Николай Рубцов. Мое слово... 3

     Рубцов     представляет    собственный самиздат на     творческий конкурс в литературный институт и... осенью 1962 года  поступает на очное отделение.

В Москве  его  оценили сразу.  Педагог     Николай Сидоренко пишет  "Стихи Николая  Рубцова  наполнены жизнью, в них свет и тени, радость и горечь… Они человечны, правдивы, выразительны… Это поэт по самой своей сути"
Рубцов входит в круг   близких ему  молодых поэтов,  позднее известных представителей  "тихой лирики". И уже на втором курсе  пишет своё знаковое:

-Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племен!
Как прежде скакали на голос удачи капризный,
Я буду скакать по следам миновавших времен...

Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестность,
И сам председатель плясал, выбиваясь из сил,
И требовал выпить за доблесть в труде и за честность,
И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил!

И быстро, как ласточка, мчался я в майском костюме
На звуки гармошки, на пенье и смех на лужке,
А мимо неслись в торопливом немолкнущем шуме
Весенние воды, и бревна неслись по реке...

Россия! Как грустно! Как странно поникли и грустно
Во мгле над обрывом безвестные ивы мои!
Пустынно мерцает померкшая звездная люстра,
И лодка моя на речной догнивает мели.

И храм старины, удивительный, белоколонный,
Пропал, как виденье, меж этих померкших полей, -
Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны,
Но жаль мне, но жаль мне разрушенных белых церквей!..

О, сельские виды! О, дивное счастье родиться
В лугах, словно ангел, под куполом синих небес!
Боюсь я, боюсь я, как вольная сильная птица
Разбить свои крылья и больше не видеть чудес!

Боюсь, что над нами не будет возвышенной силы,
Что, выплыв на лодке, повсюду достану шестом,
Что, все понимая, без грусти пойду до могилы...
Отчизна и воля - останься, мое божество!

Останьтесь, останьтесь, небесные синие своды!
Останься, как сказка, веселье воскресных ночей!
Пусть солнце на пашнях венчает обильные всходы
Старинной короной своих восходящих лучей!..

Я буду скакать, не нарушив ночное дыханье
И тайные сны неподвижных больших деревень.
Никто меж полей не услышит глухое скаканье,
Никто не окликнет мелькнувшую легкую тень.

И только, страдая, израненный бывший десантник
Расскажет в бреду удивленной старухе своей,
Что ночью промчался какой-то таинственный всадник,
Неведомый отрок, и скрылся в тумане полей...

Он получает невероятно скорую для того времени и благожелательную поддержку          признанных  в стране  поэтов и писателей, особенно "деревенщиков".  Становится  автором  "Молодой гвардии", "Октября", "Юности",  "Литературной России".  Словом, в творчестве всё складывается более, чем удачно.
Но редкие гонорары и мизерная стипендия не спасают от  безденежья.  А частые выпивки  в совокупности с приводами в милицию  закономерно приводят его к бедам и несчастьям. Хотя это затертое утверждение, по-моему, выглядит весьма сомнительно. 
Мне кажется, что пороки Рубцова - студента выглядят  явно преувеличенными.  Попивали же в литинституте многие. Да, и безупречным поведением похвалиться могли явно не все.
Думаю, что его скандалы    чаще всего были реакцией    на отношение к нему со стороны окружающих,  ведь  Николай Рубцов  никогда  не был похож на  поэта в общепринятом понимании.   
Одетый   по-деревенски, неказистый  и стеснительный, он не получал должного внимания и уважения. Тогда   становился  грубым,   начинал вести себя, как         ему заблагорассудится,  "лез на рожон"  и    вызывал возмущение.  Тем более,  что, словно нарочно,  дразнил тех,  от кого зависел. 

Причиной его первого  отчисления  из института стал дебош  в Центральном доме литератора.
В тот день в  одном из залов на заседании работников  образования  выступающий   перечислял поэтов, включенных для изучения в школе: Сурков, Уткин, Щипачёв, Сельвинский... Случайно открывший дверь  Рубцов громко потребовал добавить в список Есенина. Подоспевший  дежурный   потащил нарушителя порядка к выходу. Тот стал сопротивляться.   В результате  был  составлен  грозный протокол.

После прощения  - новая выходка. Какая-то  нелепая, словно, рассчитанная на зрителя. Из институтского коридора  вдруг  исчезли  портреты классиков русской литературы.  Нашли  их в комнате  Рубцова  аккуратно выстроенными в ряд вдоль стены. Он  сидел  на полу со стаканом в руках и  чокался  с ликами великих.  Как  объяснил,   захотелось выпить в  компании приличных людей.
Позже  напишет   об этом так:
- Я вчера нарезался по-свински.
Лошади ходили по стене.
И великий критик В. Белинский
приставал с пол-литрою ко мне.

А после официальной разборки ещё и обратится   к институтскому начальству:
- Возможно, я для Вас в гробу мерцаю,
но заявляю Вам в конце концов:
я, Николай Михайлович Рубцов,
возможность трезвой жизни отрицаю!

