Самогонщица

   Тётка Настя гнала самогон столько, сколько помнила себя взрослой. А таковой она стала в шестнадцать лет, потому как девушкой была яркой, весёлой и подвижной, вроде капельки ртути. Круженная, говорил о ней отец и поспешил, на всякий случай, выдать пораньше девку замуж за первого посватавшегося сельчанина Фёдора, бывшего лет на семь старше юной невесты.

   Фёдор считался серьёзным, скромным и работящим парнем, который Настеньке был ни в чём не указ. От бабушки ему досталась маленькая хатка. В ней молодые начали совместно жить и обзаводиться мелким домашним хозяйством. Не зная чем порадовать красавицу жену, молодой муж с каждой зарплаты дарил ей то флакончик недорогих духов, то приглянувшийся отрез на платье, то блестящий половник к оставшимся от бабушки чугункам и кастрюлям.

   - Быть мне поварихой с таким-то половником! - весело приняла Настя подарок от мужа, не особо искушенного в женских пристрастиях. Так оно и случилось. Позвали её вскорости в колхозную бригаду готовить обеды механизаторам. Уж где-где, а на кухне Настасья была на своём месте. И борщ у неё - за уши не оттянешь, и пирожки пышные да румяные, и компот вкусный, оттого что не лень сбегать в соседнюю лесополосу, нарвать абрикос с тутовником.

   К завершению уборочной Настя окончательно убедилась - у них с Фёдором будет ребёнок. На тяжёлые полевые работы муж её не пускал, опасаясь за благополучный  исход первой беременности, и молоденькая жена впервые его послушала. Но дома ей было скучно. Иногда она заходила к соседке или отправлялась по очереди к матери и свекрови, но червь неудовлетворения начал точить желанием другой жизни, более интересной и весёлой. Как знать, оттого ли, что не догуляла, слишком рано выйдя замуж, или же от недостатка нежных чувств к супругу, но Настасья часто ощущала в сердце беспричинную грусть.

   Они с Фёдором не ссорились. Он её обожал, а ей не к чему было придраться, так старался муж во всём угодить. Но червь сомнения разрастался и заполнял собой слишком много пространства, чтобы на него можно было не обращать внимания.

   Родился первенец Ванечка. Он отнимал немало времени и всё же у деятельной Насти оно оставалось. Приготовить еду для неё - как пару раз чихнуть. Ванечка материнского молочка напьётся и спит всем на радость, а молодой мамочке всё неймётся. Пелёнки постираны, насчёт уборки она особо не заморачивалась - домашние микробы на своих не нападают, нужно было себя ещё чем-нибудь занять. И она придумала.

   Вернувшись вечером с работы, Фёдор увидел странное сооружение. На зажжённой керосинке стояла плотно укупоренная фляга литров на десять, из просверленного на крышке отверстия тянулся шланг в выварку для белья, наполненную водой. В выварке тоже было просверлено отверстие. Из него торчала металлическая трубка, направленная в стеклянную бутылку с широким горлышком, а из трубки тонкой струйкой стекала прозрачная жидкость. На столе стояла зажжённая свеча.

   - Настюха, ты что, колдуешь? - пошутил Фёдор, уже начиная сознавать, что жена его на примитивном аппарате гонит крепкий самогон.
- Жизнь нам с тобой облегчаю, - весело сверкнула глазами молодая хозяйка. - Присмотрелась я, - соседке нашей недурно живётся. И денежки бережёт и связи у неё повсюду.
- Глупенькая, да тебя же посадят, - напомнил о строгости тогдашнего закона.
- Не ты ли сдашь меня, дорогой муженёк? - кокетливо приосанилась новоявленная самогонщица.
- При чём здесь я? Сивушный запах выдаст.
- Ну от запаха спасёт свеча. А ты мне, дорогой, в кладовке проруби окошко, перейду в дальний угол хаты, поближе к огороду, оттуда никто ничего не учует.  Как меня поймают, если в каждом дворе фляга в хозяйстве и выварка имеются, а трубок и шлангов в сараях да гаражах полным-полно?
-Ой, не стоит , по-моему, рисковать! Я бы не стал, - в последней попытке отговорить, уже не уверенно убеждал Фёдор.
- А разве лучше, когда ягоды и фрукты на земле гниют, а варенье в банках  прокисает да засаривается? Если фруктов с ягодами не станет, я из дрожжей с сахаром или же свеклы такой ли самогончик сварганю! - Позабористей водки будет.
- И когда ты успела мужицких знаний нахвататься? - недоумевал Федя, - вроде из дому почти не выходишь.
- Долго ли умеючи! - примирительно и довольно рассмеялась Настя.

   С тех пор воды немало утекло.
   
