По муромской дорожке

1. ПО МУРОМСКОЙ ДОРОЖКЕ. ИЛЬЯ, ПЁТР И ДРУГИЕ.

Как-то вечеряли мы, после бани… на хуторе Малые Билыки, что близ станицы Большие Билыки… с газетой, ясное дело…

И вот Семён Быдловатый отрывает близорукий нос от газеты и тычет пальцем в сторону шипованого колеса атамановской зелёной «четвёрки»:
- Вишь ты, вон какое колесо! что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Большие Билыки или не доедет?
-Доедет, - отвечал атаман Билык.
- А в Муром-то, я думаю, не доедет?
- В Муром не доедет, - отвечал атаман Билык.

На этом разговор (в отличие от первоисточника) не закончился.

Потому что тут Семён возьми, да и брякни, а что это, дескать, в газете пишут, что народ, дескать, во главе с очень даже большим начальством, да с супругами, валом валит в город Муром. Да где, дескать, вообще-то этот Муром, далеко ли, да как туда добраться от нашего хутора Малые Билыки, если даже атамановская «четвёрка», и та туда не доедет?

А  в ответ смачно брякает атаман Билык, дескать, какой русский не любит быстрой езды… быстрой езды в город Муром. Вот вы, спрашивает нас атаман Билык, бывали ли вы в Муроме? И когда в последний, как бы, раз?

 - Кто ж, - гутарит атаман Билык, -  не слышал душещипательное «По Муромской дорожке стояли три сосны»?
Ах, вы, Сямён Абрамыч, не слышали? Вот те раз! Неужто, не врёте?
Ты чё, Сямён, не русский, что ли?
Ну так слушайте… и запоминайте…

И запел атаман Билык громким баритоном… ну или ещё чем… но, пожалуй, всё-таки, баритоном…

По Муромской дорожке
Стояли три сосны,
Прощался со мной милый
До будущей весны.
Он клялся и божился
Одной лишь мною жить,
На дальней на сторонке
Одну меня любить.
Однажды мне приснился
Ужасный, страшный сон:
Мой миленький женился,
Нарушил клятву он…

Куплетов много пропел атаман, душевных таких куплетов, но как вот эти, последние, мы с Семёном услыхали, так и прослезились… после бани-то…

…Увидел мои слезы,
Главу на грудь склонил,
Он понял: мое сердце
Навеки он сгубил.

Прямо сказать, не в пример Семёну Быдловатому, я не просто слышал эту песню, и не только в исполнении атамана Билыка после бани… Я даже вычитал в какой-то умной книжке, что песня эта народная. И сильно горжусь, что наш народ, а значит, и я, как крохотная, но неотъемлемая часть народа, как и каждый русский пахарь, каждый русский пастух, и даже каждый русский тракторист, столь силён в силлабо-тоническом стихосложении и не менее силён в тональной гармонии.

 - Чё-чё, Сямён? – удивился атаман Билык - Ты не знаешь, что такое муромская дорожка? Ну что… дорожка себе. Такая. Такая дорожка, Сямён. Лесная.

Эх, Сямён! Неужто, не помнишь? А вот мне… Мне, Сямён… А вот мне, Сямён, ещё как помнится…

И снова запел атаман Билык громким баритоном… или ещё чем… но сдаётся, всё же, баритоном…

…Мне не забыцца песні той даўняе вясны:
- На Мурамскай дарожцы стаялі тры сасны...
 
Хадзілі мы, спявалі, і з песняй ты цвіла.
Александрына, помніш, якою ты была?
 
Цяпер магу прызнацца, тады пачаў кахаць,
Цябе з ніякай кветкай не мог я параўнаць…

- Ты чё… Сямён… ты чё, не понял?.. тады ещё, тады он уже начал кохать… кады нас с тобой, Сямён, ещё и в проекте не было. А он уже кохал...
…
Сказаць, што васілёчак, дык фарба ў ім адна,
Сказаць, што ты лілея, - сцюдзёная ж яна.
 
Сказаць, што ты званочак... Ды ўсіх жа мала іх!..
Такою ты здалася ў семнаццаць год маіх.
 
Мінула часу многа. Мне навявалі сны,
Як дзесьці на дарожцы стаялі тры сасны.
 
Прайшлі вясна, і лета, і восень, і зіма...
Александрына, дзе ты? Шукаю я - няма...

Тут снова солёные мужские слёзы покатилась из наших с Семёном глаз…

 - Экие такие душевные строчки написал, я тебе скажу, Сямён, Пятрусь Броўка…
Шукая, шукая, да всё никак не дошукая… Потому как – поэзия. Пятрусь Броўка, скажу я тебе, Сямён, это не то, что «взвейтесь кострами синие ночи». И уж, тем более, не «пью до дна за тех, кто в море»…
Пятрусь Броўка - это не халтура, не выпендрёж, это – поэзия.
Вот ты, Сямён, наверно, и взаправду поверил, чему тебя учили в нашей семилетке… что великие поэты это Владимир Маяковский и Илья Резник. Скажу тебе, Сямён, как бы тебе не было больно, тебя обманули…

Ты спрашиваешь, Сямён, почему Муром… Почему летние муромские, а не какие ещё вечера, не подмосковные и даже не близдиканьковские?.. Муром, Сямён, с недавних пор полюбила одна влюблённая пара. Высокого полёта, скажу я тебе, Сямён, по секрету, пара. И это, Сямён, не с бухты – барахты. Ведь не полюбили же они наши Малые Билыки…
Каждый год приезжают весьма-таки пожилые, но счастливые, муж и жена в город Муром на праздник всех влюблённых. Почтить память Петра и Февронии. А Пётр с Февронией разве ж жили у нас в Малых Билыках? А?... то-то и оно-то…

Кто ж на Руси не знает историю про Петра и Февронию?!
Чё-чё, Семён Абрамыч? Да что же ты ничего не знаешь-то, Сямён? Ты чё, не русский, что ли? Неужели, даже и вот этого ты, Сямён, не знаешь? Про Петра и Февронию?...

Ну ты чё, Сямён, совсем, что ли, отморозок, неужели, Сямён, - гутарит удивлённо атаман Билык, - незнакомо тебе даже это…

Муром… Муром это тот самый «русский дух», то самое место, где «русским пахнет»…
Помнится, как-то в командировке… лет эдак… в восьмидесятые годы прошлого века пивал я кофе в Муроме… И монастыри посещал…
Унылый вид Троицкого и Благовещенского монастырей (они совсем рядом), привёл, надо сказать, в уныние и меня… Уж на что, вроде бы, привыкшего к всяким развалинам и безобразиям…
Ну и заглянул я перед отъездом в тамошний вокзальный ресторан. В том числе, поесть. Насчёт поесть, скажу я вам, было всё, несмотря на застой, совсем даже неплохо… И мясо, и витамины… И, конечно же, традиционный цыплёнок табака… Вот…
 А вот попить, мягко говоря, не совсем…

Кроме традиционной и в наших краях, «Столичной», конечно, нашлось и «Ркацители» … 
Как говорится, далее читаю меню: кофе с лимоном и сахаром. Молока не люблю, лимон ещё терплю… но кофе с сахаром – это порча двух сразу продуктов… и кофе и сахара…
А потому спрашиваю у официантки, а кофе у вас, скажите, чёрный?

