Уроки литературы

     В восьмом классе учителя стали обращаться к нам, как ко взрослым – на вы. Поначалу нас, сопливых мальчишек, это удивляло, но вскоре привыкли. Привыкли к тому, что ученика, стоящего у доски, беспрерывно шмыгающего носом и со свистом вытирающего его кулаком, преподаватель вежливо наставляет:

     -Вы человек взрослый и к учёбе надо относиться серьёзно, а у вас я не вижу этой серьёзности. Мне кажется, что вы работаете ниже своих возможностей. Садитесь и подумайте…

      Труднее всего мне давались уроки литературы. Уже в первой четверти мы писали сочинение – «Слово о полку Игоревом». Это было событие! Из всего класса только четыре человека получили удовлетворительные оценки. Остальные нашли в своих тетрадях размашистые колы и двойки. За двадцать две ошибки на трёх страничках, где в строчку умещалось четыре слова, а с союзами пять, и строчек на странице было чуть больше двадцати, я получил увесистый, дважды снизу подчёркнутый красным и сопровождаемый неразборчивой подписью преподавателя, кол.

       Никуда ни денешься, - пришлось вспоминать грамматику, причастные и деепричастные обороты, вводные слова и предложения, дополнения и определения, а также правила, которые заучивались раньше только для того, чтобы без остановки протараторить их у доски и получить хорошую отметку. Постепенно с грамотностью стало налаживаться, но выходить к доске и пересказывать какой-либо текст или, что ещё лучше, говорить об особенностях творчества какого-нибудь писателя, было для меня сущим адом.

       Дома я добросовестно прочитывал всё, что задано. Прочитывал по нескольку раз, и мне всё было понятно, но когда выходил к доске, то мог почти слово в слово пересказать только то, что было в первом абзаце заданного на дом материала. Другие абзацы и их содержание исчезали из памяти напрочь, как будто их и не было вовсе. А дальше я вздыхал, наверное, потел и краснел (сейчас уж и не вспомнить), раскрывал рот, но ничего вразумительного больше не произносил. Преподавательница не выдерживала моих долгих молчаливых вздохов и открывала журнал.

       -Садитесь, ставлю два! Уроки надо учить добросовестно, а не так… тяп-ляп!

        Мне хотелось сказать, что я учил, учил долго и добросовестно, но… забыл. Я был страшно зол на себя и понимал, что в этот момент говорить, оправдываться, когда на тебя смотрит весь класс, было бессмысленно. Я действительно не умел говорить и говорить грамотно. С опущенной головой и глядя только под ноги, я возвращался на своё место. И как я завидовал тогда тем моим одноклассникам, кто мог долго и интересно рассказывать, и обстоятельно отвечать на дополнительные вопросы.

        Позже, немного повзрослев, я стал задумываться – а что давали для наших юных умов все эти написания «сочинений» по заведённому трафарету – вступление, основная часть и заключение. И никакого «сочинительства», а лишь обезжиренный пересказ по многократно прочитанному учебнику и боязнь сделать при написании какую-нибудь ошибку. Преподавателям и в голову не могло прийти заставить нас написать сочинение совсем на другие темы, например, - «Как я понимаю честность?», «Для чего нужны книги?» или «Что для меня справедливость?» и многое другое.

         Но после долгих раздумий я находил оправдание, что преподавателей упрекать нельзя – у них были инструкции, утверждённая программа и над ними был жёсткий контроль. И никакого вольнодумства!