   Настя впервые по-настоящему, до потери сознания, влюбилась в синеглазого красавца Геннадия, демобилизованного из морфлота и ушла от Фёдора к нему. Красавец бил её смертным боем, несмотря на то, что она родила ему такого же хорошенького, как он сам, мальчика и была работящей, преданной женой.

   К Фёдору возвращаться было совестно и Настасья с сыновьями сняла квартиру. Хозяйка диву давалась её нраву. Бывало, замутит целую флягу бражки. Когда подойдёт срок, гонит ночью в сарае самогон. Неведомо у кого поменяет его на продукты. А  той, что послабее и уже под конец набирается в ёмкость, выпьет две-три стопочки, да и играет себе песни, поёт во весь голос на своей половине. А голос у неё чистый, да звонкий, - не хочешь, заслушаешься. И собой хороша, и не затоскует ни в каких обстоятельствах. Любила бабка-хозяйка свою квартирантку и ни чем не донимала.

   Потом присмотрел и взял Настасью в жёны рослый, с добрым нравом, да весёлым характером станичник Борис, то ли в шутку, то ли всерьёз величавший себя казаком.
Перевёз вместе с сыновьями в родную станицу и зажили они по-настоящему счастливо. Родила она ему ещё одного сына. Борис детей не разделял на своего и чужих. Все были для него одинаково родные и любимые, видать оттого, что крепко была люба сама Настя. Всё было хорошо до тех пор, пока Борис не погиб от несчастного случая. На руках у овдовевшей женщины осталось трое сыновей. Их нужно было ставить на ноги.

   И тут пришли на выручку навыки замечательной поварихи и природное трудолюбие
русской женщины. Люди понимали, что возле котла с кашей от голода не помрёшь. И взяли её поварихой в колхоз. Кроме того, ценя кулинарные способности и сноровку молодой женщины, станичники приглашали к себе готовить застолья на свадьбы и обеды на поминки. Так Настя и подняла сыновей, не без людской помощи, но и сама от души выкладывалась в работе. Эх, кто бы знал, как мало ей доводилось отдыхать! Хроническое недосыпание в молодости было нормой, привычным образом жизни.

   Теперь же она воспитывала внука Вовку от своего среднего сына, бывшего с женой в разводе. Считалось, сына растит его папа, но фактически подростком занималась его бабка, тётка Настя. Вовку она любила или, как говорила, жалела, и была ему хорошей, по-настоящему заботливой бабушкой. Володька был шкодливым и рисковым пацаном, время от времени попадал в какие-то мутные истории, но бабка билась за его счастливое настоящее и будущее как могла. Он видел её старания, но ценил их весьма своеобразно: вначале добровольно влезал в дурные истории, а потом плакался бабке на своих обидчиков.
               
   Тётка Настя время от времени продолжала совершенствовать искусство  самогоноварения. Однако никогда своё зелье не продавала за наличные. И, если прежде могла иногда поменять на недостающие для семьи продукты или корм для домашней птицы, то постепенно и это делать перестала. Самогон она варила для удовольствия и общения, которого с возрастом ей всё больше недоставало. А ещё для знакомых, которые иногда просили на мелкие магарычи, - с завзятыми пьяницами принципиально не связывалась. Это был выработанный ею ритуал, растягивавшийся на весь день. И каждый такой, не слишком частый день, доставлял ей радость и вызывал чувство значимости и самоуважения.

   Напротив и чуть наискосок, через дорогу, жила бабка Санька, скупая, вредная старуха по кличке Прокурорша. Она имела тихий, вкрадчивый и скрипучий голос, который употребляла крайне редко, но метко, подлое свойство за всеми подглядывать и желание, по возможности, быть малоприметной. Её недолюбливали, особенно дети, на которых она регулярно доносила родителям, да и взрослые не сильно жаловали, но придраться было не к чему - человек, вроде как, хотел порядка. За это сердиться и наказывать не принято.

   Прокурорша всякий раз наверняка знала день, когда тётка Настя собиралась варить самогон. Чуяла своим длинным, не в меру любопытным носом. И тогда ей было не лень подолгу стоять в неудобной позе, согнувшись над деревянным, слишком выпуклым почтовым ящиком, выглядывая сквозь верхнюю щель. Порой казалось, что бабка, жившая со своим умным и покладистым стариком, с золотыми руками мастерового, завидовала одинокой бессребренице Насте, которой иной раз и гвоздя забить некому: Вовка был ещё мал, а сыновья разлетелись по белу свету.

