Чукотская изба викинга

Есть на земле места, где ты как бы растворяешься в местных ветрах и просторах и превращаешься в частичку природы. Нет, ты не прекращаешь  досрочно свой бренный путь, а просто переходишь в другое качество. Становишься, например, скалой на берегу океана или чайкой, которая сверху видит всю тщету земных дел. В селе Энурмино  именно так и произошло. Я как бы превратился в береговой разлом, в котором пластами шли эпохи, и в каждой любой человек, далекий от археологии, может найти  следы седой старины: гарпун, украшение из кости, предметы быта, мореный моржовый клык. А  на окраине этого чукотского селения любопытствующий субъект  обнаружит на поверхности мерзлой земли ветхие памятники морякам и путешественникам.  Какими-такими ветрами занесло их на край Ойкумены, где тундра падает ниц перед  могучим Северным Ледовитым океаном? Лавина вопросов обрушивается на каждого, кто впервые попадает сюда, и не факт, что местные жители, одетые в оленьи шкуры, сразу удовлетворят ваше любопытство.
 
Мне повезло: до поездки за Полярный круг судьба свела с энурминцами, живущими в райцентре Лаврентия и в окружном городе Анадыре. А с сестрами В.В Баум и Р.В.Зилотиной, можно сказать, подружился (дело было в 80-х годах прошлого века). Обе они по внешнему  виду выбивались из общего ряда окружающего чукотско-эскимосского народа. Интеллигентную, с прекрасной прической, Раису Владимировну, можно было принять и за москвичку, и за петербурженку - соответствующие манеры, начитанность подтверждали это. Обычный европейский разрез глаз и лицо, живость и эмоциональность, чудесные духи Валентины Владимировны не оставляли сомнений — перед нами женщина, приехавшая с Запада. Но следом начинались неожиданности: экзотическая чукотская речь, расшитая бисером меховая одежда и торбаса(меховые сапожки), жесты. А их мама, Софья Бендовна Баум, даже в большей степени воплощала смесь культур и генов — по-русски одетый оренбургский платок , русые волосы, голубые глаза, чукотский юмор, норвежская деловитость, ну и редкие для окружающих имя и фамилия... Все объяснила Раиса Владимировна, с которой наше знакомство произошло на палубе пассажирского пароходика «Инженер Казанджи», смело бегущего по  волнам Берингова пролива в сторону Уэлена, самого крайнего на северо-востоке  страны населенного пункта.

- Начало нашему диковинному роду положили дед норвежец Бенд со шведской фамилией  Бешвенссон и бабушка чукчанка Тынат,  их дочь, Софья, наша мама, а папа В.И. Баум, латыш, работавший судьей в Чукотском районе, а потом  служащим в Хабаровском крайисполкоме, - начала объяснять конструкцию генеалогического дерева Зилотина.

Компанию на судне нам составил  известный человек на Чукотке  Юрий Михайлович Тототто, одно время возглавлявший союз морских охотников округа. Очень болтало, поэтому мы, все трое, крепко вцепились в поручни и с интересом рассматривали серых китов, идущих по оба борта, любовались их фонтанчиками. Периодически мои собеседники, когда холодные морские брызги попадали в лицо, восклицали: «Какомей!» В дальнейшем  узнал, что слово  означает у коренных северян высшую степень удивления или восторга.  Также  захотелось крикнуть что-то пронзительное по-русски, когда я заметил ультрамарин северного моря, сирень сопок, голубые переливы полярных небес, «бабочку» хвоста серого кита. Но у публики на палубе произошла резкая смена настроения — пассажиры увидели невдалеке двух касаток, которые по силе и смелости превосходят  даже самых больших  акул. Их устрашающие плавники, к счастью, недолго рассекали поверхность воды, видимо, нашлись дела поважнее, чем сопровождение парохода.
 
