39 Авария связи в румпельном отделении Июль 1973

Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)

Книга-фотохроника: «Легендарный БПК-СКР «Свирепый» ДКБ ВМФ 1970-1974 гг.».

Глава.

39. Балтийск. БПК «Свирепый». Перед БС. Авария связи в румпельном отделении. Июль 1973.
 

Фотоиллюстрация: Безбатарейный аварийный корабельный стационарный телефонный аппарат СТА-1-2/А.


В предыдущем:

Я слушал горячее гудение кабелей, проходящих рядом с моей головой, смотрел в близкий подволок, перекрытый трубами и кабелями, вдыхал жилые запахи мужского общежития и слушал живые звуки корабля: сопение и переминание с ног на ногу дневального, храпы ребят, стуки и скрипы корабля, гудение далёких машин и насосов, - и мне было хорошо…

Я был в своём мире, а не в мире книжных образов и фантазий…


Я сумел продержаться в реальном мире сумасшедшей корабельной жизни (в процессе подготовки корабля к походу на боевую службу в море) только до обеда.

Все были при деле. Все куда-то спешили, что-то делали, чем-то занимались. Офицеры и мичманы, как угорелые, озабоченно сновали по коридорам и боевым постам с кипами документов. Они руководили матросами и старшинами, а те также бестолково кидались, то туда, то сюда…

Невозмутимыми и спокойными были только дневальные по кубрикам, дежурные вахтенные на боевых постах и, как ни странно, вахтенный офицер и дежурный по низам. Они жили по обычному корабельному графику и режиму дня, - все остальные, - по обстоятельствам.

Командира корабля и замполита, по-прежнему, на корабле не было. Всем заправлял старпом и командиры боевых частей. Каждый из них старался подготовиться к БС самым лучшим образом, устранить (пока возможно) все недостатки и недочёты, получить и загрузить всё необходимое, нужное и полезное.

Я тоже ещё раз проверил состояние румпельного отделения. Корабль стоял на якоре и на швартовах у причала, поэтому рулевая машина молчала. В румпельном отделении было непривычно тихо, сонно, спокойно.

Все металлические части были слегка смазаны маслом, чисто блестели. Сырости не было, затхлого запаха тоже не было. Это я устроил скандал и заставил «боцманов» и «маслопупов» убрать из румпельного всякие краски, канаты, матрацы, ветошь, бухты тросов, ящики и коробки…

По боевому расписанию в румпельном отделении не должно быть ничего (абсолютно ничего), кроме того, что должно быть обязательно! Ещё не хватало, чтобы во время качки и управления рулём что-то мешало рулевому или работе рулевой машины.

Командир корабля, капитан 3 ранга Е.П. Назаров и командир БЧ-1, старший лейтенант Г.Ф. Печкуров, меня тогда поддержали, хотя боцман и командир БЧ-5 уверили, что «всё в румпельном отделении в порядке, всё закреплено и ничего мешать не будет». Убрали…

Теперь в румпельном отделении пахло только машинным маслом, металлом и морем, потому что рядом, в центре кормы располагались решетчатые конструкции подъёмно-опускного крана (ПОУКБ-1, в просторечии «паук б…») и полукруглые «клешни» захвата глубоководной буксируемой станции БУГАС МГ-325 «Вега».

Здесь же находился огромный барабан лебёдки-крана, на котором был намотан толстый (толщиной с мою ногу) чёрный кабель с резиновыми конусными пластинами, чтобы уменьшить сопротивление вода при движении корабля и буксируемой акустической станции «Вега».

Сама «Вега» была похожа на миниатюрную подводную лодку или на подводную атомную бомбу с тупой полукруглой «головой», «полным» телом и крыльями рулей и стабилизаторов. Я её побаивался…

Отрабатывая курсовые задачи «К-1», я искал варианты скорейшего доступа на свой боевой пост в румпельном отделении при различных условиях. Например, при радиоактивном заражении или при сильном шторме, когда по палубе юта «гуляет» сплошной поток стремительной и сильной волны, невозможно добежать до конца кормы, открыть люк в палубе и спуститься в румпельное отделение.

Тогда я решил пробираться на свой пост через фермы подъёмно-опускного крана ГАС «Вега». В кармане у меня был секундомер и я, набивая себе шишки, сбивая коленки и ударяясь костью голени о металлические фермы, ужом протискивался сквозь них.

Конечно в две минуты, как требовалось по инструкции, я пробраться сквозь «паука б…» (ПОУКБ-1) не мог никак.

