Стрекозка Горгона VI часть

Исторический роман

VI часть

Глава 1

Занятия в классах, занятия на плацу. В классах зубрёжка, на плацу: «ать-два, ать-два!.. Выше ногу! Носок оттянуть!.. Ать-два!» Эти команды уже звучат в мозгу даже в свободное время, всё подчинялось сим словам: «ать-два», сжились с ними, иль точнее – вжились в них. «Ать-два!» Изучаем карты важнейших сражений. «Ать-два!.. Ать-два!» Едем за Красное Село, учимся делать съёмку местности, нужно представить подробную карту с обозначением всех строений, ручьёв, оврагов. «Ать-два!..» Фортификация: чем отличается редут от редана, тенальный фронт от реданного, осада крепостей, бастионы, фланки, верки, способы коронования гласиса…

«Ать-два!.. На плечо! К ноге!» Требуется, чтобы приклады во всей роте стукнули о брусчатку одномоментно и желательно, чтобы мушкет звякнул мелодично, тогда звон и после того, как строй замер, звучит над плацем некоторое время. Солдаты из обслуги говорят, что звон сей портит ружья, поскольку ради него нужно винты ослаблять, однако на парадах эта музыка производит благоприятное впечатление на зрителей.
«Ать-два!» Вышли прогуляться по Дворцовой набережной, встретили семейство со строгой матроной во главе и тремя прехорошенькими барышнями, поклонились. Мадам бросила строгий взгляд, барышни послали в ответ кокетливые улыбки, склонив головки, чтобы матрона не заметила. «Ать-два!» Мимо маршируют дворцовые гренадёры, развернулись, отдали им честь.

«Ать-два!» Фехтовальный зал, сражаемся на рапирах, на саблях, потом дают тяжёлые дубовые пики, которые надо вертеть над головой и вокруг себя, словно лёгкое пёрышко… Занятия в классной комнате. «Ать-два!» Единороги, мортиры, фальконеты, гаубицы, дальность полёта ядра, гранаты, брандскугеля…
И снова на плацу: «Ать-два!» Но теперь уже не тобой командуют, а сам отдаёшь приказы. Дан взвод десятилетних мальчишек, птенцов, ничего не умеющих, вот и обучаешь их с азов: как плечи развернуть, как носок оттянуть. Со стороны граф Звегливцев наблюдает придирчиво. У него и свой взвод таких же мальчишек есть, однако Звегливцев – старший унтер-офицер, обязан проверять, как идут занятия у младших унтеров. Но сии птенцы, подопечные, уже час отмучились, достаточно. «Вольно! Разойтись!» Звегливцев подошёл, перед мальчишками старается выглядеть грозным, а сам улыбку прячет:
-Смотрю на них, и думаю: неужели и мы столь же смешными были? Лапин, помнишь себя таким?
-Да… Помню, как на старших с завистью глядел, какими все казались бравыми, умными, недосягаемыми… А сейчас вокруг малышня, и всё больше и больше их.
-И я обратил внимание: идёшь по корпусам, только и следи, чтобы не наступить на кого!
-А те, что нас с тобой вот так же по плацу гоняли, сейчас в армии Паскевича… Воюют там, куда русские солдаты ещё ни разу не доходили, где после Александра Македонского не знали других великих полководцев…И сможем ли мы когда-нибудь их догнать, сравняться в подвигах?
-Ничего, не переживай. И нам будет что завоёвывать. Может, еще Константинополь пойдём брать!

