Вампир Ван Ден Пир. Глава Шестая

Демиан удивлённо оглянулся по сторонам. 
 
Он стоял напротив амвона в довольно древней по виду православной церкви, и не понимая, как тут оказался, растерянно разглядывал закопченные лики святых, строго глядевших на него из-под купольного пространства.
 
Краски, которыми неизвестные мастера живописали сцены из бытия великих старцев, местами стёрло безжалостным ластиком времени, а там, где они сохранились, роспись выглядела блеклой, выцветшей, а кое-где и вовсе была сбита со стен вместе со штукатуркой так, что остро торчали то тут, то там, щербатые края старинного кирпича, с тем же отвратительным бесстыдством, каким щеголяет оголившаяся кость из-под полуобглоданной личинками плоти.
 
Священник, лица которого он никак не мог разглядеть, бродил вдоль иконостаса с кадилом и пел на старославянском языке молитву, имевшую, как казалось, грозный, но непонятный ему смысл.
 
Демиан, хотя и не знал ни строчки из молитвослова, но, прислушавшись, готов был поклясться, что текст распеваемых батюшкой псалмов не имеет ничего общего с традиционными молитвами.
 
Он отчётливо уловил несколько латинских словосочетаний и даже что-то из арабского, что выглядело совсем уж подозрительным.
 
- "Интроибо ад альтарэ дьяболи", - повторил он и, воспользовавшись быстрой подсказкой памяти, тут же перевёл: - "И подойду к жертвеннику дьявола."
 
В полумраке, освещённом лишь несколькими догорающими свечами, разрозненно, - будучи расставленными словно фигуры на шахматной доске в близкой к эндшпилю партии, - стояло несколько укутанных в чёрные платки дряхлых, согбенных старух, безмолвно кланявшихся и механически крестившихся.
 
Боковые нефы храма тонули в темноте, и даже сзади, где должен был располагаться атриум, совершенно невозможно было разглядеть хоть что либо.
 
Демиан перевёл взгляд на истёртый бесчисленными подошвами засаленный мрамор, цвет какового трансформировался из вероятного красноватого в буровато-коричневый тон, и у него, помимо близкого к отвращению чувства, непроизвольно возникли скверные предчувствия.

- Что я здесь делаю? - прошептал он, ощущая смутную, но быстро нарастающую тревогу.

Святой отец, чьё лицо хотя и попадало раз за разом в узкую полосу тусклого света, но  таинственным образом продолжало оставаться недоступным взору Демиана, перешёл на громкую декламацию, а его речи и вовсе стали походить на зловещие магические заклинания.

- Mater suspiriorum....mater lacrimarum....mater tenebrarum....
 
- Мать вздохов, мать слёз, мать тьмы....Это что, шабаш?! - громко проговорил Демиан, но никто даже не обернулся в его сторону, впрочем, он и не расчитывал на это. 
 
Он попытался развернуться и покинуть это мрачное, не внушающее ему доверия, неприятное место.
 
Однако, оказалось, что он не только не может сделать и шага, но даже не в состоянии повернуть корпус - его автоматически, словно привинченную к полу куклу, вернуло в первоначальное положение.
 
Демиан собрался с силами и повторил попытку, но результат получился ещё более плачевным: он ощутил лишь острую боль в затылке, как будто в него по касательной вонзили иглу.

Он непроизвольно вскрикнул, и согнувшись, выругался сквозь зубы, а когда выпрямился, то увидел перед собой знакомое лицо маленькой девочки, как ни в чём не бывало стоявшей напротив него и улыбавшейся:

- Аb аltero expectes, alteri quod feceris.

- Опять эта дурацкая латынь...., - Демиан скривил рот в неприязненной гримасе.

- Как аукнется, так и откликнется, - проговорила девчонка и легонько хлопнула ладонью по его правому колену.
 
Несмотря на то, что со стороны это трудно даже было назвать ударом, у него на секунду потемнело в глазах.
 
- Я нашла тебя, Демиан! Нашла тебя, Герард! Нашла тебя, Генрих!
 
Демиан проснулся от острой боли в ноге, и, хотя ощущения были не из приятных, он в первую очередь успел порадоваться тому, что это всё же был сон, а не явь.

