Вампир Ван Ден Пир. Глава Восьмая

Аника вышла, а Нина, оставшись одна, задумалась.

Подойдя к окну, она оперлась ладонями о подоконник и заглянула в пустоту осенних сумерек.
 
" Уж лучше бы я умерла. Эта странная жизнь в мире, ещё более чуждом, чем мир людей, меня изматывает. Я ничего не понимаю и чувствую себя беззащитной. Эта девочка...которая, как оказывается, всё знает о моём прошлом, Зозимос, который всё и всех видит насквозь...Одна я - слепа, как крот! Демиан....Я почти уверена, что это ужасное привидение как-то связано с тем, что он находится в состоянии подобном коме. Сообщить Карине, что я, на самом деле, мертва, и покончить с этой марионеточной жизнью? Отвезти её к матери, и попрощавшись с ними со всеми, уйти с этого представления? Зозимусу, кроме моей крови, больше ничего от меня не нужно. Он использует меня, как донора, охмуряя с помощью какой-то своей дикой магии. И теперь, вдобавок, я подсела на его кровь, как какая-нибудь наркоманка! Господи, а разве мы не впадаем в зависимость от крови, прикосновений, слов, поцелуев того или иного существа! Вся эта проклятая жизнь и состоит из зависимостей!" 

Она инерционно взяла кухонную губку в руку и принялась оттирать жировое пятно с варочной поверхности электрической плиты.

" Демиан умирает. Отчего-то мне это стало теперь абсолютно ясно. Почему я не вызвала ему скорую помощь?"

Нина на секунду прервала механические движения и словно прислушалась к чему-то в себе собой, к скрытой жизни внутри своего существа, которая только в детстве казалась реальной, а потом начала тускнеть и заштриховываться, словно раскраска в руках дошкольника, яростно разрисованная не единожды сломанным во время этого действа искусанным карандашом.

Ответ пришёл почти молниеносно:

"Потому что всё равно не помогло бы. Это вне разума и логики, вне естествознания и медицины. Здесь даже нельзя вести речь о подлинной смерти, поскольку это больше похоже на изгнание. Аника....она вытолкнула его из этого мира в область о которой большинство живущих имеют представление лишь по эпизодически снящимся им жутким кошмарам, и которая более всего похожа на Ад, как его, вероятно, понимают верующие, но Адом, тем не менее, не являющаяся. Пребывая там нельзя переродиться, можно только бесконечно искать выход, или, как вариант, умереть там, чтобы стать частью сложного метафизического ребуса."
 
Нина вздрогнула:
 
"Боже мой! Откуда мне всё это известно?! Так, может быть, начинают прорезаться мои вампирские дарования? И, на самом деле, я знаю гораздо больше, чем мне кажется, и просто не умела прислушиваться к себе самой? Как в детстве, когда мне иногда казалось, что ещё чуть-чуть - и я смогу вспомнить свою прошлую жизнь! Да-да, мою прошлую жизнь! Жизнь в какой-то восточной стране с высокими минаретами и бирюзовыми изразцами на стенах мечетей, шум волн, плещущихся за бортом пропахшего смолой корабля, и медный диск солнца, тающего на серебряном лезвии горизонта, красивого тёмноволосого мужчину рядом, чей мужественный шарм подчёркивал длинный, проходящий через бровь и скулу, пересекающий смуглое лицо тонкий беловатый шрам..."

"Пласт прошлого, чудом прилипший к моей памяти, был настолько далёким, что казалось и принадлежал вовсе не мне, а представлялся плодом фантазии, частью грёзы, жившей независимой самостоятельной жизнью. Но теперь я знаю наверняка, что сознательно отталкивала воспоминания, чтобы не выглядеть в собственных глазах излишне, вплоть до сумасшествия, экстравагантной."
 
"Ах, эти глупые опасения прослыть непохожей на остальных! В конце концов, самое лучшее и сильное в нас именно то, что отличает от прочих! Взять хотя бы Зозимоса! Вот апофеоз доведённого до последней крайности индивидуализма! И даже это привидение! С её взглядом, пробирающим до костей, словно мороз! Ни учёные, ни церковники и близко не подошли к тайне, которую представляет из себя человек!" 

Нина обернулась и увидела Зозимоса, с улыбкой наблюдающего за ней.

- Решаешь сложные онтологические задачи?

- Где же, как не на кухне мне этим заниматься? А ты, наверное, соскучился?

