9 Гребля, мать её 15 мая 1971

Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)

Книга-фотохроника: «Легендарный БПК-СКР «Свирепый» ДКБ ВМФ 1970-1974 гг.».

Глава

9. Гребля, мать её! 15 мая 1971 г. 


Фотоиллюстрация: http://troitsa1.livejournal.com.

Источники данных:
Багрянцев Б. И., Решетов П. И. Учись морскому делу. — 2-е изд., доп. — Мл ДОСААФ, 1986, — 175 с, ил, 8 л. ил.


Продолжение Глава 6. Часть 13. Параграф 7. Часть 4. Морской волчара с Аполлоновки. 15 мая 1971 г.



- Уключины вставить! – резко скомандовал «Боцман».

Мы, курсанты севастопольской Морской школы ДОСААФ, впервые неловко повернулись на своих банках вполоборота к своим бортам и обеими руками кое-как вставили уключины своих вёсел в гнезда так, как научил нас своими матюками «Боцман», чтобы вёсла пока были развёрнуты вдоль планширя.

- Вёсла разобрать! – скомандовал «Боцман».

Повинуясь скорее инстинкту и интуиции, чем знанию и опыту, я одной (внутренней) рукой взял своё весло за рукоять, а другой (внешней) рукой подсунулся под весло так, чтобы валёк оказался у меня на локтевом сгибе.

Затем, используя локтевой сгиб как ось рычага, я нажал на рукоять. Весло приподнялось, и я положил лопасть весла на планширь. При этом, чтобы не мешать задним, я прижал валёк своего весла к борту на высоте планширя.

- Весла! – резко крикнул «Боцман».

Так случилось, что я был правым загребным, если смотреть со стороны кормы, поэтому я первым поднял своё весло на локтевом сгибе и стал его заносить параллельно уровню моря к своей уключине, заранее вставленной в гнездо на планшире.

Почти совсем стёртой кожаной обёрткой я вложил своё весло в уключину. Внешняя моя рука освободилась от валька и я положил ладони рук на ручку и валёк на ширине своих плеч (как учил «Боцман»). При этом я старательно развернул лопасть весла гранью вверх и с небольшим наклоном к поверхности воды.


- Вёсла на воду, раз! – крикнул «Боцман».

Опять, повинуясь тому, чему учил нас «Боцман», я наклонился вперёд, вытянул вперёд руки и не спеша, потому что сзади ребята мешкали, занёс лопасть своего весла в сторону носа шлюпки. При этом я невольно сделал глубокий вдох, как перед прыжком в воду.

Единственное, что я сделал неправильно, - это не повернул при заносе лопасть весла параллельно уровню воды, чтобы уменьшить сопротивления воздуха. Однако в конце замаха я движением кистей рук развернул лопасть весла так, чтобы передняя кромка лопасти имела небольшой наклон к воде. При этом я согнул свои ноги в коленях, приподнял голову и приготовился сделать мощный гребок веслом.

- Два! – крикнул неожиданного «Боцман».

Я сам и все наши в шлюпке почти одновременно опустили лопасти своих вёсел на 2/3 их длины в воду и, резко отклоняясь корпусом назад, с силой провели в упругой воде лопастями вёсел, делая при этом длинный трудовой выдох.

Немедленно мышцы спины отреагировали на это движение и напряглись, а после третьего гребка – «заныли»…

При гребке руки сначала и естественно находятся в вытянутом положении, а после того, как туловище приняло в движении вертикальное положение, руки сами собой сгибаются и инстинктивно с силой подтягивают рукоять весла к груди. При этом ноги выпрямляются и расслабляются.

Первый гребок получился мощным, красивым, чётким, следующий гребок – ещё мощнее и красивее, потому что за бортом забурлила вода, зажурчала и шлюпка ощутимо толчками стала двигаться в воде. Мы пошли по воде, пошли в море!

Труднее всего было во время гребка держать лопать весла в воде в вертикальном положении и в этом же положении выниматься лопасть из воды. Если вовремя лопасть не вынуть, то движение лодки и сопротивление воды неизбежно тормозило шлюпку. Поэтому приходилось раз за разом вынимать лопасть из воды, заносить её к носу и снова резко грести, грести и грести…

Окончив гребок, весло надо было разворачивать под углом лопасти к уровню воды, чтобы меньше было сопротивления воздуха. В конце заноса лопасть опять надо было разворачивать вертикально к воде для нового гребка.