Однако, когда он откинул в сторону одеяло и взглянул на распухшее колено, то ему стало не по себе.

Он смотрел на расползающийся по ноге голубоватый отёк и, не веря своим глазам,  вопрошал: " Как то, что случилось во сне, могло спроецировать повреждение в реальности?!"
 
- Что за чертовщина! - он встал с кровати, но передвигаться не хромая, не смог: каждый шаг давался с трудом, через боль, а травмированный сустав попросту отказывался сгибаться полностью.

- Эта маленькая ведьма называла меня ещё какими-то именами, не имеющими ко мне никакого отношения, - вслух размышлял он, - Или я только думаю, что это так, а на самом деле - имеют? Нет, подумать только! Привидение является ко мне во сне, намекает на некую месть, а затем - бьёт меня! И я просыпаюсь с синей коленной чашечкой, и, возможно, надорванными связками!
 
Два дня спустя гематома таинственным образом исчезла, не сошла, как постепенно, меняя цвета, сходят синяки, а буквально испарилась.
 
Однако быстро выяснилось, что Демиан поторопился обрадоваться, так как ни боль, ни хромота не только не прошли, а напротив, ещё более усилились.

Медики растерянно разводили руками и, терпеливо объясняя результаты рентгенограмм и прочих исследований, единодушно уверяли в отсутствии какой бы то ни было патологии. 

Две ночи он почти не спал, во всяком случае, сон его был неглубок и поверхностен, но, в конце концов, нервная система капитулировала, и Демиан провалился в тяжёлое, глухое забытье.

- Тебе тут нравится? - услышал он детский голос.

- Где? - ответил Демиан, наблюдая как из темноты медленно начинают выплывать расписные стены старинного храма, а затем появляется и фигура маленькой девочки, отбрасывающая в окружающей тьме загадочные блики, переходящие порою в слабое сияние, - А....! Это ты, Светлячок? Ты сегодня одна, без свиты и реквизита?

- Какого ещё реквизита?

- Я имею в виду попа и старух.

- Это не старухи. Это души тех, кого ты убил, - спокойно ответила девочка.

- Надо же! У них были души! Хорошая новость! - приподняв вверх брови, ухмыльнулся Демиан.

- Для тебя - хороших новостей больше не осталось. Зато есть плохие. Хочешь их знать?

- Ты же всё равно намерена их сообщить, вне зависимости от моего желания, верно?

- Ошибаешься. Для меня это не имеет особого значения.
 
Демиан почувствовал ещё чье-то присутствие, но из-за непроглядной тьмы не мог ничего разглядеть до тех пор, пока не увидел наконец медленно приближающуюся фигуру батюшки в длинной чёрной фелони с расшитой золотом епитрахилью.
 
Он замер и ощутил, как его неожиданно охватило давно позабытое им чувство страха. 

Сковавший его беспричинный и необъяснимый ужас оказался столь силён, что Демиан почувствовал как холодеют его руки, а по спине и бёдрам разбегаются мурашки.
 
Священник подошёл к нему вплотную и в ноздри ударил отвратительный запах тления:

- Покайся в грехах своих, сын мой! - отрывисто проговорил каким-то каркающим голосом дьякон и поднёс к лицу Демиана ослепительно сверкающую во мраке платиновую рипиду.
 
Только сейчас Демиан смог разглядеть, что под украшенной изображениями ангельских чинов митрой богослужителя, скрывается не человеческое лицо, как он предполагал, а огромный, отливающий синевой клюв и массивная воронья голова с преисполненными ненависти антрацитовыми глазами.
 
Он перевёл взор на когтистую, узловатую птичью лапу, цепко удерживающую за длинную рукоять увенчанную вифлеемовской звездой металлическую рипиду, по которой резво ползали крупные розовато-жёлтые черви, и из глубин его существа поднялась волна отвращения.

- Покайся! Покайся, асмодеево отродье! - повторил ворон, обдавая смрадным дыханием.
 
Вместо ответа Демиан плюнул на рипиду, и крепко сжав челюсти, зло улыбнулся псевдо-батюшке.
 