   За утро Прокурорша уже несколько раз подходила к забору и приникала глазами к прорези над почтовым ящиком. Но на улице никого не было, если не считать нескольких проследовавших мимо прохожих. Мелко семенила по кругу, временами останавливаясь и принюхиваясь, рыжая, кудлатая собачонка. По мелкому гравию с шумом прокатил велосипедист. Бабка разочарованно вздохнула и  уже собралась развернуться и уйти в дом, когда калитка отворилась и аккуратно одетая тётка Настя важно вышла из неё и направилась к мостику через канавку напротив своего двора. Для Прокурорши она никакая не тётка, потому что по возрасту была значительно её моложе. Но на улице жили две Насти и чтобы их в разговоре различать, старшую называли бабкой, а младшую  стали величать тёткой.

   Прокурорше, с её неудобной боковой позиции, плохо было видно тётку Настю, недвижно стоявшую на мостике, её загораживали пушистая ветка вишни и высокие цветы, посаженные на бережку близко к воде. Но она знала привычки своей соседки и не сомневалась, что та стояла, спрятав руки под запон, короткий фартук, перехвативший её на поясе, и старательно высматривала себе гостей. Вернее, прохожих, близко знакомых ей по станичной жизни, которых могла запросто позвать в гости и просто так, в силу своей  душевной широты, угощать чем Бог послал.

   Бабке Саньке, за её долгую жизнь не поделившейся ни с кем зряшно куском хлеба и не одарившей, за здорово живёшь, чужого ребёнка самой дешёвой конфеткой, было это странно и непонятно. Она так же не понимала, почему Настя возилась со своим внуком вместо того, чтобы им занимались родители. Сама Прокурорша сдала в трудные годы единственную дочь Лену на воспитание в детский дом, где её благополучно и вырастили. К матери она вернулась лишь получив восьмилетнее образование.

   Тем временем, слегка приосанившись, тётка Настя в роли опытной охотницы держала нос по ветру. Скоро обязательно кто-нибудь из хороших знакомых будет проходить мимо её дома и уж никак ей не откажет заглянуть на пять минут. И действительно из-за угла вывернул Захар, год назад потерявший жену. У него остались две небольшие дочки. Девочкам нужна была материнская забота. Родственники уговорили мужчину сойтись с тихой, бездетной, работящей разведёнкой. Но поговаривали, что он не мог забыть свою Танюшу и принять до конца в доме новую хозяйку.

   Едва станичник миновал соседний двор, тётка Настя повернулась в его сторону.
   
   - Здравствуй, тёть Насть, - поменял хмурое выражение лица на приветливое Захар. - Чего стоишь, кого ждёшь?
- Да вот тебя издали приметила и поджидаю, - по-свойски отозвалась Настя.
- Помощь какая нужна? - посмотрел с готовностью в глаза.
- Ага, нужна! Опробовать самогоночку, выгнала сегодня из чернослива, чистую как слеза. Без пробы на качество, сам знаешь, толку не будет.
- Да у меня, тёть Насть дел дома не перечесть. Сезон, не знаю за что хвататься, чтоб успеть к зиме со всеми делами управиться.
- Мило дело, махнёшь пару стопочек, на сердце повеселеет, а там и дела твои пойдут на лад, - заворачивала с Захаром к своему двору тётка Настя.

   На светлой, просторной веранде, окнами на улицу и во двор, был накрыт стол. Мягкий хлебушек, огурцы маринованные, квашенная капуста, мочёный арбуз, да пирожки жареные с капустой и картошкой. Ничего праздничного, но для закуски на скорую руку - самое то!
-Я уже остудила её, заразу, а то тёплую пить тяжко. Тебе налью стопочку, да и себе маленький стопарик за компанию. Клади капустку, хрусткая она у меня получилась в этом году! И пирожки тоже пробуй. Я их ночью пекла. Старею, не спится по ночам. Давай тебе ещё налью, а я пока больше не буду.
- Забористая штучка! В прошлый раз вроде такая же была? - похвалил дегустатор.
- А, по-моему, нынешняя мягче. Я в тот раз добавляла сливы-дристушки, знаешь, жёлтые такие, соком брызжутся во все стороны. С ними хуже было. Из чистого чернослива она и пахучей, и мягче получается, - заключила производительница самогона.
- Наверно, Тёть Насть, ты права, - поддержал хозяйку Захар.

   Посидели, попробовали мочёный арбуз с нежно-розовой мякотью, порезанный поперёк кусочками.

