Фрагменты романа Платонова Котлован

АНДРЕЙ ПЛАТОНОВ  «КОТЛОВАН» (фрагменты)

…После общего пробуждения в ночлежный барак землекопов пришел посторонний человек. Изо всех мастеровых его знал один только Козлов благодаря своим прошлым конфликтам. Это был  товарищ Пашкин, председатель окрпрофсовета. Он имел уже пожилое лицо и согбенный корпус тела – не столько от числа годов, сколько от социальной нагрузки; от этих данных он говорил отечески и почти все знал или предвидел.
«Ну, что ж, - говорил он обычно во время трудности, - все равно счастье наступит исторически». И с покорностью наклонял унылую голову, которой уже нечего было думать.

***

…Пашкин посмотрел на Сафронова своими уныло-предвидящими глазами и пошел внутрь города на службу. За ним вслед отправился Козлов и сказал ему, отдалившись:
 - Товарищ Пашкин, вон у нас Вощев зачислился, а у него путевки с биржи труда нет. Вы его, как говорится, должны отчислить назад.
- Не вижу здесь никакого конфликта – в пролетариате сейчас убыток, - дал заключение Пашкин и оставил Козлова без утешения. А Козлов тотчас же начал падать пролетарской верой и захотел уйти внутрь города, чтобы писать там опорочивающие заявления и налаживать различные конфликты с целью организационных достижений.

***

…Оставшись с супругой, Пашкин до самой полуночи не мог превозмочь в себе тревоги от урода.  Жена Пашкина умела думать от скуки, и она выдумала во время семейного молчания вот что:
- Знаешь что, Левочка? Ты бы организовал как-нибудь этого Жачева, а потом взял и продвинул его на должность – пусть бы хоть увечными он руководил! Ведь каждому человеку нужно иметь хоть маленькое господствующее значение, тогда он спокоен и приличен… Какой ты все-таки, Левочка, доверчивый и нелепый!
Пашкин, услышав жену, почувствовал любовь и спокойствие, к нему снова возвращалась основная жизнь.

***

…- Вот сделай злак из такого лопуха! – сказал Сафронов про урода. – Мы свое тело выдавливаем для общего здания, а он дает лозунг, что наше состояние чушь, и нигде нету момента чувства ума!
Сафронов знал, что социализм – это дело научное, и произносил слова так же логично и научно, давая им для прочности два смысла – основной и запасной, как всякому материалу…

***

…- Довольно тебе, Сафронов, как говорится, зарплату мне снижать, - сказал пробуженный Козлов. – Перестань брать слово, когда мне спится, а то на тебя заявление подам! Не беспокойся – сон ведь тоже как зарплата считается, там тебе укажут…
Сафронов произнес во рту какой-то нравоучительный звук и сказал своим вящим голосом:
- Извольте, гражданин Козлов, спать нормально – что это за класс нервной интеллигенции здесь присутствует, если звук сразу в бюрократизм растет?...

***

…Сафронов, заметив пассивное молчание, стал действовать вместо радио:
- Поставим вопрос: откуда взялся русский народ? И ответим: из буржуазной мелочи! Он бы и еще откуда-нибудь родился, да больше места не было. А потому мы должны бросить каждого в рассол социализма, чтобы с него слезла шкура капитализма и сердце обратило внимание на жар жизни вокруг костра классовой борьбы и произошел бы энтузиазм!..

***

…На дворе кафельного завода старик доделал свои лапти, но боялся идти по свету в такой обуже.
- Вы не знаете, товарищи, что, заарестуют меня в лаптях иль не тронут? – спросил старик. – Нынче ведь каждый последний и тот в кожаных голенищах ходит…
- Кому ты нужен! – сказал Чиклин. – Шагай себе молча.
- Это я и слова не скажу! Я вот чего боюсь: ага, скажут, ты в лаптях идешь, значит – бедняк! А ежели бедняк, то почему один живешь и с другими бедными не скопляешься?.. Я вот чего боюсь! А то я бы давно ушел….