В следующую секунду, он толкнул в грудь стоявшего на пути монстра и, хромая, бросился вперёд во тьму.
 
Ничего не различая и не видя, он устремился во мрак.
 
На его пути не оказалось ни стен, как это можно было предположить, ни каких либо иных преград, а темнота постепенно стала редеть, уступая место сероватым сумеркам, затянутым густым, свинцовым туманом.
 
Он бежал, лишь изредка слыша позади себя воронье карканье, постепенно удалявшееся и делавшееся всё тише, бежал, превозмогая острую боль в колене, до тех пор, пока инстинктивно не почувствовал, что погоня ему уже не угрожает.
 
Демиан остановился, и, схватив себя за немилосердно разнывшуюся коленную чашечку, попытался отдышаться, продолжая ладонью сжимать колено, как будто это могло облегчить его страдания. 
 
Он выпрямился и осмотрелся.
 
Вокруг него простиралось бескрайнее, усеянное свежевыпавшим снегом, поле.
 
Безупречная горизонталь пейзажа, - гладкая, лишённая холмов, кочек и рытвин, поверхность земли, - наводила на мысль о том, что идеальная его топография была сформирована искусственно.
 
- Пустяки. Это сон. Ведь всё это мне снится, - произнёс он вслух, но отчего-то не услышал своего голоса.

Он поднял голову и посмотрел вверх, туда, откуда продолжал срываться снег, но, то ли небеса были невероятно плотно затянуты тучами, то ли сам купол небесный имел в этот час тёмно-графитовый, очень близкий к чёрному, серый цвет, так что, невозможно было даже определить время суток.

В полнейшей, казавшейся ватной, неестественной тишине, медленно и сонно кружились снежинки, оседая на его лицо и плечи.

Демиан зябко поёжился, так как неожиданно ему вдруг стало холодно.

- Я сплю! И должен, чёрт побери, проснуться! Должен! - он выкрикнул последнее слово во всю мощь тренированных лёгких, но опять не услышал ни звука.

Не зная, что делать, он отправился дальше, стараясь идти насколько только это было возможным быстрее, чтобы хоть немного согреться, но боль в травмированной ноге значительно ограничивала его скорость и всё более и более усиливала его хромоту.

- Почему я не просыпаюсь? Я же сплю! Сплю! Что за чертовщина?! Ведь такого не может быть!
 
Но время шло, а он всё не просыпался, кроме того, начал слабеть, однако, стоило ему только остановиться, чтобы перевести дух, как сейчас же его начинал пробирать холод, и Демиан вновь, не взирая на усиливающуюся усталость, был вынужден продолжать свой путь.

Ему казалось, что он шёл уже бесчисленное количество часов, а боль выкручивала сустав всё сильнее и сильнее, делаясь порою невыносимой, но Демиан, стиснув зубы, продолжал из последних сил идти вперёд, надеясь на то, что либо кончится это бесконечное белое поле, либо, в конце концов, ему удастся проснуться.
 
 
 
- Да, Карина, это наша новая квартира. Вернее, дом, - обратилась Нина к дочери, с любопытством разглядывая высокие потолки и тёмный паркет малознакомого помещения.
 
- Мама, он такой большой, что мне немножко страшно. Хорошо, что мы взяли моих кукол. С ними мне будет лучше. 

- Я куплю тебе новых, чтобы тебе и твоим старым куклам, было веселее.

- А где тот дядя, про которого ты рассказывала? Он придёт потом?

- Да. Он очень хороший. Только выглядит необычно. У него палка из лица торчит. Но ты его не бойся.

- Про палку ты рассказывала - я помню. Но, всё же, так у людей не бывает. Он не человек?

- Ты сказку про Буратино помнишь?

- Помню.

- Как ты думаешь, Буратино - человек?

- Не знаю. Немножко человек, наверное.

- Вот и этот дядя, друг твоей мамы, тоже немножко человек.

Зозимос настоял, чтобы Нина продала свою старую квартиру и, вместе с дочерью переселилась в кирпичный дом с деревянной мансардой, находящийся в самом центре Старого Тбилиси, неподалёку от сквера Вахтанга Горгосали.

