За четверть века до катастрофы

(ПУТЕШЕСТВИЕ  В  СТРАНУ  ЗЕМЛЕДЕЛЬЦЕВ)


Встреча с прошлым… Волнительна – когда она летопись родного края: о предках, их жизни.

Мне посчастливилось воспроизвести картину XIX века, составленную крупнейшим административным образованием Российской империи. Я листал многостраничный труд Витебского губернского статистического комитета за 1891 год о землевладениях на территории Лепельского уезда, и, казалось, нахожусь в большом отцовском доме, где собрались земляки, да каждый – с рассказом о себе. Примерно семьсот историй…

Уезд был самым значительным в губернии – включал 27 волостей, которые простирались от березинской низменности на юге до придвинских круч на севере. Западную часть охватывала зеленая пойма реки Ушача, а восточная начиналась в сорока километрах от Витебска, на реке Березка. По сути, уезд занимал основное пространство междуречья – исторического пути «из варягов в греки». Глубинная суть охвата отразилась в отчете напрямую. При знакомстве с "достоянием предков" невольно пришло на ум сравнение: как же мы себя обокрали, унифицировав в советское время то, что накопили поколения! 


И  БЫСТРЕЯ  СОКОЛИНСКИХ…

Каких только видов сельского жития не было в то далекое время: «село ли, деревня ли, ферма, хутор, мыза, поселок, выселок, застенок или пустошь» -  предлагалось выбрать из всего многообразия самый подходящий вариант и внести в отчет.

Конечно, наивысшей разновидностью считалось имение. Его вес складывался, во-первых, из величины территориального надела – как правило, не менее 500 гектаров (тогда в счет шли десятины, что сравнимо с нынешними гектарами), и центрального жилища - усадьбы, которая строилась в наиболее удобном и красивом, подходящем, месте. Большое имение включало в себя целый ряд из перечисленного выше набора и встречалось практически в каждой волости, за исключением одной-двух, о которых скажу ниже. Имениями распоряжались, как правило, помещики-паны, родословная которых уходила в далекое прошлое. Так, Быстрею в восьми километрах от Бешенкович приобрела княгиня Мария Васильевна Друцкая-Соколинская из ветви, восходящей предположительно к династии Рюриковичей. Мне эта фамилия дорога тем, что связана с историей поместья Свяда, которое располагалось на пути к Эссе – сплавной реке. Еще в 1720 году трибунал Великого княжества Литовского зафиксировал в Вильнюсе, что «Антон Скорульский, ковенский хорунжий, и вельможная Барбара из Соколинских… супруги… имеют к продаже имение для Валерьяна Жабы, старосты Бельского, и его жены Дороти Жабиной...».

К концу XIX века обстановка резко изменилась. В Свяде хозяйничали уже другие люди (правда, относилась она к соседнему, Борисовскому, уезду), растерял былое величие и когда-то могущественный клан Друцких, не сумевший удержаться в составе Полоцкого воеводства. Быстрею на берегу красавицы Двины княгиня Мария Васильевна не наследовала, а покупала - за деньги. Видимо, - из капиталистического расчета: извлечь прибыль. Двина на рубеже веков использовалась как торгово-промышленная артерия: по ней ходили пароходы, спускались по течению плоты и баржи. Только за один 1901 год, свидетельствует статистика, объявленная ценность перевезенных грузов в пределах Витебской губернии, составила 1416632 рубля.


И  БЕЛОЕ  ЗАБЕЛЛОВ…

Капитализм, как говорится, «лез во все дыры». Помещичье право уже не было главенствующим, крупные землевладельцы уже не рассматривались как единственные обладатели земли – в отчетах появились графы: сколько десятин у крестьян, сколько принадлежит казне, а сколько – церковным причтам и «другим лицам».

