Николай Рубцов. Мое слово... 4

Следующие два года Николай Рубцов, не имеющий собственного пристанища,  кочует по стране.   Вологда — Барнаул — Москва — Хабаровск — Волго-Балтийский канал - Снова  Вологда.  Участвует  в литературных семинарах и выступлениях перед читателями, хлопочет о публикациях,  гостит у   друзей.
Бродяга  по натуре, сколько верст проехал, проплыл, прошагал  он по нескончаемой  русской дороге:
- Всё облака над ней,всё облака…
В пыли веков мгновенны и незримы,
Идут по ней, как прежде, пилигримы,
И машет им прощальная рука.
Навстречу им июльские деньки
Идут в нетленной синенькой рубашке,
По сторонам – качаются ромашки,
И зной звенит во все свои звонки,
И в тень зовут росистые леса…
Как царь любил богатые чертоги,
Так полюбил я древние дороги
И голубые
вечности глаза!

То полусгнивший встретится овин,
То хуторок с позеленевшей крышей,
Где дремлет пыль и обитают мыши
Да нелюдимый филин-властелин.
То по холмам, как три богатыря,
Еще порой проскачут верховые,
И снова – глушь, забывчивость, заря,
Всё пыль, всё пыль да знаки верстовые…
Здесь каждый славен -
мертвый и живой!

И оттого, в любви своей не каясь,
Душа, как лист, звенит, перекликаясь
Со всей звенящей солнечной листвой,
Перекликаясь с теми, кто прошел,
Перекликаясь с теми, кто проходит…
Здесь русский дух в веках произошел,
И ничего на ней не происходит.
Но этот дух пойдет через века!
И пусть травой покроется дорога,
И пусть над ней, печальные немного,
Плывут, плывут, как мысли, облака…

     На какой из  глухих зимних дорог поманила его спасительным  огоньком   деревенская изба и приветила пожилая хозяйка?  Узнала ли когда-нибудь она, как щедро отплатил  гость за приют?  Ведь ничего эффектного в их беседе. Только  задушевность, раздумчивость и какая-то тихая ясность ...
-Погружены в томительный мороз,
Вокруг меня снега оцепенели.
Оцепенели маленькие ели,
И было небо темное, без звезд.
Какая глушь! Я был один живой.
Один живой в бескрайнем мертвом поле!
Вдруг тихий свет (пригрезившийся, что ли?)
Мелькнул в пустыне, как сторожевой…
Я был совсем как снежный человек,
Входя в избу (последняя надежда!),
И услыхал, отряхивая снег:
– Вот печь для вас и теплая одежда… -
Потом хозяйка слушала меня,
Но в тусклом взгляде
Жизни было мало,
И, неподвижно сидя у огня,
Она совсем, казалось, задремала…

Как много желтых снимков на Руси
В такой простой и бережной оправе!
И вдруг открылся мне
И поразил
Сиротский смысл семейных фотографий:
Огнем, враждой
Земля полным-полна,
И близких всех душа не позабудет…
– Скажи, родимый,
Будет ли война? -
И я сказал: – Наверное, не будет.
– Дай Бог, дай Бог…
Ведь всем не угодишь,
А от раздора пользы не прибудет… -
И вдруг опять:
– Не будет, говоришь?
– Нет, – говорю, – наверное, не будет.
– Дай Бог, дай Бог…
И долго на меня
Она смотрела, как глухонемая,
И, головы седой не поднимая,
Опять сидела тихо у огня.

Что снилось ей?
Весь этот белый свет,
Быть может, встал пред нею в то мгновенье?
Но я глухим бренчанием монет
Прервал ее старинные виденья…
– Господь с тобой! Мы денег не берем!
– Что ж, – говорю, – желаю вам здоровья!
За все добро расплатимся добром,
За всю любовь расплатимся любовью…
Спасибо, скромный русский огонек,
За то, что ты в предчувствии тревожном
Горишь для тех, кто в поле бездорожном
От всех друзей отчаянно далек,
За то, что, с доброй верою дружа,
Среди тревог великих и разбоя
Горишь, горишь, как добрая душа,
Горишь во мгле – и нет тебе покоя…

Такие стихи не могли не найти дорогу к читателю, и  в 1965 году выходит   его первый поэтический сборник.   Правда, редакторы  исключили  из него 75 стихотворений, а сегодня большинство из них  печатаются  в хрестоматиях и учебниках как признанные образцы русской поэзии.