Переезд занял пару дней, а за это время Зозимос каким-то непостижимым образом заменил всю старую мебель на весьма дорогую новую.

- Одна комната будет, так называемой, гостиной, другая - детская. И её займёт Карина. В третьей будет спальня, если ты не возражаешь. Нам понадобятся плотные и тяжёлые шторы - об этом позабочусь я. А в остальном всё будет, почти как у обычных обывателей.

Когда Нина поинтересовалась каким образом он заполучил этот дом и откуда у него такие средства, то Зозимос лишь отмахнулся:

- Как ни странно, моя относительная нематериальность может помогать в решении самых что ни на есть материальных проблем. Но денежные средства и для тебя теперь не проблема. Ты ведь - вампир. А потому, у тебя, по сути, отныне только одна головная боль - солнечный свет, - с этими словами он положил перед Ниной документы на строение, в которых она значилась хозяйкой.

- Да, кстати....Не воспринимай меня, как... мужа. Я лишь твой друг и партнёр.

- Как понимать эту твою фразу?

- У каждого из нас - своя жизнь. Все эти человеческие условности и обязательства не должны портить нам удовольствие от общения. Мы - не люди. А потому не стоит перенимать у них и неудачные модели сожительства. Мы связаны кровно, но это не значит, что обязаны впускать нелепую ревность, сковывать друг друга глупыми требованиями и прижиматься один к другому, как кролики в норе.
 
Сейчас она вновь вспомнила этот недавно имевший место разговор, и задумалась о перспективах своей новой жизни.
 
- Для Зозимоса эмоции не значат абсолютно ничего. Акт высасывания крови он обставляет, как половое сближение, фантастически яркое, волшебное. Но его самого всё происходящее совсем не затрагивает. Он словно иллюзионист. Талантливый и бессердечный.
 
Нина подумала о Демиане, в памяти всплыла последняя произошедшая между ними сцена и ей стало отчего-то грустно:

- Неужели это всё?! Так закончатся наши отношения? - прошептала она, разглаживая утюгом платье дочери.
 
- Кто знает, быть может, он - последний человек в моей жизни! Последний мужчина. Хотя, что мешает мне заводить романы со смертными? Нет, не хочу. Хватит. Достаточно этих страстей и любовей.
 
Она закончила глажку белья и обратилась к возившейся в своей комнате Карине:

- Доченька, я отлучусь на час-другой в магазин. Хорошо?

- Да, мама. Я буду ждать.

- Будь умницей! Я быстро. Дверь закрою, но ты, всё равно, к дверям не подходи!

- Хорошо, мамочка! Я поиграю с Мэри и Кэт в больницу.
 
Через полчаса Нина уже стояла у дверей Демиана и нажимала на кнопку звонка.
 
Никто не открывал.

Тогда она набрала его номер и услышала, как где-то в недрах квартиры заиграл знакомый рингтон.

- Не хочешь брать трубку, злюка, - пробормотала она, - Ну, ничего, у меня ведь есть и ключи!

Открыв дверь, она не стала снимать обувь, а победоносно прошла внутрь.

На простынях лежал бледный, совершенно слившийся с последними белизной своих кожных покровов, Демиан.

Его мощное тело до половины было прикрыто одеялом, одна рука покоилась под подушкой, а другая была согнута в локте и её сжатый кулак защищал подбородок даже во сне.

На секунду Нина замерла, затем, очнувшись от ступора, подошла вплотную к спящему и с неженской силой стиснула кисть пальцами у основания ладони.

Пульс прощупывался, но был таким слабым, нитевидным, что Нине пришлось отереть со лба появившуюся от волнения испарину.

Она ещё раз коснулась его предплечья и её поразило то, каким холодным оно было.

- Но ты ведь не вампир! Я, во всяком случае, тебя не кусала! Так почему ты ледяной такой!? - женщина попробовала его разбудить, проведя по его лицу ладонью, но это не возымело никакого действия.

Затем она принялась трясти его за плечи:

- Вставай! Вставай! Ну, просыпайся же! Просыпайся в конце концов!