Заметим, что это не исключение, а  характерный штрих, автором которого была российская власть. Каждое имение повинно было обращаться к низшей прослойке общества - своей «пастве». Другое дело, что внимание переключалось без должного интереса: земельная реформа  по-прежнему отвечала не массовому потребителю – человеку труда, а самой богатой части общества. Крестьяне с трудом выходили из помещичьей зависимости. В имении Белое на земле графини Жозефины Забелло крестьяне 15 деревень имели 384 надела, но каждый участок был не более четырех с половиной десятин. И даже из этого числа независимыми становились единицы, было выкуплено «посредством единовременного взноса в казначейство 16 наделов, или 69 десятин…», - докладывал волостной старшина и добавлял: «отдельного землевладения они не имеют…».

Легче справлялась с «отделением» категория государственных крестьян. Пример тому – Франопольская волость. Как она образовалась?


И  СТЕНА  ПРИ  ЭССЕ…

Примкнув часть Речи Посполитой, Россия ввела новые формы правления. В 1805 году  царь Александр I повелел: «Местечко Лепель... Виленскому бернардинскому женскому монастырю принадлежащее... со всеми крестьянами причислить в казенное ведомство...»

К тому времени была в основном устроена система водных сообщений, связавшая Березину с Западной Двиной, и актуальным становилось ее обслуживание, для чего требовались рабочие руки. Бывшие монастырские люди переводились в государственные, а церковные земли зачислялись в казенный фонд. Так образовалась новая волость, раскинувшая владения от Берещи по левому берегу Веребского канала до устья Эссы, вобрав в себя и Старый Лепель.

Франопольщина выполняла не только роль «посредника» между западом и востоком, но и являла собой образец нового экономического устройства. Через нее тянулась важная военно-торговая дорога Лепель-Полоцк, а прилегающие деревни становились «выкупными» на основании люстрационных актов – платных сумм, которые вносились в казну ежегодно. После утверждения люстрационных актов крестьяне получали специальные свидетельства, именовавшиеся «данными», и причислялись к разряду собственников. К 1891 году землевладельцами Франопольской волости считались хлебопашцы 21-й деревни, частные имения числились только за потомственным дворянином Петром Голощаповым (Изабелино) и наследным надворным советником Алексеем Богословским (Дражно).

Правда, было еще одно землевладение, которое можно смело отнести к разряду необычных, отвечающих переменам, где пять домохозяев, тоже из крестьян, во главе с отставными солдатами обрабатывали 87 десятин, состоявших из пахотной, огородной, усадебной и сенокосной земли. Общество называлось «Ферма Франополь». Половину надела в ней – 42 десятины занимали «заросли и кустарники». Почему? Скорее – для прокорма выращиваемого скота.

Проблема пастбищ волновала крестьян повсеместно. Из донесений волостных старшин видно, что пасти домашних животных негде, они пасутся  «в паровых полях и по уборке хлебов, а также по всем лесам…» Помещики не шли навстречу и не разрешали использовать свои угодья, что вызывало недовольство. А владея фермой, можно было иметь отдельную площадь выпаса.

Франопольская волость выполняла еще одну важную роль. С центром Юркова Стена она превращалась в разделительную полосу между востоком и западом. Если проанализировать характер земельных отношений, то бросится в глаза разительная картина: западная часть носила оттенок бывшего королевского уклада, польского присутствия. Тут было больше всего индивидуальных поместий – застенков и фольварков, мыз. Да и по вероисповеданию владельцами почти поголовно были единоличные мелкопоместные дворяне католического происхождения. А вот восточная часть в большей степени состояла из православных деревень, сел и поселений, где преследовались коллективные формы устройства.

Фермерская разновидность сельского хозяйства отмечалась в Усайской, Черсвятской, Мартиновской волостях. Скажем, в имении Полуозерье был устроен местный конный завод, в коем обитали "2 производителя и 5 маток". А первый опыт фермерского ухода за домашними животными зародился, пожалуй, в имении Цехановецких, вблизи Бочейково. Там, в фольварке Голландия, практиковалось выращивание коров, завезенных из-за границы еще в XYIII столетии.

Опытным садоводством занимался предприниматель Бочейковской волости крестьянин Мороз, бывший крепостной. Ему принадлежал фольварк Фатынь, где он на земельной площади в сто десятин «поднимал» новые сорта плодовых деревьев, обслуживал оранжереи и питомники.


