Лихолетье. Багряная степь

    Бескрайняя степь, простирающаяся, куда хватало глаз, целиком была во власти полуденного, палящего солнца. Двое седоков, ехавший на лошадях, гнедой и каурой масти, двигались вдоль линии горизонта. Их лошади, с понуро опущенными гривами, уныло отгоняли назойливых мух длинными хвостами, вихляли мощными крупами в такт благородной иноходи. 

    Седок, ехавший на каурой, с белым пятнышком на морде, был совсем юн. Самое настоящее дитя, с едва пробивающимися усиками. Одетый как попало, он вызывал улыбку, у своего спутника. На юнце мешковато висела выцветшая гимнастерка, с соляными пятнами на спине. Латаные галифе с протертыми коленками, парусами болтались на тонюсеньких ножках. Из обувки на нем были серые онучи с повидавшими виды истоптанными лаптями. На русоволосой голове красовалась лихо надломленная буденовка, с криво пришитой красной звездой. 

    Веснушчатое лицо выражало молодецкую удаль, васильковые глаза смотрели на окружающий мир с толикой беспечности дозволительной столь юному возрасту. Звали юнца красноармейцем Прохором Ивановым. Родом он был из села Прилуки, что в тридцати верстах от Смоленска.

    Второй седок, ехавший на огненно-рыжей гнедой, был намного старше своего компаньона. И сильно отличался от него во всем. Он наблюдал за юнцом с надменной холодностью умных глаз, изредка улыбаясь в бороду колышком. Одет он был по последней моде, в английский френч военного образца, кожаные галифе, приятно скрипящие на седле. На ногах блестели, начищенные до ослепительного блеска, кавалерийские яловые сапоги. Довольно крупную львиную голову, увенчанную белой чалмой, седок держал по-царски горделиво, не скрывая превосходства над спутником, временем, своим незавидным положением.

    То был курбаши Касим, главарь банды басмачей, наводивших ужас по всему Туркестану, начиная от границ Ташкента и до приграничных земель Термеза. Банда Касима, попала в засаду, организованную отрядом красноармейцев. Между непримиримыми противниками завязался кровопролитный бой. Выжить удалось лишь двоим, Прошке Иванову и Касиму, которого Прошка конвоировал в штаб Туркестанского военного округа.

    -Слушай, тебя как звать-то?- Спросил Касим с легким восточным акцентом.
    -Прохором Ивановым, но товарищи по малолетству зовут Прошкой.
    -Прошка, ты зачем сюда приехал? - Задавая вопрос, Касим внимательно наблюдал за желторотым юнцом, откровенно не понимая, что могло двигать парнишкой.
    -Бить баев, воевать с басмачеством, поднять исстрадавшийся народ с колен, как завещал великий Ленин,-с горящим взором, восторженно отвечал Прошка.

    -Кто он, твой Ленин? - Изображая полное незнание, удивлено вскинув густые брови, удивился Касим.
    -Темная ты личность, Касим, а еще главарем был. Ленин - вождь мирового пролетариата, он сверг самодержавие, поднял восстание, начав революционную борьбу,-воодушевлено вещал юнец.
    -Я понял, Ленин - ваш Эмир, - заключил басмач, и его чуть раскосые с хитринкой глаза улыбнулись.

     -Рассмешил ты меня, Касим, ой рассмешил, - засмеялся Прошка. - Какой же он Эмир? Эмиры, они ведь какие - злые, кровожадные, угнетатели своего народа. Ленин он другой. Он добрый товарищ каждому рабочему, каждому крестьянину.
    -Значит он и тебе добрый товарищ?

    -Как же иначе и мне конечно,-не без гордости, выпячивая грудь, как бы возвышаясь над невежественностью басмача, произнес паренек.
    -Прошка, далеко отсюда дворец твоего Эмира Ленина. Ты гостил у него?
    -Дворец?!- Задумался Прошка. – Наверное, ты говоришь о Кремле. Нет, в Кремле я не был, но обязательно побываю, когда закончу бить врагов.

    -Что прямо возьмешь и зайдешь во дворец Эмира? Ленин лично даст аудиенцию? - Будто услышав из Прошкиных уст страшную ересь, Касим изобразил суеверный страх.
Заметно смутившийся Прошка, переспросил Касима:

    -Касим, ты сказал Ленин даст что, я не понял? – стыдливо признался паренек, впервые услышавший классово чуждое слово.