***

…Во время обеденного перерыва товарищ Пашкин сообщил мастеровым, что бедняцкий слой деревни печально заскучал по колхозу и нужно туда бросить что-нибудь особенное из рабочего класса, дабы начать классовую борьбу против деревенских пней капитализма.
- Давно пора кончать зажиточных паразитов! – высказался Сафронов. – Мы уже не чувствуем жара от костра классовой борьбы, а огонь должен быть: где ж тогда греться активному персоналу!
И после того артель назначила Сафронова и Козлова идти в ближайшую деревню, чтобы бедняк не остался при социализме круглой сиротой или частным мошенником в своем убежище…

***
…- Они все равно умерли, зачем им гробы! – негодовала Настя. – Мне некуда будет вещи складать!
- Так уж надо, отвечал Чиклин. – Все мертвые это люди особенные.
- Важные какие! – удивлялась Настя. – Отчего ж тогда все живут! Лучше б умерли и стали важными!
- Живут для того, чтоб буржуев не было, - сказал Чиклин и положил последний гроб на телегу.
- Кому отправляете гробы? – спросил Прушевский.
- Это Сафронов и Козлов умерли в избушке, а им теперь мои гробы отдали: ну что ты будешь делать?! – с подробностью сообщила Настя…

***

…- А истина полагается пролетариату? – спросил Вощев.
- Пролетариату полагается движение, - произнес активист, - а что навстречу попадется, то все его: будь то истина, будь кулацкая награбленная кофта – все пойдут в организованный котел, ты ничего не узнаешь.
Близ мертвых в сельсовете активист опечалился вначале, но затем вспомнив новостроящееся будущее, бодро улыбнулся и приказал окружающим мобилизовать колхоз на похоронное шествие, чтобы все почувствовали торжественность смерти во время развивающегося светлого момента обобществления имущества…

***

…Активист представил Чиклину, что этот дворовый элемент есть смертельный вредитель Сафронова и Козлова, но теперь он заметил свою скорбь от организованного движения на него и сам пришел сюда, лег на стол между покойными и лично умер.
- Все равно  бы я его обнаружил через полчаса, - сказал активист. – У нас стихии сейчас нет ни капли, деться никому некуда! А кто-то еще один лишний лежит!
- Того я закончил, - объяснил Чиклин. – Думал, что стервец явился и просит удара. Я ему дал, а он ослаб.
- И правильно: в районе мне не поверят, чтоб был один убиец, а двое – это уж вполне кулацкий класс и организация!..

***

… Активист отстранился с крыльца и ушел в дом, где начал с жадностью писать рапорт о точном исполнении мероприятия по сплошной коллективизации и о ликвидации посредством сплава на плоту кулака как класса; при этом активист не мог поставить после слова «кулака» запятую, так как и в директиве ее не было. Дальше он попросил себе из района новую боевую компанию, чтоб местный актив работал бесперебойно и четко чертил дорогую генеральную линию вперед. Активист желал бы еще, чтобы район объявил его в своем постановлении самым идеологичным во всей районной надстройке, но это желание утихло в нем без последствий, потому что он вспомнил, как после хлебозаготовок ему пришлось заявить о себе, что он умнейший человек на данном этапе села, и, услышав его, один мужик объявил себя бабой…

***

… - Ты чего, милый, явился? – спросил ласковый, спокойный мужик.
 -  Уходи прочь! – ответил Чиклин.
-  А что, ай я чем не угодил?
-  Нам колхоз нужен, не разлагай его!
Мужик не спеша подумал, словно находился в душевной беседе.
-  Колхоз вам не годится…
-  Прочь, гада!
- Ну что ж, вы сделаете изо всей республики колхоз, а вся-то республика будет единоличным хозяйством!
- Не твое дело, стервец! Мы можем царя назначить, когда нам полезно будет, и можем сшибить его одним вздохом…  А ты - исчезни!
Здесь Чиклин перехватил мужика поперек и вынес его наружу, где бросил в снег; мужик …не знал, что ему теперь чувствовать.
- Ликвидировали?! – сказал он из снега. – Глядите, нынче меня нету, а завтра вас не будет. Так и выйдет, что в социализм придет один ваш главный человек!..