Официантка задумалась, словно первоклассник, которого попросили пояснить уравнение Шрёдингера. Я уж подумал, что ответа вряд ли дождусь. Но дождался-таки.
Загадочный её ответ до сих пор не могу разгадать: «Да как вам сказать… в котле варим…»

Сильно, помню, призадумался… Но, помню, выпил… и кофе тоже…

Да… монастыри муромские были в забвении. Обшарпанный какой-то вид, неряшливость окрест…
Но вопреки тому, духовная составляющая муромской молодёжи, видать, студентов, отъезжающих в столицу с каникул, за соседним столиком предававшейся философии, была на высоте.

« - Эх, какого чёрта пенсию дают тогда, когда тебе ни свободы, ни денег не нужно… Вот лучше бы, наоборот… сначала – пенсию, а потом – работай, пока не умрёшь. Ведь тогда, в пожилом возрасте, тебе ничего уже не надо, ни вина, ни женщин, ни развлечений, на хрена тебе тогда деньги, а главное, время? Ходи себе на работу, давай продукцию…
Эх, вот один умный мужик мне говорил… не пей в молодости, это вредно для ума, да и вообще, для организма… вот если в молодости не пить, лет до сорока, тогда и алкоголиком уже ни за что не станешь, и здоровье не подорвёшь. А после сорока – пей, сколько влезет, безо всякого ущерба для организма».

Между нами говоря, изрядная доля правды в тех речах была. Ведь земляк ихний, Илья Муромец, сидел сиднем тридцать три года. Зато потом началась у него не жизнь, а сплошной подвиг.

Вот такая текла в вокзальном ресторане беседа. И ни слова про любовь. Ни в заброшенном монастыре, ни в ресторане…
А любовь… любовь, я скажу, это нынче не просто любовь… нынче любовь это бренд города Муром…

Ну да это и хорошо! Хорошо, когда ещё раз – про любовь!

А ведь недаром вокзальный ресторан располагал к философии... Вокзал Мурома построен по проекту архитектора Щусева, автора не только мавзолея Ленина, но и величественного и, в то же время, изящного Казанского вокзала Москвы. Здание муромского вокзала состоит, как бы из трёх частей, центральная из которых походит на старинный новгородский храм, а боковые постройки, в виде восьмиугольных башен, соединённые галереями с центром, придают зданию монастырский или крепостной вид.

На вокзальной площади стоит памятник лётчику-герою Гастелло, который, как и былинный герой Илья, тоже родился в Муроме.

Нынче монастырские унылые постройки подкрасили, подмазали, да причепурили… И это, как ни банально будет сказано, радует!

И всё же, специально для Быдловатых, приходится рассказать вкратце о Петре и Февронии, что считаются у нас в России образцом семейной пары. Есть, конечно, в стране и сегодня образцовая пара. Которая каждый год посещает красивый город Муром. Но пока эта пара не канонизирована.

………..

Тут атаман Билык достал из «бардачка» своей «четвёрки» книжку «Русская эпическая поэзия» и прочитал внятно и выразительно.
Благоверный князь Петр вступил на Муромский престол в 1203 году. За несколько лет до этого святой Петр заболел какой-то поганой болезнью, тело князя покрылось струпьями и язвами. Никто не мог исцелить Петра от тяжкой болезни.
Однажды приснился Петру вещий сон. Князю было открыто, что его может исцелить дочь простого бортника, благочестивая дева Феврония, крестьянка деревни Ласково в Рязанской земле. Петр мигом послал в ту деревню своих людей.
Феврония вылечить пообещала, но с условием, чтобы князь женился на ней после исцеления. Петр пообещал жениться, но в душе слукавил: "Ну как это можно - князю дочь древолаза взять себе в жены!".
Феврония исцелила князя, всякими мазями собственного приготовления. Лукавый Пётр взял грех на душу, обманул девицу. Но та оставила несмазанным один струпик, как свидетельство того, что Пётр согрешил. От этого струпа дурная болезнь возобновилась, и князь со стыдом снова обратился к  Февронии. Сам поехал лесной дорожкою в ту лесную глушь, да пал в простолюдинке в ноженьки. Феврония зла не попомнила, вновь вылечила Петра, который на сей раз не стал рисковать здоровьем, да и совесть в нём проснулась, и тогда он женился на ней. А надо сказать, раскрасавица была та Феврония.
Вместе с молодой княгиней Петр возвращается в Муром. И сильно же князь Петр полюбил Февронию за благочестие, мудрость и доброту! Как говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать… Тем более, таким тупым пером, как у автора… Святые супруги пронесли любовь друг к другу через все испытания.
Святые супруги прославились благочестием и милосердием. Святости они достигли не многочадием, но взаимной любовью и хранением святости брака.
Когда пришла старость, они приняли монашество с именами Давид и Евфросиния, завещав похоронить себя вместе в специально приготовленном гробу.
Скончались они в один день и час 25 июня 1228 года, каждый в своей келье. Люди сочли нечестивым хоронить в одном гробу монахов и посмели нарушить волю усопших. Дважды их тела разносили по разным храмам, но дважды они чудесным образом оказывались рядом. Так и похоронили святых супругов вместе в одном гробе около соборной церкви Рождества Пресвятой Богородицы...
Пётр и Феврония были канонизированы на церковном соборе 1547 года. Днём памяти святых является 8 июля.
И в этот день съезжаются в Муром как молодые влюблённые, так и взрослые сильнолюбящие пары. И среди них – самые главные сильнолюбящие всея Руси, я бы сказал, сильнолюбящие самого высокого ранга. Всем парам пара! У нас на хуторе мало кто сомневается, что их когда-нибудь канонизируют.
……………………..



А чем же ещё славится город Муром? Ну как чем?!
Славен не только тем, что в городе Муроме, селе Карачарове, родился русский богатырь Илья Муромец.

Карачарово нынче это микрорайон города Мурома. Чё рассказывать об Илье Муромце, уроженце села Карачарова? Уж всякому известно из учебника для начальной школы, что… да почитайте учебник… Илья – он наш, муромский, несмотря на всякие новомодные выдумки… Илья сидел себе сиднем до возраста Иисуса, а потом пришла пора сотворять подвиги. И он их сотворил. А каждый ли из нас сотворил подвиг? Вернее, так. А каждый ли из нас готов сотворить подвиг?

Об Илье-то всякий слышал. А вот всякий ли знает, что в Муроме есть радиозавод и радиозавод этот носит имя Зворыкина?
Да-да, того самого Зворыкина!
Того самого Зворыкина, которого знает весь мир. Кроме, конечно, Америки. То бишь, США.  Где Зворыкин жил до самой своей смерти. Но как-то так сложилось, что Америка, то бишь, США, не хочет знать своих героев. То бишь, наших, русских, героев, которые прославили Америку. Ни Сикорского, ни Понятовского, ни самого Зворыкина.
Хотя, если рассуждать абстрактно, у них там, в Америке, свои герои тоже есть. Ну там, Том Сойер… или Барак Обама… Есть, есть… но Зворыкин, он один такой.

Зворыкин, он родился в городе Муром. Он, Зворыкин, родился в обычной купеческой семье города Мурома. Город Муром, если Сямён не знает ещё, он был городом купеческим, о чём, наверное, мы ещё, даст бог, поговорим.

В известном всем мультфильме есть-таки простая и верная мысль: что за новый год без телевизора…
Верная и поныне…
Так вот, телевизор изобрёл муромский уроженец Зворыкин.
Хоть ты тресни!
Зворыкин, сын провинциального русского купца, есть автор самого востребованного изобретения двадцатого, да и двадцать первого века!

