире я и не был с тех пор, как Алиса исчезла. Боялся! Не привидений, а реальных дружков бывшего авторитета. Может быть, они тоже знали, что девочка с напудренными ресницами пропала и остались деньги, дорогие картины, а квартира бесхозная.
       Я резко тормознул машину.
       – Алиса, ты ведь все выдумала. Расскажи правду. Где была, с кем? Я пойму. Только правду! И давай – ка заглянем в квартиру. Ключи где – то здесь.
       – Я уже была там. Дверь и замки другие. Кто жильцы, не знаю, да это уже и неважно.
       – Как это неважно, – разозлился я, – а деньги? Ты же не подарила ее.
       – Считай, что подарила, – ответила она тихо, – и не мучай меня. Поезжай к моему доктору, он все расскажет.
       – Он повторит твою ложь, только и всего.
       – Ну вот, – она грустно усмехнулась, – так и знала, что все закончится плохо. Понимаю, поверить трудно. Открой дверь, я к маме.
       Открыл, она вышла. Я пыпил полбутылки минеральной воды, успокоился. И вдруг увидел, что следом за Алисой идет высокий мужчина, в джинсах, джемпере домашней вязки. Это мог быть случайный прохожий. Но воображение нарисовало Тихона. Таким я его представлял в своих наваждениях. Через минуту, две я догнал их. Мужчина равнодушно свернул в переулок.
       – Ты очень бледный, – испугалась она, – не переживай из – за меня. Тумана давно нет. Верь мне и все будет хорошо.
       Все будет отлично. Когда – нибудь... Да! Но она поднесла пальцы ко рту, сильно укусила мизинец. Она сделала это, и я вдруг поверил в таежную историю. Почти поверил.
       Скоро нанял детектива, а Алису отвез в Грецию, в хороший отель. К морю, как она и мечтала. О том, что у нас есть собственный дом на Кипре, решил пока не говорить. Утром, перед отъездом, она прижалась ко мне. Сквозь сон услышал забытое:
       – Кофе хочу. Без сахара. И кусочек горького шоколада!
       – Алиска, – выдохнул я, – девочка моя.
       Ее ладонь опустилась на мой живот. Я уже целовал высокую шею и вдруг почувствовал грубые шрамы на пальцах, и не смог. Я не смог...