После выполнения гребка по счёту-команде «Два!» сразу же следовала команда «Раз!», по которой нужно было производить занос вёсел для нового гребка.

Всякий раз, наклоняясь вперёд и откидываясь назад при гребке, мы чувствовали, как в наших спинах накапливается усталость, а бицепсы рук начинают ныть и болеть от напряжения.

Свет померк, картинки и виды Севастопольской бухты исчезли, солёный пот заливал и жёг глаза, спина уже не слушалась, а руки онемели, да и ноги стали дрожать от напряжения крупной дрожью. Вдобавок ко всему жёсткая деревянная банка вдруг начала жечь огнём скомканные трусы, обнажившие попу.

Мне уже было совсем невмоготу, а команды «Боцмана» следовали одна за одной: «Раз!» - «Два!», «Раз!» - «Два!», «Раз!» - «Два!»…

Я уже всерьёз ненавидел этот голос, этого «морского волчару», этого хрипатого «Боцмана», этого «изверга» и «душегуба».

«Ещё чуть-чуть и я откину копыта», - сказал во мне удручённый голос «деда Календаря», а моя Фея красоты и страсти только горестно вздохнула.

Солёный пот жёг глаза и воспалённые загоревшие щёки, поэтому я решил немного всплакнуть, чтобы слезами омыть свои невидящие очи…


Я не смотрел по сторонам и не видел, куда мы ушли по воде, но вскоре я и мои товарищи почувствовали, что нам начали сопротивляться небольшие волны.

«Боцман» правил и командовал, мы гребли, а волны становились всё больше и сильнее. Теперь нам, чтобы не остановиться, нужно было не просто грести в воде, а сопротивляться воде. Стало ещё тяжелее, а потом - совсем тяжело…

В тот момент, когда я сам решил, что «больше не могу» и «будь, что будет, но сдамся и не буду больше грести», - прозвучала негромкая команда «Боцмана»: «Стоп! Хватит, ребята»…


Господи! Как хорошо, что ты есть и слышишь мои молитвы! Как же хорошо не грести, не ёрзать жгучей попой по этой жгучей банке! Как хорошо, просто так сидеть и ничего не делать!

После того, как я немного отдышался и моё зрение восстановилось, я видел «Боцмана», который с независимым и скучным видом сидел на своей кормовой банке и спокойно курил.

Шлюпка мягко колыхалась на волнах и тормозила, замедляя свой бег по морю.

Я огляделся по сторонам и удивился – мы отошли от Аполлоновой бухта так далеко, что её не было видно.

- Ничего себе! – услышал я голос рядом сидящего Гарри Напалкова, - Это значит, что нам ещё столько же обратно «переть»!


Три другие шлюпки натужно подплывали к нам. Гребцы в них вразнобой гребли вёслами, поэтому они сильно от нас отстали и мы с удовольствием и уже со смешками и насмешками приветствовали их.

Был объявлен «перекур» и «получасовой отдых». Мы-то раньше подошли, поэтому выглядели уже не такими «заморенными», как наши товарищи из других команд шлюпок.


После отдыха «Боцман» поглядел на свои часы и неожиданно заботливым тоном спросил нас: «Готовы идти назад, домой?».

Все дружно хором ответили: «Точно так!» и опять по команде подняли и опустили в воду вёсла.

Теперь мы шли на вёслах без особого напряга, отрабатывая чёткость и ритмичность гребков. Руки, ноги, туловище, спина постепенно привыкли к ритму гребли, нашли удобное положение, и банки не так уж сильно жгла наши натруженные ягодицы.

Все наши шлюпки теперь шли параллельно друг другу и мы могли видеть огрехи в гребле наших товарищей. Не доходя до Аполлоновой бухты примерно одного кабельтова (185,2 метров) «Боцман» вдруг негромко предложил нам: «Давайте сделаем их!?».

Мы с Гарри Напалковым переглянулись и начали грести мощнее и резче, всё чаще и чаще занося наши вёсла за спину. Ребята нашей команды почувствовали азарт и поддержали нас.

«Боцман» теперь не орал свои команды матерным голосом, а напряжённо, по-товарищески сочувственно вполголоса командовал нам: «Раз! – Два!», «Раз! – Два!».