Удивительно, но  он мог писать обо всем по-своему  и так, что ему нельзя было не верить. Например,   о непостижимой тайне  отношений человека с окружающим миром:
- Мне лошадь встретилась в кустах.
И вздрогнул я. А было поздно…
В любой воде таился страх,
В любом сарае сенокосном…

Зачем она в такой глуши
Явилась мне в такую пору?
Мы были две живых души,
Но неспособных к разговору.
Мы были разных два лица,
Хотя имели по два глаза.
Мы жутко так, не до конца,
Переглянулись по два раза.

И я спешил – признаюсь вам -
С одною мыслью к домочадцам:
Что лучше разным существам
В местах тревожных -
не встречаться! 

О природе,   вечно  живом существе,  неразделимо слитом  с человеком:
-Доволен я буквально всем!
На животе лежу и ем
Бруснику, спелую бруснику!
Пугаю ящериц на пне,
Потом валяюсь на спине,
Внимая жалобному крику
Болотной птицы…

Надо мной
Между березой и сосной
В своей печали бесконечной
Плывут, как мысли, облака,
Внизу волнуется река,
Как чувство радости беспечной…

Я так люблю осенний лес,
Над ним – сияние небес,
Что я хотел бы превратиться
Или в багряный тихий лист,
Иль в дождевой веселый свист,

Но, превратившись, возродиться
И возвратиться в отчий дом,
Чтобы однажды в доме том
Перед дорогою большою
Сказать: – Я был в лесу листом!
Сказать: – Я был в лесу дождем!
Поверьте мне: я чист душою…

О чарующем волшебстве плодоносного русского леса :

Сапоги мои – скрип да скрип
Под березою,
Сапоги мои – скрип да скрип
Под осиною,
И под каждой березой – гриб,
Подберезовик,
И под каждой осиной – гриб,
Подосиновик!

Знаешь, ведьмы в такой глуши
Плачут жалобно.
И чаруют они, кружа,
Детским пением,
Чтоб такой красотой в тиши
Все дышало бы,
Будто видит твоя душа
сновидение.
И закружат твои глаза
Тучи плавные
Да брусничных глухих трясин
Лапы, лапушки…
Таковы на Руси леса
Достославные,
Таковы на лесной Руси
Сказки бабушки.

Эх, не ведьмы меня свели
С ума-разума
песней сладкою -
Закружило меня от села вдали
Плодоносное время
Краткое…

Сапоги мои – скрип да скрип
Под березою.
Сапоги мои – скрип да скрип
Под осиною.
И под каждой березой – гриб,
Подберезовик,
И под каждой осиной - гриб,
Подосиновик...

Всегда поражаешься его умению  вдохнуть поэзию в  самые простые слова. И поэзией становится сама жизнь во всех своих проявлениях.   

В её обыденном притворстве и лицемерии:
-К мужику микрофон подносят.
Тянут слово из мужика.
Рассказать о работе просят -
В свете новых решений ЦэКа.
Мужику
непривычно трёкать,
Вздох срывается с языка.
Нежно взяли его за локоть:
Тянут
слово
из мужика!..

В непостижимой неизбежности    конца пути  каждого  живущего:
- Смерть приближалась,
приближалась,
Совсем приблизилась уже, -
Старушка к старику прижалась,
И просветлело на душе!
Легко, легко, как дух весенний,
Жизнь пролетела перед ней,
Ручьи казались, воскресенье,
И свет, и звон пасхальных дней!
И невозможен путь обратный,
И славен тот, который был,
За каждый миг его отрадный,
За тот весенний краткий пыл.
– Все хорошо, все слава Богу… -
А дед бормочет о своем,
Мол, поживи еще немного,
Так вместе, значит, и умрем.
      
- Нет, - говорит. - Зовет могилка.
Не удержать меня теперь.
Ты, - говорит, - вина к поминкам
Купи. А много-то не пей...

А голос был все глуше, тише,
Жизнь угасала навсегда,
И стало слышно, как над крышей
Тоскливо воют провода...

