Браунинг

          Мишка Афектистов был ростом на полголовы выше меня, имел серые глаза, нос с горбинкой и густой ёжик волос тёмно-русого цвета. К полноте портрета необходимо добавить ещё несколько штрихов, например – расклешённые брюки из чёрной шерсти с лавсаном, сшитые у знакомого мастера на заказ, а также остроносые югославские штиблеты на высоком каблуке, привезённые ему Майрамом Татровым – соседом по двору – из зарубежного турне футбольной команды «Спартак», в которой он играл левого крайнего нападающего под кличкой Буя. В зимнее время Мишка носил пальто из драпа мышиного цвета… и всегда с поднятым воротником.
          Нам обоим нравилась Таня Щербатюк. Я нравился Светке Шагаловой. Мой друг же нравился всем девочкам и не только нашего класса, потому что был похож на знаменитого американского актёра Джеймса Кобурна. К полной схожести с его киногероем Бриттом из знаменитого фильма «Великолепная семёрка», недоставало, лишь самой малости… – револьвера системы «Кольт Патерсон» времён американо-мексиканских войн ХIХ века.

          В тот день Мишка в классе отсутствовал по уважительной причине, а именно – простуде, каковую мог запросто инсценировать не только учителям и врачам, но и родной матери или, как он называл её в разговорах – махане.
          На предпоследней переменке ко мне с таинственным выражением лица подошла Милка Балаева и, став рядом, тихим голосом, отвернувшись в сторону, сообщила:
          – Во дворе тебя ждёт простуженный друг. 
          Я невольно хмыкнул… и ей в тон – также скрытно – ответил:
          – Понял… пошёл.

          «Простуженный друг» меня ждал у хозяйственного сарая школы во дворе.
          Шмыгнув носом (сигнал к деловому разговору), он, под стать Милке, серьёзно произнёс:
          – Литературу двинь… и канай ко мне. Дело есть.
          Они с матерью жили на улице Серобабова или, как её называли в школьном народе – Серобабова-стрит – в трёх десятках шагов от школы. Это был, так называемый, «частный сектор». Четыре одноэтажных дома, объединившихся в один двор с выходом и выездом на улицу через высоченные ворота. Дом инженера Афектистова, безвременно ушедшего из жизни несколько лет назад, находился сразу за входом во двор, налево. Трёхступенчатое крыльцо, крепкая деревянная дверь, небольшая веранда с одним окном во двор, ещё одна такая же дверь в жилую часть дома, начинающаяся, с комнаты сына, в которой на шикарном диване рядом с шифоньером тот и спал. Напротив него громадный стол и двухстворчатая дверь в спальню матери. На той же стене – у самого входа – умывальник и газовая плита. В каждой комнате было по одному окну, выглядывающему на Серобабова-стрит.

          Мишка, светясь, словно новогодняя ёлка, встретил меня сверх радостно:
          – Заходи! Сейчас ты, офигеешь…, нафиг!
          Что могло его так обрадовать – представить было трудно. Наверное, какая-нибудь шмотка от Буи… или пачка импортных сигарет..., хотя, вряд ли. До такого сияния… – нет!
          – Ну, чо? – Не вытерпел я. – Чо хотел? Я...
          – Сначала чифирнём, – перебил меня Мишка, – потом увидишь.
          Он, как всегда – по-хозяйски, поставил чайник на газовую плиту и зажёг конфорку. Приготовил две чашки, достал по три кусочка сахара из белого мешочка со шнурочками и распечатал прозрачную упаковку своего любимого печенья «Советское».
          «Может, однокашник в лотерею пять тысяч выиграл?» – пронеслась светлая мысль в моей голове.

          Чаепитие проходило молча, точнее, в молчаливом трепете.
          Едва я произвёл последний глоток, как Мишка со словом: «Щас», скрылся за дверью «маханиной» спальни. Минуты через три он «явился на свет», перепоясанный узкими ремнями поверх заношенной клетчатой рубашки, правой рукой закрывая подмышку левой руки. На голове красовалась фетровая шляпа покойного отца. Мысль о «лотерейном выигрыше» рассеялась сама собой.
          Друг вышел на середину комнаты, и, по-ковбойски, расставив ноги, вдруг резко вытащил из кобуры, скрываемой подмышкой, пистолет небольшого размера и, чуть присев, с криком: «Хаа», направил его прямо в мой лоб… Настоящий! Чёрный!.. Я почти «офигел», но точно - охнул и выругался. Промелькнувшая было мысль о муляже, мгновенно рассеялась под неоспоримым аргументом воронёной стали.
          – Откуда он у тебя? – Наконец, произнёс я. – Ты, чо, в тихушники* записался?
          Мишке явно понравился мой вопрос.
          – А чо? Не плохо бы было. – И, шмыгнув носом, добавил: – Школу жалко. Хотя, можно было бы в ШРМ* перевестись, но… маханя не пустит.
          Встав со стула, я подошёл к «ковбою», оглядел его со всех сторон и потащил к зеркалу. Отражение смотрелось, как кадр из фильма «Великолепная семёрка». О чём ему тут же и сообщил.
          – На Брита* похож. Помнишь…, когда из-за угла палил.
          Мишка поменял угол разворота и опять «хакнул».
          – Хаа!.. Клаасс! Я балдею… – Он перепробовал ещё несколько поз с пистолетом. – Джух!.. Джух! – После чего, передал его мне, заявив с покровительственным превосходством: – На! Прибалдей, чувак!

