46 Неотправленное письмо 18 07 1973

Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)

Книга-фотохроника: «Легендарный БПК-СКР «Свирепый» ДКБ ВМФ 1970-1974 гг.».

Глава.

46. Балтийск. БПК «Свирепый». Неотправленное письмо. 18.07.1973.
 

Фотоиллюстрация: г. Суворов. Валя Архипова. Выпускной 10 «А» класса Суворовской средней школы №1. 22.06.1970.


В предыдущем:


Вечером, пробуя микрофоны, катушечный репортёрский магнитофон «Репортёр-5» и кассетный магнитофон «Десна», я прочитал вслух несколько стихотворений Коли Кольского.

Затем, докладывая заместителю командира корабля по политической части, капитану 3 ранга Д.В. Бородавкину об итогах этого дня, я рассказал ему о допросе в штабе и о задании разведотдела быть на корабле визуальным разведчиком.

Дмитрий Васильевич послушал записи и сказал, что «это надо пустить по ГКС (громкоговорящая корабельная связь) по всему кораблю морякам на сон грядущий, чтобы лучше думалось и спалось».

Так я и сделал…


Командиру корабля, капитану 3 ранга, Евгению Петровичу Назарову пришлась по душе идея читать экипажу вслух по ГКС стихи или короткие рассказы на ночь, но он засомневался – понравится ли это ребятам, офицерам и мичманам.

- Я не против, - сказал Евгений Петрович Назаров замполиту и мне, когда мы докладывали ему курсантах-практикантах, о поручении разведотдела штаба дивизиона и об идее создания фотолетописи корабля. – Особенно я за создание фотолетописи корабля. Надо этим заданием разведотдела воспользоваться.

- Только, чур, мне тоже фотки делай, - сказал он мне на прощание. – А то про меня как-то все забывают, хотя у всех я на фотках есть…

- И мне, - обидчиво, но с улыбкой сказал Дмитрий Васильевич Бородавкин, - хотя я не фотогеничный, на фотографиях плохо получаюсь.

- Есть! - сказал я этим двум командирам-начальникам, но всё-таки ещё и людям-человекам…


Итак, я теперь фотолетописец корабля и визуальный разведчик в одном лице. Надо было приступать к исполнению своих обязанностей.

Только почему мне так стало вдруг грустно и одиноко? Такое ощущение, что я остался один-одинёшенек, и нет никому до меня дела…

То ли стихи Коли Кольского меня так тронули, то ли близость расставания с базой и землёй, то ли тревожно-щемящее чувство неизвестности, ожидающей меня там, в далёком-далеке, в море…


Сегодня среда 18 июля 1973 года. Экипаж смотрит кино в столовой, денщики-вестовые офицеров и мичманов забрали у меня кинопередвижку «Украина-4», установили её в кают-компании офицеров и тоже готовят кино к просмотру, а мне никуда не хочется…

Я вспомнил недавний мой второй отпуск с выездом на родину, маму, папу, друзей и мне до слёз захотелось побыть с ними, услышать папин и мамин голос, вдохнуть запах маминого картофельного супчика с фрикадельками, услышать папин комментарий к теленовостям, а самое главное, почувствовать то волнение в крови, когда я стоял ночью у калитки дома, за окнами которого спала в тот момент девушка, которая была моей «первой школьной любовью»…

Валя Архипова…

Самая красивая девушка 10 «А» класса Суворовской средней школы №1 выпуска июня 1970 года.

Самая капризная, самая властная, самая независимая и самая… разнообразная…

Это она и её образ, её личность и её характер не давали мне по-настоящему (всерьёз) влюбляться в кого бы то ни было.

С самого первого школьного мероприятия в конце августа 1960 года, когда мы шли с ней рука в руке в старшей детсадовской группе по улице Строителей города Суворова из детского сада «Радуга» в среднюю школу №1, я ощущал влечение и стремление к ней.

Но я долго не был «героем её романа»…, а она… была.

Это ей я, с жутким волнением, на самой моей любимой открытке с видом на золотой фонтан ВДНХ в Москве, писал каллиграфическим почерком перьевой ручкой в декабре 1961 года: «Валя. Я тебя люблю. Давай с тобой дружить».

Открытка тогда так и не была отправлена. Осталась в моём детском фотоальбоме.

Мама тогда меня утешала, гладила по спине и говорила, что придёт время, и «ты обязательно встретишь человека, который станет душой и совестью твоей», которого «ты будешь любить, и она тебя будет любить так, что вы друг без друга не сможете ни дышать, ни спать, ни жить».

Мама была права, всё так и случилось, но то первое сильное чувство, которое владело мной тогда и все 10 лет учёбы в школе (а потом ещё лет пять, после школы и службы на флоте), в среду 18 июля 1973 года «выплеснулось» в письмо, которое я написал, но так и не отправил.

Вот это письмо:


Здравствуй, Валюшка. Это я.

Ты, наверно, сейчас думаешь, бог весть, что обо мне. Извини, но я решил написать тебе письмо, которое ты вряд ли получишь. И не потому, что у меня не хватит решимости тебе его послать. Нет. Просто я понимаю, что тебе оно не нужно, хотя и приятно читать.