После запоминающего морского путешествия мы с Раисой Владимировной много раз пересекались на всяких конференциях, собраниях, активах, где ей приходилось бывать по долгу службы в РОНО, общались в знаменитом фольклорном клубе «Етти».  И каждый раз она, собравшая много документов о предках, добавляла новый штрих в легендарную историю ее рода, возникшего в начале прошедшего века. Как, например, дед стал носить вместо норвежской фамилии ту, которой наделила людская молва — «человек стена», а по-английски еще короче - «Волл». На редкой пожелтевшей фотографии перед нами стоит человек огромного роста, с крупными чертами лица, источающий силу и волю. Как вообще он попал в нашу страну да еще в такое редкое и отдаленное место?
 
- Вопрос риторический,  в те времена - только морем, - поправила изящным движением руки прядь каштановых волос  эта женщина с терпением чукчанки, красотой норвежки и свободолюбием латышки, когда мы распивали чаи в клубе встреч, организованный Маргаритой Глухих.
 
И снова отправимся в уже знакомое Энурмино, с которого начинаются многие приключенческие истории. А  всему виной, оказывается, был  близлежащий злополучный мыс «Сердце Камень», в районе которого всегда собираются льды и возникают заторы. И не каждая команда китобойной шхуны отваживалась на такой маршрут. Американская, где помощником капитана являлся бывший золотоискатель Бенд Бешвенссон, рискнула и ...попала в ледовый капкан. Пришлось экипажу  из 17 человек две недели (ему еще повезло) ждать ветра «южака», общаться с аборигенами, обменивать  товары на пушнину. Моряки были не в восторге от однообразного местного  пейзажа, быта охотников, их древних жилищ  - яранг. Терпели говорливых, шумливых гостей и местные, но понимали, что природу не перехитришь.
Обе стороны оживились, когда ветер прибил к берегу вмерзшего в лед гренландского кита. Надеждой засветились глаза хозяев энурминских просторов - щедрый подарок богов мог прокормить многие стойбища на сотни километров вокруг. А звезды и шаман обещали суровую зиму, плохую погоду и, следовательно, бескормицу. Вариантов предлагалось много, но как сделать, чтобы десятки тонны мяса и жира остались на берегу ? Глядя на ажиотаж людей в меховых одеждах некоторые моряки, в то числе и Бенд, подключились к поиску выхода.  У него на всякий случай имелся динамит, припасенный еще с времен «золотой лихорадки». После небольшого совещания на борту шхуны капитан предложил  подорвать морское животное. Встал вопрос — кто? Вызвался, как наиболее опытный, Бешвенссон. С задачей он справился, однако небольшой технический просчет привел к беде - динамитом оторвало  обе кисти рук.
 
Пока остывала на берегу гора китового мяса, растревоженные люди думали уже о другом — как спасти моряка. Кровь ему остановили, но остро требовалась операция. На сей раз инициативу взяли на себя аборигены: снарядили собачьи упряжки в  больничку, что находилась в не близком селе Уэлен. Экспедиция по спасению удалась, каюры знали свое дело. Что происходило в душе пострадавшего — одному богу известно. Впрочем, в первой части литературной дилогии «Сон в начале тумана» писатель Ю.С.Рытхэу очень подробно изобразил трагический эпизод в жизни Бенда: боль и страдание после потери кистей рук, переодевание в меховые одежды, мучительная транспортировка по заснеженной тундре,  ночевки в стойбищах. Особенно потрясает живописный фрагмент операции шаманки-хирурга. Произведение причислено к лучшим классическим образцам приключенческих книг.  Другое дело, что не всем потомкам норвежца, ставшими прототипами героев, понравился  художественный вымысел большого писателя. И  их  по-человечески можно понять.  Ну а канадский писатель Фарли Моут, наоборот, был в восторге от «Сна» и второй части дилогии «Иней на пороге», особенно его восхитило описание внутреннего мира коренного северянина, оценки  пришлых чужаков, причем, сделанные впервые в мировой литературе. Как говориться, каждому свое, а писателю писателево.