Хоть ты тресни! Телевидение придумал муромский житель Зворыкин. А вовсе не Том Сойер или там, Самуил Кольт… И подарил его Америке, а потом и всему миру.
Конечно, Илья Муромец, пожалуй, знаменитее Зворыкина. Но чем знаменит Илья? Тем, что победил Соловья Разбойника. Ну и ещё разную там шелупонь победил…

И вот что ещё хорошо. До сих пор цел в Муроме дом, в котором родился Зворыкин. Двухэтажный дом с колоннами и мезонином. Его так и зовут старожилы: дом Зворыкина. Там музей.

…- Ну что… - молвил атаман Билык - … поедем со мной по муромской дорожке?

-А чё, - отвечал отчаянный Семён Абрамыч, - поедем, если резину на колёсах поменяешь…




2. ПО МУРОМСКОЙ ДОРОЖКЕ. ИЛЬЯ, ЗМЕЙ И ДРУГИЕ.

Если кто помнит, вечеряли мы после бани… с газетой… на хуторе Малые Билыки…

И вот оторвал зоркий взгляд от газеты атаман Билык, и гутарит:
- Что за красивые города стоят на реке Оке! От Орла и до Нижнего Новгорода, один другого краше. От истока и до самой Стрелки…

И забаритонил атаман этак раздольно:
 - На Волге широкой, на Стрелке далёкой, кого-то гудками зовёт пароход…

А Семён Абрамыч Быдловатый возьми, да и брякни:
- Это кто же кому стрелку забил на Волге?

- Стрелкой, Сямён, называют место, где Ока впадает в Волгу. Неужели не знаешь? Ты чё, Сямён, не русский, что ли?..

Когда-то ходил из Москвы теплоход излюбленным маршрутом отпускников, куда путёвку, несмотря на дороговизну, достать было очень трудно. По Москве-реке до Коломны, затем по Оке до Нижнего Новгорода, что назывался, целых пятьдесят два года странноватым именем Горький, где, как известно, ясные зорьки, и в рабочем посёлке подруга живёт. Достигнув Стрелки, теплоход поворачивал вверх по течению Волги, и шёл на города Золотого кольца, Кострому и Ярославль, чтобы вернуться каналами в Москву. Сколько прекрасных пейзажей и городских панорам видели счастливые путешественники!
………………………..

Тут атаман Билык достал из «бардачка» своей зелёной «четвёрки» книжку знатных краеведов Вагнера и Чугунова «По Оке от Коломны до Мурома» и прочитал, громко и выразительно:

«Ока – не просто «славянская река, как её называли арабские авторы… по Оке расположены особенно оригинальные и яркие памятники искусства. Наряду с чистотой классики мы часто встречаемся здесь со своенравностью творческой мысли… За такими памятниками стоят интереснейшие люди».

- А старинный из тех красавцев-городов, что всегда на семи холмах, это город Муром. Из того-то славного города Мурома, из села Карачарова, отправлялся однажды, к обедне, в стольный город Киев, славный богатырь Илья Муромец, сидевший сиднем вплоть до возраста Христа. По дороге ко двору князя Владимира побил он сорок сороков разбойников, Идолище Поганое, Жидовина, самого Соловья Разбойника и ещё кучу всякой погани.  Само собой, победил Муромец и треглавого зелёного Змия.

Потому как Киев – главный русский город, на который испокон веков всякая погань зарилась. И зарится, надо сказать, до сих пор.

А был тот город Муром столицей Муромского княжества. И назывался он по имени рыжеволосого финского племени мурома, что жило здесь до прихода чернявого русского человека. Чуток южнее, от реки Москвы до того места, как Ока повернёт на север, жило рыжеволосое финское племя мещёра, а чуть севернее, к Клязьме и Волге обитало финское рыжеволосое племя меря. Грех думать, что чернявый русский человек те племена истребил. Русский человек и божьей коровки не обидит. Наоборот, слюбились чернявые пришельцы и пришелицы с теми рыжими племенами, да так перекрестились, что вышли сплошные шатены.

А вот финны, жившие по правому берегу Оки, менее слюбились с брюнетами, потому мордовские народы эрзя, мокша да мишари так и остались белогазыми. Правда, мишари почернявее будут, это потому что они слегка слюбились с татарским племенем.

Много разного бывалого, и даже учёного, народу спорят, где же проходила та самая муромская дорожка, на которой стояли три сосны. Если заглянуть в Википедию, которая знает почти столько же, сколько знает статистика (а статистика, как известно, знает всё), то можно вычитать следующее.
Иные утверждают, что это дорога из Мурома во Владимир. А писатель-краевед Иван Симонов утверждал, что точно установил: в песне пелось про дорогу, ведущую из Вязников в Муром, и мог любому желающему показать место, где по преданию, стояли когда-то те самые три сосны.

Надо сказать, сосен окрест Мурома великое множество. И елей тоже не счесть. Едешь, бывало, муромским лесом, золотом блестит на солнце сосновая кора. И вдруг потемнеет внезапно, станет слегка тревожно, и даже жутковато. Это въезжаешь в старый ельник, темноватый и таинственный.
Недаром рассказывал Высоцкий…

В заповедных и дремучих, страшных Муромских лесах
Всяка нечисть бродит тучей и в проезжих сеет страх.
Воет воем, что твои упокойники.
Если есть там соловьи - то разбойники.
Страшно, аж жуть!

В заколдованных болотах там кикиморы живут,
Защекочут до икоты и на дно уволокут.
Будь ты конный, будь ты пеший - заграбастают,
А уж лешие так по лесу и шастают.
Страшно, аж жуть!
……………………

Змей Горыныч взмыл на древо, ну раскачивать его:
- Выводи, Разбойник, девок, пусть покажут кой-чего!
…………………..

Теперича – не то, что давеча. Теперича девки показывают кой-чего не в тёмном лесу, а на сцене, на главном семейном празднике всея России, на многотысячном концерте в честь дня святых Петра и Февронии в городе Муроме, на высоком берегу, на крутом, реки Оки. Эх, Семён, Семён… какой русский не любит тесной… пи… э… э… узды?...

…Прекратилось навек безобразие,
Ходит в лес человек безбоязненно.
И не страшно - ничуть!

Может, учёным и виднее. Но сдаётся, что муромская дорожка, всё-таки, та, по которой шёл из Мурома сам Илья Муромец. А шёл он, как мы помним, к обедне, в стольный русский город Киев. А по тем дорогам, о каких говорится в почти всё знающей Википедии, идти в Киев, значит, делать большой крюк. К тому же, более проторенная дорога, во времена Ильи, пролегала, правда, тоже меж болот, не во Владимир или заштатный городишко Москву, а на юго-запад, в Рязань. Потому что изначально было на Руси Муромо-Рязанское княжество, соседствующее с княжеством Черниговским. И далее, снова на юго-запад, через Чернигов, путь лежал на Киев. Где в 1188 году и был похоронен славный богатырь, мощи которого покоятся в Ближних Пещерах Киево-Печерской лавры.

Опять же вспомним, в какую сторону отправился князь Пётр на лечение к благоверной Февронии. Да всё в ту же сторону – в рязанскую деревню Ласково.

А если продолжить эту дорогу в противоположную сторону, на северо-восток, то выйдешь к макарьевскому монастырю, где проводились в старину самые крупные в мире ярмарки.
Ярмарка эта впоследствии перенесена была на ту же самую Стрелку, в Нижний Новгород. И все дороги вели к Макарию.