          К оружию я привык с детских лет, поскольку мой отец был человеком военным. Частенько он привлекал меня к разборке, чистке и сборке смертоносной «игрушки», нередко позволяя и пострелять из неё.
          И потому сейчас, ощутив в руках оружие, я принялся внимательно разглядывать его, усевшись на диван. Мишка сел рядом.
          Повертев изделие перед глазами, я обнаружил на нём следы ржавчины и элементарной грязи. Затворная рама не оттягивалась, спусковой крючок не выжимался, магазин не только не выбрасывался, но и не шевелился, сколько не тяни его за выступ.
          Обо всём этом я доложил Мишке, внимательно следившему за моими действиями. Тот, словно, поражённый электрическим током, вытаращил глаза и вместо обычного: «чувак», назвал меня по имени, правда без отчества:
          – Ну, Павел, ты секёшь в этом деле… офигенно! Честное слово ковбоя… Я забалдел от тебя! Такие вещи знаешь!.. – Он, уважительно, протянул мне руку. – Держи весло! – Затем снял шляпу и, помолчав с минуту, добавил: – Я, когда вчера нашёл его, помыть не успел, маханя отбой объявила. А утром проснулся и про тебя вспомнил. Ты, как-то говорил, что твой отец воевал и тебя стрелять учил. Думаю, может, он поможет.
          – Да, как он поможет, Миш? Ты только покажи ему «дуру», он сразу же заберёт её и в милицию отнесёт… ещё и по шее надаёт… начнёт допытываться – где взяли… – Я замолчал, но через мгновение, продолжил: – Кстати, Мишаня, а где ты его взял…, действительно? 
          – Нашёл… – Он хитро улыбнулся, поднялся с дивана и потопал к окошку. – Иди-ка сюда! – Я повиновался. – Погляди на Серобабова-стрит… вооон, лужа, где кирпичи лежат… секёшь?.. Вот в той луже и подобрал. Меня за хлебом послали… на Чкалова. Оттуда иду… мотрю – ремешки в луже… потянул за них… кобура, а в ей пистолет. Сначала не поверил, потом испугался и бросил обратно в лужу. Дома к окошку подошёл, стал ждать пока стемнеет. Час стоял, как часовой у мавзолея. Маханя сто раз спросила, не обидел ли меня кто. А потом, пока она картошку жарила, вышел – как будто в уборную – ствол подобрал, в тряпку замотал, за пазуху запихнул и принёс домой. – Из его груди вырвался вздох. – На ночь под подушку положил, чтобы маханя не забрала… Знаешь, как со стволом спать кайфово! Спокойно так лежишь себе…
          – А чо спокойного, Миш? Он же не стреляет… всё равно, что с ботинком.
          – Не, Павел, с ним спокойней. Поверь мне.
          – Хе, спокойней… – Не сдавался я. – Мать увидит, отберёт… и всё спокойствие.
          – Не отберёт.
          – Ещё как отберёт. По лбу тебя треснет тарелкой, как когда-то, и отберёт.
          – Не-а… Не треснет. Я в неё выстрелю. – Он произнёс это абсолютно серьёзно и, подумав с минуту, угрюмо добавил: – Надо бы быстрей чинить его… чтоб стрелял.
          Я содрогнулся и внимательно глянул ему в глаза.

          Вечером, дома, разговорив отца на военную тематику, я выудил из него несколько ценных сведений.
          Во-первых, из пистолетов малых размеров «дамских или карманных», если не брать в счёт специальных или самоделок, существуют, главным образом, только две марки или конструкции: бельгийский Браунинг и наш Коровин. Во-вторых, «на фронте отмывали оружие», в том числе и пистолеты, «мыльным кипяточком», затем «шинелькой» протирали насухо и смазывали «ружейным маслом». А, вообще, надо «погибать, тонуть, гореть, но личное оружие, как зеницу ока, беречь…».
          А, самое главное, отец предложил прийти к нему на работу в день дежурства, в предстоящее воскресение и там он покажет кое-какое оружие и расскажет, как его чистили, когда воевали с «фрицами».

          Утром следующего дня всё это я изложил на первой же переменке меж двух уроков математики выздоровевшему другу.
          – Вот бы мне с тобой пойти… – Мечтательно произнёс он.
          – Не…, отец не пустит. Это же охрана… для того она и нужна, чтобы всяких чуваков не пускать куда не следует.
          – А чо он охраняет?
          – Военная тайна...
          – Да ладно… не возникай, небось, на Чапаева – ракеты охраняет, чтоб никто не узнал, что это куклы-муляжи*.
          – Не, Миш, ни куклы, ни муляжи и не на Чапаева, а на верхнем этаже «Дружбы»*. Там штаб гражданской обороны, который он и охраняет от разных чуваков. – Друг сморщил нос. – Кайфовая, между прочим, работа. Секи: трое суток дома, одни там. Когда никого нет, запирает железную дверь на засов и сидит… кроссворды «огоньковские» разгадывает или спит. А башли идут. Понял?..
          – Понял. Мне б такую… я б и школу бросил. Да маханя будет против.
          Договорившись встретиться после обеда у него, на том и успокоились.

          Мишка меня ожидал во дворе…  у общей уборной на два очка.
          – Чо, приспичило? – Съехидничал я.
          – Да не, чувака одного жду… Трофимыча – ты его знаешь… он бензин обещал принести.
          – Зачем? Машину в луже нашёл?
          – Да пошёл ты!.. Ствол буду чистить. Трофимыч сказал, что ржавчину надо керосином или бензином счищать. У махани где-то керосин есть – на керогаз хранит, но… она ж спросит «зачем». Чо ей ответить? А тут за полпачки «Примы», чакушку бензина – класс!..
          – Квас, а не класс. Полпачки семь копеек стоит, а бензин восемь копеек литр. Кстати, Трофимыч не спросил – какую ржавчину ты будешь отмывать?
          – Спросил, конечно. Я сказал, что маханя «Зингер» хочет почистить. Ну, и… он… ээ... да вот и он идёт.
          Трофимыч протянул мне правую руку. Я пожал. Мишке левую с бутылкой, но не разжал её, пока правая, освободившаяся от моего рукопожатия, не получила сигареты. Он тут же, достав одну сигарету, протянул пачку нам. Мы отказались, поблагодарив мужика. 
          – Спасибо! – Ответил Мишка за обоих. – Я такое фуфло не курю, а Павел вчера бросил… решил штангу в спортзале тягать.
          – Молодец! – Похвалил меня Трофимыч. – Друга будешь хоронить. Гы-гы…
          – Сначала тебя похороним, а потом будем поглядеть, кто из нас первым ласты склеит… Да не прикуривай тут! Бензин же…
          – О, Мишуня, не злись! Я ж не школьник… Может, пОмочь моя нужна? Подсоблю. Правда для «Зингера» не такой бензин нужен… понЯл? Ему лучше бы авиационный, чистый..., но, если… то, тогда… ладно, я пошёл. Пока. – И он быстренько распрощался с нами.
          – Вот сволочь! – Выругался Мишка. – Знал же, что авиационный нужен. А принёс этот. С Буиной «Волжанки», небось, слил, сигареты получил и тикать. Короче, полпачки «Примы» за бесплатно… Правда, эту пачку я у Серика-алкаша когда-то на полбутылки «Партейного»* выменял. У него тогда «с утра трубы горели», а вино я от махани притырил – на всякий случай – ещё с прошлого Нового года. Этикетку с бутылки содрал, бумажной пробкой закрыл…, от ученических чернилов ни в жисть не отличишь.

          Тот день был невезучим. Сначала Мишку «наколол» Трофимыч и отобрал полчаса времени. Затем, не успели развернуться, как «заскочили по делу на несколько минуток» Милка со Светкой под видом оказания помощи отстающим товарищам, якобы по поручению классного руководителя. На самом деле – сплошные «ха-ха» и «хи-хи». Короче, был потерян, как минимум, ещё один час.
          А вскоре и «маханя припёрлась» – раньше отпустили. И вся работа, с приведением оружия в боевое состояние, накрылась.
          И всё же, кое-что тот вечер дал. Например, поставил вопросы:
          Если магазин не вынимается, то мы не знаем, есть ли в нём патроны и, если есть, то сколько?
          В каком состоянии ствол? «Сидит» ли в нём патрон? Что это за оружие? Марка? Конструкция? Система?
          Ответы на эти вопросы могли бы нас, как вооружить, так и обезоружить. А получить их я мог только послезавтра – в воскресение – на работе у отца.
          С тем мы и расстались до понедельника.