Здоровый и сильный организм Бешвенссона довольно быстро справился с потерей кистей. Несмотря на передрягу, он принял очень важное для себя решение — остаться на чукотском берегу, так как на шхуне, которая с первым «южаком», раздвинувшим льдины, отправилась в родные гавани, трудно  представлял себя в качестве инвалида. Задубелые на северном ветру мореманы, видавшие всякие виды, внешне похожие на пиратов, просто не могли понять, что забыл их, свой в доску товарищ, в неприютной полярной пустыне. Не последнюю роль в решении сыграла и местная красавица Тынат, помогавшая освоить язык, быт, нравы.
 
Принимая помощь, Бенд понял отчетливо: «На севере сочувствие к слабым — не в цене».  И если уж он положил глаз на ладную чукотскую девушку, то следовало здорово постараться, чтобы прокормить себя и будущую семью. Пытался без протезов шить, ремонтировать утварь и даже ухитрился возобновить охоту. Что-то получалось лучше, что-то хуже. Сработали его природная интуиция и практичность. Хлеб! Еще  здоровым норвежец научился готовить тесто, ставить опару, печь буханки в сложных старательских и морских условиях. Сначала культи болели, порой захлестывало отчаяние, но и это победил нареченный «человек стена». Вскоре около его яранги желающие полакомиться отменным хлебушком так утрамбовали снег, что можно было танцевать.
 
Да и само жилище из шкур и жердей постепенно, по мере изготовления примитивных протезов, стало разительно отличаться от традиционных яранг. Европеец есть европеец: исхитрился использовать для защиты от страшных ветров жесть, сделал окошки, отвел место для умывания, разнообразил (насколько позволяли условия)меню, натянул шкуры на полу. Вот в таких условиях совмещенных традиций в селе Энурмино и выросли два его сына и две дочери (два ребенка - приемные). Все они, конечно же, носили меховую одежду, без которой здесь не выжить, как и без охотничьих трофеев, добытых в тундре и на море, ели квашенное моржовое мясо, согревались, как и древние кочевники, от горящего фитилька жирника. А также слушали сказки Тынат, «громкие» читки книг  отца, рассказы редких гостей с застрявших во льдах судов. Сохранились до наших дней воспоминания челюскинцев, нашедших кров в гостеприимной яранге норвежца. Они отмечали ее необычность, удобство, смесь европейского и азиатского духа, доброжелательность хозяев.
 
Семья Волла, по мнению дочери Софьи, с которой мне удалось не раз беседовать, пережила много счастливых минут в отцовской яранге. В ней раздавались не только детские голоса. Приходили сюда охотники и оленеводы с окружающих стойбищ, рассказывали новости, покупали соль, чай, патроны (хозяин освоил также профессию коммерсанта). Нашел в ней убежище от колючих чукотских ветров и другой норвежец, знаменитый  исследователь Арктики Руаль Амудсен. Команда его судна «Мод» прервала свой путь именно на широте  мыса «Сердце Камень» , где шхуне преградили дорогу торосы.  На сей раз зимовать пришлось до весны, но долгие месяцы стужи не стали для хозяев полярных пространств потерянным временем. Путешественники, повидавшие на своем веку много стран, земель и морей, все-таки не узкопрофильные китобои, они здорово разнообразили жизнь тундровиков с помощью красочных историй про открытия, приключения , пересказывали прочитанное, использовали театральные импровизации. Эта «общая» зима стала, по сути дела, исторической, ее детали нашли свое место в местном фольклоре и мифах, многие поколения энурминцев долго хранили и хранят в памяти те веселые и интересные недели, похожие на спектакли. Монотонность зимы впервые показалась северянам вполне преодолимой.