Тут атаман Билык достал из «бардачка» любимой «четвёрки» книжку Максимова «Куль хлеба» и прочитал, громко и выразительно:

«Больше версты в ширину разлилась перед ним <Нижним Новгородом> река-красавица, приняв в себя под самыми стенами кремля, знаменитого подвигом Минина, многоводную реку Оку. На крутом правом берегу ее рассыпался Нижний с Нижним Базаром и каменными стенами того кремля, на площади которого сказано и сделано около 280 лет тому назад:
«Продадим домы, заложим жен и детей и выкупим наше дорогое отечество из постыдного плена и великих невзгод».
 На противоположном берегу Ока при встрече с Волгой наметала огромную песчаную низменную косу, и на ней-то торговая Русь выстроила громадный город магазинов и лавок. Здесь он два месяца кряду ведет величайший в мире торг, называемый Нижегородской, или Макарьевской ярмаркой…
…несчастный городишко Макарьев, обнищавший с тех пор как перевели ярмарку в Нижний».

……..
Проследовать по пути Ильи Муромца нынче без загранпаспорта не представляется возможным. А вот повторить путь Петра к Февронии очень даже можно. На резвой атаманской «четвёрке» дорога займёт часов пять. Болота, где некогда, как мы уже знаем, обитали кикиморы да лешие, теперь осушены и дорога, местами хотя и извилиста, но асфальт не так уж плох.

Выезжая из Мурома на юго-запад, через колыбель Ильи Муромца, в старину село, а нынче микрорайон Карачарово, вырулим, в итоге, на дорогу с номером Р125. Сдаётся, примерно тут и начинал свой путь в Киев, мать городов русских, русский богатырь Илья.

О шуюю у путника будет Ока, близ правого берега которой расположен город Выкса, который был когда-то, как ни трудно это сегодня представить, главным металлургическим центром России. Окрест Выксы добывали железную руду и находилось куча железоделательных заводов знаменитых тульских оружейных кузнецов, братьев Баташовых. В Выксе ещё сохранилось кое-что из баташовских построек, и это очень интересные постройки.

О десную попадётся небольшой город Меленки, странно далеко расположенный от берега Оки. К западу от Меленок идут сплошные леса, на просторах которых находится национальный парк Мещёра, в болотах которого, говорят, до сих пор обитают кикиморы. Там же, среди торфяных болот, в деревне Мильцево, обитал некоторое время ссыльный Солженицын, если кто помнит такого. Квартировавший, опять же, если кто помнит, у мещёрской бабки Матрёны.

Тут, сдаётся, не обошлось без нечистой силы, что когда-то в избытке водилась в муромских да мещёрских лесах. Известно, на Руси едва ли не каждый, кого спросят, «за что сидишь?», отвечал «за правду». Упомянутый Солженицын – не исключение. Отсидевшим «за правду», обычно после отсидки не разрешали вернуться в Москву, Ленинград, областные города и Подмосковье. Они подлежали высылке куда-нибудь в район торфоразработок. В какую-нибудь Чухлому или там, Шарью. Отсидевший «за правду» москвич за большое счастье считал, если его определили лопатить торф в Шатуру.
А вот «отсидевший за правду» Солженицын, вместо того, чтобы возвратиться в родной задрипанный провинциальный городишко Морозовск, что в тысяче километров от Москвы, отправлен был не в глухую провинцию, а, хотя и не в ближнее, а дальнее, но всё-таки, Подмосковье. Справедливости ради надо сказать, совсем близко к торфоразработкам. Но бывший сиделец не добыл ни одной лопаты торфа для послевоенной морозной страны, а был пристроен на тёплое местечко, в тамошнюю школу. А уже через год, за какие-то заслуги, был переселён из Мещёрской деревни ещё ближе к столице, в областной город Рязань. Нет, точно здесь не могло обойтись без вмешательства лешего!

Близ деревни Мильцево проходит железная дорога на Москву, а также тупиковая ветка Владимир – Тума. Которая от Тумы становилась узкоколейной, с ответвлениями на многочисленные некогда торфоразработки, и доходила до плашкоутного моста через Оку в Рязань. Сегодня узкоколейки уже не существует, а жаль.
На этой железной дороге интересен город Гусь Хрустальный, где сегодня пытаются возродить славные традиции русского хрусталя. Город, название которого говорит само за себя, получил своё имя от реки Гусь. Почти в самом устье этой реки стоит посёлок с не менее говорящим названием Гусь Железный. Гусь Железный был главной вотчиной железорудных магнатов Баташовых. Некогда там была роскошная усадьба Баташовых. А сегодня, на фоне ничем не примечательного пейзажа поражает взор путешественника необычайно огромный, кажущийся гигантским, величественный Троицкий собор.

Впрочем, от пути Ильи Муромца мы отклонились далековато. Не делал такой крюк Илья по мещёрским болотам. Ведь железной дороги тогда не было, а конь, как известно, не цапля.


3. ПО МУРОМСКОЙ ДОРОЖКЕ. ИЛЬЯ, ВЛАДИМИР, ЦЕЕВРОПЦЫ И ДРУГИЕ.

Если кто помнит, гутарил уже, вечеряли мы после бани… с газетой… на хуторе Малые Билыки…

И вот оторвал близорукий взор от газеты Семён Быдловатый, да и брякни:
-Чё-то не пойму я никак, атаман. Вот ты гутарил, что Илья Муромец положил жизнь служению русскому народу и лично Владимиру… ну… другому, тогдашнему Владимиру. Так?
- Так.
- И покоится прах его и его святые мощи в старинном русском монастыре стольного русского города Киева. Так?
- Так!
- А в газетах пишут, что в Киеве живут вовсе не русские, а эти… как их там… цеевропцы. И кто же из вас приврал, ты или газета?

Ох, и крутой нрав, я вам скажу, у атамана Билыка! Ох, и увесист же кулачище! Но и добр атаман Билык, как и все у нас на хуторе… Он даже по харе не дал Семёну за такие оскорбительные речи, а ласково так отвечает:

- Глупой ты ищо, Сямён Абрамыч, вместо того, чтобы умных людей слушать, ты газеты только и читаешь. В газетах тебе ещё и не про то напишут. И про чукапабру, и про летающие тарелки, и про генномодифицированную чачу. Слухай сюда. Киев – мать городов русских. Потому знай, что великому киевскому князю и служил муромский богатырь Илья. Я ж уже гутарил, что в окрестностях Мурома русский человек слюбился да смешался с финским племенем.

- Постой, это что же выходит, когда Илья Муромец умер, и стало некому защищать русский стольный город Киев, пришли на Киевскую Русь, невесть откуда, какие-то цеевропцы да русских всех уничтожили, оккупанты проклятые?

Тут атаман Билык вынул из «бардачка» своей «четвёрки» книжку Александры Ишимовой и прочитал, громко и выразительно:

«Когда брожение кочевых народов кончилось, на обширной равнине нашей оказалось только три осёдлых народа: славяне, литовцы и финны. Наши  славяне разделялись на несколько племён, из которых значительнейшими были: кривичи, древляне, поляне, радимичи, вятичи.
Славяне были сильны, бойки, красивы, с тёмными волосами и румяным цветом лица. Финны же, напротив того, бледны, некрасивы, неповоротливы, со светлыми волосами и такими же глазами, отчего славяне их иногда называли чудью белоглазою».