          Я любил ходить к отцу на работу в выходные дни, когда штаб ГО не работал. Потому, что у него на поясном ремне, в кобуре находилось, положенное охраннику, оружие, в данном случае – револьвер системы «Наган». И мою всегдашнюю просьбу – «поиграться» с ним – он неизменно удовлетворял.
          Перед тем, как вручить мне оружие, он откидывал барабан, вынимал из него все патроны и вручал со словами:
          – Играйся, сынок, играйся… изучай… лишь бы, панимаишь, применять не пришлось. А я пока мамин супчик, что с тобой передала, поем.

          Так было и в этот раз. 
          Я привычно играл с револьвером и задавал вопросы, а он с удовольствием обедал и отвечал на них.
          – Какой пистолет легче разбирается?.. Макаровский? Ух, ты!.. А есть ли какие правила по разборке?.. Как?.. Не правила, а наставления?.. Класс! А какие?.. С картинками?.. А можно их посмотреть?..
          Наставлений было около десятка, но среди них не оказалось ни одного нужного. И я уже было решил, «сматывать удочки», как отец подал ещё один экземпляр. Это была небольшая брошюра с названием, примерно, таким: «Личное оружие младшего, среднего и старшего комсостава ВС европейских государств…»
          Уже на шестой или седьмой странице я увидел наш пистолет. Это был бельгийский «Браунинг». Вверху страницы – картинка (один к одному наш красавец), а ниже техническая характеристика и немного исторических фактов, начиная с имени его конструктора и, кончая странами, в которых он был принят на вооружение.
          Я упросил отца взять брошюру домой, якобы показать её Лёнику – моему брату, дабы тому не было обидно. Ему же тоже интересно. Отец согласился, но с условием, чтобы мы не выносили её из дому и всего на три дня – до следующего дежурства.

          Утром в понедельник я с нетерпением ждал прихода Мишки. Увы, прошло уже четверть урока географии, а его место – рядом с Томкой Бекузаровой – было свободно. Неужто снова «простудился»?
          Но вот послышался стук в дверь… «Да-да!» – ответила географичка. И он… явился. Вошёл… поздоровался… два раза чихнул… высморкался… извинился…
          Светлана Фёдоровна махнула рукой и, кивнув головой, выдавила:
          – Садись!.. Афектистов!
          Едва усевшись, Мишка повернул голову ко мне и многозначительно кивнул головой. В ответ я негромко, но чётко произнёс магическое слово: «Браунинг». Услышав его, он, несмотря на «дикую простуду», буквально, расцвёл на глазах, у пялившейся на него, Томки, соцветием Меконопсиса – национального цветка Королевства Бутан, а также негласной клички нашей учительницы по ботанике.

          Мы снова «двинули» литературу. А кто бы не сделал этого, если там – Браунинг, а здесь… Некрасов?.. 
          Дома, похвалив отца, за принесённую брошюру, а также выказав сожаление, что не могу подробно почитать её прямо сейчас, поскольку надо срочно бежать на секцию в спортзал, я в тайне от него, всё же переписал десяток строчек из ТХ «Браунинга».
          Разогрев на сковородке, пожаренную «маханей» утром картошку, Мишка вилкой разделил её на две части. Сторону сковороды с большей частью он повернул к себе, пояснив это тем, что он выше меня. Мне пришлось согласиться, хотя их картошка мне всегда очень нравилась, и мог бы сам запросто слопать обе части.
          По ходу трапезы я с неподдельной радостью передал все впечатления от игры с наганом во время вчерашнего посещения отца и прочёл вслух, только что, нацарапанную в спешке, записку:
          – Длина пистолета 163 мм, толщина 22 мм, высота 115 мм. Длина ствола 102 мм. Вес пистолета с пустым магазином 625 г. Пробивное действие пули: на 10 м пуля пробивает 4 сосновые доски по 25 мм толщиной каждая, поставленные одна от другой на расстоянии 25 мм...
          Прослушав с затаённым дыханием сообщение, особенно, о пробивной способности пули по отношению к четырём сосновым доскам, Мишка снова предложил мне подержать «весло», после чего достал пистолет и, приказав мне освободить его от тряпки, отправился в комнату матери за сантиметром.
          Тщательно измерив три габаритных размера изделия, мы с превеликим удовольствием констатировали его наименование. Это был бельгийский «Браунинг»! 
          Мишка достал пачку «Джебл» и вытащив сигарету, предложил то же самое сделать мне. Я согласился. Очень уж радостно было на душе. Тем более, что тренировки мои по поднятию тяжестей, проводились по вторникам, четвергам и субботам. 
          Перекурив это дело, Мишка делово произнёс:
          – Надо где-то весы искать… Если он будет тяжелее, чем шестьсот двадцать пять грамм, значит, магазин не пустой, значит, он с патронами.
          Я искренне похвалил его за смекалку, но пока мы решили заняться чисткой оружия, отложив поиски весов на второй план.

          Оказалось, что это тоже, не простое дело. Надо было найти место, где бы можно было спокойно заняться этой самой чисткой. Не в доме же… вдруг «маханя нагрянет». 
          – Главное – удобная дислокация. – Со знанием дела заявил мой друг, докурив вторую сигарету. – Надо чтоб мы всех видели, а нас никто.
          Я согласился с этим и, подумав некоторое время, мы нашли такое место. Это был дровяной сарай Афектистовых, расположенный у самой бровки небольшого огородика с деревом посредине. Как потом я узнал, это был грецкий орех, который почему-то, на Мишкиной памяти, «никаких орехов не рожал». Вход в сарай был, как раз, со стороны огорода. Небольшую дверь мы оставили открытой, чтобы вовнутрь проникал свет… и для обзорности обстановки на подходе.  Сквозь щели в стенах мы могли незаметно наблюдать за двором и калиткой с улицы, если, конечно, на это будет потребность. Слева был виден край Мишкиного дома, а именно, окно веранды, справа – край уборной. «Дислокация» была, как и хотелось, весьма удобной.
          «Ковбой» достал пистолет, продемонстрировал пару оригинальных поз с неподражаемым «хаканьем» и передал его мне. Осмотрев оружие ещё раз, теперь уже более внимательно, я предложил другу организовать кастрюльку кипяточка и медицинскую спринцовку, а также кусочек хозяйственного мыла и суконную материю.  Мишка пошёл действовать, но через минуту вернулся. На его лице была растерянность.
          – Слушай! – Мрачно начал он. – Ты уверен, что от кипятка патроны не сработают? А вдруг, выстрелят…
          Я сказал «нет», но не так уверенно и через секунду уже произнёс протяжное: «дааам». После чего мы дружно закурили «Джебл».

