69 Морская дружба 28 07 1973

Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)

Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый» ».

69. Северное море. БПК «Свирепый». Морская дружба. 28.07.1973.

Фотоиллюстрация: Северное море. БПК «Свирепый». Якорная стоянка у мыса Скаген (Дания). Вячеслав Михайлович Евдокимов, ст. радиометрист БИП, призыв 20.11.1970, и я, Александр Сергеевич Суворов, рулевой, призыв 14.11.1971. Нас объединила морская дружба. 28.07.1973 г.

В предыдущем:


Многие хотели отличиться, а некоторые, как мой друг Славка Евдокимов, хотели «заработать» себе главную награду матроса срочной службы – 10-дневный отпуск с выездом на родину…


Я уже дважды за два года службы на флоте съездил на родину в 10-дневный отпуск и Славка Евдокимов живо интересовался: «Как это тебе, Суворов, удалось?!».

- Не знаю, - честно отвечал я Славке Евдокимову и ещё полсотни молодых матросов и «годков», которые также интересовались секретом попадания в приказ о поощрении 10-дневным отпуском.

- Знаешь, - говорил откровенно Славка Евдокимов, - если бы меня награждали на выбор какой-нибудь медалью и отпуском, я бы выбрал отпуск домой.

Я верил ему, потому что он очень скучал по дому, по маме, по друзьям, особенно он скучал по своей девушке, которую очень любил, почти что обожествлял…

Конечно, Славка Евдокимов больше «играл», как бы притворялся, но играл он так артистически, так вдохновенно и так страстно и прочувствованно, что не верить ему было нельзя, грешно…

Славка Евдокимов был очень искренний, импульсивный, задиристый и одновременно отходчивый человек. Он быстро «загорался» какой-либо идеей и также быстро «остывал» или переключался на иной объект своего жгучего интереса.

Славка Евдокимов всегда чем-нибудь интересовался, хотел узнать, разузнать, услышать и увидеть. Он буквально «фонтанировал» идеями чего-либо совершить такого героического, необычного, сверхординарного, заметного…

Ему так не хватало подвига…

В таком состоянии Славка Евдокимов был настолько уязвимым, настолько беззащитным и настолько доверчивым, что мне всё время хотелось защитить его от весёлых розыгрышей, которыми «перебарщивали» его друзья-годки, зная его страсть ко всему необычному и героическому.

Мне тоже очень хотелось, чтобы Славка Евдокимов совершил подвиг, но он не хотел даже слушать меня, когда я ему твердил, что самый главный подвиг для него, - это классное несение боевой службы, точное и чёткое исполнение своих обязанностей на боевом посту.

- Будь спок! – отмахивался от меня Славка Евдокимов. – Я своё дело знаю, может быть, лучше любого на корабле! Ты за это не беспокойся. От Славки Евдокимова ещё никто безнаказанно не убегал!

- Ты мне лучше скажи, что ты такого совершил, если тебе дали два отпуска, а мне, годку, ни одного! – опять приставал ко мне мой друг. – Ты чем лучше меня?!

- Да не лучше я тебя, не лучше! – горячо успокаивал я Славку Евдокимова. – Ты даже лучше меня во сто крат! Ты, вон, можешь параллельные линии любого интервала рисовать без линейки, а я не могу!

- Да кому нужны эти твои параллельные линии!? – с досадой возражал мне Славка. – Что толку от них, если я не могу съездить в Ленинград к моей Настеньке…

Именем «Настенька» Славка Евдокимов называл свою девушку, чтобы скрыть от своих «друганов-годков» истинное имя своей девушки.

Несомненно, моряки – матросы, мичманы и офицеры, которые дружили друг с другом, делились информацией о своих девушках, о влюблённостях, о любовных приключениях и интимных встречах с женщинами. Без этих историй, очень часто придуманных, перевранных, переиначенных в «морские байки», не было, нет и не будет мужского общения на корабле, особенно в море.