Чтобы она не делала - всё оказалось напрасным.

В итоге, убедив себя, что её экс-любовник, скорее всего, напился до полного бесчувствия, или, возможно, принял сильное снотворное, но, конечно же, рано или поздно придёт в себя, вампиресса покинула его жилище.

 
 
На этом сюрпризы для Нины не закончились.

Едва она вошла в дом и прошла в гостиную, как увидела Карину увлечённо играющую с каким-то ребёнком.

От неожиданности, она даже выронила пакет с продуктами, которые купила для своей дочери по дороге домой.

- Карина! Как сюда попала эта девочка?!

- Извините, пожалуйста, но я просто вошла, - дитя поднялось с пола, продолжая удерживать в руках куклу.

- Но как! Как ты сюда вошла?!

- Через двери.

- Но они были заперты!

- Да? А я даже не заметила...

- А это ещё что такое?! Откуда у нас эта птица?! - воскликнула вампиресса, указывая на сидящего на подоконнике ворона.

- Это Ворон. Он - со мной. 

- Мамочка, не сердись, пожалуйста, он очень умный и даже может иногда говорить, - подошла к матери Карина и обняла её за талию двумя руками.

- Я не сержусь, дети. Только всё это очень удивительно и неожиданно. Девочка, подойди ко мне, пожалуйста, - позвала она Анику уже спокойным тоном, внимательно её разглядывая, - Откуда ты?

- Я живу с вами по соседству. Вот, услышала шум, и решила зайти в гости. Извините, что я вас, кажется, смутила.

В этот миг громко вскрикнула, молча указывающая в направлении коридора и выглядевшая крайне испуганной, Карина.

Нина оглянулась и увидела бесшумно проскальзывающего в комнату Зозимоса:

- Простите, милые дамы, но я решил войти без стука. Дверь была не заперта.

- Что же за день сегодня такой! - всплеснула руками вампиресса, - Ты нас заиками сделаешь!

- Вы уже познакомились? - спросил вампир Нину, игнорируя её эмоциональный спич и кивая в сторону Аники.

В этот момент ворон, шумно хлопая крыльями, вспорхнул с подоконника и сел Анике на плечо.

- Только начали, - ответило привидение вместо растерявшейся хозяйки, сейчас же добавив, - Меня зовут Аника, а это - Ворон. Мой друг.

- Меня зовут тётя Нина, - пожала плечами вампресса и сев на диван, не без сарказма произнесла, - Милый друг, скажи, а ты знаком с Аникой?

- Думаю, Аника будет хорошей подругой для Карины. Мало того, при случае, ей вполне можно будет доверить и её опеку. Аника внутренне значительно старше, чем это может показаться. 

- Аника хорошая, - подала голос Карина, - Она научила меня заплетать косы. Вот!

- Постойте...! Что это такое получается?! Я только что обратила внимание...Девочки в одинаковых платьях! Но я не покупала двух одинаковых платьев! - вскочила с дивана  Нина.

- Мне просто понравилось платье Карины, и я решила... скопировать его. Извините. Если вам это неприятно, я могу поменять его на другое, - виновато проговорила Аника и опустила голову.

- Не стоит. Носи на здоровье. Всё в порядке, - видя искреннее огорчение ребёнка, Нина поспешила его успокоить, - Я очень удивилась. Только и всего.

- Карина, а я - Зозимос, - улыбаясь сквозь плотно обтягивающую лицо материю мягко молвил вампир, подходя к дочери Нины и наклоняясь к ней, - Не называй меня дядей. Это лишнее. Но знай, что ты и твоя мама - под моей защитой. Я никогда не дам вас в обиду.

- Спасибо, дя...Зозимос, - расцвела в улыбке девочка, кивая светловолосой головкой, и, обращаясь к матери, воскликнула, - Мама! Можно мы с Аникой поиграем у меня в комнате?

- Конечно, - вымученно улыбнулась Нина, и, дождавшись когда подружки удалятся в детскую, спросила Зозимоса, - Эта Аника....Может, ты мне объяснишь, кто она и что вообще происходит?
 
- Аника - привидение.

- Привидение?! - переспросила Нина, подавшись вперёд всем телом.