Атаман сделал небольшую паузу и продолжил:

- А в окрестностях Киева русский народ слюбился да смешался с хазарским племенем. По научному это называется ассимиляция, понял, Сямён? Русские в киевской отчизне вовсе не вымерли под натиском неведомых варваров названием цеевропцы, Сямён, а ассимилировались с хазарами точно так же, как в Муроме или Владимире ассимилировались с финнами. Токмо, не могу сказать точно, с какой поры, то ли с прошлой пятницы, то ли со вчерашнего бодуна, кому-то стукнуло в голову обозвать себя  цеевропцем. А до той поры, пока моча в голову не стукнула, в Киеве жили всё те же русские, что и князь Владимир, и Илья Муромец, и Добрыня Никитич, и Алёша Попович, и, конечно же, Николай Гоголь. Потому что, если твои гены смешались не с финским, а с хазарским семенем, это вовсе не значит, что ты перестал быть русским. Хотя, если не хочешь звать себя русским, называй хазаром. Вам что, стыдно быть хазаром? Ну, и называют себя хоть арийцем, хоть ассирийцем.

Знаю на практике. Бывало, с пятницы мозги чем-нибудь затуманишь, в понедельник с утра встаёшь, на работу пора, а ты чувствуешь, что-то не то…
Гиперемия, тахикардия, тяжесть в голове, тремор рук, нарушение походки, тревожное настроение, поверхностный сон с кошмарными сновидениями, чувство тоски, вины, негативное отношение к окружающим.
Половину помнишь, половину не помнишь.
В таком состоянии чувствуешь, что называть себя русским, ты просто недостоин. А назвать себя хазаром тоже стыдно. Силишься вспомнить, а кто ж ты есть? Ведь не свинья же? Хотя дружина вечор спрашивала в лоб: «- Ты чё нажрался, как свинья?»
Вот и придумали – цеевропец.

Тут атаман Билык достал из «бардачка» книжку русского классика и вновь прочитал, громко и выразительно:

Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хозарам:
Их села и нивы за буйный набег
Обрёк он мечам и пожарам;

Но только собрался идти он на "вы"
Отмщать неразумным хазарам
Как вдруг прибегают седые волхвы
Изрядно разя перегаром.

И говорят ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего.

И ведь не наврали. Принял.

А после уже Олега постепенно перекрестились поляне, проживавшие окрест Киева, с хазарами, знаешь, подобно тому, как сладкий перец перекрещивается с перцем чили…

………………

Тут Семён возражает, и, вроде бы, на удивление, вполне резонно:

- Я чё, атласа мира никогда, что ли, не видал? Финляндия на карте есть, Мордовия есть, Удмуртия есть, а никакой Хазарии нету. Опять же, есть Калевала там, всякая, и прочий народный эпос. А где это ты слыхал когда-нибудь хазарский эпос, а? А раз ничего такого нет, значит, и не было никаких хазаров.

Но атамана Билыка голыми руками не возьмёшь.

- Ты думаешь, только ты один такой бука, Сямён? Подавай тебе справку, что был такой хазарский каганат. Нет, не ты один бюрократ. Есть даже такие, которые на каждую фразу, кем-нибудь когда-то сказанную, к примеру, Бисмарком, требуют справку, что он так говорил, а не молчал. Даже если человек помер триста лет назад. А покойники справок не дают.
Это верно, - продолжает атаман, - не осталось от хазар ни эпоса, ни городищ, ни даже каких-нибудь задрипаных Колизеев. Бери выше, Сямён! Хазария живёт в памяти народной. А память народная – главное. Не статуя, не Колизей, не справка, а память. Когда у какого-нибудь народа отшибает память, это приводит к самым печальным последствиям. Устных памятников: преданий, гидронимов, топонимов, и прочих доказательств, хватает, безо всяких справок. Вот например, ты, Сямён, чё ты пьёшь за встречу Нового года? Ага, «Абрам Дюрсо», гутаришь! То-то и оно… А это потому, что в далёкие времена, ещё даже, может, до того, как родился Илья Муромец, жил на берегу моря славный, но, понятное дело, неразумный, хазар Абрам с любимой женой Дюрсо. Вот этот-то хазар придумал и посвятил жене, известный каждому русскому человеку, новогодний напиток Абрам Дюрсо. Который ты, Сямён, и попиваешь каждый Новый год.

- А не вернуться ли нам к чтению? – предложил Семён Быдловатый.


Тут атаман Билык достал из «бардачка» своей «четвёрки» книжку Вельтмана «Странник» и прочитал громко и выразительно:

«Наскучив сидячей однообразной жизнию, поедемте, сударь, - сказал я однажды самому себе, - поедемте путешествовать!»


А потом атаман Билык вновь запел красивым своим баритоном, или, ещё чем… но сдаётся, всё же, баритоном.


Что отуманилась, зоренька ясная,
Пала на землю росой?
Что ты задумалась, девушка красная,
Очи блеснули слезой?

Жаль мне покинуть тебя, черноокую!
Певень ударил крылом,
Крикнул... Уж полночь!.. Дай чару глубокую,
Вспень поскорее вином!

Время! Веди мне коня ты любимого,
Крепче веди под уздцы!
Едут с товарами в путь из Касимова
Муромским лесом купцы!

Есть для тебя у них кофточка шитая,
Шубка на лисьем меху!
Будешь ходить ты, вся златом облитая,
Спать на лебяжьем пуху!

Много за душу свою одинокую,
Много нарядов куплю!
Я ль виноват, что тебя, черноокую
Больше, чем душу, люблю!

- Душевная песня, - справедливо заметил Семён. – Не иначе, народ сочинил?

- Сочинил песню русский поэт со шведской фамилией Вельтман, потомок шведских гастарбайтеров, что некогда тысячами ехали из голодной и несвободной Европы в сытую и спокойную Россию. Песня эта из стихотворной пьесы «Муромские леса». 
Из слов песни понятно, что купцы едут, надо полагать, на Макарьевскую ярмарку через заповедный и дремучий муромский лес, где подстерегают купцов злодеи. Вот ещё одна зацепка для следопытов, где следует искать ту самую муромскую дорожку, по которой, как мы помним, ушёл милый, да женился на другой.



4. ПО МУРОМСКОЙ ДОРОЖКЕ. КАСИМОВСКАЯ НЕВЕСТА И ДРУГИЕ.

Может, не все забыли ещё… Как-то вечеряли мы, после бани… на хуторе Малые Билыки, что близ станицы Большие Билыки… с газетой, ясное дело…

Тут Семён Быдловатый, возьми, да и брякни, оторвав близорукий взор от газеты:

- Да как же он, Илья, попал к обедне из Мурома в Киев по болотам-то?

Атаман Билык отвечает, как всегда, рассудительно.

- Разумный вопрос, Сямён, справедливый. Думается, ехал он вдоль Оки на лихом коне. Точно так же, полагаю, и Пётр к Февронии ехал. И любовался величественными окскими просторами, с крутых берегов, где у каждого дух захватывает.

Если мы поедем вдоль Оки, Сямён, то первым городом, что нам встретится, будет город Елатьма. Впрочем, нынче это небольшой посёлок Рязанской области. А прежде был он  уездным городом Тамбовской губернии; единственный из тамбовский уездных городов, расположенный на левому берегу Оки. Кое-где ещё можно увидеть в Елатьме былые старинные здания, характерные для российской тогдашней глубинки, но нет уже ни былой красоты торговых рядов, ни былой красоты тамошних храмов. Елатьма сегодня известна медицинскими приборами, которые выпускает местный завод. Говорят, очень помогают от гипертонии, радикулита и простатита. И ведь не врут…
Но самый замечательный прибор, который делает Елатомский приборный завод, это не имеющий аналогов в мире, бесконтактный измеритель глазного давления. В мировой практике, и в Европе и в США, используют, как правило, тонометр Маклакова, русского врача девятнадцатого века. А маленький мещёрский посёлок делает приборы двадцать первого века.
……

Тут атаман Билык достал из «бардачка» своей «четвёрки» ещё одну умную книжку и прочитал громко и выразительно:
«В Елатьму нужно непременно приехать и пожить здесь. Отсюда уезжаешь душевно просветлённым».