Более того, поделиться с другом интимной историей близких отношений между мужчиной и женщиной является признаком особого доверия в мужской дружбе. Этот момент настоящей мужской дружбы сильно и точно показан в кинофильме «Два бойца» (1943, СССР). Этот фильм я хотел показать матросам вечером после ужина…

Я невольно сравнивал нас со Славкой с героями этого фильма – Дзюбой (Марк Бернес) и Сашей (Борис Андреев). Мы со Славкой тоже дополняли друг друга до единого цельного человека, только непонятно было, к то из нас «Дзюба», а кто – «Саша с Уралмаша»…

В этот день 28 июля 1973 года я задумался о таком явлении как «морская дружба» или «морское братство», потому что за всё время моей ещё короткой службы на флоте, мне везло на настоящих друзей:

в Севастопольской Морской школе ДОСААФ в 1971 году у меня был друг Гарри Напалков;
на Севморзаводе в 1970-1971 гг. – друг-наставник Женя Мыслин;
в 9-м Флотском экипаже ДКБФ в Пионерское в ноябре-декабре 1971 г. – огромный двухметровый Ваня Пецко, который задержался в своём «пятнадцатилетнем возрасте»;
на БПК «Бодрый» в декабре 1971 - феврале 1972 г. – старший матрос, мой наставник рулевой Олег Ховращенко,
в 115-м Дивизионе новостроящихся и ремонтируемых кораблей ДКБФ (в Экипаже) в марте-мае 1972 г. – командир отделения рулевых Александр Кузнецов.

С 29 июля 1972 года, когда мы полностью переехали из «Экипажа» на БПК «Свирепый» и стали принимать, испытывать и готовить корабль к сдаче курсовых задач «К-1», «К-2» и «ПВО» у меня появилось немало друзей и товарищей в экипаже, но другом стал первый официальный комсорг корабля лейтенант Николай Судаков (должность комсорга корабля класса БПК – офицерская).

Этот улыбчивый (с ямочкой на щеке) молодой и очень умный лейтенант с добрыми глазами и мягким характером продолжил традицию моих наставников, был мне точно так же, как Женя Мыслин и Саша Кузнецов, «старшим братом»…

Может быть, поэтому я тоже, несмотря на разницу в возрасте и в сроках службы на флоте, для многих ребят в экипаже БПК «Свирепый» был или старался быть «старшим братом» - умным, честным, справедливым, заботливым.

Такое моё отношение к ребятам, волей судьбы служившим и жившим вместе со мной на корабле или в боевой части, заметили самые первые «годки», высококлассные специалисты, составившие «костяк» первого экипажа БПК «Свирепый» - Сергей Берёза, Александр Кузнецов, Валерий Клепиков и другие.

Это они в марте 1972 года в «Экипаже» предложили командованию БПК «Свирепый» и собранию комсомольцев экипажа избрать меня комсоргом корабля, потому что никто из офицеров и мичманов не соглашался и брал «самоотвод».

Я тогда был самый «молодой» из всего экипажа и сначала все подумали, что это «шутка годков», но эти ребята, которые на БПК «Бдительный», ещё не сдав курсовые задачи «К-1» и «К-2», прошли через Балтику, Средиземное море и Чёрное море, успешно и впервые отстрелявшись «метелями» и «осой», а потом вернулись обратно в Балтийск, - уже знали, что такое настоящее, честное, а что – притворное и наносное…

Наверно, такие ощущения, мысли или чувства были и у других ребят, которые тогда проголосовали и избрали меня комсоргом. Даже с появлением лейтенанта Н. Судакова, официального комсорга корабля, отношение ко мне матросов не изменилось…

Правда, это отношение всегда было разным и не всегда дружески-мирным, больше дружески-конфликтным. Дело в том, что я был «не такой как все». Эти слова в минуты откровенности сказал мне мой друг-годок Славка Евдокимов…

- Ты, Суворов, какой-то странный, не такой как все, - сказал мне Славка Евдокимов. – Ты не ругаешься матом, не куришь, не гоняешь «молодых» и «салаг». Ты «яшкаешься» с мичманами и офицерами, как с равными. Ты не тусуешься с нами-годками. Ты сам по себе… Ты – Суворов… Величина… А сам худой как щепка! Тебя ткни пальцем и ты рассыплешься! Но, ты же Суворов, ты лезешь на рожон! Тебе не всё равно! Тебе надо в душу залезть! Справедливость тебе нужна! Правда!

- А, нету её, - продолжал, горячась, Славка Евдокимов. – Нету! Есть «они» и есть «мы»! И «они» это знают, и «мы» это знаем. Поэтому несправедливость была, есть и будет. Всегда! И ты, Суворов, ничего тут не сделаешь! Понял?!

Славка был обижен на своих командиров-офицеров за то, что он «из кожи вон лезет», «служит, как папа Карло», а «они ничего не замечают и не дают ему отпуск на родину».

- Вот ты, Сашка, - говорил он уже чуть-чуть смягчая накал своих слов, - уже дважды в отпуске был… За что? За что я тебя спрашиваю? Ребята, между прочим, тоже «в недогадках»… За какие такие «подвиги» тебе дали отпуск ещё в «учебке»? Или в «Экипаже»?