- Да. Соскучился.

- По мне или по моей крови?

- По тебе.

- Ложь. Я для тебя - дойная корова. И вообще...,- повысила было голос Нина, но осеклась и замолчала. 

- Продолжай, - спокойно проговорил Зозимос.
 
- Я не понимаю кем надо быть, чтобы жить веками, возможно, тысячелетиями, и не тронуться от этого умом, - гораздо более спокойным тоном произнесла вампиресса.

- Многие, очень многие из вампиров, склонны впадать в безумие. Это обычное, даже зауряднейшее явление.
 
- Как можно жить без цели?! Продвигаться вперёд, как танк и сминать всё подряд под своими гусеницами! Смотреть спокойно как умирают твои дети, друзья, обретать новых и тут же вновь их терять!

- Разве жизнь смертного проходит в ином ключе? Он видит что-то иное, по-твоему? Просто наше кладбище, которое мы носим с собой, в разы больше. Только и всего. Самый злейший враг, как человека, так и вампира - память. Но, если мыслить чуть глубже, чем ты сейчас, то станет ясно, что она же - ещё и лучший друг. Всё двойственно. Нет ни добра, ни зла. Ни чёрного, ни белого. Лишь полутона.

- Я не согласна с тобой. Добро - это добро. А зло - всегда является злом.

- Твой бывший любовник, Демиан, воплощение добра или зла?

Нина, онемев от неожиданного вопроса, продолжала смотреть на Зозимоса, не зная, что ответить.

- Чего же ты молчишь? Злой он человек или нет? Хороший или плохой?

- В целом, безусловно, хороший, - тихо проговорила женщина.

- Чем же он так хорош? Тем, что отправил на тот свет дюжину девушек только в этом городе? Этим?

- Что ты такое...несёшь?! - вскипела Нина.

- Ну, должна же ты, наконец, знать правду. Вот я и решил донести её до тебя, - равнодушно молвил вурдалак, интонационным нажимом выделяя лишь слово "донести".

- Это правда?! Он убийца?!

- Думаю, ты поймёшь теперь Анику. Ведь он, в своё время, отправил на тот свет её мать, да и сама девочка - умерла по его вине. Но мы, впрочем, говорим, не об этом. Мы говорили о его качествах, и, не догадываясь о кое-каких деталях его биографии, ты вполне искренне считала его хорошим человеком. Возможно, так оно и есть. Он мужественный, харизматичный и, пожалуй, в чём-то довольно интересный человек, что, однако, не мешает ему совершать действия принципиально расходящиеся с такими понятиями как "доброта", "милосердие" и так далее.

Нина простояла несколько минут с совершенно пустым взглядом, обращённым в какую-то внутреннюю бездну, затем перевела взор на Зозимоса и улыбнулась:

- Да чепуха всё это! Этот мир, тот мир! Чепуха! Души путешествуют взад-вперёд, меняя тела и привязанности, любят, убивают, забирают жизнь и дают новую! По крайней мере он человек! Что с того, что он убийца? Ты сам никого никогда не убивал? 

- Беспричинно и бесцельно - никогда.

- А откуда ты знаешь какой у него был на это резон? С чего это ты и твоя девчонка возомнили себя судьями?! Кто выписал вам на это патент?! - она всё повышала и повышала тон так, что последние слова были, вероятно, слышны даже на улице.

На её крик вбежала испуганная Карина:

- Что случилось, мама?

- Ничего. Всё в порядке, - Нина провела ладонью по волосам дочери и, прижав её к себе, наклонилась, чтобы поцеловать в лоб,- Собирайся. Мы едем к бабушке.

- Не надо никуда собираться. Я вас оставлю. Дом твой. Ты забыла об этом, наверное.
 
Возникла тяжёлая долгая пауза, которую прервал громкий крик ворона.
 
Карина, встрепенувшись, освободилась от объятий матери и обернулась, но, к своему удивлению, загадочного человека, на которого по непонятной для неё причине обиделась мама, не обнаружила.

- А куда подевался дядя...Зозимос?

- Ушёл.

- Он мимо нас не проходил! Я бы шаги услышала!
 
- Карина, он же фокусник! Тут нет ничего удивительного, - попыталась успокоить подругу Аника, стоявшая в холле и наблюдавшая за происходящим с вороном на плече.