И  ВОЙТ  С  ВАРЯЖСКОЙ  ТЕМОЙ…

А в Заболотской волости «прописался» Владимир Войт, распоряжавшийся «с высочайшего соизволения» не только фермой, но и частью поселка Большой Полсвиж.

Поясню, кто это такой. Если обратиться к Большой биографической энциклопедии, то она выдаст: «Войт, Владимир Карлович, действительный статский советник, писатель-беллетрист…»

Войт – незаслуженно забытый русский прозаик. Родился 19(31) июля 1814 года в городе Торжок Тверской губернии в дворянской семье штаб-лекаря. Морской офицер, адъютант командира Свеаборгского порта.

Первые пробы в литературе связаны с морской тематикой в журналах «Сын отечества» и «Северный архив». И наиболее известный его роман - «Битва с пиратами» (1838), основан на романтическом сюжете.

Уволенный с морской службы, Войт занялся гражданскими делами: управлял Вержболовским (Прибалтика) и Скулянским (Бессарабская губерния) таможенными округами. А когда вышел в отставку,  царь пожаловал ему имение, в нем и проживал писатель, пока не грянула старость, был почетным мировым судьей Лепельского уезда.

А еще казна владела в этой волости четырьмя лесными дачами. При слове «дача» рисуется образ места для отдыха – где-нибудь в красивом зеленом уголке. Но это не так. «Дача» охватывала часть лесного массива – урочища или бора, где произрастали вековые деревья. Говоря современным языком, это угодья лесхоза. По названиям дач можно представить их расположение: Козловский Бор, Старобонь, урочище Боровенский Бор, Лядненская. Под дачу записывалась площадь строевого или дровяного леса, а располагалась она недалеко от реки – чтобы легче «сплавить». Так, Лядненская была очерчена в двух верстах от Уллы. Однако к началу очередного столетия сплавлять уже было нечего – в основном уездный лес был вырублен. Как показывает статистика, за весь 1896 год с Улльской пристани отправлено всего лишь 40 плотов. А волостные писари почти поголовно сетовали на то, что деревьев ценных пород не осталось вовсе, и только в Каменской волости зафиксирован «весьма редко встречающийся дуб».


ЦУРАКИ:  ГУМАНИЗМ  РАПОПОРТОВ

Одна из дач – Заводская - была продана отставному унтер-офицеру Карпу Карбовскому. Из каких соображений? Думается, в порядке эксперимента - чтобы в дальнейшем избежать ущерба, нанесенного природе. Как, например, в Мартиновской волости произошло с имением Цураки II. «Командовала» им «потомственная почетная гражданка» Сара Рапопорт из известной в то время купеческой семьи. Рапопорты занимались торговлей. В истории двинской навигации отмечен случай, когда «в пяти верстах от Креславки лайба витебского мещанина Менделя Рапопорта ударила в бок другую лайбу его же, из-за чего последняя потонула с грузом». Сара в Цураках видоизменила круг занятий прародителей. Получив надел в 1845 году по дарственной от отца «с целью приучения евреев к земледелию», Сара пожаловала из приобретенного фонда 757 десятин для еврейской общины. Из дальнейших пояснений старшины видно, что евреи землю «в настоящее время большею частью собственными силами обрабатывают».


И  БУДУЩИЙ  КОЛХОЗ?

Трудно сказать, чем закончилась гуманная идея Рапопортов – нужны дополнительные исследования, однако прообразом будущего сельского советского хозяйства стало другое имение. Это - Воцлавово в Бельской волости. Там землей занимались крестьяне-латыши. В примечании записано: «Имение бывшего коллежского ассессора Василия Жарова (который проживал затем на Лиговке в Петербурге, - авт.) приобретено товариществом 79-ти домохозяев… крестьян-латышей Витебской, Лифляндской и Курляндской губерний, с содействием крестьянского поземельного банка». Переселенцы купили солидный кусок земли – 2206 десятин и 1369 саженей, построили дома и занимались хозяйством совместно, разбившись на десять самостоятельных «бригад» – Цаунскую, Розенбергскую, Озославскую, Медниковскую, Карлинскую, Кольнинскую, Гальвинскую, Бауманскую, Лапинскую и Залитинскую. Интересно, не правда ли? Не этот ли опыт был положен позже в основу революционных ленинских преобразований и создание затем колхозов?