          – Тоскливо… – Гася окурок, мрачно произнёс Мишка. – Может, на Брод прошвырнёмся? Чувих симпотных зафалуем… Маханя мне рубашку у Буи выкупила. Тому она, как халат, а мне так в самый раз. Классная такая. Я на рукава отцовские запонки одел… подтянул до локтей – видуха ничтяковая! 
          Договорившись через час встретится у магазина на перекрёстке улиц Чапаева и Кошевого, мы разошлись.

          Дома ко мне прицепились мой брат со своим другом: пойдём да пойдём с тобой. Хоть ты убей их. Я и так, и этак… пришлось согласиться. Пока они собирались, я с отцом завёл разговор на интересующую меня тему и чуть не погорел на ней. Потому, что завёл впопыхах.
          Он спросил меня, всё ли понятно в брошюре. Тут я и выдал:
          – Непонятно, одно – можно ли кипятком патроны чистить.
          Отец посмотрел на меня, как на заговорившего немого и надел очки.
          – Интересно, панимаишь!.. Где ты там такое прочёл, сынок?
          Почувствовав неладное, я решил исправить положение и добавил совсем уж придурковатое:
          – Да не, па, это не там… это я просто подумал… если вдруг в лужу пистолет уронить…
          – Ты, что, сынок, пистолет потерял?.. Ха-ха-ха.
          Я сел на диван, затем встал и снова сел. Отец, к счастью, этому не придал значения… был в теме.
          – Я почему тебя спросил? У меня в Троицке был такой случай. Иду с центра в Затон, спускаюсь в овраг от Бажуковых к Анне Пильке, помнишь это место? – (Я агакнул). – Вооот. Смотрю тооонкий, такой ремешок торчит из лужи, я хватаю его, а за ним пистолет… ТТ. Понимаешь?! Ха-ха-ха. Оказалось, что до этого пьяный милиционер за собакой гонялся и потерял его. Когда принёс ТТ в милицию, они так рады были… – Он замолчал, но вспомнив мой вопрос, ответил: – А патроны мыть не надо. Протёр и всё.
          Мой вздох был глубоким-глубоким. Я осмелел:
          – Интересно, па, а в кипятке они не взорвутся?   
          – Кто? Патроны?.. Чего они взорвутся? Это, если… кипятить их, понимаешь…, полдня, и то… Неее. Думаю, что не взорвутся.

          На свиху к Мишке мы опоздали, потому пошли искать его на Броде. Проспект Мира – некогда Сталина – местный Бродвей. На нём всегда все встречались…
          Друг стоял в компании Валерки Алексеева, который, окончив кое-как весной этого года с нами девятый класс, по протекции влиятельных родителей, был предусмотрительно переведён сразу в одиннадцатый класс ШРМ, тем самым, опередив нас на год. Через год ведь будет год последнего одиннадцатилетнего школьного образования. И вместе с нами – одиннадцатиклассниками – будут выпускаться и десятиклассники, что само собой увеличит конкуренцию при поступлении в ВУЗ.
          Поздоровались. Валерка похвастался, что его устроили на станцию Скорой помощи санитаром, ну, и мы, конечно же, предложили свою помощь – носить носилки за полставки. Вволю надурачившись, вчетвером проводили Валерку до школы.
          Возвратившись на Брод, прошли ещё два круга туда и обратно. И не «зафаловав» ни единой чувихи, пошлёпали домой с «Маленькой девочкой» под Мишкино исполнение любимой нами песни Джоржа Марьяновича:
          – Девойку мала, кис ми мого града, што сими дала, сирци куно сна… Нэ мой да куныш, очи мои сменэ, до хишо пада, я само длавлю… Девойку мала…

          Во вторник, в школу Мишка явился на последние два часа.
          – В гастроном на Чкалова ходил, к Заремке… хотел у неё ствол взвесить, но по дороге передумал. – Мишка глубоко вздохнул. Я вопросительно глянул на него. – Понимаешь, Павел, если твой отец говорит, что от кипятка не взорвутся, то какая разница – отчего лишний вес – от грязи или от патронов?.. Разбирать надо, да и всё. – И, помолчав, грустно добавил: – Только шоколадку «Гвардейскую» для Заремки у махани зря стырил… и сшамал. Соседка ей за Флобера принесла… «Госпожу Бовари» читала.
          – А, если соседка спросит матушку, понравилась ей её шоколадка или нет?..
          – Да подумаешь… шоколадка! Скажу, что случайно обнаружил, не вытерпел и… все дела!
          – А, не вытерпел – когда к Заремке шёл или обратно?
          – Да, пошёл ты!.. – Процедил он сквозь зубы. Я вздохнул.

          Следующий день для нас оказался самым везучим. Ещё накануне мать Мишки отпросилась у своего начальства на этот день, чтобы съездить на Турхану* к сестре.
          – Весь вечер пироги с вареньем пекла и рыбные котлеты жарила. – Радостно доложил Мишка и глянул на часы. – Уже умотала. Надо и нам как-то умотать... хотя бы с последних.
          – Англииийский… – Понуро выдавил я. – А перед ним алгебра.
          – С Юнтой можно договориться. Бутылку пообещаем… – А вот с Борисовной, проблема.

          Герман Иванович Юнта – преподаватель математики, наш классный руководитель, мастер спорта по шахматам и законченный алкаш – пообещал прикрыть нас по «английскому фронту», а по алгебре дал задание на дом – решить систему уравнений с двумя неизвестными.
          Всё пообещав, и по три раза сказав «спасибо!», мы рванули в Мишкин сарай, предварительно отведав по котлете с картошкой и пирожку с вареньем. 

          Бросив в кастрюлю с дымящимся кипятком пистолет, мы поспешно покинули сарай и, усевшись на ступеньках крыльца, волнуясь, закурили «Джебл». 
          – Если он начнёт стрелять, что будем делать? – Заметно мандражируя, вопросил Мишка.
          – Если начнёт стрелять, станем рядом с сараем и будем делать вид, что ничего не случилось. А чо ещё? – Тоже нервничая, произнёс я. – А вот, если взорвётся… да вместе с кастрюлей, тогда…
          Наступила тишина. Прошло несколько минут. Мы очухались, когда «бычки» начали жечь пальцы. Резко швырнув окурок в сторону огорода, шмыгнув носом, Мишка, словно замполит, поднимая роту в атаку, скомандовал:
          – Вставай, Павел!.. Вперёд к сараю!
          Он первый (у него же ноги длиннее моих) ворвался в сарай.
          Кастрюля стояла на месте. Кипяток в ней, превратившись в грязную воду, скрывал от нас оружие. Мишка сунул руку и вскрикнул от боли. Вода была ещё горячей.
          – Ай!.. Сволочь! Кусается, как утюг…
          Слив воду из кастрюли, мы вытащили «Браунинг». Обезопасив руки тряпкой, я поднёс его к глазам и, превратившись в мартышку из басни Крылова: «…то она понюхает, а то полижет…», принялся рассматривать изделие. Мишка посадил меня слева от входа, вооружив отвёрткой, плоскогубцами, шилом и суконкой, сам же, уселся напротив, наблюдая за моими действиями и прислушиваясь к тишине за стенами сарая.
          – Буду на васере стоять… на всякий случай. – Жаргонно заявил он.