   - Я их мочу как яблоки. Лишь бы не переспевшие были, - сказала Настя и прикусила язык. Мужику-то к чему её рецепты?
- Тёть Насть, хочешь о чём спросить, так не стесняйся, свои же люди.
- Да, Захарушка, хочу, не знаю с какого боку подступиться. Говорят, у вас с Верой не очень ладится. И вроде бы, ты её даже обижаешь?
 - Ох, тёть Насть, - ты прямо в душу! Не люблю я её, понимаешь?! Она старается, по дому хлопочет, девчонок моет, кормит, а я чувствую себя предателем в отношении Танюшки. Не могу не то что приласкать, а спать с нею рядом ложиться.
- Так противна?! - искренне и сочувственно изумилась собеседница.
- Не противна. - Чужая она мне.
- Понимаю, Захарушка. Я тебя понимаю, как, может, не поймёт никто другой. Сама смолоду вдовицей осталась. Люди жизни радовались, а я по ночам слезами умывалась. Любила Бориса так, что босиком пошла бы за ним на край света. И он меня тоже крепко любил. И детушек наших. Да, видать, не суждено было... На людях шуточки да смех. А по ночам, когда дети засыпали, уходила подальше от дома, на край станицы, криком кричала, рыдала так, что остановиться, успокоиться не могла. Только вернуть его не получалось. Сынов растить надо было.  И горя им своего не показывать. Не перекладывать на их детские плечи неподъёмные заботы.
   
   Вот и ты, Захарушка, поплачь, когда никто тебя не видит. Поплакать - это не стыдно, мужчины тоже иногда плачут. И поверь мне, девочек без женской ласки ждёт горе горькое. Верочка, она же добрая. У неё своих деток нет, так она твоих не хуже родненьких обихаживает. А ты ей в благодарность за девчушек тоже слово замолви ласковое. Ну, давай, ещё одну на посошок и провожу тебя. Может пирожочков с собой завернуть?
- Спасибо, тёть Насть, Вера всяко-разное готовит. Первой тебе душу открыл, людям не знаю что говорить. А ты умеешь до самого сердца достать.
- Давай, с Богом, Захар! И подумай про то, о чём мы с тобой говорили.
- Подумаю, тёть Насть.
   
   Тётка Настя, проводив первого гостя, вернулась в дом, убрала использованную  посуду, поставила  взамен чистую, подрезала огурцов, добавила в тарелку капусты, в меру полив её душистым подсолнечным маслом, и опять отправилась  на мостик, ждать очередного дегустатора и заодно собеседника. Обычно она принимала двух-трёх гостей, выпивала с ними три стопочки, не более, это её мера, и шла отдыхать с чувством честно исполненного долга. В следующий раз она сможет позволить себе такую роскошь только когда раздаст на угощение и лекарственные настойки весь самогон, и сварит новый.

   На сей раз ей крупно повезло. Навстречу шли две соседки и её старинные приятельницы из ближайшего переулка - Нина с Тамарой. Это были те ещё певуньи! И тётка Настя пошла к ним навстречу с распростёртыми объятиями. Самогон они не согласились пить из-за крепости, предпочтя домашнее вино из душистого винограда сорта Изабелла. Хозяйка смешивать не стала, добавила за столом, к выпитой ранее стопке, ещё парочку своего горячительного.

   - Настенька, говорят к тебе первый муж Фёдор приезжал? - полюбопытствовала Нина.
- Правду говорят, - не отказалась та. - Гостил неделю. Проводила уже.
- И что ему от тебя понадобилось?
- К Алёнке, внучке, вместе ходили, к нашему сыну Ивану в гости ездили.
- А замуж тебя Фёдор не звал?
- Звал. И даже уговаривал.
- Значит, не врут люди. Ну, а ты что же? Ведь он непьющий, порядочный, всю жизнь, почитай, тебя любит.
- Вы хотите, чтобы непорядочной под старость была я? Свежим персиком сбежала от него, а сухим, сморщенным урюком попросилась обратно?
-Не наговаривай на себя напрасно! Ты у нас как красна девица, и в годах хороша! - вежливо заспорили подруги.
- Пришло время наше, чем старше, тем краше! - отшутилась Настя. И посерьёзнела. - Какой там замуж? Почти месяц назад обрезала секатором в саду малину и наткнулась больной веной на торчащую острую палку. Кровь как забила фонтаном! Едва сумела остановить.  Сама себе перетянула веревкой ногу повыше коленки, запоном перевязала рану и кое-как доковыляла до хаты. Потом несколько дней отлёживалась, нога по сю пору болит. А за мужчиной ухаживать надо. У меня теперь один мужичок - мой внучек. Невеститься в эти-то годы? Не о том мы с вами, бабоньки, речи ведём!
 
   И, счастливая доброй компанией, предложила:
- А не спеть ли нам, дорогие мои, как прежде бывало, в лучшие наши времена?
 
   С веранды полились старинные казачьи песни. Не хватало только мужских голосов. Но их не хватало и раньше. По разным причинам, но мужских голосов недоставало всегда.