И  ВИЦЕ-АДМИРАЛ  С  АСЕССОРАМИ  РЯДОМ…

Купить землю можно было, она продавалась как с торгов, так и по обоюдному согласию. Документы показывают, что практика «за наличные» была распространена. Покупали в основном мещане, то есть жители городов, причем независимо от вероисповедания. Среди обладателей - представители разных религиозных убеждений: православные, старообрядцы, лютеране. В отношении католиков существовали некоторые ограничения: 4 марта 1899 года царь «высочайшим повелением» предоставил право министру внутренних дел разрешать «приобретение в сем крае земельных имуществ местным уроженцам – дворянам и мещанам католического исповедания, ведущим крестьянский образ жизни и лично занимающимся земледелием». Общее количество земли вместе с покупаемым участком не должно было превышать 60 десятин. Это называлось политикой «водворения русского земледелия». В 1901 году от лиц польского происхождения в собственность русских перешло более шести тысяч десятин в Витебском, Городокском, Люцинском, Невельском, Полоцком и Себежском уездах. Лепельского, как видим, в этом списке нет.

Зато здесь в каждой волости, характерный штрих, поселялись чиновники - разного ранга коллежские и губернские секретари, асессоры, регистраторы, надворные и статские советники – своеобразные «соглядатаи» власти. В отличие от Войта, они ничем себя выдающимся не зарекомендовали. Но имели хорошие деньги, чтобы присовокупить кусок земли.

Особую когорту составляли отставные военные. Так, в Ушачской волости имением Плино владели вдова и дети вице-адмирала Дмитрия Головачева, фольварком Ржавец – генерал-майор Шеверновский, в улльской стороне – подполковник Хвостов, а имение Великий Камень с десятью фольварками приобрел отставной штаб-капитан Савицкий, в последующем - предводитель лепельского дворянства. Из его же надела часть принадлежала двум церковным причтам – каменному православному и деревянному католическому. Была еще синагога (в местечках она называлась еврейским молитвенным домом, их насчитывалось в уезде в общей сложности до 30) и очень много чиншевых участков. Однако в отчетности они не указывались – включались в собственность крупного владельца, - видимо, по причине малой объемности.

Священнослужители выделялись. Например, в Мостище Кубличской волости поселились ксендзы братья Станкевичи, а в Городчевичской волости застенок и фольварк Борсуки (таково в действительности правописание, - авт.) были разделены между тремя наследниками одной и той же фамилии - Котырло. Если двое обладателей не вызывают вопросов – это лепельские мещане-католики, сыновья Франца и Феликса Котырло, то третья фамилия удивляет. 44 фольварских десятины унаследовала дворянка, православная  Ксения  Ивановна Хруцкая. Смею предположить, что это одна из дочерей самого знаменитого белорусского художника Ивана Хруцкого. Каким образом она удостоилась наследства от священнослужителя Котырло – тема другого рассказа.

А сейчас перенесемся на некоторое время в ту часть уезда, которая к северо-западу от Франопольщины, где в большей степени сохранялась традиционность сельского уклада и превалировали наследственные истоки. Какими же именами здесь помечена земля?


И  ВОТЧИНЫ  ДВОРЯН…

Немало потомственных дворян. Царь понимал: за ними стоит неизменность государственных отношений, стабильность. И земля передавалась из поколения в поколение.

Все же некоторые представители знатных фамилий выпадали из заданной обоймы. Таким был, скажем, Зенон Иванович Деспот-Зенович. Он – из потомственной наследственной линии, приверженцы которой «засветились» еще в XYI веке, причем не где-то на стороне, а здесь же, в границах уезда. Еще в 1570 году один из Зеновичей был лепельским старостой, каштеляном полоцким и смоленским. Судя по всему, род Зеновичей в период королевского владычества был вытеснен из пределов белорусского края, так как потомок известной фамилии Зенон Иванович к 1891 году владел Кубличами, местечком западнее Лепеля, не наследуя собственность, а приобретя 715 десятин за деньги. Подтверждает сей факт история, связанная с именем Пушкина. В 1824 году великий поэт, проездом из ссылки, навещал одного из Зеновичей – однако не на белорусской стороне Западной Двины, а далее, в селе Колпино Себежского уезда.   