- Да. А почему тебя это так удивляет? Ты - вампир. Я - нечто среднее между вами двумя, так сказать, упырь с расширенными возможностями. Только твоя дочь и является человеком в нашем кругу.

- Моя дочь....Как же теперь быть с Кариной? Она же растёт и начинает всё замечать! В конце концов она поймёт кем является мать и ... её друзья. 

- Вот поэтому присутствие Аники, как нельзя более кстати. Именно она и подготовит  твою дочь к безболезненному осознанию того факта, что её мать - неживой человек. 

- Ты настолько уверен в этой девочке? 

Зозимос кивнул:

- Она тянется к людям. Ей интересен этот мир. Она в него влюблена. И нет ничего удивительного в том, что твоя девочка за столь короткий срок так привязалась к ней. 

- А эта ворона...Откуда она?

- Это не ворона. И даже не птица. Это психопомп. Нечто вроде проводника между миром живых и миром мёртвых. Своего рода ангел-хранитель. 

- Что ж, выходит теперь у меня две дочери, - глубоко вздохнув, задумчиво произнесла Нина, но тут же, улыбнувшись одними глазами, прибавила: - Буду считать, что она - от тебя.

- Как тебе будет угодно, - ухмыльнулся вурдалак.

 
С максимально возможным комфортом устроившись у старого вяза, Эдвард был практически невидим для человеческого глаза, скрываясь в густых зарослях глицинии, чьи сиреневые гирлянды меланхолично свисали, как с дерева, так и с соседствующего с ним одноэтажного дома.
 
Эдвард уже несколько часов следил за высокорослой блондинкой, плавно и грациозно, словно прекрасно осведомлённая о своей несъедобности ядовитая и красивая бабочка, порхавшей по дому напротив в чёрной блузе с глубоким вырезом и обтягивающих шортах.

Его сверхострое зрение позволяло детально рассмотреть соблазнительный силуэт даже сквозь плотно занавешенные шторы, однако, не женственные формы, не безупречность пропорций и линий, а слегка расплывающийся в неверном свете электрического освещения, овал её лица и излом тонких тёмных бровей над излучавшими строгость, миндалевидными глазами, почти наверняка уже виденными им когда-то, показались болезненно остро знакомыми ему до такой степени, что его охватила внешне совершенно необоснованная, но тем не менее, явственная иррациональная тревога.

Ему удалось отмахнуться от этого тревожного чувства и он, ожидая появления вампирессы, ушёл в размышления о своей жизни так, как люди обыкновенно уходят в сон, вспомнив внезапно тот период своего неживого бытия, когда в составе мальтийского ордена пиратствовал против османов.
 
Эдвард сам иногда называл свою память пыльным подвалом, куда, без особой на то нужды, не стоило спускаться, так как она была перенаселена призраками, однако какие-то события, уже вроде бы из неё выпавшие, нечаянно поднявшись из глубин, представали перед ним словно недавно пережитые.

Погружаясь в недра памяти он невольно отслеживал то, как постепенно, но неуклонно менялся, как прожитое и новый опыт, так или иначе сказывались на его характере и, иной раз вспоминая некоторые свои деяния, он искренне удивлялся тому, что когда-то их действительно совершил.   
 
Эдвард уже не мог вспомнить повинуясь какому мотиву решил примкнуть к ордену рыцарей-госпитальеров, чьим девизом был довольно расплывчатый тезис "Защита Веры и Помощь бедным и страждущим", но до того, как он не столкнулся с суровой правдой жизни и не обнаружил себя в окружении давших такой же обет высокородных господ, грабящих проплывающих мимо торговые суда, искренне полагал, что сделал правильный выбор.
 
Как бы то ни было, но Ван Ден Пир опять примкнул к европейскому рыцарству, хотя, ещё во время рокового для себя Крестового похода, наглядно убедился в том, что даже такое понятие, как "честь", можно трактовать достаточно широко.
 