Ребята, боевой пост которых был рядом с краном и станцией, умирали со смеху, глядя на меня, который упрямо «бился головой и своими худыми костями об «паука б…». Потом они сжалились и стали мне подсказывать, а потом, от нечего делать по учебной тревоге, стали вместо меня прокладывать на время путь через фермы «паука б…».

В итоге тогда мы нашли самый оптимальный путь, при котором не надо было лезть через «паутину паука б…», а надо было просто проскользнуть рядом с ГАС «Вега», потом немного вернуться назад вдоль фермы «паука б…» и спуститься по трубам в румпельное отделение.

Когда путь был найден, я предложил командиру БЧ-1, старшему лейтенанту Г.Ф. Печкурову «вводную»: за 3 минуты войти в румпельное отделение, не открывая палубный люк, и доложить по телефону на ходовой мостик о готовности перехода на ручное управление рулём из румпельного отделения.

Штурманский электрик Толя Мартнынов, мой заклятый соперник, тогда сказал, что «это невозможно». Мы, рулевые-сигнальщики, тогда азартно поспорили и я спор выиграл… Добежал, пробрался и доложил…

Многие ради интереса пытались повторить «трюк Суворова», но я не мог раскрыть своего секрета, потому что доступ в румпельное отделение кому бы то ни было, кроме соответствующего рулевого и машинистов БЧ-5, обслуживающих рулевую машину, запрещён.


Теперь я с улыбкой вспоминал мои тщетные попытки и радость открытия безопасного маршрута через «паука б…» и ГАС «Вега». Правда, с тех пор я эту холодную «Вегу» и «растопыренного» и больно бьющего «паука б…» не полюбил…


Ещё и ещё раз, проверив состояние штурвала, переключателя, освещения, золотников, цилиндров рулевой машины, я решил проверить связь и позвонить на ходовой мостик.

Рядом со мной на переборке был укреплён безбатарейный аварийный стационарный корабельный телефон СТА-1-2/А, со встроенным «генератором», который надо было крутить ручкой на корпусе телефона справа.

При этом я должен был одной рукой держать тяжёлую трубку и крутить ручку генератора… Штурвал при этом оставался без моего контроля. Неудобно…

Однако эта модель корабельного телефона могла обеспечить связь при затоплении румпельного отделения, при пожаре и даже при радиоактивном поражении.

Я покрутил ручку и стал ждать отклика…

Трубка «ожила» и что-то прохрипела мне в ответ…

Я доложил бодрым голосом о проведённых работах и попросил всё это передать моему командиру, старшему лейтенанту Г.Ф. Печкурову.

В ответ «трубка» опять прохрипела мне с жуткими помехами что-то нечленораздельное…

- Кто у телефона? – спросил я вежливо.

Трубка «ответила мне», вероятно, короткой руганью, но слов я не разобрал.

- Кто у телефона?! – крикнул я так, что сам испугался.

Этого ещё не хватало! Связи нет! С румпельным отделением нет связи!

Всё работает: машина, штурвал, золотники, насосы, двигатели, клапаны, а связи, оказывается, - нет!

Я похолодел…. Это моя недоработка, мой недогляд. Это прямое халатное отношение к своим обязанностям по боевому расписанию… Это «ЧП»…

Я снова прокрутил ручку генератора телефона СТА-1-2/А и стал ждать ответа. Трубка что-то прохрипела…

- Прошу того, кто сейчас у телефона, - сказал я еле сдерживаясь, - сообщить Печкурову (для краткости и срочности я опустил звания и должность), что из румпельного отделения по телефону с ходового мостика не разобрать ни одного слова. Прошу подтвердить принятое сообщение и назвать себя…

Трубка что-то коротко мне прохрипела и опять свистящие и гудящие помехи заглушили голос говорящего…

Я ничего не понял и растерялся…

Уйти я не мог, потому что только у меня рабочий ключ от румпельного отделения. Узнать, что произошло, я мог только по телефону либо высунуться из люка и орать, призывая кого-нибудь мне помочь…

Как назло в машинном отделении «паука б…» никого не было. Во всей корме я сейчас был один…


Никто ко мне не спешил и не шёл…

Тогда я решил взорваться!


Я снова решительно подошёл к корабельному взрывобезопасному аварийному телефону и решительно и долго, со злостью, начал крутить ручку генератора.

Телефон звякнул в ответ и я сорвал со стопора тяжёлую, похожую на хобот слона, телефонную трубку.

- Это румпельное отделение, - сказал я чётко по инструкции. – Матрос Суворов, боевой номер 1-5-11. Докладываю: телефонный аппарат аварийной связи не работает. Связи с ходовым мостиком нет. Исполнять команду на руль не могу. Требую немедленно доложить дежурному по кораблю и в ПЭЖ об аварийной ситуации. Что бы вы не говорили, я вас не слышу из-за сильных помех. Другой возможности передать данное сообщение у меня нет. Если вы, мать вашу (так-растак) немедленно не примите меры, буду докладывать командиру корабля.