Возможно, вполне возможно. А малышня сегодняшняя будет, как мы сейчас, с восторгом и завистью искать в газетах сведения об успехах их старших сотоварищей, то есть, о наших. А пока, уж не для того ли, чтобы не наступил на них кто, трое на липе повисли, а маленький князь Имеретинский стену штурмует – за родную скалу, что ль, принял? Не дай Бог, генерал Демидов заявится да увидит сию вольность. Отдохнули, и пора занятия продолжать. «Кадеты, строиться!». И снова «Ать-два!.. Ать-два!»
А Жорж Стародубцев на Кавказ не попал, он в гарнизоне под Оренбургом солдатский ранец таскает. Солдаты и офицеры из мятежных полков в Кавказский корпус отправлены, им дана возможность кровью искупить вину, а у Стародубцева, ни в чём не провинившегося, нет шансов в деле себя показать, храбрость продемонстрировать и стать офицером. Почти никаких шансов… А он бы тоже мог с малышнёй заниматься, и эти птенцы желторотые любили б Жоржа за его весёлый нрав без памяти, по пятам бы за ним следовали…

Друзья-кадеты, помня о незаслуженно наказанных товарищах, приняли решение, что теперь и ради них стараться должны. Если не сумеют те сами выслужиться, нужно хлопотать за них, подавать прошения. Выхлопотал же граф Алексей Орлов прощение для замешанного в мятеже брата, дав Государю клятву: «За двоих отслужу!» И франкмасон Михаил Орлов в родном имении живёт: хотя и под надзором, но все ж не унижен, не бит никем. Есть и другие примеры. Однако для того, чтобы перед государем ходатайствовать, нужно доказать, что имеешь право ручаться за кого-то – своею храбростью, безупречной службой, подвигами во славу Отечества доказать.

В корпусе дисциплина ужесточалась, больше уже никто по ночам не перелезал через стену и не отправлялся на самовольные прогулки по столице. Сергей, по крайней мере, давно об этом не слышал. Никому не хочется в солдаты на всю жизнь попадать, а главное – опасаются кадеты Перского подводить, как бы ещё и директора не сместили. Демидов жесток и глуп, но он – начальник над всеми военными училищами и кадетскими корпусами – нечасто сюда наезжает, его посещения, подобные варварским набегам, можно пережить, а если на место директора поставят самодура под стать Демидову, то настанет у кадет совсем невесёлая жизнь.

Однако здесь дисциплина всё равно не столь строга, как в Смольном. Бедные смолянки почти всего лишены. Сергей заходил по возвращении из летнего лагеря в Смольный, и там тощая похожая на крысу инспектриса неопределенных лет долго выспрашивала, кем он приходится мадемуазель Телятьевой, и в результате отказалась её вызвать. Отрезала, брезгливо губы поджав, что лишь родному брату дозволяется говорить с воспитанницей без надзора взрослых. До этого дамы, дежурившие в приёмные дни, Таню вызывали, достаточно было сказать, что он кузен, сын её опекуна: следили с подозрением, когда Серж и Таня усаживались друг напротив друга, возле их стульев стояли, ловя с подозрением каждое слово, каждый жест, но видеться позволяли. А эта злобная старая дева заявила, что если его и пускали раньше, то ошибочно, и сию ошибку она намерена исправить.
И всё это именно теперь, когда у Сергея появилось огромнейшее желание видеть стрекозку как можно чаще! Высказать бы сей надзирательнице, кто она есть на самом деле, но Тане ж хуже будет. Пришлось просить прощения и удалиться ни с чем. Случайно назвал на прощанье даму «Мадам!», и та оскорбилась, поправила «Мадемуазель!» Надеется ещё мадемуазелью зваться, крыса старая! И как Таня терпит, не протестует? Могла бы запросто языка лишить, иль что другое придумать…