Наследники ликвидированного ордена Тамплиеров, - значительная часть земель и имущества какового была передана именно мальтийским рыцарям, - в конце восемнадцатого века уже не имели такого мощного флота, который позволял им властвовать в Средиземном море два столетия тому назад, мало того, Германия, Дания и Голландия, объявив о выходе из Католической церкви, наносят сильный удар по финансированию Суверенного Военного Госпитального Мальтийского Ордена, а в Англии данное формирование и вовсе начинает считаться незаконным, плюс все его владения конфискуются.
 
Возможно, вампира пленила славная история мальтийских рыцарей, изгнавших в своё время турок из Смирны, захвативших Александрию и контролировавших всю южную часть Малой Азии, а так же выдержавших, под руководством гроссмейстера Жана Паризо де Ла Валетт, мучительную, более чем трёхмесячную осаду огромного по численности турецкого войска.
 
Ко времени появления среди них Ван Ден Пира, лишенные финансирования рыцари вынуждены были промышлять не только разбоем, захватывая имущество турецких, алжирских и тунисских фрегатов, трекатр и фелюг, но и не гнушались грабить нейтральные суда, одновременно приторговывая, как взятыми в плен людьми, так и награбленным.

Уже двадцать четыре месяца шла первая русско-турецкая война 1768-1774 годов, в которую активно включились отряды греческих клефтов, - вооружённых повстанцев, досаждавших турецким властям на суше, - и каперов, пиратствующих на море. 
 
Рыцари мальтийского ордена, хотя и отказались официально воевать на стороне Российской империи, тем не менее, весьма снисходительно относились как к греческим корсарам, так и к русским судам, позволяя им заходить на рейд и ремонтировать свои суда на Мальте. 

И вот, Эдвард стоял, почти слившись с зарослями глицинии, на совершенно обезлюдевшей в столь поздний час улице Старого Тбилиси, и, одновременно, плыл на корабле "Святой Иоанн", вновь внимая шелесту бирюзовых волн, облизывающих своими солёными языками борт каравеллы.

- Мы уже никому не нужны, - делился с ним мыслями, командующий судном француз Антуан де Вержи, - Вернее, нужны постольку, поскольку для Европы ещё опасны османы. Пока есть хотя бы тень угрозы с их стороны, будет жив и наш орден.

Они преследовали безуспешно пытавшуюся удрать турецкую чектырму, которая вяло и неточно отстреливалась, ведя огонь из трёх имевшихся на борту пушек, а беседующий с Ван Ден Пиром капитан, удовлетворённо отметив, что расстояние между "Святым Иоанном" и османским кораблём неуклонно продолжает сокращаться, дал указание не стрелять из орудий:

- Всем готовиться к абордажу! Надеюсь, на этот раз в трюмах этих бестолочей найдётся что-нибудь поинтереснее пшеницы! 

- Амбары Ла-Валетты забиты зерном. Спасибо египтянам, не забывающим о своих братьях мусульманах, - отозвался Эдвард.

- Русские могли бы в два счёта выиграть эту войну, сумей они перекрыть Босфор. В Стамбуле через пару недель начался бы голод. Но мои доблестные соотечественники продолжают торговать с нехристями. И, если на алжирцев и египтян легко найти управу, то с Францией, Екатерина вынуждена считаться. А зря.

- Антуан, не зная вас, я заподозрил бы, что на лицо явный кризис личностного патриотизма.

- Меня воротит от того, какую роль играет во всей этой кровавой возне, моё отечество.

- Мы все вынуждены играть здесь не самые симпатичные роли. Когда для того, чтобы быть принятым в орден, я собирал документы, подтверждающие моё дворянское происхождение вплоть до четвёртого колена, то и подумать не мог, что мне придётся грабить купеческие суда и торговать людьми.

- Мы только пытаемся выжить, Эдвард! Выжить! - вскипел де Вержи, - И хорошо ещё, что есть эта проклятая война, позволяющая нам кормиться! Кормиться, приникая к её грязным сосцам!

Корабли сблизились настолько, что это позволяло вести прицельный огонь из винтовок и  вскоре вампир отметил как запах моря и промасленных корабельных снастей стушевался перед удушливой вонью жжёного пороха и дымной гарью, валившей с вражеского судна, у которого горела грот-мачта.