- Ты разве не помнишь, как мы печатали секретные боевые книжки-инструкции для каждого матроса, для каждого мичмана и офицера и для каждого боевого поста и каждой операции по учебной или боевой тревоге? – спросил я своего «горячего» друга, от которого подозрительно пахло прокисшим «компотом»…

- Не помню, - с досадой ответил Славка, - я тогда по этим инструкциям осваивал своё хозяйство. Служил, между прочим, а не тыкал, как ты, в клавиши печатной машинки!

Верно, - сказал я, – но тогда надо было за неделю напечатать тысячи инструкций. У меня и моих ребят, кто мне помогал, ногти от пальцев отслаивались, боль была как при пытке иголками. Мы же выполнили задачу к сроку и получили оценку «отлично»…

- Получили, - согласился Славка и мотнул головой так, что чуть лбом не ткнулся в карданный шарнир пелоруса – тумбы-стойки для управления оптическим пеленгатором ПГК 2-24. – Только эту оценку получили «мы» - нашей героической работой, которую никто не ценит…

- Ну, как никто не ценит? – сказал я другу. – Я ценю.

- Ты – это не считается, - сказал печально Славка Евдокимов. – Ты меня в отпуск домой не отпустишь…

- Зато я могу дружить с тобой, - сказал я Славке. – Помогать тебе, слушать тебя, говорить с тобой, общаться, а если надо, то защитить тебя, «замолвить за тебя словечко».

- Вот! – сразу ухватился за эту идею Славка Евдокимов. – Вот! Замолви за меня словечко, Саш! Пусть меня хоть в конце службы отпустят домой, а то получается, что служил-служил, а отпуск не выслужил. А отпуск для моряка, Сашок, как награждение медалью, запомни…

- А может дело в другом, Слав, - сказал я ему. – Может, ты такой, что без тебя нельзя пробыть и прожить на корабле ни минуты. Может быть, это и есть твой подвиг, потому что ты незаменимый? И таких, как ты много…

- Точно! – согласился Славка и опять обречённо мотнул головой, так как «Бывалый» в фильме «Операция «Ы» и другие приключения Шурика». – Ты прав. Я незаменимый. Поэтому я и «трублю» все три года службы, как проклятый…

- Вот видишь, ты сам это понимаешь, - сказал я Славке Евдокимову. – Помнишь, ты сам мне рассказывал, как тебя не хотели отпускать с фабрики «Красный Октябрь», говорили, что без тебя линия встанет и некому будет её налаживать.

- Точно! – обрадовался Славка. – Было такое, оставляли, просили военкомат меня не забирать в армию.

- Вот видишь! – убеждённо сказал я Славке. – Мой папа мне говорил, что «настоящий подвиг всегда незаметный», что люди всегда «не ценят того, что имеют, а потерявши – плачут».

- Твой подвиг, Слава, в том, что без тебя нельзя на корабле, ты незаменим, - сказал я другу. – Хоть ты мне и предрёк третий раз 10 суток отпуска за фотку натовского беспилотника, но уверяю тебя, мне отпуск уже не дадут, потому что из всего экипажа в 150 человек выбрали только меня для того, чтобы быть «визуальным разведчиком».

- Тебя ещё и комсоргом выбрали, и отпускать не хотят, - сказал Славка. – Должен тебе сказать, что ты, Суворов, на своём месте, кто бы, что бы, не говорил. Это все знают и понимают…

- Вот видишь, - сказал я Славке. – Не боись! Вернёмся с БС я тебе такую характеристику дам, что тебя раньше всех домой отпустят. Ты только не сломайся…

- Кто сломается, Я!? – вскричал Славка Евдокимов. – Ты, Суворов, ещё «молодой», чтобы мне такие слова говорить! Понял? Ты смотри, сам не сломайся из-за своей худобы! Тощий, аки корюшка, да ещё и лысый!

Действительно, я сегодня первым на корабле, показывая всем членам экипажа пример, постригся «на лысо»…

Дело в том, что по всему кораблю вдруг началась какая-то эпидемия чесотки, зуда, «нарывания» ногтей на пальцах ног, выпадение волос из наших шевелюр.

Наш корабельный доктор-медик, лейтенант Кукуруза, уговаривал матросов подстричься, но все только смеялись и избегали его.

Однако я уже хорошо знал, что такое эпидемия на корабле в декабре 1972 года на карантинной стоянке под Либавой (Лиепая), поэтому первым сел под машинку нашего завхоза-баталёра и первым стал блистать на солнце своим лысым черепом…

Вторым был мой друг-годок Славка Евдокимов. Он никак не мог себе простить, что опять был «вторым», а не первым…