Надо сказать, что это не единственный случай, когда дворянин возвращался на круги своя через выкуп утерянной собственности. Например, фольварк Мандрит Шиповалова в Ушачской волости приобрела по купчей крепости лепельская дворянка католичка Анна Блажевич.

Многие поплатились наследственностью, когда произошли перемены в общественном устройстве края. Империя привнесла уклад жизни, отличный от того, что был устроен королевской властью. Практика «чиншевого землевладения», когда земля сдавалась за определенный неизменный взнос, искоренялась, что приводила к непредвиденным последствиям. Именно по этой причине многие землевладельцы расстались с дворянскими титулами, так как не могли подтвердить документально свое право. Вмешательство, с целью навести новый порядок, выливалось в спонтанные взрывы.

В 1863-64-м годах по западному краю Российской империи прокатилась волна возмущения. Возглавили вооруженное сопротивление представители мелкой шляхты. Отряд в Лепельском уезде формировал Оттон (Антон) Гребницкий. Когда царские войска восстановили положение, Гребницкий, пишет белорусский историк А.Тарас (кстати, он приводит его фамилию как «Грабницкий»), был схвачен и осужден на каторгу. А проживал в имении Ореховно Ушачской волости. Я искал факты подтверждения. И наткнулся на запись 1891 года: Ореховно приобретено «по решению Витебской соединенной палаты уголовного и гражданского суда от 4 мая 1872 года». Запись – единственная такого рода, и скорее всего, вытекает из судьбы участника сопротивления. Видимо, судебные приставы описывали имущество. Но я хотел бы обратить внимание, что собственность не была отнята, а передана представителю того же рода. Кто же получил почти 2000 десятин? Дворянин Адам Устинов Гребницкий. Кем он приходился Оттону, историки умалчивают, однако факт остается фактом: Ореховно унаследовала та же фамилия. Причем, Адам Гребницкий этим приобретением расширил свое наследство: в другой волости, Черсвятской, на мызе Паулье, он уже имел точно столько же десятин. 

А раз так, то нельзя не обратить внимания на либеральность имперских законов. Они не были столь суровы по сравнению, скажем, со сталинскими, когда провинившихся перед властью «вырубали под корень».

Оставался при крупном поместье граф Густав Стефанович Плятер. В Ушачи ему принадлежало как само местечко, так и фольварк Липовец и хутор Оссовщина. Плятер на 85 десятинах из тысячи выстроил усадьбу, несмотря на то, что выходцы этого «племени» активно участвовали в польском сопротивлении. Известна представительница рода Эмилия Плятер, которая содействовала повстанческому движению в звании капитана и занимала почетную должность командира роты в пехотном полку.


И  СТАРЫЙ  ДВОР  БЕЗ  ГОСПОДИНА…

Крупные землевладельцы - словно щупальца большого спрута, опутывали край, имели по нескольку наделов сразу, причем в разных концах уезда. Лояльные власти, они служили ее опорой, и укрепляли имперскую вертикаль. Они считались неприкасаемыми. С мелкими землевладельцами можно было обходиться жестко. Скажем, лица польского происхождения - 1462 человека, владели в 11 уездах губернии 710273-мя десятинами земли (см. журнал соединенного Присутствия Витебской губернии за 21 июля 1895 года). Все они облагались процентным денежным сбором до тех пор, пока их владения не составят одну треть от общего количества помещичьей земли, а число собственников польского происхождения станет меньше половины. За четверть века, показывает статистика, картина изменилась, однако намеченный уровень достигнут не был, и сумма денежного удержания с имений составляла 41639 рублей и 59 копеек.   