Сказав это, не слушая больше хрипы и визги из трубки, я рывком посадил ей на стопоры и приготовился к бою…

Дело в том, что знаменитые матерные рулады нашего «Боцмана», которые мы – курсанты Севастопольской Морской школы – тщательно записывали в свои конспекты, с непривычки больно бьют по самолюбию, особенно если это твой «заклятый друг» Толя Мартынов, или безвинный командир отделения рулевых Толя Телешев или, не дай бог, сам командирБЧ-1, старший лейтенант Печкуров…


Через две-три минуты в румпельное отделение не спустились, а рухнули один за другим: матрос-машинист рулевой машины, матросы-электрики, мичман БЧ-5, мичман-дежурный по низам, матросы-связисты из БЧ-4, мой командир отделения рулевых Толя Телешев, мой «заклятый друг» Толя Мартынов и… Славка Евдокимов.

Вся эта «орава» стала орать, ругаться, пытаться оживить и заставить правильно работать аварийный телефонный аппарат. Ничего у них не получилось…

Трубка тоже орала, хрипела, свистела, гудела, как трансформатор, но ни одного членораздельного слова не было слышно.

Все присутствующие забыли про меня и обвиняли и ругали друг дружку, всех вокруг, службу, технику, этих «специалистов» мать их (так-растак) и т.д.

Связисты БЧ-4, видя свой «прокол», молча пытались своими «гарнитурами» выйти на связь со своими или с ходовым мостиком. Других средств связи не было.

Тогда им пришлось полностью снимать и отключать телефонный аппарат СТА-1-2/А, чтобы у себя его разобрать и выявить неисправность. Срочно доставили другой аппарат, подключили. Выяснилось, - помехи не здесь, в румпельном отделении, а в телефонном аппарате на ходовом мостике…

С моей души спал тяжёлый ком («авария не в румпельном отделении»)…

Вся команда немедленно сорвалась с места и унеслась на ходовой мостик.

Я снова остался один, но теперь румпельное отделение было не мрачным, холодным и сырым, а родным, тёплым, уютным…


Через пять-шесть минут мой штатный аппарат зазвенел и я снял трубку. Взволнованный голос из трубки совершенно чётко и ясно уставными словами сообщил, что «Это ходовой мостик румпельному отделению. Как связь? Как слышно?».

- Румпельное отделение ходовому мостику, - доложил я. - Слышу вас хорошо. Помех нет. Слова разбираю чётко.

Трубку взял Толя Телешев, и мы с ним начали проверочную «игру»: он подавал команды на руль, я их принимал, отвечал, как надо, и перекладывал штурвал «на холостом ходу», чтобы машинный телеграф положения пера руля правильно реагировал. Всё было нормально.

Мы закончили проверку рулевого телеграфа и аварийного телефона, но я вдруг осознал, что бегать от штурвала и рулевого телеграфа к телефону и обратно весьма неудобно.

«Хорошо бы сразу на уши надевать телефонную гарнитуру, наушники и микрофон, и так стоять за штурвалом» - подумал я и мой друг дед «Календарь», а с ним мой наставник Женька Мыслин удовлетворённо крякнули…


Вечером, при подведении итогов рабочего дня, мы всем составом БЧ-1 подробно исследовали сегодняшнее происшествие о связью на ходовом мостике и в румпельном отделении, обсудили и наработали несколько стоящих предложений, типа рационализаторских, чтобы продублировать несколькими способами передачу команд на руль, минуя телефон и даже рулевой телеграф.

Толя Мартынов был очень горд, что его предложение «передавать команды на руль по цепочке матросов на палубе», было поддержано Печкуровым.

В итоге мне была объявлена благодарность по БЧ-1 и сказано, что «несмотря на то, что матрос Суворов много времени уделяет каким-то иным делам и работам, он всё же не забывает свои прямые обязанности и несёт боевую службу надлежащим примерным образом».

Да-а-а… Такое услышать от Печкурова я не ожидал. Обычно он меня особо не жаловал…


Только я хотел было на сон грядущий вновь распаковать пачки с неразобранными книгами, как тут внезапно зазвонил телефон корабельной связи в «ленкаюте».

- Зайди ко мне, - приказал мне голос в телефонной трубке…

Так, не называя себя и не представляясь, мог говорить только один человек – командир корабля, капитан 3 ранга Евгений Петрович Назаров.

«Ну, думаю», - сказал тревожно во мне дед «Календарь», - «Началось!».