……

Чуть выше по течению, строго на юг, возле села Щербатовка, отменный клёв леща. В сезон сюда кучно съезжаются владимирские, нижегородские, мордовские да рязанские рыбаки.

Когда Ока сделает плавную петлю, то на верхнем изгибе той луки увидит конный, пеший, водный или автомобильный путешественник город Касимов, расположенный на семи живописных холмах. Город этот основал владимирский князь Юрий Долгорукий примерно в одно время с Москвой. Если почитать учебник истории, сложится впечатление, что всю жизнь он только и делал, что закладывал города. Может, так оно и было. Своё детище князь назвал Городец Мещерский. Кто не поленился прочесть предыдущие главы, то знает, что название взято не с бухты-барахты. Вся местность от Москвы и до этого самого Городца называлась в ту пору Мещёрой. По имени финского племени мещёра, обитавшего здесь монопольно до прихода русского племени. Было даже некогда Мещёрское княжество, о котором, будет время, будет и рассказано.

Панорама Касимова, наблюдаемая с Оки, это живописная иллюстрация к пьесам Островского. Так и кажется, что именно с этого крутого берега сиганула в воду грозовым вечером согрешившая, но возвышенная в чувствах, Катерина, луч, так сказать, света, в тёмном царстве.

Тут и сегодня снимают много фильмов, потому что сохранился не только прибрежный пейзаж, но и многие старинные купеческие особняки, церкви, торговые ряды, правда, довольно пообшарпанные. Дома, склоны, пригорки утопают в зелени. Встречаются даже романтичные деревянные лестницы меж холмистых улиц. И особый колорит придают городу мечеть и минарет.

История смены названия, конечно же, всем известна. Князь Василий Тёмный сделал Городец вотчиной казанского хана Касыма, который предал собственную родню и поступил на русскую службу. Довольно-таки обширное Касимовское царство просуществовало до конца семнадцатого века.

Известно, что в Касимове умерла несчастная Суюмбике, последняя правительница Казанского ханства, насильственно выданная замуж за тамошнего хана Шах-али, который стал её пятым по счёту мужем. Шах-али побывал и на казанском троне, и принял большое участие в Ливонской войне. И вообще, без него вряд ли Иван Грозный одолел бы Казанское ханство.

Таким образом, уже в то время, когда Европа в юридическом отношении находилась в стадии зародыша,  барахтаясь в междоусобных раздорах всяких там маркграфств, герцогств и прочих микрогосударств, в Московской Руси существовала полноценная конфедерация.

А однажды касимовский хан стал правителем всей Руси. Дело было так.
В 1557 году царь Иван Горзный посадил на княжение Касимовским царством потомка Чингисхана Саин-Булат хана, окрестившегося в Симеона Бекбулатовича. С этим касимовским ханом Симеоном проистекли такие метаморфозы. В 1575 году Иван Грозный отрёкся от престола и
«…посадил царем на Москве Симеона Бекбулатовича и царским венцом его венчал, а сам назвался Иваном Московским и вышел из города, жил на Петровке; весь свой чин царский отдал Симеону, а сам ездил просто, как боярин, в оглоблях…».
 Наверное, решил маленько передохнуть от верховной власти. Подобный пример есть и в недавней нашей истории.

Почти год Симеон пробыл русским царём, после чего передохнувший Иван Грозный снова сел на трон, а Симеона назначил Великим князем Тверским.

После смерти Грозного Борис Годунов дал бывшему царю пинка под зад и отобрал имущество. Спасая жизнь, Симеон ушёл в монастырь, где тихо умер.


………………..

Сентиментальная история Касимовской невесты до сих пор вышибает слезу не только у кисейных барышень, а и у матёрых мужиков, вроде Семёна Быдловатого. Кто-то сильно наблюдательный, впрочем, отмечал, что богатыри русские почему-то очень сентиментальны.

В 1647 году, прямо как в сказках Пушкина, был устроен по всей Руси смотр невест для царя Алексея Михайловича, прозванного впоследствии, Тишайшим. В финал из двухсот претенденток вышли шестеро.
«Мисс Россией 1647» была признана дочь касимовского боярина Евфимия Фёдоровна Всеволожская. Выбор сделан был самим царём, оценившим и ум, и фигуру, и начитанность, и набожность и прочие достоинства касимовской красавицы.
Однако же, случилась оказия. Дворцовый интриган, боярин Морозов подкупил парикмахера, и тот во время обряда наречения царской невестой так стянул девушке волосы, да навесил едва ли не полпуда драгоценностей в косу, что от боли, волнения и духоты невеста упала в обморок. Коварный боярин Морозов, впоследствии ставший свояком царю, наврал жениху, что Евфимия девка припадочная, и свадьбу расстроил. Отца невесты обвинили в сокрытии болезни и со всей семьёй отправили в ссылку в Тюмень.

Тут атаман Билык достал из «бардачка» своей зелёной «четвёрки» книжку Соловьёва «Касимовская невеста» и прочитал громко и выразительно:

« "Где же он, где?" - думает Фима и ищет глазами царя. Вот он... он направляется к ней. Вот пришла торжественная минута... Она различает ризы собравшегося духовенства. Он здесь... Он возле нее. Он протягивает ей руку, а за ним опять это ненавистное бледное лицо с черной бородою. О, с какой страшной злобой глядят на нее пронзительные глаза боярина Морозова!... Вдруг свет меркнет перед нею, все сливается... Зеленые круги делаются красными, потом желтыми - и ничего не видно... Фима пошатнулась и с громким криком упала на пол.
  Трудно передать то впечатление, какое произвел этот крик, это падение царской невесты на всех собравшихся в палате. Молодой царь, за минуту перед тем с обожанием и восторгом глядевший на свою Фиму, сам вскрикнул и бросился к ней, стал поднимать ее.
  Она лежала в своем тяжелом царственном наряде совсем почти бездыханная. Венец спал с головы ее, все лицо налилось кровью…

…Царь закрыл лицо руками и зарыдал как малый ребенок».


………………………

Нынче у нас есть просто столица, северная столица и летняя столица, она же бывшая столица зимней олимпиады.
А вот великолепный очеркист и публицист Сергей Николавевич Терпигорев написал колоритную книжку под названием «Лакейская столица». Название вот откуда. Лакеи из Касимова считались в 19 веке лучшими в Москве. В то время, как в Питере более всего ценились в питейных заведениях половые из Ярославской губернии. К слову, и в той, и в другой столицах лучшими плотниками считались рязанские. Они имели привычку носить топор за поясом, отчего пояс с одной стороны был вечно оттянут вниз, придавая кособокий вид животу. Отчего получили прозвище Рязань косопузая. Кстати, а ещё в Рязани грибы с глазами, их ядять, они глядять.