          Сначала немного тряслись руки, но, с остыванием «кусачего утюга», проходила дрожь и вскоре, я решился на его разборку. 
          Постучав плоскогубцами по защёлке внизу рукоятки и, поковырявшись шилом в сбившейся грязи, мне удалось отжать её. Осторожно, взявшись за выступ магазина, я потянул его и… тот поддался… Медленно, с хрустом, буквально, миллиметрами, выползал на свет. И вот он уже у меня в руках. Ни подающей пружины, ни патронов, ни самой конструкции не просматривалось. Сплошная плитка грязи.
          Мишка захлопал ресницами, как Таня Щербатюк на уроке астрономии, отвечая на вопрос Шалвана Тенгизовича: «Сколько планет в солнечной системе?».
          – Беги за кипятком, Мишаня!.. Будешь промывать его, пока я с рамой и затвором буду возиться… Да, не забудь захватить мыло и машинное масло.

          В магазине оказался один патрон. В канале ствола, кроме грязи – ничего. Выстрел единственным патроном я предложил Мишке, как нашедшему «клад». Но он переадресовал его мне, великодушно заявив:
          – Без тебя, Павел, я бы застрелился.
          Я не сопротивлялся, а он не сильно-то и настаивал и, в конце концов, мы решили бросить жребий. Это было по-честному.

          Часа три мы промывали, сушили и смазывали детали пистолета и его единственный патрон. В некоторых местах металлические поверхности покрылись сеточкой ржавчины, но, даже они, после чистки и смазки, выглядели весьма прилично. Закончив сушку, я собрал оружие и, эффектно щёлкнув пустым магазином, вставляя его в рукоятку, протянул его Мишке со словами, как учил меня отец:
          – Пистолет системы «Браунинг»! Боевой, незаряженный…
          Мишка так поразился, что даже каблуками щелкнул и, приняв стойку «смирно», выпятил грудь. Мне это очень понравилось.
          По двадцать раз, а может и более мы оттягивали раму и щёлкали спусковым крючком, вынимали магазин из рукоятки и вставляли его на место, целились друг в друга и в птиц на «бездетном» орехе, протирали и сдували с него пылинки… Ещё была сессия с ковбойской шляпой, подражание позам всех героев «Великолепной семёрки» с «хаканьем» и «Джух!.. Джух!» И, наконец, утомившись, вспомнили о «маханиных» пирожках.
          Поставив на стол миску с пирожками и чашки для чая, Мишка, прежде чем приступить к трапезе, достал «Браунинг» и небрежно выложил его на середину стола. Я вопросительно кивнул головой.
          – Так положено… – Ответил он.

          За столом решили, что пистолет останется у Мишки, а патрон к нему буду хранить я. Но хранить его мне оставалось недолго, поскольку договорились уже назавтра, после уроков идти в парк Дворца Металлургов и там на берегу Терека отстрелять этого везунчика. Счастливчика должен был определить жребий.
          Кроме того, решился ещё один вопрос, возникший внезапно. Где хранить «ствол»? Дело в том, что мой друг, ещё неделю назад, сгоравший от нетерпения – спать с ним, вдруг заявил, что у «махани нюх, похлеще собачьего» и потому она запросто учует «запах масла на наволочке». Я с ним согласился. Он был прав.
          До этого времени Мишка хранил пистолет в кобуре: ночью – под подушкой, днём – в коробке из-под югославских штиблет, хранившуюся на шифоньере, куда «маханя» заглядывала только во время побелки потолка – раз в три года. Теперь же держать, сверкающее воронёной сталью, изделие в грязной кобуре – «чистейший неудобняк». Определив кобуру до лучших времён в «угол сарая», он завернул «Браунинг» в белую материю бывшего «маханиного» фартука, положил свёрток в ту самую коробку, накрыл его носовым платком и, вдруг задумался. Я спросил, в чём дело.
          – Понимаешь, Павел, с маханей часто племянница её приходит… Светланка, а ту хлебом не корми, дай по ящикам полазить, по шкафам… клады, дура, ищет. Я всё думал, как её проучить… и теперь придумал.
          Его лицо озарилось счастьем. Вырвав из тетради чистую страницу, он, наполовину её, крупными буквами шариковой ручкой набросал знакомую фразу: «Х… для любопытного!», которая охраняла тайны, практически, каждого портфеля учеников 10-а класса. Ткнув пальцем на оставшееся место, он повернулся ко мне:
          – Вот тут нарисуй мне член, как Валерке Алексееву. Помнишь?
          Я согласно кивнул и принялся за работу. Через пять минут рисунок был готов: «член» выглядел отменно…
          – Как живой!.. – Радостно потирая руки, воскликнул Мишка. И ехидно добавил: – Не пугайся, Светланочка-сметаночка. Это просто рисунок.
          Полюбовавшись, и поехидничав вволю, он аккуратно положил «плакат» в коробку поверх носового платка, закрыл коробку крышкой, перевязал шпагатом и торжественно произнёс:
          – Лежи спокойно, пистолетик! Завтра мы с тобой постреляем.

          Все шесть уроков четверга мы неимоверно мучились, ожидая их окончания.  И, наконец-то, это произошло! Поскольку парк Дворца Металлургов находился в моей стороне, то договорились разойтись по домам и через час встретиться на ступеньках Дворца.
          К моему великому удивлению, встречи не произошло.
          Прождав на ступеньках Мишку с полчаса, я поплёлся к Тереку и, безрезультатно побродив там, примерно, столько же, вернулся домой с неотвратимой решимостью после ужина идти на Серобабова-стрит спасать друга.