- А я смотрю их там немало! - шепнул Антуан вампиру, кивая головой в сторону стоящих на корме и орущих "аллах акбар" османов, но внезапно рявкнул, повысив голос и обращаясь к рыцарям, - Братья! Не прыгать первыми на их корыто! Турок хорош в обороне, а перед контратакой часто теряется! 
 
Едва только дреки были заброшены на чектырму, турки, которые даже не пробовали рубить абордажные тросы, хлынули на палубу "Святого Иоанна", так, словно они были инициаторами сражения, а не противник.
 
Возможно, они надеялись на численный перевес, однако, в виду нехватки огнестрельного оружия, - корабль всё же был торговый, явно предназначенный более для перевозки грузов, нежели для военных действий, - выбора у них почти и не было, поэтому, хотя защитникам отваги было не занимать, а сабель и ятаганов было предостаточно, меткая стрельба мальтийцев, всё же, с каждой секундой сокращала шансы на удачный исход сопротивления.

Смешанная команда, состоявшая из турецких жандармов, албанских матросов и отчаянно бившихся алжирских наёмников, не могла похвастать таким же взаимодействием и слаженностью, с каким действовали "пираты во Христе", как иронично называли наследников тамплиеров французские мореходы.
 
Пестревшие повсюду малиновые шаровары и характерные зелёные тюрбаны алжирских зуавов, навели Ван Ден Пира на подозрение, что эти представители войск специального назначения оказались здесь отнюдь не случайно, и глядя на их расшитые красной шерстяной тесьмой суконные куртки, он лишь утвердился в мысли, что на чектырме непременно должны находиться некие важные персоны.
 
В какой-то момент два сцепившихся судна превратились в плавучий остров, на котором развернулась стремительная и кровопролитная бойня, а многочисленные вопли ярости, смешавшись с инфернальными стонами раненых, хлопками выстрелов и лязгом сабель, образовали единый гвалт, в каковом растворился демонический смех Эдварда, машущего направо и налево абордажной саблей, и к вещему ужасу и недоумению противников совершенно не замечающего рубленых, кровоточащих ран на своём теле.
 
Остановив стартовый натиск турков, иоанниты, чей личный состав состоял из опытных воинов преимущественно французской, итальянской и немецкой национальностей, перешли в уверенное контрнаступление, сочетая не только мастерское фехтование, но и стрельбу в упор. 
 
Мальтийским рыцарям удалось зажать на вражеской палубе обороняющих свой корабль турецких солдат в довольно плотное кольцо, так что даже самым безрассудным из бойцов стало понятно, что только незамедлительная капитуляция оставит шансы на выживание.

Эдвард, воспользовавшись хаосом сражения, уволок на корму одного из раненых им башибузуков, и впившись в смуглую шею, с наслаждением почувствовал, как тёплая, чуть отдающая металлом жидкость, сейчас же хлынула в его глотку.
 
Делая огромные глотки, но, тем не менее, не отрываясь от прокушенной артерии, он жадно питал свой организм живительной влагой, пьянящей и туманящей рассудок настолько, что в какой-то момент даже шум битвы, стушевавшись, начал восприниматься им так, будто всё это действо большей частью происходило в его воображении, нежели в действительности.
 
В конце концов, почувствовав, что больше выпить уже не в состоянии, вампир брезгливо отбросил от себя тело врага так, словно это была кукла, позволив себе на пару минут сосредоточиться на своих внутренних ощущениях, прежде, чем снова окунуться в водоворот реальности.
 
Эдвард сел на палубу, и прислонившись спиной к кормовой переборке, чуть запрокинул голову назад, с хмельной улыбкой на окровавленных устах, наблюдая сквозь полуприкрытые веки за тем, как ноги умирающего отбивают чечётку по пахнущим мазутом доскам:
 
- Да, чёрт побери! Война позволяет нам кормиться, - прошептал он, вспомнив слова де Вержи.
 
Спустя некоторое время, мутным взором оглядевшись по сторонам, Ван Ден Пир усилием воли заставил себя подняться, и, встряхнув головой, будто это могло помочь окончательно преодолеть оцепенение, снова присоединился к баталии.