    «Нетрудно догадаться, ты у нас из неграмотных, дехканин, крестьянин по-вашему», - для умного Касима все встало на свои места. Еще один одураченный мальчишка. Этот Ленин знает свое дело», - вдумчивый взгляд курбаши устремленный сквозь толщу времени, уловил неизбежность грядущих перемен.

    -Я говорил, неужели Эмир Ленин встретит тебя во дворце лично.
    -Нет, не встретит, он не может, он,-Прошкино настроение заметно ухудшилось, паренек замкнулся, одинокая слезинка потекла по его загорелой щеке. Он хотел продолжить, но ком подошедший к горлу сперев дыхание, не давал вымолвить ни слова. Его глаза на мокром месте, были готовы пролиться горячими ручьями.

    -Почему ты плачешь? - Удивился Касим.
    -Потому что, товарищ Ленин умер,-хмыкнув, надломленным голосом, еле слышно произнес Прошка.

    «Этот Ленин был либо шайтаном, либо величайшим из мужей. О нем, как о родном, скорбят совершенно незнакомые люди. Подобное говорит о многом»,- призадумался Касим.
Какое-то время всадники, ехали молча. Касим намерено не говорил с Прошкой, давая мальчишке возможность успокоиться. Но подошло время, и курбаши вновь заговорил с ним:

    -Прошка, ты откуда родом, где твой дом?
Услышав о доме, Прохор Иванов, оживился, заулыбавшись.
   -Родом я из-под Смоленска, село Прилуки, что в тридцати верстах от города. Дома осталась матушка. Сестер, братьев, у меня нет. Батя давно помер, когда я еще пацаненком был,- рассказав всю подноготную, Прошка немного взгрустнул.  Его васильковые глаза, вновь увлажнились, но на этот раз от тоски по родным краям. Ему нестерпимо захотелось побродить по ржаным полям, зеленым лугам, растопить баньку, окунуться в речке.

    -Странный человек ты, Прошка, удивляюсь тебе. По родной матери, брошенной тобой за тысячу верст, слезинки не пролил. По чужому человеку они у тебя ручьями текут.
    -Ленин не чужой, он родной, он погиб за революцию, за рабочих и крестьян,-пытался возмущаться Прошка, пристыженный Касимом.

    -Глупый ты, Прошка. В твоей голове ума столько, сколько в твоем лапте. Обожаемый тобою Ленин погиб не за тебя темного землепашца, а за свое дело. Дело его- власть, безграничная власть над вами, баранами, готовыми склонив головы, поверить в любую красивую сказку. Я учился в Лондоне и Париже, объездил большую часть Европы. Всюду одно и то же, люди стремятся к одному, к власти. Прошка, заруби себе на носу, меняются стяги, лозунги, государства, но одно остается неизменным: люди с их жаждой власти.

    -Врешь ты все, басмаческое отродье, не смей порочить светлое имя Ленина, не то хуже будет,-пригрозил красноармеец Иванов, сжимая цевье трехлинейки.
    -Отпустил бы ты меня, Прошка,-попросил Касим.
    -Ишь чего захотел! Ты мне это брось. Ты басмач, а значит враг трудового народа.

    -Прошка, хочешь со мной поехали, у меня за границей много друзей, в банке лежат деньги. Заживем с тобой королями.
    -Мой ответ нет!
    -Ох и глупый ты, Прошка,-с нескрываемым сожалением, произнес Касим.
    Беспечный Прошка, не заметил перерезанных пут на руках Касима.  Как не видел, решимости в глазах басмача, ожидающего удобного момента. И того, как в воздухе просвистел остро отточенный нож, брошенный умелой рукой, вонзившийся прямо в пылкое сердце, Прошка тоже не заметил.

    Закат окутал бескрайнюю степь багрянцем. Гнедая кобылица, потряхивая гривой, неспешно увозила Касима. В высохшей, степной траве лежал красноармеец Прохор Иванов. Его васильковые глаза, устремленные вдаль, видели родное село, где на околице ждала мать. Немолодая женщина, прятала седой локон под косынку, подзывая сыночка:

    -Прошенька, иди в избу, я тебе молочка надоила.
    -Иду, мама,-ответил истосковавшийся Прошка.