Демиан не стал бороться с искушением и заглянул в пустующую церковь, так как это было едва ли не единственное, стоявшее в этом гиблом мире здание, по сути, являвшееся его сердцем, а изматывающие блуждания по кругу, по бескрайним просторам снежных полей, не сулили ничего, кроме скорой перспективы неминуемого конца.

Ему почудилось, что внутри воздух был несколько теплее, чем снаружи, хотя у него изо рта и продолжал идти пар.
 
Воодушевившись этой иллюзией, он судорожно повёл озябшими плечами и нетвёрдой походкой прошёл мимо притвора к тонувшему в полумраке иконостасу.

Храм был совершенно пуст и только лишь изогнутые огарки давно погасших свечей, застывших в апофеозе горения, напоминали ему, - своей извращённой пластикой и сгорбленными формами, - остеохондрозные спины не так давно молившихся здесь старух. 
 
Озираясь по сторонам и осматривая маслянисто таявшие в темноте полустёршиеся лики святых, взиравших на него с засаленных временем стен, Демиан прошёл ещё немного вперёд и ему привиделось, что за престолом, на горнем месте алтаря, кто-то сидит.

Удивительно, но мир звуков вновь вернулся, и хотя непонятно с чем это было связано, однако, можно было явственно различить звук собственных шагов, шум дыхания, стук сердца, да ещё какие-то смутные шорохи, источник каковых определить не представлялось возможным, но которые сеяли чувство неуверенности, некую расплывчатую, но едкую тревожность.

Казалось, здание живёт своей собственной, независимой от людей и всего живого жизнью, будто потрёпанный, утомлённый тяжкой поклажей прошлого отшельник, и точно так же вздыхает, бормочет и чертыхается, проклиная немощи своей старости. 
 
Он постоял немного, инстинктивно предчувствуя скорую, не сулившую ему ничего хорошего развязку, однако, собравшись с духом, осторожно приблизился, силясь разглядеть, действительно ли на кафедре некто восседает, но тут же остановился, убедившись, что силуэт принадлежит особе женского пола, лицо и одежда которой надёжно скрывала вуаль полумрака.

Демиан медлил, как медлит поднимающийся на эшафот висельник.
 
Он оглянулся назад, всё ещё надеясь неизвестно на что, вероятно, на чудо, но даже дверь, в которую он вошёл, оказалась закрытой, и хотя это было, скорее всего, случайностью, отчаяние овладело его душой. 
 
Нервы его оголились настолько, что он легко мог различить в гнетущей тишине храма ровное и равномерное дыхание этой женщины, даже видел, как вздымается её высокая грудь.
 
Демиан, чьё сердце готово было вылететь из груди, и неистово, словно жандарм в дверь, барабанило в грудину, вздрогнул от звука её тихого, казавшегося таким знакомым и близким, голоса:

- Я ждала тебя. Так долго ждала тебя, моё несчастное дитя.

Мощный приступ тесно связанной со страхом тревоги внезапно одолел Демиана, а донимавший его озноб усилился до такой степени, что он не смог произнести ни слова в ответ, так как у него буквально зуб на зуб не попадал от охватившей все его члены дрожи.

- Мой мальчик....Зачем я привела тебя в этот мир? Вы так чужды друг другу. Это надо исправить...

Демиан трясясь, на негнущихся ногах, подошёл ещё ближе и увидел русоволосую даму средних лет с красивым открытым лицом и выразительными голубыми глазами, смотревшими на него со смешанной с горечью нежностью.

- Мам-мма...., - только и смог выговорить он.

- Иди ко мне! - прошептала женщина, протягивая к нему руки, тонувшие в широких рукавах светло-бирюзового лёгкого, почти прозрачного, как хрусталь, платья.

Демиан подался вперёд, и, всё ещё сотрясаясь всем телом от мучительных конвульсий, нерешительно обнял глубоко при этом вздохнувшую женщину, от тела и ладоней которой исходило даже не тепло, а настоящий жар.

Она крепко обвила его широкую спину своими предплечьями и медленно сцепив ладони между лопаток, заглянула в лицо:

- Спи, моё дитя...Теперь не будет никакого холода. Никакой боли...

Ощутив блаженную тяжесть в членах и тепло, словно быстрый и сильнодействующий яд стремительно разлившееся по всему его телу, Демиан почувствовал непреодолимое желание отдаться всевозрастающей слабости, заснуть.
 