Вскоре - опять скандал.  Рубцова из-за его затрапезного вида (он мог заявиться куда угодно, например, в   валенках) администратор не  впустил  в ресторан Центрального дома литераторов, хотя студенческий билет литинститута давал такое право. По другой версии, изрядно выпившему Рубцову с компанией  отказались принести спиртное, хотя гуляющим за соседним столиком   заказ повторили. Спор завершился рукопашной схваткой и вызовом милиции.   
От суда  его  спасли. В том числе, и всесильный  тогда Константин Симонов.   Но из института   он был исключен и из общежития выселен. Какое-то время,  поскитавшись  по знакомым, пожив на вокзале и не дождавшись восстановления,  он возвращается в Никольское. 
Там ему всегда хорошо пишется. И раньше, когда приезжал на каникулы из литинститута.  И теперь, когда   пытается  обосноваться в деревне:   
-Я не один во всей вселенной.
Со мною книги и гармонь.
И друг поэзии нетленной -
в печи берёзовый огонь.

Может быть, всё сложилось бы в его судьбе по-другому. Но...
Музы  в образе любимой женщины  Рубцов не встретил.   Мне кажется,  никогда.  Большинство его женщин, чьи имена известны,   обычные. Земные. По-моему,  даже слишком приземленные. Иногда до серости. При этом взаимностью они ему чаще всего не отвечали, его таланта  не понимали и не принимали.  Их воспоминания   рисуют облик   пьющего буяна, не приспособленного к семейной жизни.

В 1962 году  он   сошелся с Генриеттой Меньшиковой, тоже бывшей детдомовкой.   В Николе   у них  родилась дочь Лена.  Только  кормильцем семьи он стать не сумел. Да, пожалуй, и не захотел. Все понимая,   писал: "И Гета, и тёща — прекрасные люди. Будь я не поэт, а обыкновенный скотник на ферме — цены бы мне не было. Но разве я виноват, что родила меня мать поэтом? Поэт получился, а в мужья не сгодился!"
 Поэтом Рубцову проще... 
Удивительно, но      в  гнетущем   ужасе  нищей деревенской жизни в съемной избе с постоянными упреками бившихся в нужде женщин, появляется светлая  "Горница":

- В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды...

Красные цветы мои
В садике завяли все.
Лодка на речной мели
Скоро догниет совсем.

Дремлет на стене моей
Ивы кружевная тень.
Завтра у меня под ней
Будет хлопотливый день!

Буду поливать цветы,
Думать о своей судьбе,
Буду до ночной звезды
Лодку мастерить себе...

Всё-таки Поэт пытается работать в колхозе, но каждый раз  бросает. Его объявляют     тунеядцем и вывешивают   фотографию на доске возле колхозной конторы. От уголовной ответственности за тунеядство  спасает справка   вологодской писательской организации  о том, что студент литинститута Николай Рубцов командирован в Никольское для организации подписки  на литературные издания.
Жители села поэтом его не считали. Осуждали, что он, бездельник,  не содержит дочку. Жалели Генриетту. И только после выхода его книг отношение к нему несколько изменилось.
Может быть, вспоминая это время, он   написал   позднее редкое для него, реальное и горькое? А может, не о себе писал. Сколько похожих  мужиков на Руси!

-Когда за окном потемнело,
Он тихо потребовал спички
И лампу зажег неумело,
Ругая жену по привычке.
И вновь колдовал над стаканом,
Над водкой своей, с нетерпеньем…
И долго потом не смолкало
Его одинокое пенье.

За стенкой с ребенком возились,
И плач раздавался и ругань,
Но мысли его уносились
Из этого скорбного круга…
И долго без всякого дела,
Как будто бы слушая пенье,
Жена терпеливо сидела
Его молчаливою тенью.
И только когда за оградой
Лишь сторож фонариком светит,
Она говорила: – Не надо!
Не надо! Ведь слышат соседи! -
Он грозно вставал, как громила.
– Я пью, – говорил, – ну и что же? -
Жена от него отходила,
Воскликнув: – О Господи Боже!.. -
Меж тем как она раздевалась
И он перед сном раздевался,
Слезами она заливалась,
А он соловьем заливался…

В итоге  случилось то, что должно было случиться: он ушёл. Кто-то из деревенских старожилов   вспоминает о скандале,  разбитых в доме тещи окнах.
А  нам  разрывает сердце   "Прощальная песня". Она сохранилась в его авторском исполнении https://www.youtube.com/watch?v=jakfg8Qd9HM:

Я уеду из этой деревни…
Будет льдом покрываться река,
Будут ночью поскрипывать двери,
Будет грязь на дворе глубока.

Мать придет и уснет без улыбки…
И в затерянном сером краю
В эту ночь у берестяной зыбки
Ты оплачешь измену мою.

Так зачем же, прищурив ресницы,
У глухого болотного пня
Спелой клюквой, как добрую птицу,
Ты с ладони кормила меня?

Слышишь, ветер шумит по сараю?
Слышишь, дочка смеется во сне?
Может, ангелы с нею играют
И под небо уносятся с ней…

Не грусти! На знобящем причале
Парохода весною не жди!
Лучше выпьем давай на прощанье
За недолгую нежность в груди.

Мы с тобою как разные птицы!
Что ж нам ждать на одном берегу?
Может быть, я смогу возвратиться,
Может быть, никогда не смогу.

Ты не знаешь, как ночью по тропам
За спиною, куда ни пойду,
Чей-то злой, настигающий топот
Все мне слышится, словно в бреду.

Но однажды я вспомню про клюкву,
Про любовь твою в сером краю
И пошлю вам чудесную куклу,
Как последнюю сказку свою.

Чтобы девочка, куклу качая,
Никогда не сидела одна.
– Мама, мамочка! Кукла какая!
И мигает, и плачет она…

Чья душа не заплачет, читая или слушая это?

Продолжение: http://www.proza.ru/2016/04/11/261