 Вот и Амудсен, великий жизнелюб, умный и пытливый человек, не сидел сиднем в яранге, ездил по стойбищам, изучал быт кочевников, их утварь, способы выживания. А вдруг это могло пригодиться в очередной полярной экспедиции? Земляка Волла, знавшего цену испытаниям, многое подкупало в лауроветланах (настоящих людей, как сами себя определяют чукчи), и прежде всего -  физическая выносливость, спокойствие перед лицом испытаний, юмор и бесстрашие. В принципе, почти каждого, с кем знакомился Руаль, можно было брать в трудный поход. Общеизвестно - обычная перекочевка оленеводов с животными в завьюженной тундре , порой, несопоставима по трудности и опасности с походом  обычного путешественника. И понять эту разницу можно только при «глубоком погружении» в жизнь хозяев тундры, как это получилось с командой «Мод». Чукчи и эскимосы при близком рассмотрении далеко не лунатики, а своеобразные люди другой нации. Хотя, конечно, внешне зимние ландшафты Чукотки похожи на пейзажи ближайшей к нам планеты, да и лунный календарь можно считать настенной книгой каждого северянина, родившегося здесь. А в остальном —это обычные люди земли.
 
Но философские детали на вынужденной зимовке полярного исследователя интересовали меньше всего, а вот подставить плечо в беде считал святым долгом. Добравшись однажды до самого отдаленного стойбища, он обнаружил в одной холодной яранге, где закончился даже жир, умирающих от болезней и голода отца и крошечную  дочь. Руаль помог ослабевшим тундровикам добраться до тепла, подняться на ноги, выходил малышку. Черноглазая, с милой раскосинкой девочка, привязалась к своему спасителю и подружилась с маленькой дочкой Бенда Софьей. Назвал ее путешественник по-своему — Каконеттой, так как ожившая маленькая принцесса любила кокетничать и строить взрослым глазки.

...Когда незакатное солнце заполнило весь небосвод, а весенний ветер разогнал ставший ноздреватым лед около мыса «Сердце камень», Каконетта, с согласия отца, отправилась с Амудсеном на Запад. Жизнь маленькой девочки под патронажем  великого путешественника в Норвегии сложилась счастливо, она получила прекрасное образование и воспитание. Мир тесен — в стране фиордов чукчанка нашла земляка из Энурмино, сына Волла  Йохана, а однажды выбралась и в Союз. Родня в светской даме, которая, как сон, явилась на берег океана в шляпке, модной одежде, с приятными манерами, не узнала ту крошечную девочку, разве что памятливая Софья разглядела в ней черты подружки. Но от благополучной страны, приятного окружения близких людей любимица Амудсена так и не отказалась — уж очень впору пришлись тамошние нравы  и достаток.
 
А вот Бенд, как не грезил родиной, так и не попал в страну викингов.  Велико было влияние новой среды, семейных интересов, но он всегда оставался норвежцем и периодически возобновлял попытки справить нужные документы. Фортуна ему отказывала во внимание, кто-то или что-то постоянно мешали. Очень потрясла последняя (перед смертью в 1944 году) неудача, когда хлопоты, казалось, вот-вот помогут добраться до Европы. Два дня экипаж иностранной шхуны, согласившись взять на борт скандинава с дочкой Софьей, ждал их на рейде села Уэлен. Всех задерживал секретарь местного исполкома, ушедший на охоту. Терпение у капитана лопнуло, и судно ушло к родным берегам без пассажиров. А ведь нужна была всего одна подпись на документе. Всего одна!  Сдержанный и мужественный Волл не выдержал и разрыдался на берегу Северного Ледовитого , он знал -  подобной оказии больше не случится. Действительно, вскоре над Беринговым проливом возник незримый «железный занавес» на долгие десятилетия.

- Любое новое назначение руководителя районного отделения КГБ всегда начиналось с душещипательных бесед с нами, - возвращается Раиса Владимировна на грешную землю к своим делам. - В очередной раз приходилось отвечать на однотипные вопросы о происхождении деда, перипетиях его и нашей жизни, отказываться от беззастенчивых предложений стать осведомителем. Меня это сильно коробило, ведь речь-то шла о родных и близких людях.