Тут атаман Билык достал из «бардачка» своей зелёной «четвёрки» второй том собрания сочинений Терпигорева издания 1899 года и прочитал громко и выразительно:
«Пароход быстро бежал. Касимов был уже – вот он, рукой подать. С парохода он кажется очень красивым и чистым городком. Над страшной кручею, на самом берегу Оки, ряд очень хорошеньких домиков; много зелени; жёлтые обрывистые берега, пароходы у пристани, барки, суда, лодки, всё это очень пёстро, живо и красиво...

…Царство было, думал я, спускаясь по косогору к пристани, и что от него осталось, что оно теперь – рассадник лакеев для московских и петербургских французских ресторанов… Уездный город Касимов»




Да уж….
Каких только авторов не было в советских библиотеках! Едва ли не раз в месяц переиздавался Карл Маркс, то и дело переиздавались Анри Барбюс, Марсель Пруст, Анатоль Франс, Томас Манн и прочие пламенные и не сильно пламенные…

Стыдобища!  С 1899 года ни разу не переиздавалось собрание сочинений яркого русского писателя Терпигорева. Слава богу, собрание сочинений Барбюса уже лет двадцать пять не переиздавалось. Так не пора ли переиздать, наконец, Терпигорева? Бумага есть!


……………………

Чуть южнее Касимова, в деревне Клетино, родился и умер замечательный русский поэт Евгений Маркин. Самобытный поэт ушёл из жизни очень рано, совершенно, говоря современным языком, «нераскрученным». А жаль…

Тут атаман Билык прочёл, по памяти, тихо, но выразительно:

«Мой лучший стих, конечно, о любви,
в мещёрских избах и в целинных чайных,
в гостиницах, в палатках на Оби,
пишу его бессонными ночами»…

………………..

На другом берегу Оки, в глухом лесу, родился Владимир Фёдорович Уткин. Кто не знает о Владимире Уткине!
Услышав имя Уткина, разбегаются в панике, навалив в портки, самые смелые пентагоновские генералы, ещё минуту назад нахально бряцавшие оружием, а сейчас отстирывающие в укромном уголке свои подштанники.
 Ветеран Великой отечественной войны, дошедший до Берлина, Уткин посвятил жизнь тому, чтобы ни у одного подонка не возникло больше подленькой мыслишки напасть на нашу страну.

Не имеет смысла перечислять все заслуги простого касимовского крестьянина Владимира Уткина. Достаточно назвать всего лишь одно его детище. Это стратегическая ракета Р-36М (по натовской классификации SS-18 «Сатана»), не имеющая аналогов в мире. Эта «Сатана», в случае, если какой наглец, потерявший память, нападёт на нашу родину, оставит от земли агрессора один только пепел. Даже если падёт последний защитник родины, и тогда агрессор не уйдёт от возмездия. Вот такая она, современная касимовская невеста, в обморок не упадёт.

Почти всё знающая Википедия пишет об Уткине:

«Родился 17 октября 1923 года в деревне Пустобор (ныне не существует, Касимовского района Рязанской области) в семье рабочего Фёдора Дементьевича и домохозяйки Анисии Ефимовны.
Отец — Уткин Фёдор Дементьевич (1896—1940), трудовую деятельность начал в 14 лет, работал на заводах в посёлках Клетино, Пустобор Рязанской области, в дальнейшем был плановиком-экономистом на чугунолитейном заводе в поселке Лашма. Мать — Уткина (Лашина) Анисия Ефимовна (1894—1981), всю жизнь занималась воспитанием четырёх сыновей и вела домашнее хозяйство...
Детство провёл в посёлке Лашма».

Тут мы лишний раз убеждаемся, что Википедия, в отличие от статистики, знает не всё. Деревни Пустобор не существовало никогда. Название Пустобор носила вовсе не деревня, а лесная сторожка купца Ивана Евсеевича Юренкова, где служил отец великого конструктора. В этой лесной сторожке Шостьинской волости Касимовского уезда и родился современный Илья Муромец Владимир Фёдорович Уткин и три его брата, все, как один, богатыри.



5. ПО МУРОМСКОЙ ДОРОЖКЕ. ФЕВРОНИЯ И ДРУГИЕ
Если найдутся такие, кто читал предыдущие главы, может, кто и помнит, с чего всё началось…  Вечеряли мы как-то, во главе с атаманом Билыком, после бани, на хуторе Малые Билыки, с газетой… И, пока атаман Билык не поменял ещё резину на своей зелёной «четвёрке», беседовали тихую (местами) беседу, обсуждая путешествие по Муромской дорожке. На которой, если кто ещё не забыл, стояли три сосны. В предыдущей главе добрались уже не только до Касимова, но и до речки Гусь.

По левому берегу этой речки, впадающей в красавицу Оку, стоит село Клетино, родина большого русского поэта Евгения Маркина. А по правую сторону Гуся раскинулся Гусевский Погост, который следует посетить каждому любителю старинной архитектуры. Целый комплекс храмов различных архитектурных стилей находится в этом селе, имеющем свою интересную историю с интригующим сюжетом. Как-нибудь мы с атаманом ещё расскажем об этом. А пока нам надо двигаться дальше, по пути муромского князя Петра, почитаемого на Руси, как примерного семьянина.

Почти все поселения в этих местах связаны с железоделательной деятельностью русских предпринимателей Баташовых, которые, наряду с династией Демидовых, стояли у колыбели русской металлургии. Таков и посёлок Сынтул, который сегодня известен тем, что здесь находится тренировочная гребная база.

Вообще, эти места щедро рождают таланты. Вот и Сынтул – родина замечательного русского писателя Бориса Шишаева. А между Муромом и Касимовом можно остановиться попить чайку или ещё по какой надобности, возле скромной деревни Варваровка, которая ничем особенным не примечательна, кроме того, что это родина замечательного писателя Николая Родина.

Заглянем, конечно, в упоминавшийся уже Гусь Железный, что чуть выше по течению речки Гусь.
Тут атаман Билык прочитал, тихо, но выразительно (ибо поэзия не терпит ору):

Берега, островки,
заводи с глубинами…
нарекли ж
старики
речку – птичьим именем!
Речка Гусь, речка Гусь,
берега чащобные!
я тебя не берусь
называть особенной.
Сколько вас, вот таких, –
маленьких, непризнанных, –
льётся в русло Оки
сквозь леса капризные!
…
Наша Русь для меня
здесь вот начинается –
от мещёрской глуши
с заводями синими,
от сосновой тиши
с криками гусиными…

Тут Семён Быдловатый возьми, да и брякни:
- Душевные стихи. Не иначе, Мандельштам написал?
- Нет, - отвечал атаман Билык, - Евгений Маркин.

Здесь, в Гусе Железном, находилась резиденция Андрея Баташова. От усадьбы мало что сохранилось. А вот колоссальных размеров белокаменная церковь Живоначальной Троицы поражает путника своим величественным видом, контрастирующим с невзрачным окружением. Знающие люди отмечают сочетание и барокко, и классицизма, и псевдоготики.

Тут атаман Билык достал из «бардачка» своей «четвёрки» книжку «Орлиное гнездо» и прочитал громко и выразительно:

«На берегу огромного искусственного озера раскинулось поместье магната Екатерининских времен, представляющее интереснейший исторический памятник жизни и нравов 18-го столетия. С первого взгляда на эту массу построек, большею частью уже превратившихся в развалины, вас пора¬жает оригинальность этого «Орлиного гнезда» напоминающе¬го гораздо больше жилище средневекового феодала, чем усадьбу русского помещика.
Полуразрушенная теперь каменная стена, больше 2-х вёрст длиной, охватывает, как бы крепостным кольцом площадь, где кроме огромного «барского» дома с десятком флигелей и бесконечных «служб», помещается парк, «страшный сад», грандиозные развалины театра и, наконец, больше 20-ти оранжерей.
На всём протяжении этой каменной стены находились толь¬ко одни ворота из литых чугунных брусьев, которые годились бы в любую маленькую крепость, какой, впрочем и была эта усадьба всевластного магната-разбойни¬ка, не признававшего никаких законов, кроме собственной во¬ли».