          Входная дверь дома Афектистовых была заперта и на мой звонок никто, никак не реагировал. Простояв на крыльце с минуту, я уже собирался уходить, как, вдруг, заметил направляющегося ко мне Трофимыча, который, едва поприветствовав меня, тут же доложил обстановку:
          – Мишаню не жди. Его теперь долго не будет.
          Мне стало не по себе, но, заметив еле сдерживаемую улыбку соседа, вопросительно кивнул головой.
          – Его маханя евонная покалечила.
          – Да ты чо?
          – Мамой клянусь!.. С полчаса назад скорая забрала… обоих.
          Я достал «Шипку»…
          – Чо?.. Бросил свою штангу? – Вопросил Трофимыч, потянувшись к пачке.
          Достали по сигарете… прикурили… присели на ступеньки.
          – Так чо с Мишаней случилось, Трофимыч?
          – Да-а… как тебе… – Видно было, что сосед еле сдерживается. – Маханя его… Хы-гы – Он сдержанно хыгыкнул и вдруг разрядился хохотом. – Ха-ха-хааа! Ой, не магу, братан! Не ма-гу!.. Короче, маханя Мишкина нашла у Мишки… хы-гы-гы… вроде бы дурёху… или анашу… понЯл? В железной банке… понЯл? Мишаня стал отбирать у неё... А она… хы-гы… Ой, не магу!.. Его той банкой по башке… понЯл? А Мишаня… хы-гы… Ой, не магу!.. Бух на пол!.. И лапти сплёл… хы-гы-гы…
          – Как сплёл?
          – Ну, так… не совсем, конешна, сплёл, но почти. – Он вдруг стал серьёзным. – Скорая увезла… обоих.
          Я, ничего не поняв, не веря ни единому слову мужика, встал.
          – Да! Чуть не забыл… самое главное. – Трофимыч тоже встал и приблизившись вплотную, докончил рассказ: – Банка была приличная… по моим расчётам, дурёхи там косяков* пятьсот, а то и боле. Это ж какие башли…, если их планокешам* толкануть, понЯл? А? Штангист?.. Может, достанем? Поделим на пару… по-честному.
          – Откуда достанем-то?
          – С уборной!.. Маханя же банку ту в очко шмальнула, секёшь? Я видел, как она от Мишки в уборную побёгла, а оттуда пустая выскочила… понЯл? Ясно, что в очко её – банку эту и зафандарашила*. Хы-гы-гы… Ой, не магу!.. – Он снова развеселился, но вдруг шёпотом докончил: – Дак, чо, штангист, поднимем вес? А? На двоих?..
          Сплюнув под ноги Трофимычу, я развернулся и поплёлся домой.

          На следующий день, едва досидев до конца уроков, я решился на визит к Афектистовым. Дверь открыла мать – Елена Анисимовна. Лицо её было, к моему удивлению, совсем не злое.
          – Ааа… Здрастуйте Вам!..
          – Здравствуйте! – Как можно сердечней, ответил я. – А что с Мишей? Его почему-то сегодня в школе не было. Простудился?
          – Ага… голову сильно застудил… твой Миша. На диване вон лежит. Ждёт тебя, не дождётся. Проходи уже… друг!
          Я ушам своим не поверил. Но глаза убедили меня в правдивости слов Елены Анисимовны.
          Мишка лежал на диване, как герой гражданской войны товарищ Щорс с перебинтованной головой и кислой физиономией.
          Я, естественно, поинтересовался – в чём дело.
          – Ааа, Павел… – Его голос был тихим и скрипучим, как на заезженной пластинке. – Какое тут, нафиг, дело… Лажанулись мы, как последние лохи. Понял?.. Маханя коробку обнаружила…
          – Ну, и чо? – Задал я дурацкий вопрос.
          – Как чо?.. Она же открыла её… записку мою прочла… с твоим рисунком. – Мишка охнул и глубоко вздохнул. – О-оох… Потом под нос мне сунула, настаивала, чтоб я её семь раз вслух прочел… Надо было послушаться дураку… маму свою… и тикануть, нафиг, с той коробкой, пока она свёрток не развернула. – Он приподнялся на локте. – Курить очень хочется. У тебя сигареты есть? Мои кончились… ещё вчера.
          Я достал одну сигарету, прикурил её и передал другу. Тот сладко затянулся и закрыл глаза. Прошло с полминуты, мне показалось, что он заснул и легонько тормошнул его. 
          – Дальше-то чо было? Чо голова перебинтована?
          – Дальше, Павел, было ещё хужей. – Мишка снова затянулся сигаретой и с выдохом продолжил: – Оо-ох!.. Короче, маханя меня стволом по чердаку съездила. Я упал и сделал вид, что помер. Она понеслась к соседям «скорую» вызывать. Пока вызывала, я, как таракан, всё облазил, а пистолета так и не нашёл… Пропал наш «Браунинг». И башка болит… Вот аспирин пью, чтоб не болела.
          Глядя на него, удержаться от смеха было невозможно. И я залился смехом, а спустя минуту, он активно поддержал меня. Вскоре, услышав наше веселье, к нам присоединилась и Елена Анисимовна.

          Посидев, семейно так, ещё час за неизменным чаем с печеньем «Советское» и остатками пирожков, мы с раненым другом, удалились на крыльцо перекурить, где я и рассказал ему про базар Трофимыча в прошлый вечер. Недолго покумекав, мы пришли к выводу, что наш «ствол» в сортире. Это несказанно обрадовало Мишку.
          – Слава Богу! Значит, она не отнесла его к Тоболову. Это наш участковый, он рядом с Буей живёт… у него свой выход на Суворовскую. Да ты знаешь его… ардабонистый* такой… на мотоцикле гоняет. – Я утвердительно кивнул, гася окурок. – К нему все – как, чуть, что, так и бегут. Думал, что и она к нему побежала. Но нет. Видишь, молодец! Удержалась… – Мы встали со ступенек. – Завтра нам на пару придётся в уборной посидеть… 
          – Завтра суббота… металлокомбинат.
          – Так оттуда же легче отпроситься будет. Короче, Павел, пока ты будешь там связь школы с жизнью налаживать*, я постараюсь проволоку отыскать… С шестом, неудобняк – в крышу будет упираться.
          На том и порешили. Зайдя в дом, я ещё раз, вежливо поблагодарив Елену Анисимовну за чай и, не менее вежливо, попрощавшись, отправился домой.
 
          Токарь механического цеха Артём Вартанян на мою просьбу отреагировал просто и без нравоучений:
          – Выточишь двадцать деталей…, гуляй! – И, сунув мне в руку образец,  удалился в курилку.
          Детали были несложные – украшения в виде башенок к спинкам металлических кроватей. Подобное мне уже приходилось делать, но в одном экземпляре и под присмотром Артёма.
          Я нарисовал образец, штангенциркулем снял с него все нужные размеры и, проставив их на рисунке, отправился к стеллажу с металлопрокатом. По дороге прикинул какой длинны брать заготовку.
          К десяти часам я, с горем пополам, выточил первую. Пришедший Артём, поругал, похвалил, дал ценные указания и снова исчез. К одиннадцати часам я выточил ещё десяток. Остальные девять штук изготовил за полчаса. Мог уходить, так Артём пропал. Слава Богу, через четверть часа, слегка пошатываясь, появился, но смотреть мою работу не стал, махнул рукой в сторону ворот цеха со словами: 
          – Дёргай на …! Ннно не чеез парадку. Поял?