Наша шлюпка неслась, как ласточка! Я чувствовал, как с каждым толчком шлюпка набирает скорость и устремляется вперёд. Краем глаза я видел, что сначала остальные шлюпки отстали, но потом вдруг увидел, как они начали нас рывками нагонять…

Мы с Гарри Наплковым увеличили темп, но «Боцман» помахал нам рукой перед нашими лицами, - «не темп, а мощность гребков» нужна…

Тогда мы с Гарри Напалковым усилили упор ногами и стали с натугой мощно откидываться спинами назад. Мы даже стали привставать на своих банках, чтобы полностью выложиться в рывке.

Опять мои глаза ничего не видели. Опять я ничего не слышал, не чувствовал и на понимал, кроме одного – надо грести как можно мощнее…

Шлюпка неожиданно, стремительно тормозя, заскрипела килем и днищем о гальку и камни мелководья и выскочила на пляж в гавани Морской школы в бухте Аполлоновая. По инерции мы все повалились на спины, и наши ноги смешно задрались в небо.

На пирсе стояли те самые местные пацаны и заливисто хохотали над нами. Три остальные шлюпки точно так же стремительно повыскакивали на галечный пляж бухты и наши товарищи точно так же, как мы, повалились и «позадирали» ноги в небо…

Теперь уже мы, победители гонки на шестивёсельных ялах, хохотали и радовались тому, что всё кончилось так комически…


Сил ни на что уже не было, но «Боцман» жёстко пресёк наши попытки отдохнуть.

Он скомандовал «Шабаш!» и «Вёсла убрать!». Мы вразнобой, без какого-либо порядка один за одним вытащили неимоверно потяжелевшие вёсла из уключин и уложили их на свои места вдоль бортов. Попытки завязать концы и притянуть ремнями вёсла к борту и банкам не получились, потому что наши пальцы нас не слушались. Тем более, вдруг обнаружилось, что у всех без исключения на ладонях и на пальцах образовались и лопнули большие водянистые пузыри…

У нас ещё хватило сил, чтобы вновь столкнуть наши шлюпки в воду, разобрать швартовые концы и завести шлюпки на тележки, которые виднелись под водой. Затем мужики-помощники «Боцмана» включили лебёдки и шлюпки медленно были заведены в свои ангары на свои места.

Мы стояли молча на пирсе базы севастопольской Морской школы ДОСААФ и ждали продолжения. Говорить не хотелось, потому что мы смертельно устали…

У меня всё тело не просто ныло, а было такое впечатление, что моё тело – это один сплошной синяк, кровоподтёк, рана. Мои руки, особенно ладони, горели огнём, кожа тела и лица настолько пропиталась солью и загорела на солнце, что тоже горела так, будто меня поджаривали на костре. Руки и ноги дрожали крупной судорожной дрожью.

- Идите в душевую, где вы оставили свою одежду и примите душ. Мыло там есть, вытираться нечем, но вы и так просохнете, не барышни, - сказал нам «Боцман» и дал Гарри Напалкову ключ от душевой.

Мы мылись под струями прохладной воды с превеликим блаженством.

Большинство из нас просто стояли и бессильно вертелись под душем. Некоторые пытались мыться мочалками, которые тут же были на полках, но вскоре бросили это дело, потому что загоревшие на майском солнце тела, отзывались жгучей болью.

Дружно, но почти молча, без обсуждения и обмена мнениями, мы устало поднимались по дороге на Корабельную сторону и расходились в разные стороны. Кому-то надо было ещё ехать и ехать на троллейбусах до своих домов, а мне достаточно было пройти дворами до улицы Дзержинского, 53 в рабочее общежитие.

Последние ступеньки парадной лестницы на второй этаж общежития, где в конце северного крыла находилась моя комната, я доходил на пределе своих физических возможностей.

Ещё никогда в жизни я так не уставал и не страдал физически. Тело не просто болело, оно страдало болью…

Я был не просто голодный, а смертельно голодный, но у меня не было сил поджарить себе яичницу, вскипятить воду и заварить чай или сделать себе бутерброд с колбасой. Я только с жадностью съел холодный из холодильника сочный большой помидор с солью и куском чёрного хлеба и упал в постель.

Последнее, что я «услышал», проваливаясь в искрящуюся изумрудную зелень подводного сна, это напутственные слова нашего «Боцмана»:

«Мозоли пройдут, боль утихнет, но если кто-либо из вас поддастся этой боли и этим мозолям, тот никогда не станет ни моряком, ни мужиком, ни человеком».

Всё-таки, какое блаженство вот так просто лежать голому в прохладной постели и больше не грести.., не грести.., не грести…

Эта гребля, мать её…