***

…Под этим небом, на чистом снегу, уже кое-где засиженном мухами, весь народ товарищески торжествовал. Давно живущие на свете люди и те стронулись и топтались, не помня себя.
- Эх ты, эсесерша наша мать! – кричал в радости один забвенный мужик, показывая ухватку и хлопая себя по пузу, щекам и по рту. – Охаживай, ребята, наше царство-государство: она незамужняя!
- Она девка иль вдова? – спросил на ходу танца окрестный гость.
- Девка! – объяснил двигающийся мужик. – Аль не видишь, как мудрит?!
- Пускай ей помудрится! – согласился тот же пришлый гость. – Пускай посдобничает! А потом мы  из нее сделаем смирную бабу: добро будет!..

***

…- Слабже бей, черт! – загудели они. – Не гадь всеобщего: теперь имущество что сирота, пожалеть некому… Да тише ты, домовой!
- Что ты так содишь по железу?! Что оно – единоличное, что ль?
- Выйди остынь, дьявол! Уморись, идол шерстяной!
- Вычеркнуть его надо из колхоза, и боле ничего. Аль нам убытки терпеть на самом-то деле!
Но Чиклин дул воздух в горне, а молотобоец старался поспеть за огнем и крушил железо как врага жизни, будто если нет кулачества, так медведь один и есть на свете…

***

…Как и вчера вечером, руководящий человек неподвижно сидел за столом. Он с удовлетворением отправил через районного всадника законченную ведомость ликвидации классового врага и в ней же сообщил все успехи деятельности; но вот спустилась свежая директива, подписанная почему-то областью через обе головы – района и округа, - и в лежащей директиве отмечались маложелательные явления перегибщины, забеговщества, переусердщины и всякого сползания по правому и левому откосу с отточенной остроты четкой линии, кроме того, назначалось обнаружить выпуклую бдительность актива в сторону среднего мужика…
«По последним материалам, имеющимся в руке областного комитета, - значилось в конце директивы, - видно, например, что актив колхоза имени Генеральной Линии уже забежал в левацкое болото правого оппортунизма. Организатор местного коллектива спрашивает вышенаходящуюся организацию: есть ли что после колхоза и коммуны более высшее и более светлое, дабы немедленно двинуть туда местные бедняцко - середняцкие массы, неудержимо рвущиеся в даль истории, на вершину всемирных невидимых времен. Этот товарищ просит прислать ему примерный устав такой организации, а заодно бланки, ручку с пером и два литра чернил. Он не понимает, насколько он тут спекулирует на искреннем, в основном здоровом, середняцком чувстве тяги в колхозы. Нельзя не согласиться, что такой товарищ есть вредитель партии, объективный враг пролетариата и должен быть немедленно изъят из руководства навсегда».
Здесь у активиста дрогнуло ослабевшее сердце, и он заплакал на областную бумагу.
Колхоз спокойно пригляделся к опрокинутому активисту, не имея к нему жалости, но и не радуясь, потому что говорил активист всегда точно и правильно, вполне по завету, только сам был до того поганый, что когда все общество задумало его однажды женить, дабы убавить его деятельность, то даже самые незначительные на лицо бабы и девки заплакали от печали.
- Он умер, - сообщил всем Вощев, подымаясь снизу. – Все знал, а тоже кончился.
- А может, дышит еще? – усомнился Жачев. – Ты его попробуй, пожалуйста, а то он от меня ничего еще не заработал: я ему тогда добавлю сейчас!
Вощев снова прилег к телу активиста, некогда действующему с таким хищным значением, что вся всемирная истина, весь смысл жищни помещались только в нем и более нигде, а уж Вощеву ничего не досталось, кроме мученья ума, кроме бессознательности в несущемся потоке существования и покорности слепого элемента.
- Ах ты гад! – прошептал Вощев над этим безмолвным туловищем. – Так вот отчего я смысла не знал! Ты, должно быть, не меня, а весь класс испил, сухая душа, а мы бродим, как тихая гуща, и не знаем ничего!..

***

…- Зачем колхоз привел? Я тебя спрашиваю вторично! – обратился Жачев, не выпуская из рук ни сливок, ни пирожных.
- Мужики в пролетариат хотят зачисляться, - ответил Вощев.
- Пускай зачисляются, - произнес Чиклин с земли. – Теперь надо еще шире и глубже рыть котлован. Пускай в наш дом влезет каждый человек из барака и глиняной избы.