В силу некой инерции он пытался сопротивляться, стараясь во что бы то ни стало оставить глаза открытыми, чтобы налюбоваться на насыщенную голубизну глаз матери и её небесное одеяние, каскадами струившееся перед его затуманенным взором, но веки слишком быстро тяжелели, и, в конце концов, сделавшись неподъёмными, плотно сомкнулись.
 
Губы, чуть дрогнув в мимолётной улыбке, расслабились, а рот, словно большие, но никому не нужные, оставленные без присмотра врата, широко и обречённо раскрылся.
 

 
 
Ван Ден Пир вздрогнул, словно от незримого толчка, широко зевнул, и, открыв глаза, в которых ещё не успел распасться сон, оглядел комнату с кремово-песочными стенами.

Вспомнив, где ему довелось коротать вампирскую ночь, громко хмыкнул и встряхнул головой, пытаясь отогнать от себя сонливость.

Поднявшись с кресла, он выпрямился, и потянувшись, попробовал размять и растянуть жёсткие, резиновые наощупь мышцы. 

Яркое, вплоть до граничащего с цинизмом хамства, дневное солнце настырно лезло в окно, и Эдвард, неприязненно поморщившись, поспешил задёрнуть жалюзи.

В эту самую минуту он услышал характерный звук проворачивающегося в замке ключа.

Дверь отворилась и тут же захлопнулась, а в комнату вошла, отбивая гулкую дробь по ламинату, уже знакомая ему вампиресса.

- Что вы тут делаете?! - брови Нины возмущённо взлетели вверх.

- Жду, - чуть промедлив, ответил вампир, неопределённым жестом указывая в сторону возлежащего на кровати хозяина квартиры.

- Чего вы ждёте?! - чуть ссутулившись и округлив спину, как кошка перед прыжком, произнесла вошедшая, глядя на него изподлобья.

- Я решил подождать пока он умрёт.

- Подождать?! - Нина порывисто устремилась к постели и взяв в руки кисть Демиана, попыталась нащупать пульс.

- Он умирает. И у меня был выбор: добить его, или сдать властям. Я выбрал ожидание.

- Как вы вообще сюда попали?! - чуть мягче произнесла женщина, пристально вглядываясь в лицо Ван Ден Пира.

- А как попали вы?

- Я?! - изумилась нахальству собеседника Нина, - Открыла дверь ключом!

- А я прошмыгнул вслед за вами, когда вы входили сюда в первый раз. Кажется, это было вчера.

- Кто вы вообще такой?! Вы следили за мной?! 

- Следил, - спокойно молвил Эдвард и, не обращая внимания на простреливающий насквозь взгляд женщины, добавил, - Следил, чтобы выйти на след...этого преступника. 

- С чего вы взяли, что он - преступник?! Вы полицейский?! 

- Да, я полицейский, - Ван Ден Пир с принуждённой улыбкой продемонстрировал соответствующее удостоверение.

- Это странно, но мне ваше лицо кажется откуда-то знакомым. Мы сталкивались раньше? - чуть успокоилась Нина и снизила тон.
 
- В этой жизни - нет.

- Что вы этим хотите сказать?
 
По всему было видно, что болезненное нервное возбуждение, которому она поддалась в первые минуты, благополучно сошло на нет.

- Я хочу сказать, что вы помните то же, что и я. Просто продолжаете, по какой-то причине, разговаривать со мной так, как будто мы оба - смертные.

Взглянув на собеседника совершенно другим взглядом, она отвела глаза в сторону, как будто что-то обдумывая.
 
- Так вы...Вы вампир? - тихо спросила Нина, рассеянно садясь на кровать и продолжая удерживать на коленях бледную кисть Демиана.

- Как будто, - мягко улыбнулся Эдвард. 
 
Некая часть его "я" хотела воскликнуть: "- А вы помните, как мы вместе плавали на остров Пафос? Помните, как мы познакомились?", но Ван Ден Пир контролировал свои эмоции и твёрдо решил не идти у них на поводу.

Она задержала дыхание, затем медленно выдохнула, продолжая исследовать личность стоявшего напротив мужчины, вновь погрузила свой взор в его глаза и, внезапно просветлев, изумлённо воскликнула:

- Я узнала вас! 
 
- Вы тот самый вампир, который поставил всё с ног на голову в Лихтенштейнском герцогстве! А потом....Потом мы встретились в Средиземном море, которое турки называли Белым! Ваша команда захватила корабль на котором я плыла!