 В совершенстве  владея  Божественным русским языком,  Поэт  поднимает нас     до неимоверной  духовной высоты:
До конца,
До тихого креста
Пусть душа
Останется чиста!
Перед этой
Желтой, захолустной
Стороной березовой
Моей,
Перед жнивой
Пасмурной и грустной
В дни осенних
Горестных дождей,

Перед этим
Строгим сельсоветом,
Перед этим
Стадом у моста,
Перед всем
Старинным белым светом
Я клянусь:
Душа моя чиста.
Пусть она
Останется чиста
До конца,
До смертного креста!

Его дивная поэзия  полна света, ветра, печального вечернего мерцания.  И музыки.  Песни на его стихи    поют в концертных залах и в дружеских компаниях. Под оркестры и гитары. Их очень много - я насчитала более семидесяти. Кто не знает  самых известных: "Я буду долго гнать велосипед", "В горнице моей светло", "В минуты музыки печальной",  "До конца, до тихого креста", "Отцветет да поспеет на болоте морошка",  "Замерзают мои георгины"... Их часто считают народными.
Но ведь   они, действительно, народные.  Русский композитор   Георгий Свиридов, автор музыки многих песен на стихи Поэта,   назвал   его "тихим голосом великого народа, потаенным, глубинным, скрытным!"   
       
...Книга  "Звезда полей", вышедшая в 1967 году,   приносит  Рубцову  прочное признание.  В одной из официальных рецензий её назвали  "подлинно поэтической, явившейся к нам словно из другой галактики".
-Звезда полей во мгле заледенелой,
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою…

Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром…

Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.

Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей…

Наверное,  рукой Поэта  водила неземная сила, давая ему право выразить самые сокровенные чувства каждого  русского человека.
 
        К концу шестидесятых он  защищает  диплом в литературном институте  и    становится  членом  Союза писателей.   Окончательно обустроившись в Вологде,  участвует в работе   городской  писательской организации. 

Вологодских сюжетов   в его творчестве немало:
- Когда в окно осенний ветер свищет
И вносит в жизнь смятенье и тоску, -
Не усидеть мне в собственном жилище,
Где в час такой меня никто не ищет, -
Я уплыву за Вологду-реку!

Перевезет меня дощатый катер
С таким родным на мачте огоньком!
Перевезет меня к блондинке Кате,
С которой я, пожалуй что некстати,
Там много лет – не больше чем знаком.

Она спокойно служит в ресторане,
В котором дело так заведено,
Что на окне стоят цветы герани,
И редко здесь бывает голос брани,
И подают кадуйское вино.

В том ресторане мглисто и уютно,
Он на волнах качается чуть-чуть,
Пускай сосед поглядывает мутно
И задает вопросы поминутно, -
Что ж из того? Здесь можно отдохнуть!

Сижу себе, разглядываю спину
Кого-то уходящего в плаще,
Хочу запеть про тонкую рябину,
Или про чью-то горькую чужбину,
Или о чем-то русском вообще.

Вникаю в мудрость древних изречений
О сложном смысле жизни на земле.
Я не боюсь осенних помрачений!
Я полюбил ненастный шум вечерний,
Огни в реке и Вологду во мгле.

Смотрю в окно и вслушиваюсь в звуки,
Но вот, явившись в светлой полосе,
Идут к столу, протягивают руки
Бог весть откуда взявшиеся други:
– Скучаешь?
– Нет! Присаживайтесь все.

Вдоль по мосткам несется листьев ворох, -
Видать в окно – и слышен ветра стон,
И слышен волн печальный шум и шорох,
И, как живые, в наших разговорах
Есенин, Пушкин, Лермонтов, Вийон.

Когда опять на мокрый дикий ветер
Выходим мы, подняв воротники,
Каким-то грустным таинством на свете
У темных волн, в фонарном тусклом свете
Пройдет прощанье наше у реки.

И снова я подумаю о Кате,
О том, что ближе буду с ней знаком,
О том, что это будет очень кстати,
И вновь домой меня увозит катер
С таким родным на мачте огоньком…

        Кажется, всё у него  потихоньку  налаживается - приходит официальное признание, появляется постоянный адрес.
Но в стихах почему-то все  чаще звучит   тревожная, пугающая    тема   одиночества...

Продолжение: http://www.proza.ru/2016/04/12/541