Сердцем ты понимаешь меня, но ум говорит тебе совсем другое. Он мгновенно преподносит тебе все «за» и «против» моих слов. Может быть, тебе удивительно и желанно моё признание, но ты прекрасно знаешь, впрочем, как и я сам, что всё это поздно.

Жизнь сложилась не так, а вернуть прошлое мы не в силах.

Мы оба понимаем это, но я не могу не писать тебе, а ты, наверно, не можешь спокойно читать, слушать, понимать моё признание.

Только я сейчас не обращаю внимания на всё, что нас окружает. Я вижу только тебя. Ты одна на всей земле и тебе одной обращены мои слова, мысли, моя любовь.

Валя, я люблю, люблю, люблю тебя.

Это слово даётся с трудом, но раз сказав, я хочу кричать его всему миру и счастье переполняет всего, бьётся наружу: «Я люблю тебя!».

Сколько раз в мыслях я целовал тебя. Воображение рисовало разные картины. Сон не шёл, а от мыслей раскалывалась голова…

Сколько раз за работой карандаш, вместо чётких линий графика, выводил штрихами твои глаза, губы, волосы. Однажды рисунок получился столь хорошим, что я внезапно поцеловал твои нарисованные губы.

Я разорвал портрет. Я хотел доказать себе, что умею владеть собой, что имею волю. Так оно и было, но только днём. Вечера были твои.

Вечерами ты безраздельно властвовала надо мной. Не было сил бороться. Сердце горело, и я отдал свою волю этому огню.

Иногда мне казалось, что ты рядом. Закрою глаза и вижу твоё лицо. Улыбку. Глаза.

Глаза… Твои глаза. То добрые, то злые. Подёрнутые влагой грусти, печали, искрящиеся весельем, смехом. Я очень любил твои глаза.

По ночам я видел сны, сны наяву, которые сам хотел видеть. Я видел тебя рядом. Целовал твои глаза и они трепетали под моими губами.

Но, извини, Валюша. Я заставил убраться эти сны.

В них я доходил до большей смелости, чем целовать тебя в глаза, а заниматься такими снами, хоть это и приятно, я не хочу.

Много лет любовь теплилась неугасимым огоньком в глубине сознания, сейчас она вырвалась, но я снова зажал её в тисках воли.

От тебя нет писем. Я не знаю, что ты сейчас думаешь и как ответишь, хотя, нет, вру…

Ты жалеешь меня сейчас. Не хочешь расстраивать. Не хочешь нанести мне обиду своим ответом: «Нет!».

Тебе было, наверно, удивительно, тревожно, а может быть чуточку радостно от моего признания, но сейчас ты просто гордишься, что всё-таки Суворов не остался равнодушным. Это так.

Не мучайся, пожалуйста, и не пиши штампами, что ты «не любишь, но мы будем друзьями».

Не скрою, твоё письмо будет ударом, но я привык уже ко всему и впереди ещё много всякого, так что, не умру.

Прости, может быть, резко это, но это так.

Знаешь, Валя, за что я тебя люблю? За то, что нашёлся человек, которого я смог полюбить. Не влюбиться, а именно – полюбить.

Ты познакомила меня с огромным миром человеческих ощущений, мыслей, поступков. Познакомила меня с началом любви. Заставила думать, переживать, жить полной, полнокровной жизнью. За это я и люблю тебя.

Я ни разу не поцеловал тебя, потому что знал - рано. Вернее, не знал, а чувствовал, инстинктивно, что рано.

Если бы я обратил на тебя внимание, как на смазливую девчонку, я бы сейчас походил на этих парней, которые знают всё о женщинах. Вернее представляют себя умниками, которые прочувствовали все удовольствия, но не знают главной силы чувства любви.

Физическое удовольствие – это ещё далеко не любовь. Без высоких чувств, - это потребность.

А я не хотел сводить всё к этой потребности. Я люблю тебя. Я это говорю, хотя и поздно, но верно.

Осознание этого во сто крат делает острее и чувственнее всё остальное…

Я писал рассказ, где героями ставил тебя и себя. Я описывал подробности, от которых у парня, читавшего это, стекленели глаза и дрожали руки. А потом я сжёг эти листки…

Теперь ты знаешь, как я люблю тебя…

Это письмо ты прочитаешь, но только при встрече. Мы будем друзьями. Хорошими друзьями, товарищами, и если ты не хочешь, то твоему Валерке или другому избраннику незачем будет волноваться.

Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была счастлива, и я ни за что не стану его разрушать.

Только ты должна знать, что ТЫ «первая девчонка, которую я полюбил так, что вправе назвать тебя «Настоящей Любовью».

Саша.


Я закончил писать письмо Вале Архиповой и вышел через носовой тамбур на бак.

Ночь была прохладной и тихой. За гребнем волнолома и пусковой установкой «Метели» на полубаке опять что-то грузили в свете синих ламп, которые не видны с американских спутников-шпионов.

Вероятнее всего, грузили в арсеналы глубинные реактивные бомбы РГБ-60 бомбометных установок РБУ-6000 системы «Смерч-2».

Пора было спать. Завтра предпоследний день перед выходом на БС. Надо завтра написать письмо маме и папе.