          У Мишки я появился в половине первого. Тот был возбуждён.
          Во-первых, рано утром он, когда «ходил по малому», обнаружил возле уборной кусок проволоки, длиной около трёх метров и толщиной в полсантиметра. Это его очень «обрадовало».
          Но вот, во-вторых, его «огорчило». Вся эта проволока была сплошь покрыта частицами экскрементов. По всему, этот факт говорил, что «орудие» совсем недавно использовалось… и ясно кем – Трофимычем. А это значит, что, либо он вытащил из ямы пистолет и тогда мы в пролёте, либо нет и тогда нам надо срочно действовать. Мы, конечно, были склонны ко второму, но как действовать?.. Если уборная пустой оставалась ни более получаса. Мишка предложил на одну дверь повесить объявление, примерно такого содержания: «Закрыто на чистку». А затем перевесить на другую. И так до победного конца. Это явилось бы спасением, но проблема в лице Трофимыча всё равно оставалась. Да и время пришествия «победного конца» очень пугало. И, тем не менее, мы пошли на это. А что было делать?
          И ещё: с какой двери начать? Я предложил бросить жребий, но хитрый Мишка был уверен, что начинать надо с правой. Своё решение он аргументировал тем, что его «маханя» всегда ходит в правую часть уборной и потому – в «злостном состоянии» – она, не задумываясь, туда бы и пошла. Тем более, что проволока валялась неподалёку от правой двери. Я возразил, мол, если нормальный человек ничего не нашёл за правой дверью, то орудие труда он оставит у левой двери. Но Мишка меня переубедил одной фразой:
          – К Трофимычу это не относится.

          Повесив на правой двери вышеупомянутое объявление, мой друг в стареньком спортивном трико и с проволокой в руках, облачённых в старые варежки «махани», шагнул в правую дверь. Я услышал звук задвинутой щеколды, глубокий вздох и длинный-предлинный матерный монолог, в котором перекликались Трофимыч, «маханя», «пистолет» и многие, многие знакомые и незнакомые лица. Оставшийся снаружи «агент», то есть – я, должен был отслеживать обстановку у объекта и засекать время работы «ассенизатора», то есть – моего друга. Кстати, договорились на продолжение сеанса в пятнадцать минут, но скажу, что Мишка через три минуты начал то и дело интересоваться – сколько осталось, а через десять минут – сдался. Вышел весь в дерьме.
          – Проволку крутил… чтоб зацепила что-нибудь… вот и обделался. Надо было тебе первым идти.
          Перед тем, как шагнуть «на амбразуру», я, чтобы тоже не «обделаться», разделся до трусов, а снятую одежду сложил под ореховым деревом.

          Мы сделали по три безрезультатных захода. Причём мне повезло. В последнем заходе в соседнюю дверь зашёл один из соседей по двору. Мишка, заметив, направляющегося в сторону уборной мужчину, предупредил меня, чтоб я сидел тихо. Я тихо и сидел… всю свою смену.
          К трём часам дело пошло легче. Увеличилось количество посетителей… В половине четвёртого Мишка сдался.
          – Ты, Павел, был прав. Надо было начинать с левой половины.
          Мы сменили двери и перевесили объявление. Появился Трофимыч. Предупредив сменщика об этом, я спрятался за стволом орехового дерева. Конкурент сходил в правую половину…, вышел…, осмотрел траву у стенки уборной и вокруг её…, прочитал объявление на левой двери и приложил к ней ухо…, ещё раз обошёл вокруг уборной с опущенной головой..., постоял…, матерно выругался и удалился проч.
          Вышел Мишка, зашёл я… снова Мишка… я… зашёл… вышел…
          В пятом часу я прозевал кравшегося Трофимыча и не успел предупредить, выходившего из уборной, друга, который одной рукой держал проволоку, другой грязный предмет, похожий на свёрток из той самой «штиблетной» коробки. Его лицо светилось счастьем и выражало, аккурат, лицо стахановца, вышедшего из шахты на поверхность, после установления рекорда по выдаче «нагорА» сто тонн угля родной стране. 
          Трофимыч привидением вынырнул из-за уборной и шагнул к нему.
          – Мишаня! Здесь и моя доля… понЯл!
          Любого бы достал этот змей, Мишка же был абсолютно спокоен:
          – Это за чо? За проволку?
          – Может, и за неё… и за наколку. А чо?
          Я уже хотел взорваться, как Мишка, озарённый какой-то мыслью, вдруг, тревожным голосом произнёс:
          – Атас! Тоболов! – С улицы, действительно, послышался характерный звук мотоциклетного мотора. Мишка, как-то уж театрально, произнёс:
          – Всё! Нам копец. Держи улов, Трофимыч и мотай отсюда. После разберёмся.
          Я возразил:
          – Ты чо, Мишаня! Через пять минут он скажет, что ничего не видел и ничего не брал. Подумай! Чо зря в сортире торчали целый день?
          – Мишаня! Не слушай штангиста! Ты же меня знаешь. Я твой сосед и друг. Не боись! – В алчной радости вступился сосед. – Ты правильно решил... Меня Тоболов не станет спрашивать. Я чистенький… понЯл? А вас – обделанных, точно спросит…, допросит и арестует ещё. И ваще, бегите отсюда на х… Я вас прикрою. Потом благодарить будете дядю. Ну, умммора, пацаны! Ну, умора, бл…
          Я, было стал в позу, но, увидев скрытно мигающего друга, остепенился. Заметив, что его лицо стало счастливее, чем пять минут назад, я понял: что-то произошло! Но в какой момент и что, именно, мне было непонятно. А значит, надо просто следовать за другом. Тем более, что тот уже направился к своему крыльцу.
          Едва за нами закрылась входная дверь на веранду, как Мишка разразился неудержимым хохотом, абсолютно мне не понятным и потому мной не поддержанным. Но вот, наконец, успокоившись, он отдал приказ:   
          – Быстрей мыться! Маханя скоро должна прийти. – Я стоял, как вкопанный. Мишка улыбнулся… достал из-за пазухи «Браунинг» и с невозмутимым видом положил его на тумбочку. – Думаю, это тебя успокоит, чувак.
          Я ахнул. За всю свою семнадцатилетнюю жизнь таких фокусов не приходилось видеть. Впрочем, я и фокусников-то вживую не встречал. Мой рот раскрылся и вопрос задался сам собой:
          – А там чо… было?
          – Бутылка Ибрагима. Она всегда в углу уборной стоит… одна или с подругой, с водой или пустая. Он же мусульманин – бумагу не употребляет.
          Я вспомнил, что, действительно, видел её там.
          – А как ты узнал, что Трофимыч тебя встретит?
          – А никак. – Хитро улыбнулся Мишка. – Я всегда, вытащенный из дерьма, пистолет за пазуху суваю… на всякий случай. Привычка такая. – Он задумался на мгновение и затем мрачно произнёс: – Из него столько червяков на меня повылезало… Чешусь, как с...

          Всю свою одежду, варежки «махани» и мои трусы Мишка выбросил в мусорку, после чего мы с лейкой отправились мыться к ореховому дереву.
Мыли друг друга, мыли изделие, и оно вновь заблистало, как и прежде, магической красотой воронёной стали. И мы – чистенькие, правда, с запашком, но совсем незначительным – сидели на крыльце, курили «Джебл» и строили планы, по очереди сжимая в руке семизарядный пистолет системы «Браунинг» мodele 1900.