Конечно, земельные воротилы не чувствовали себя ущемленными. Так, в Лепельском уезде, помимо Хрептовича, Цехановецких, Пржесецких, Реуттов, Щиттов, Забелло укоренилась разветвленная сеть Корсаков, которые имели в общей сложности больше всех лепельской земли. Представители этой фамилии отмечены в Бобыничской, Воронечской, Кубличской, Городчевичской, Мартиновской волостях. А лучше всех характеризует их род Жолновская волость, включавшая имение Старый Двор.

Кстати, волость была самой отдаленной от Лепеля – 86 верст, и располагалась на самом севере, примыкая к Двине и Дриссенскому уезду. Сюда часто наведывался «король статистики», редактор губернских ведомостей, археолог, историк и краевед Александр Максимович Сементовский. Будучи статским советником, он купил имение Рожанщина.

А в Старом Дворе гсподствовал потомственный дворянин Александр Александрович Римский-Корсаков. Мы знаем другого человека под этой фамилией – известного композитора Римского-Корсакова. Да, Александр Александрович тоже из той «оперы», то есть они - одного рода, однако сделал карьеру на ином поприще, нежели музыкант. Он родился, как и писатель Войт, в Тверской губернии, а в Старом Дворе поселился после многолетней профессиональной деятельности, присмотрев, наверное, когда служил временным судебным следователем в Вильно. Собственность в Лепельском уезде сослужила ему «верную службу» и далее. Он был почётным мировым судьёй этого уезда, членом комиссии по сооружению собора Святой Троицы в Петрограде, а в 1903 году стал Витебским губернским предводителем дворянства.

Корсаков был крайне правых убеждений, из-за чего пользовался большой популярностью среди монархистов и состоял членом совета Русского собрания, а затем - председателем Комитета монархических организаций, давал рекомендации по устранению смуты. Февральский переворот в России не поддержал, уехал в Старый Двор и оттуда приветствовал выступление Л.Корнилова, был арестован, некоторое время пробыл в заключении. А после Октябрьской революции искал способы спасения в Белом движении, и даже участвовал в походе Юденича на Петроград, активно защищал свою жизненную позицию в эмиграции. Умер в 1922-м году в Берлине.

Какие неожиданные повороты преподносит порою судьба! Отстаивая монархическое влияние в крае, где корни рода были литовско-польские, Александр Александрович в последние годы питал надежду к ним вернуться. В 20-х годах Пилсудский при поддержке австро-венгерского монаршества вторгся на территорию Советской Белоруссии и пытался восстановить утраченные позиции. Не удалось!

Простой народ видел, как живет помещик-пан. Он паразитировал на дешевой рабочей силе и старался выжать из крестьянина максимум. При этом куда шли доходы? На строительство дворцов, благолепие собственного образа жизни, поездки на отдых и развлечения. Показательна в этом отношении запись старшины Бобыничской волости, приложенная к отчету: он не может представить точные сведения по двум имениям, так как владелица «Алина Томашевич находится за границей». Что тут говорить о заинтересованности в судьбе своих подданных!

А заключая свое «путешествие» по статистическим выкладкам, хочу еще раз подчеркнуть нарастающее влияние самого массового «потребителя» земли – человека труда, крестьянина. Оно пока выражалось в цифровой форме: сколько десятин приходится «по наделу или по покупке» - но, к сожалению, не отделялось от общей массы помещичьего состояния. Решительного поворота не было, он наступит позже. До взрыва массового негодования оставалось 26 лет…


P.S. Сегодня принимаются законы, направленные на возврат к прошлому – восстановить земельный уклад, основанный на капитале. Делается это под предлогом - «вдохнуть жизнь» в пользование землей: мол, она зарастает, неэффективно используется, проще говоря, отобрать участки у «нерадивых». К чему приведет такая политика, кажется, ясно. Грядет возврат к институту крупных землевладельцев. Будут навсегда утрачены наследственные связи с собственностью предков. Хозяевами земли станут те, у кого большие деньги. А где сейчас формируются капиталы? Правильно, в банках, землепашцы окажутся в полнейшей зависимости.

Земля – это хлеб, это продукты питания, которые нужны повседневно. Чтобы вернуть ее ценность, не забирать надо, а создавать такие экономические условия, чтобы сельский гражданин, труженик, был заинтересован продолжить благое дело прародителей.


19.03/16