Нина вскочила, затем вновь села, грудь её вздымалась от волнения, руки блуждали вдоль одежды.
 
Лицо её раскраснелось и опустив голову, она вдруг смущённо обронила куда-то в сторону:

- Что же это получается.....Мы всегда были любовниками?... Как странно....

- И почти всегда между нами был он, - вампир кивнул головой на распростёртого на простынях человека, и, после небольшой паузы, прибавил, - Всё, чёрт возьми, повторяется! Или, вернее, повторялось!

- Вы не меняетесь. Даже внешне. А я - всегда была разной, - задумчиво произнесла женщина, - Вот только теперь...меняться уже не буду, потому что тоже стала вампиром. Как вы, - в голосе её зазвучали грустные ноты, хотя зрачки были расширены, а на щеках продолжал гореть румянец.

"- Меня всегда тянуло к тебе, но я никогда не мог понять по какой причине. Что-то неуловимое и совершенно необъяснимое, исходящее откуда-то из глубины, из сердцевины личности, входило в мистический резонанс с твоими тонкими вибрациями," - произнёс некто, кому Эдвард не давал права голоса, продолжая хранить молчание.

Ван Ден Пир подумал, что в том, что между ними, буквально, за десять-пятнадцать минут разговора, возникло неосязаемое, но казавшееся незыблимым, притяжение, есть нечто нечеловеческое, болезненное, даже незаконное, контрабандно перенесённое из других миров.
 
"Что это?! Что опять происходит?! Что опять происходит со мной?!"

"И опять эта магия то ли женственности, то ли ведьмовства, которая всегда была ей присуща! Опять она забирается ко мне под кожу, сладчайший из паразитов! Снова проползает сквозь меня, прорастает, распихивая мои усталые, старые внутренности! И вновь я плыву словно безумец по океану бреда, барахтаясь в волнах эйфории!Поражённый и потрясённый извечной иллюзией, пойманный в силки птицелов, угодивший в сачок энтомолог!"

- Эдвард! - воскликнула вдруг Нина, прерывая нить его размышлений, - Эдвард! Он умер!

Она бросилась к вампиру и, прижавшись лицом к его широкой груди, заплакала.

Ван Ден Пир стоял на сделавшимися чугунными ногах и, одурманенный близостью вожделенной женщины, жадно вбирая в ноздри исходящий от её волос и шеи аромат, бессмысленно взирал на труп Демиана.

- Это было неизбежно. Ведь вы же понимаете, - попробовал он утешить Нину, чьи руки змеились вокруг его шеи, а слёзы пропитывали ткань рубашки.

Вместо ответа она лишь кивнула головой и только крепче к нему прижалась.

- Не стоит сетовать понапрасну. Вероятно, он теперь свободнее, чем мы оба, - с этими словами он мягко высвободился из объятий женщины, тут же испытав схожее с облегчением чувство.

- Вы....вы такой чёрствый, - упавшим голосом произнесла Нина и лицо её посерело.

Сев на край смертного одра Демиана, она склонилась над ликом усопшего.

Черты лица покойника заострились, а уши и нос отливали желтизной и выглядели так, словно их натёрли воском.
 
- Прости....Прости меня, - шептала Нина, сжимая в ладонях пальцы покойного, а плечи её содрогались от беззвучных рыданий.

Ван Ден Пир, глядя на эту картину, думал параллельно сразу о нескольких вещах, но более всего он хотел скорейшего завершения этого трагифарса.
 
Но чем дольше затягивалось прощание, тем неотвязчивее и настойчивее звучал в его голове голос, призывавший его стряхнуть наваждение и бежать от этой женщины:

"- И чего ты ждёшь?! Пока она попрощается с бывшим любовником, чтобы занять его место?! Сначала - Демиан, потом - Зозимос, а теперь - ты? Выходи из этого спектакля сейчас же, пока Цирцея отвлеклась на падаль! "

Осознавая нелепость ситуации и испытывая нечто вроде стыда за то, что вновь едва не устоял перед чарами роковой дамы, Эдвард, словно медленно, но верно трезвеющий пьяница, начал раскаиваться в своём поведении.
 
Терзаемый противоречивыми желаниями и измученный внутренней борьбой, вампир прикусил губу до крови, но всё же нашел в себе силы бесшумно ретироваться без всяких объяснений.