          Выстрелить тогда мы из него так и не смогли. По словам моего друга, «маханя с нюхом, похлеще собачьего», едва ступив на порог родного дома, тут же учуяла характерный запах выгребной ямы и моментально догадалась об источнике его происхождения.
          Проследив за сыном до самого отбоя, Елена Анисимовна поняла, где надо искать опасную игрушку ребёнка. И среди ночи утащила её из-под носа спящего чада, а рано утром отнесла его к милиционеру Тоболову, заявив, мол нашла на Серобабова-стрит.
          Расстройство наше было неимоверное и неукротимое. Пропал «ствол», вся работа – как умственная, так и физическая – все наши мечты и чаяния – всё… пошло насмарку. Мало того, так, ещё из-за не совсем улетучивающегося специфического запаха, исходящего от нас в течении некоторого времени, в среде однокашников появилась кличка – одна на двоих: «ассенизаторы». Но это не беда, дома нас обзывали ещё покрепче…
          Что поделаешь? «Сутба такой!..» – как говорят на Кавказе. Бог терпел и нам велел.

          Мишка увлёкся английским языком. Я перестал пропускать тренировки. Исчез из магазинов «Джебл» и все перешли на «Шипку». «Маленькую девочку» вытеснило «Бешенное сердце»… Потом кончилась школа и мы поступили в ВУЗы. Дороги наши разошлись.

          ЭПИЛОГ

          Изредка, вспоминая ту «пистолетную эпопею», со всеми её перипетиями, я искренне веселился от действий всех участников, но всякий раз оставался какой-то осадок от финальной части нашего приключения… Как-то уж просто и поспешно всё развязалось и это не давало мне покоя. «Может быть, – думалось мне, – мой друг надул меня с «маханиным нюхом» и пистолет он попросту оставил себе… А, что? Кобура ведь осталась храниться в углу сарая.
          Но… с чего бы ему врать? Ведь это же он его нашёл, а не я…

          Во второй половине восьмидесятых-перестроечных я приехал в Орджоникидзе навестить родителей. И, как обычно, брат – заядлый книжный коллекционер – предложил мне прогулку на книжный базар.
          На небольшой площадке Шалдонского* рынка рядами располагались несколько десятков продавцов книг, как художественной литературы, так и технической, по которым свободной толпой двигались покупатели, просматривая выставленные экземпляры, дискутируя об их содержании, ценности и, как правило, шествовали далее. И те, и другие прекрасно знали друг друга, имеющийся ассортимент, желания и толщину кошелька на данный момент. А потому торговля была похожа на некий литературный клуб общества книголюбов.
          Кроме книг продавалось и покупалось многое другое, например, чёрная и красная икра в стеклянных баночках, женское и детское бельё, изделия местных умельцев в виде статуэток, украшений и столовых приборов…

          Мишка шествовал с небольшой дорожной сумкой в левой руке, в правой же держал две книги Флобера, те самые, за прочтение которых его «маханю» когда-то благодарили шоколадками. Встретились без объятий и восторга, даже без рукопожатия.
          – Привет, Павел!
          – Привет, Мишаня!
          – Что-нибудь ищешь?
          – Да нет, Миш, с братом пришёл… посмотреть на вашу книжную торговлю. Я в Орджо не на долго. А ты как?.. Как Елена Анисимовна?
          – Всё о’кей, Павел. Счастливо тебе! Будь!
          – Тебе тоже всего хорошего! Матери привет!
          Он кивнул…, уже обернувшись.

          Брат подвёл меня к одному из своих рыночных друзей Рафику Багдасаряну с тремя квадратными метрами разложенных на постилке книг. Познакомил. Поговорили… о книгах, ценах, продавцах, покупателях… 
          – Ну, что видел, Мишку? – Спросил меня брат.
          – Да… видел. Но не долго. Так… перекинулись словами.
          – Рафик вот интересуется, откуда ты его знаешь. Я сказал, что вы в одном классе учились. Не верит.
          – Почему «не верит»? – Возмутился Рафик. – Верю. Просто… разные вы какие-то, Павел. После школы с ним не виделся?
          – Очень редко. Как сегодня… Он, я заметил, тоже с книжками ходит. Правда, книжки у него старые… и всего две.
          – Да то для отвода глаз… на руке носит. А в сумке лифчики да трусы женские…, детские. Тут же, – он развёл руки, – интеллигенция ходит. На них можно классно подхарчиться с таким товаром. Сам думаю, чем-нибудь разбавить свой ассортимент. Лёня вон одеколоном да сигаретами разбавляет. Времена меняются, Павел… Кстати, однокашник твой тебе ничего не предлагал? – Я повертел головой. Рафик хмыкнул. – Хм, он вообще-то, странный какой-то. Недавно, слышь, Лёня, он подходит ко мне и спрашивает, нет ли у меня патронов к «Браунингу» калибра 7,65х17 мм. Представляешь!..

          Вот и вся история. И всё-таки… Может, мой друг тогда и не врал мне? Может, это Елена Анисимовна ему соврала, а сама никуда и не относила наш «Браунинг», а ловко спрятала его в своих различных сундучках, коробках, чемоданах, шкатулках… так, на всякий случай?.. И её сын Мишка теперь нашёл этот «клад»… с одним патроном?.. 

          Пояснения к тексту:

АрдабОн – осетин (как украинец – хохол, еврей – жид и т.д.)
Брит (точнее, Бритт) – киногерой фильма «Великолепная семёрка».
«Дружба» – название кинотеатра.
ЗафандарАшить – местный сленг: то же, что зашарашить (фандарашт – с осетинского – до свидания).
Косяк – доза смеси анаши с табаком на одну папиросу.
«ПартЕйное» – вино портвейн.
ПланокЕш – курящий анашу, дурь, план.
ТихУшник – внештатный сотрудник органов госбезопасности.
ТурханА – район г. Орджоникидзе (ныне г. Владикавказ)
ШалдОн – район г. Орджоникидзе (ныне г. Владикавказ)
ШРМ – Школа Рабочей Молодёжи (вечерняя школа)
«связь школы с жизнью налаживать» – имеется в виду закон 1958 года «Об укреплении связи школы с жизнью…», на основе которого вместо всеобщего обязательного 7-летнего образования было введено всеобщее обязательное 8-летнее образование, а вместо десяти классов – одиннадцать. Лишний год появлялся из-за рабоче-трудовой субботы, в которую ученики посещали не школу, а производственные цеха, обучаясь различным рабочим профессиям. Автор этого рассказа, к примеру, имеет «Свидетельство о присвоении квалификации токаря 2-го разряда», кстати, радующего его сейчас не мене, чем Диплом горного инженера.

            (картинка из интернета)
Неимоверно интересное мнение Ирины Верехтиной:
«...Нет, но - какая у мальчишек содержательная жизнь! Какая благородная цель, пропахшая, извините... хотя и отмывались... извините ещё раз. Васёк Трубачев заплакал бы от зависти, Тимур утопился бы вместе с командой, проклиная себя за бесцельное, на фигню потраченное детство. Рыбаков переписал бы "Кортик"...
Браво, автор! Так когда же? Где же? Ведь все 30 страниц - читателям хотелось...»