Однако «Ать-два!» Выше голову! Таня выйдет из Смольного и сразу же – венчаться! И будет счастлива, а надзирательница на всю жизнь в монастыре закрыта, останется ей лишь локти кусать от зависти к своим воспитанницам. Потому, видать, и изводит девиц, что сама счастья не знает.
Пришлось навещать стрекозку в сопровождении отца. Оказалось, после того, как крыса-надзирательница, возмущённая, шум подняла, директриса вызывала Лапина старшего, чтобы о сыне и его отношениях со смолянкой поговорить. К счастью, Амалия Львовна не старая дева, а вдова, имеющая детей и внуков, и не смотрит на каждого мужчину как на врага. Она лично ничего плохого не усмотрела в том, что между кадетом и институткой дружба сохраняется, однако, сказала: её не поймут, если позволит уже взрослому и привлекательному молодому человеку навещать девицу без отца иль матери. Увы, на него и другие смолянки заглядываются, он и их покой смущает. И, конечно, речи не может быть о том, чтобы впредь отпускать барышню в дом, где холостой мужчина есть. Детство прошло, теперь им опасно наедине оставаться.
Передавая её слова сыну, Александр Петрович добавил:
-Ещё благодарите Бога, Сергей, что до инспектрис Смольного не дошли слухи о Ваших интрижках с замужними дамами. Если вдруг услышат, назовут распутником и запретят появляться в приёмной зале Смольного вообще…
-С интрижками покончено, отец.
Старший Лапин хмыкнул недоверчиво:
-Покончено? Ну-ну, рад слышать. Однако подобные решения принимать легко, а исполнять, увы, нет. Хватит ли у Вас твёрдости?
К счастью, Таня упросила своего доктора передать письмо кадету Лапину. Через Якова Карловича они стали посылать весточки друг другу.

Глава 2

Под команды «Ать-два!» год 1827 заканчивался. Пристально следили за тем, как на Кавказе перед русским оружием падают одна за другой иранские крепости. Взята древняя Эривань, Тавриз, города с незнакомыми и незапоминающимися названиями… Одновременно интересовались, как население Греции с османами сражается. О, как всех взбодрила весть о Наваринской битве, случившейся в октябре! Весь турецкий и египетский флот был уничтожен соединённым флотом трех держав: Англии, Франции и России. Английский адмирал Кодрингтон начальствующий над эскадрой трёх держав, послал к турецкой флотилии парламентёров для переговоров, он не имел приказа вступать в бой, его обязанностью была организация блокады. Турки стали стрелять, потопили судёнышко под белым флагом. И тогда Кодрингтон приказал открыть огонь. Соединённый флот трёх держав одержал победу, уничтожив большие и малые корабли Стамбула и Египта, собравшиеся в Наваринской бухте. Султан, погружённый в траур, объявил священную религиозную войну Российской империи. Кораблей Англии и Франции, участвующих в разгроме его флота, он как будто не заметил, не придал значения и тому, что соединённой эскадрой командовал английский адмирал, а не русский. Пока к военным действиям не приступал, но было ясно, что войны с Оттоманской Портой не избежать. Только бы с Персией, иль по-нынешнему – с Ираном, закончить…

В феврале 1828 года с шахом был, наконец-то, заключён мир. Посланник России Александр Грибоедов привёз Государю договор, со всех сторон выгодный России. Иран уплачивал большую контрибуцию, ханства Нахичеванское и Эриванское с древней Эриванью отошли России. Армяне получили право со всей Персии переселяться на территорию, подконтрольную Российской Империи, чем они и спешили воспользоваться. Правда, не у всех была возможность: если семья армян издавна служила некому персидскому вельможе, разве согласился бы он отпустить своих слуг добровольно? Проконтролировать выполнение этого пункта договора русские не могли. Не то что армян, даже русских пленных, уже проданных в рабство, с трудом удавалось разыскать и вызволить. Предъявляли персидским чиновникам списки пленных, требовали, а те разводили руками: мол, не знаем где, умерли, наверно, люди. Разве что сами солдаты каким-нибудь образом давали весточку – через купцов, через армян, тогда уж иранцы, сконфуженно кланяясь, приводили пленных. Паскевич понемногу выводил уставшие и заметно поредевшие в боях войска из этой усмирённой страны, по договору последние русские части должны оставить Иран после того, как будет полностью уплачена контрибуция. Но его воинам некогда было отдыхать, их ждала новая война, на сей раз – с Турцией, иль, как её именовали сами оттоманы – Блистательной Высокой Портой, Османской Империей.
Султан Махмуд выпускал прокламации к народу, фанатизировал подданных воззваниями, в которых проклинался Белый Царь и обещалась помощь Всевышнего в войне с неверными.
И вот 14 апреля 1828 года Император Николай I издал манифест об объявлении войны Османской Империи...