В книжке этой утверждалось, между прочим, что помимо добычи железа Баташов занимался ещё и разбоем на той самой дороге из Касимова в Муром, по которой ездили с товаром купцы. А ещё он был (конечно же! – как без этого?) масоном. Утверждалось также, что в распоряжении Баташова было около тысячи егерей, которые и занимались разбоем. В многочисленных комнатах, оранжереях, павильонах и беседках ежедневно проистекали оргии (и когда только успевал работать?), а в подвалах штамповали фальшивую монету. Говорят также, что сотни рабочих были затоплены в подземелье, и души их неприкаянные бродят до сих пор по многочисленным подземным ходам, пугая прохожих. Впрочем, вход в подземные ходы до сих пор никому не удалось обнаружить, печатных станков, фальшивой монеты и всяких масонских драгоценностей тоже не нашли.

……………

Итак, следуя за Петром, пересечём изумительной красоты речку Пра, любимицу рыболовов и байдарочников. В обширном бассейне этой реки расположены Мещёрский национальный парк и Окский биосферный заповедник.
Тот самый, в котором водятся, мало где уцелевшие, выхухоль, чёрный аист, и сохранились реликтовые болота. Тот самый, где летал во главе журавлиной стаи (на дельтаплане, кажется) российский президент.

Пожары 2010 года нанесли страшный удар по этим заповедным лесам. Затронул пожар и окрестности деревни Ласково, где жила когда-то благоверная Феврония, любимая жена муромского князя Петра. Деревня стоит на берегу удивительно красивого, тихого озера Ласково. Чей вид полностью соответствует названию. От окрестных озёр, лежащих в торфяниках, озеро Ласково отличается пологим песчаным берегом, ровным песчаным дном, закатами какой-то особенной нежности. Когда человек попадает сюда, уходят все тревоги, на душе становится спокойно и тепло. Тогда как близлежащие озёра носят название Чёрное и Чёрненькое.
Не удивительно, что Феврония родилась именно в этом месте и на неё сошла божья благодать.

Тут атаман прочитал проникновенно, по памяти:
«…некто юноша, уклонился в весь, нарицаемую Ласково, и прииде к некоему дому, и не виде у врат никого; вниде же в дом, и не бе кто его ощутил; вниде же и в храмину и виде: седяше бо едина девица, точаша постав; перед нею же скаче заяц».

Где стояла храмина Февронии, кто ж теперь знает… Главное, что в Ласково, как и в Муроме, отмечается праздник «День семьи, любви и верности». Но масштабом помельче. В Ласково приезжает самая семейная изо всех семейных пар не российского, а только областного масштаба.
Да и на чём ехать высокого ранга особам? Дорога сильно извилистая, меж болот… И «не летят туда сегодня самолёты, и не ходят даже поезда». А когда-то была ведь станция Ласково на узкоколейной ветке железной дороги Рязань-Пристань – Тума – Владимир.
Дорога эта была построена в конце девятнадцатого – начале двадцатого века для вывоза леса и торфа из Мещёрских лесов. Эта дорога основательно пошатнула благосостояние владельцев тяжеловозов из близлежащих сел, лишив их объёма грузоперевозок; а потому в течение нескольких лет после постройки дороги на ней велась прямо-таки настоящая партизанская война с разбором путей и сжиганием деревянных мостов.
Потом ходил по той дороге паровоз типа «кукушка». В девяностые годы развалилась, вместе со страной, и узкоколейка. Нынче вряд ли найдёшь где рельсы той дороги, но насыпь и остатки шпал кое-где сохранились.

На этом можно было закончить путешествие и либо возвратиться, по примеру князя Петра, с молодой женой, в Муром, либо остаться здесь, на берегу этого лесного озера и блаженствовать. Но есть тут ещё одна тропа, на которую следует ступить. Тропа эта называется тропой Паустовского и является прямым продолжением той муромской дорожки, которую мы с атаманом считаем канонической. Она приведёт в памятное место названием Солотча, где жил Константин Паустовский. Конечно, не писатель протоптал ту тропу. Как знать, может, ту тропу проложил ещё Илья Муромец по пути в Киев, но названа она именем Паустовского, потому что по ней хаживал он к ласковским озёрам на рыбалку, по грибы, по ягоды.
Тропа эта и сегодня не заросла, всё так же совершают по ней пешие, конные и велосипедные прогулки туристы, грибники и прочий народ.

Описать Мещёрскую сторону лучше, чем это сделал Паустовский в повести с названием – ну, конечно же! – «Мещёрская сторона» не сможет даже атаман Билык.
«…край этот обладает большой притягательной силой. Он очень скромен - так же, как картины Левитана». Эту повесть должен прочесть каждый русский человек. А то как-то мы с атаманом заглянули в школьный учебник – чёрт знает, что там «проходят» по литературе. Впрочем, это совсем другая история…

Село Солотча выросло вокруг мужского Солотчинского Рождества Богородицы монастыря, который был основан в 1390 году рязанским великим князем Олегом Ивановичем. История монастыря описана подробно – конечно же! – во втором томе собрания сочинений Терпигорева, которое – стыдобища! – не переиздавалось с 1899 года.

Монастырь стоит на высоком берегу, там, где коричневая от торфа вода речки Солотча сливается двумя живописным узкими протоками со старицей Оки. От монастыря открывается захватывающий дух вид на долину Оки, которая, по своему обыкновению, делает здесь петлю. За обширными заливными лугами, там-сям в копнах сена, на другом берегу Оки видна высоченная колокольня Иоанно-Богословского монастыря. По крутому берегу Старицы замечательно светлый лес, в котором запросто встречаются сосны возрастом четыреста лет. Там, недалеко от монастыря находится так называемая, Лысая гора. Называется этот песчаный склон так, потому что на нём не растут деревья. Между монастырём и Лысой горой, как раз там, где река Солотча впадает в Старицу, где стоит могучий многовековой дуб, бьёт в три ключа источник, названный Троицей. На источнике всегда множество народа. Кто-то запасается водой, кто-то приходит сюда умыться, кто-то – просто попить. Кто-то – полюбоваться. А кто-то – помолиться.

Вот об этом источнике нам с атаманом и хочется рассказать в завершение повествования. Восьмого мая 2003 года мы с атаманом Билыком, прямо таки, в пяти или десяти метрах от того места, где сейчас бьёт родник, принимали участие в небольшом свойском пикничке. Дым костра, опять же, известно, создавал уют.
И родника там не было! За водой ходили под Лысую гору, на любимый родник всех местных туристов. Прочие напитки привезли, по русскому обычаю, с собой.

И вот через месяц читаем, то ли в газете, то ли в интернете, что ровно через месяц, на праздник Троицы, на этом месте забил в три ключа новый источник. Кабы мы с атаманом не были там месяцем раньше, наверняка подумали бы, что это либо пиар какой, либо газетная «утка».

У источника мы и остановимся. Может быть, когда-нибудь получим загранпаспорт, доберёмся и до конечного пункта пути Ильи Муромца, в святой русский город Киев.