Зилотина унаследовала от деда независимый прямой характер, что осложняло ей жизнь. В советский период власти не выпускали женщину за рубеж под любым предлогом, и даже когда грянула перестройка, активизировались приграничные контакты с Аляской, все равно кому-нибудь в «тайной концелярии» что-то не нравилось в документах внучки «человека стены». Но ведь речь-то шла об умном, образованном, законопослушном человеке! Видимо, подобные качества были для чекистов не аргументом. И только когда рухнул Союз «сезам отворился», и она смогла навести родственные мосты с городами Осло и Тромсе, где проживал брат Софьи Йохан с женой Дагмар и другие родственники. Активно пошел процесс обмена письмами и посылками, а следом — поездки в Норвегию сестер Раисы и Валентины. Пресса уже не «стеснялась» темы воссоединения близких людей, живущих по разные стороны границ и охотно ухватилась за историю превращения викинга в покорителя чукотской тундры. В норвежской газете «Дагбладет» появилась статья журналиста Тонстада. Ваш покорный слуга опубликовал очерк и корреспонденцию в окружной газете «Крайний Север» и международной  - «Восток России», англоязычные номера которой распространялись в США. Люди, воодушевленные окончанием «холодной войны», слали отзывы со всех концов света. Одно только не радовало  моих героев — глухое молчание банков в Сиэтле и Сан-Франциско. Многократные письменные обращения потомков Бешвенссона ни к чему не привели: солидные банковские счета Бенда за добытое золото на Аляске так и не достались наследникам. Не исключено, что счета аннулировали за «давностью лет», ведь минул почти целый век. А на исходе  20-го столетия у главного наследника, Софьи Бендовны, числилось 20  родственников в селах Энурмино и Лаврентия, 7  - в Норвегии. Денег бы хватило на всех...

Ничто не вечно под удивительной чукотской луной. Ушла к «верхним людям» не дожившая несколько месяцев до 85-летия Софья Бендовна, трагически (увы) погибла на пожаре дочь Раиса,  но  ее дело летописи рода продолжают дети.  На самом генеалогическом дереве потери сказались мало — оно нынче прирастает в двух северных странах правнуками и праправнуками. Они стали авиаторами, полицейскими, учителями, пекарями, как дед, учеными, и не один из них не уронил человеческого достоинства. Нынче из могикан на «хозяйстве» - 80-летняя В.В.Баум. Живет она в городе Анадырь, активно участвует в работе окружной ассоциации коренных народов севера. За отзывчивость, веселый нрав, упорство в отстаивании прав северян ее любят все: дети, 8 внуков и правнуков. А друзей у Валентины Владимировна, по мнению другой легендарной личности в ЧАО Михаила Зеленского, сотни людей во всех уголках Чукотки, территория которой сопоставима с целой Европой. За душой у Валентины Владимировны работа в оленеводческой отрасли, в профсоюзах. А скольким людям этот сердечный человек подарил счастливых минут со сцены, когда приходилось брать баян и исполнять любимые песни. Одну из них она всегда посвящает деду, посадившему в мерзлую землю генеалогическое дерево их рода.  И эта рискованная затея удалась. И не только потомки и земляки помнят могучего Волла. Настоящий памятник ему возвел своими книгами большой писатель Юрий Сергеевич Рытхэу. Ими зачитываются не только северяне.

... До сих пор на пути из Энурмино в село Нешкан  стоит крепкая охотничья избушка, получившая название «бендовской».   Здесь викинг  промышлял зверя, отдыхал, вспоминал готические шпили города Осло, студеные речки Юкона,  палубу китобойной шхуны, свою семейную ярангу. Ночующие в ней странники и промысловики обязательно находят у маленького подслеповатого оконца соль, спички и небольшой набор продуктов ( жива еще охотничья солидарность). Они это шутливо называют подарком Бенда. Некоторые утверждают, что полярной ночью вместе с северным сиянием к ним приходит во сне сам хозяин избушки: огромный, добрый человек, истинный  лауровеланин.  Дух его  не отправился с попутным ветром к могилам норвежских предков, а продолжает парить над ярангами  друзей-кочевников.